Целковый от барина

ЦЕЛКОВЫЙ ОТ БАРИНА
Рассказ

Гончая пласталась по стерне, по прямой шла за петляющим впереди зайцем. Ошалевший зверек мчался прямо к селу, словно там ждало его спасение. Корней Артамонович Шереметьев, запыхавшись, поспешал вслед за гончей. Охота была неудачной и упускать этого единственного зайца помещику не хотелось , теперь он боялся, как бы собака не разорвала зверька, настигнув.
Заяц влетел на улицу и метнулся прямо под ноги свадебному поезду с ряжеными и жалеечниками, с причитаниями и припевками и это сельское торжество медленно продвигалось к церкви.На косого люди не обратили внимания, но вот собака вызвала улюлюкание и выкрики. Но толпа умолкла, лишь только на улице повился вспотевший помещик. Разгоряченный, он подошёл к людям и спросил:
-Где собака?
Жених,белобрысый Степан Болотнов, ступил вперед и низко поклонился:
- Мимо пробежала, барин... Извольте благословить на совместное жительство меня и мою суженую Татьяну, коли на венчании побывать не сможете.
И он подтолкнул вперед невесту, тоненькую и бледную девушку в шитом праздничном сарафане и в фате поверх соломенных волос, еще сплетенных в толстенную косу. Ее неяркая красота столь поразила Корнея Артамоновича, что он враз забыл и про зайца, и про охоту. «Черт! — выбранил он себя в сердцах, — а ведь я зря отказался побывать на их свадьбе, когда давал разрешение Степану на брак... Да откуда мне было знать, что он присмотрел у соседа такую ягодку?!»
-Сколько тебе лет, дитя? — помещик двумя пальцами приподнял голову девушки за подбородок.
-Осьмнадцать... — чуть слышно прошептала та.
Помещик подтянулся, кашлянул:
-Степан, благословляю вас на брак. Но быть на венчании за делами не могу. А вот вечерком пришли ко мне Татьяну за свадебным подарком!
Гуляющие замерли от этих слов, а молодые поясно поклонились барину:
— Благодарствуем за милость, — в голос вымолвили они и медленно отступили в гущу родственников.
Корней Артамонович поправил за спиной ружье и пошел прочь. Он уже удалился, но толпа по-прежнему молчала: страшная барская милость приглушила начавшееся было веселье.
* * *
Собака разорвала-таки зайца, его ошметки барин бросил на кухне и велел повару к вечеру приготовить тушеную дичь.
— -И рейнского игристого не забудь, шельма, — наказывал он крепостному. — Да неси не в столовую, а прямо в спальню!
С тех пор, как месяц назад жена, графиня Елена, уехала на Кислые Воды, он редко посещал столовую. Подзапустил и спальню, где часто заваливался на ночь, не разоблачившись, в несвежую постель. Но теперь он наказал старухе-горничной сменить перины и простыни, вымыть и открыть окна.
Признаться, он не любил старый родительский дом в Солдатке и наезжал сюда в летние месяцы лишь охоты ради. Расторопный управляющий и без господ прекрасно управлялся с хозяйством, но вот в прошлом году из-за сильного пожара сельцо здорово пострадало. Тогда же пришлось продать половину Солдатки, откуда и брал теперь прелестную жену шереметьевский крепостной Степан.
С вечера сорокапятилетний щеголь Корней Артамонович велел выбрить себя и долго мылил потом пышную шевелюру и бакенбарды в фаянсовом тазике венецианской работы. Нет, он не волновался в приближении вечера, ибо таких вечеров в его богатой романами жизни было предостаточно. Светский лев, он пленял еще петербургских модниц в пору службы в кавалергардах, да и теперь еще, наезжая в северную столицу, заглядывает по знакомым адресам. Просто после неудачной охоты ему недоставало удовлетворения, и он надеялся получить его совсем скоро...
В одиннадцатом часу он зажег свечи в канделябрах и подумал: «Неужели ослушается Степан? Род их вроде бы не бунташный, однако чем черт не шутит...»

Часы в столовой пробили половину двенадцатого, и барин твердо решил: «Еще десять минут не будет Татьяны — забрею ослушника Степана в солдаты!»
И тут тоненько пропел колокольчик входной двери. По коридору застучали сапоги дворового Ермолая, послышалась легкая женская поступь.
— К вам, барин! — пропуская Татьяну вперед, во весь рот осклаблился Ермолай.
— Исчезни, шишига!
И когда дворовый прикрыл дверь с той стороны, Корней Артамонович поднялся с дивана и протянул навстречу девушке руки. Та закрыл горящее лицо ладонями и неестественно высоким голосом проплакала:
— -Не троньте, барин, а то Степка повесится..а..а..!
—Ну, полно-те! — Корней Артамонович оторвал от ее пылающего лица тонкие холодные пальчики: — Я ведь обещал свадебный подарок!
Он попытался обнять девушку за талию, но та кошкой метнулась к окну:
—Ей-ей, выскочу, вот те крест! — решительно сказала она и стала на подоконник открытого окна. А барин махнул рукой и вымолвил:
— -Ну и прыгай, дурочка. Только Степана твоего я завтра запишу в рекруты. И кому ты будешь нужна целых двадцать пять лет?.. Это из-за одной-то ночи мне, твоему хозяину, по закону положенной?
Он уже разозлился на себя за то, что связался с этой девочкой, за ее строптивость, за свое поугасшее желание...
А Татьяна медленно села на подоконник, закрыла лицо руками и заплакала. Она плакала минут пять, в продолжение которых Корней Артамонович провел ее к дивану, усадил, а потом закрыл все три окна спальной комнаты.
— Барин, — тихо подала голос Татьяна, — а подарок-то будет богатый?
* .* ;
Луна уже взобралась на середину неба и под светом eё обильно, вроде инея, заблестела роса. По восточному краю начали блекнуть звезды, когда к воротам барской усадьбы подкатила тяжелая коляска, запряженная цугом шестеркой лошадей. Юный форейтор лихо соскочил с коня, распахнул дверцу. Графиня Елена, сонная и слегка потучневшая на Кислых Водах, кружевным платочком стерла с лица сонливость и ступила на траву у калитки. В доме зажегся огонь, захлопали двери В будке сонно тявкнул и умолк сторожевой пес. Выскочили дворовые встречать госпожу. Чуть позже, запахивая на груди турецкий халат, на крыльцо вышел сонный Корней Артамонович:
— Матушка-графиня! — широко распахнул он объятья. — Заждались мы тебя!
А сам все косил в ту сторону сада, куда только что спустил через подоконник крепостную. Теперь боялся, как бы супруга не заметила. И счастливые от встречи господа пошли в дом, сопровождаемые челядью и верным Ермолаем.
А Татьяна, не чуя ног, неслась по ночной улице к дому Степана. Когда она вошла на подворье мужа, запели по всему селу петухи. На покосившемся крылечке сидели бессоные свекор со свекровью. «Неужто удавился?» — обожгла мысль, но беззубая свекровь прошамкала:
— В шнопах он шпит, сердешный...
Метнулась за сараюшку, к снопам. Он был там, спал прямо на земле, по-мертвому разметав руки и перепачкав в пыли чуб. Она долго и тщетно будила его, твердя:
— Степушка, барин денюжку дал на коровушку!
И не скоро поняла она, что муж ее беспробудно пьян.
Тогда она перетащила его на снопы и легла рядом, одолевамая усталостью и дремотой.
А разбудил ее Степан вожжами. Он бил ее долго, изощренно, словно и не женщина вовсе лежала перед ним, а холеный мужнина с пышными бакенбардами. Но как бы ни свирепствовал муж, она защищалась лишь одной рукой, накрепко сжимая в другой целковый рубль на кормилицу-корову.