ТОЛКОВОСТЬ
Зимой, в длинные вечера, на хуторе, как всегда больше происходило разговоров на различные темы. В тот раз мы гостили у Силича не долго. По сути уже стояла весна – март месяц. В городе в это время все улицы постепенно начинают погружаться в грязь и лужи от растаявшего снега. Иногда эта грязь, особенно по утрам, замерзала и часто к вечеру снова оттаивала, но от этого не приятное впечатление от всех погодных коллизий не менялось. Мы как-то слышали от Силича, что весной есть хорошее время, когда начинают чертить глухари и когда делается наст на снегу. С его слов получалось, что хорошего в настах ничего нет для лесной живности, и ноги ранят копытные, и накрыть к утру может настом ушедших с вечера под снег глухарей и тетеревов, и хищникам легко подкрадываться к добыче. Ну и конечно человеку ходить по лесу хорошо. Если на лыжах то тем более, а местами можно и без лыж. С одной стороны хорошо, если человек с добром в лес пришёл, а если нет, то плохо. Мы заручились согласием Силича приехать к нему в такую пору, посмотреть на начинающих токовать глухарей, так как оба с Виктором ни разу не видели глухариного тока. Силич не очень охотно согласился с этим, ввиду своего особо бережного отношения к этой птице, но выставив нам ряд условий, сжалился. Условия оказались такими: не шуметь, слушаться его, не оставлять по возможности следов, смотреть не долго и не дай Бог, если мы втроём подшумим птиц. Мы со всем соглашались и уже заранее побаивались какой-нибудь оплошности с нашей стороны.
Самым трудным, оказалось угадать эту пору по погоде в городе и согласовать поездку с распорядком нашей жизни. Мы сами замечали, да и Силич не раз обращал наше внимание на то, что совсем отличается погода в лесу, да ещё севернее на сто километров, по сравнению с той, которую можно видеть в городе. Расстояние хоть и не большое, но разница очень ощутимая. В городе чёрный снег, грязь и лужи не шли в сравнение с белыми снегами без признаков воды.
Перезваниваясь по телефону, для обсуждения сроков поездки, мы с Виктором выбрали такое время, что угадали как раз в пору настов. Быстро добежали до хутора по старой нашей лыжне, проложенной по снегоходному следу. Причём шли ночью и на лыжах, только немного, а потом, сообразив, что можем содрать с лыж весь камус о снег, который в это время был похож на наждак, пошли пешком, неся лыжи в руках, а иногда совсем немного, просто тащили их за собой за «вожжи», в местах где снег, запорошивший лыжню, был помягче. Идти казалось легче, чем по земле. Никаких кочек и ямок. Фонари даже не понадобились – полная луна и звёзды освещали наш путь, хорошо видный на белом снегу. Дошли быстро. Даже Силич, знавший уже время наших ночных прибытий, удивился такому раннему появлению полуночников.
Конечно, как всегда момент встречи – радостный. У Силича, по его словам, было всё нормально, всё шло своим чередом, только он решил попробовать в этот год, пораньше, ещё по снегу, выставить ульи с пчёлами из омшаника, чтобы приблизить весенний облёт к естественным условиям. Так что наш приезд пришёлся, как раз кстати и нас, возможность помочь ему, очень обрадовала, тем более что эту работу, делать нужно хотя бы вдвоём, но не как ни одному.
Мне бросился в глаза его уставший вид, Силич вроде и выглядел по прежнему, но какая-то измождённость проглядывалась в нём, и в лице, и в глазах, и во всей фигуре, он как будто похудел немного, всё это мало заметно, но вызвало у меня тревогу. Улучшив момент, когда мы остались одни, я потихоньку спросил его, получается, уже повторно задал, тот же вопрос про здоровье, который мы задавали ему при встрече, только в другом виде.
–Силич, ты вроде похудел и выглядишь уставшим?
–Болел немножко, Миша, сейчас уже поправился.
–Долго болел?– эта новость меня встревожила.
–Нет, простыл, пару деньков полежал и снова побежал.
–У тебя, лекарства были хоть?
–Всё у меня есть и всё расписано, от чего и по сколько, Зоя тут мне мешок этих лекарств приготовила. Не беспокойся, всё нормально. Всё пил, всё принимал,– и он весело улыбнулся в знак того, что всё прошло и не нужно заострять на этом внимание, и наш разговор закончился.
В тот приезд мы попали, как раз к моменту производства Силичем сырья для его настоек. Попросту говоря, Силич гнал самогон и мы стали свидетелями части этого процесса. Тут у него не обходилось без особенностей, которые он всегда вносил в какое-либо дело. Делал он это всегда зимой и по большей части старался в ночное время, что бы снизить вероятность появления свидетелей, иначе потом не оберёшься попрошайства со стороны местного населения, будут за десять километров шастать. Все его настойки, распробованные посторонними, в целях конспирации рекламировались, как водочные. У него не было видно никаких бутылей и банок, в которых бродило сырьё для самогона. Всё стояло за обшивками стен и только, иногда, летом мы слышали бульканье газов, когда они выходили из бутылей через водяной затвор. Когда брожение заканчивалось, он всё сливал, относил в погреб и хранил до зимы. Зимой, по его словам, проще решалась проблема охлаждения при перегонке и печь каждый день топится, а летом всё это усложнялось. Аппарат у него был большой и универсальный, одновременно использовался в качестве автоклава для производства тушёнки и пастеризации при консервировании. Если консервирование происходило в тёплую погоду, то автоклав ставился на таган за хутором и никто до сих пор не догадывался, что это по совместительству самогонный аппарат. Довольно большая ёмкость, литров на тридцать, с герметичной крышкой, в которую вделаны предохранительный клапан, манометр, ввод для термометра и выводная трубка с краном. Зимой агрегат ставился на печь, на хитрую подставку, которая позволяла регулировать степень контактирования с плитой, за счёт чего регулировалась температура жидкости, которая введённой термопарой контролировалась на цифровом тестере. Силич соблюдал при перегонке условие трёх температурных точек: на нижней точке выгонял эфирные масла и выливал их, на средней гнал спирт и если вино или брага предназначались к повторному брожению, то есть были очень сладкими, то на третьей точке, он выгонял сивушные масла и тоже выливал их. Значение этих точек было записано на бумажке, приклеенной на приборе в относительных величинах. Ему специально оттарировали этот термометр в заводской лаборатории по трём точкам и он не показывал действительное значение в градусах. Больше всего удивлял, придуманный им способ конденсации паров. К печке подходила трубка на уровне выводного патрубка аппарата, соединялась с ним коротким шлангом из белой вакуумной резины и под небольшим углом вниз уходила в стену дома, а ниже и в стороне, из стены выходила другая, из которой шёл конденсат. Сама спираль, концами которой и являлись эти трубки, располагалась на улице в нише, которая маскировалась сеном. Мороз и лопата снега конденсировали пар. Вот получалось всё так просто и оригинально и не требовало никакой суеты. Этот процесс он обычно приурочивал к морозам, чтобы не перегревать дом, улучшить конденсацию и дать больше тепла для согревания хуторской живности, но всё равно иногда приходилось в доме открывать дверь, иначе становилось очень жарко. В этот раз мы попали на незапланированное мероприятие, у Силича случился сбой в планах, может из-за болезни, может по другой причине. Стояла весна и возможно он освобождал емкости для брожения к следующему сезону. Весь цикл его производства, оказался сложнее, чем мы его представляли – оказывается, производилась ещё вторая перегонка спирта. Когда Силич делал консервирование, он не выбрасывал стравливаемый пар из автоклава, а конденсировал его и получал дистиллированную воду. Этой водой, как балластом, он разбавлял, очищенный марганцовкой спирт первичной перегонки и снова перегонял, а после этого производилась очистка древесным углем. При второй перегонке температурные точки соблюдались особо тщательно. На такой второй этап мы как раз и попали и это было кстати, для отслеживания этих точек, потому что нужно постоянно следить за температурой и иногда даже сбивать пламя в печи небольшими комками снега, кроме регулировки за счёт подставки и подкладывания снега на крышку ёмкости. Вот мы с Виктором и выполняли эти задачи. При этом непрерывном процессе, мы попутно делали все необходимые остальные дела и разговаривали. На одном из наших перекуров Виктор рассказал историю, которая случилась у них ещё до меня. Силич, этот вечный экспериментатор и новатор, где-то вычитал рецепт настойки и сделал её. Сорок суток выдержал под стрехой, по его догадке, так надо, чтобы происходила смена дневных и ночных температур, всё это согласно рецепта, правда с небольшим добавлением некоторых компонентов, которое он делал по наитию, как делают творцы от кулинарии. Попробовали они этой настойки и поняли, что она имеет добавочное действие и немного другого плана, которое Силич и Виктор посчитали вредным и не нужным, Юрка же наоборот восторгался и пытался выяснить рецепт. Силич не открыл секрета и вылил эту настойку, к большому сожалению Юрки. Мы сошлись мнениями с Виктором на том, что похоже Силич в своём наитии натолкнулся на рецепт абсента.
Мне ещё припомнилось, что Силич в разговорах на алкогольно-производственную тему открыл нам информацию, перевернувшую некоторые наши представления в этой области и удивившую нас очень. Мы считали, в основном из художественных книг и фильмов, что самогон первач или первак – это самый ценный и добротный продукт, а оказалось, что это самый вредный, особенно когда перегонка ведётся без контроля температуры, и этот первач-первак, полученный после пяти-семи минут начальной возгонки, нужно выливать, потому что в нём много летучих эфирных масел, температура возгонки которых ниже чем у спирта.
Силич не забыл, наше желание посмотреть ток и в тот же вечер, вернее ночь, дал знать нам об этом, чтобы не гадали в неуверенности о свершении задуманного, и чтобы мы «не подбирали ногу» к этому вопросу и тут же прочитал не большую лекцию. Оказывается насты не везде одинаковые. Хорошо держат они с южной стороны кромок леса и на открытых местах, где солнце успело растопить снег, а в самом лесу и на северных кромках, там толщина наста и его крепость меньше и не могут выдержать человека. Так что наша мечта, совсем без лыж идти в лес, оказалась не сбыточной.
Задержавшись с производственным процессом, мы закончили всё к тому времени, когда пора выходить на ток и, подумав, что ждать следующего утра нет смысла, решили отправиться тотчас, чтобы поскорей разделаться и с этим вопросом. Силич решил нас вести на ток, который, по его мнению, больше всего годился для подхода к нему без лыж. Он достал своё ружьё и патронташ из сейфа. На наши удивлённые взгляды, пояснил, что оружие он берёт не для охоты, а на всякий случай. По его мнению, он заметил такую закономерность: возьмёшь ружьё на всякий случай, отправляясь в лес по биотехническим делам, потом жалеешь – зачем брал, совсем оно не понадобилось. Конечно, при этом не имеется в виду охота – дичь встречалась, но ты не для охоты его брал и так и протаскал его зря и жалеешь, что брал это ружьё. А, вот если не возьмёшь, то тут обязательно пожалеешь и ещё с большей досадой: то ворона на выстрел вылетит, то на след волков или бреков наткнёшься и ожидать их встречи без ружья – досадно, то медведь, рано вставший из берлоги и голодный бродит – по следу видно, а что у него на уме неизвестно. Так что, для меньшей досады, лучше взять ружьё с собой. Мы вспомнили из своей охотничьей жизни подобные случаи и согласились с такой закономерностью, у каждого нашлось по паре случаев, когда пришлось пожалеть, что нет оружия в руках. Я вспомнил случай, когда проходив полдня, решил пообедать, выбрал место, снял сидор, достал котелок и двинулся к речке, воды набрать, до неё метров десять и вот, только отошёл и тетерев взлетает, а у меня в руке котелок, а ружьё около сидора осталось. Досадно конечно. Наверное, у каждого охотника происходило что-то подобное. По словам Силича, в отношении таких случаев, получается, что Бог шельму метит и дичь бережёт.
В лес мы пошли в белых брюках от масхалатов. Куртки одевать не стали, по словам Силича, демаскирующий эффект больше от ног, а от туловища совсем нет. Приблизившись к току, повинуясь знакам Силича, оставили лыжи на снегу и пошли за ним след в след. Двигаться мы начинали только в такт его шагам. Если он начинал идти – шли и мы, останавливался он и тут же мы замирали на месте. Уже начинало светать и я подумал, что мы опоздали со своим походом в лес. Силич выбирал путь от одной высокой ёлки к другой, как бы прикрываясь ими. В предрассветной мгле стало заметным, по урезу вершин, виднеющихся на фоне просветлённого неба, что мы продвигаемся поперёк пологого склона, который уходил вправо, где предположительно угадывалась низина, возможно летом представляющая болото. Дойдя до очередной разлапистой ёлки, Силич склонившись шмыгнул под её ветви, последовав за ним, мы увидели, что он снимает с нижних ветвей охапки сена подоткнутые поближе к её стволу. Мы, сообразив, что это уже «насиженное место», стали рукавицами счищать с лежащей там колоды снег, стараясь не шуметь его твёрдой коркой. Колода оказалась сверху поросшей мхом, постелив на него сено, мы уселись и по знаку Силича замерли. Кругом стояла тишина, но вдруг послышался щелчок, Силич сидевший посредине нас, еле заметно толкнул нас локтями. Из под ёлки просматривалось редколесье высоких сосен вперемежку с более низкими, которые, видимо, выросли на месте небольших прогалин. Щелчки повторились ещё несколько раз и тут мы увидели глухаря, уже хорошо различимого на снегу отливом своих чёрных с прозеленью перьев, в первых, ещё слабых в лесу, лучах восходящего солнца. Глухарь двигался медленно, почти постоянно меняя направление и изредка издавая щелчки. Хвост его широким полукругом веера подымался вертикально вверх, длинная шея с растопыренными на ней перьями, кажущимися чешуёй, также подымалась высоко вверх, голова с хищным орлиным клювом, характерным только для глухаря, как самого крупного представителя отряда куриных изредка поворачивалась из стороны в сторону, давая рассмотреть и красные брови и бороду из перьев под клювом. Крылья немного раздвинуты в стороны и приспущены вниз, почти всё время касаясь своими концами снега, они оставляли на тонкой свежей пороше, лежащей на насте, длинные росчерки, между которыми вилась вязь следов от лап. Глухарь иногда останавливался и замирал на месте и, подняв ещё выше голову осматривался по сторонам, казалось, что он в это время опирается на крылья воткнутые в снег, оглядевшись и щёлкнув клювом он снова продолжал своё движение, иногда поменяв направление. Казалось, что птица каждым своим пёрышком, каждой косточкой и суставом старалась раздаться, и в ширь, и ввысь и занять как можно больше объёма в этом мире. От всего её вида веяло древней красотой, неуёмной, не осознаваемой ей до конца, силой бурлящей в ней, куда-то зовущёй её и требующей не понятно чего. Когда он поворачивался боком, то напоминал своим волочащимся крылом-ментиком, угрюмо пьяного, старого, гордого, по матёрому сильного рубаку, гусара забияку, стремящегося в заполошном угаре к какой-то опасной, быть может роковой, ему ещё не известной выходке, он как будто искал своего обидчика с целью вызвать на дуэль, боясь того, что бы не сдержавшись сразу броситься на него, на глазах у всех. (Не знаю, что думали в этот момент Силич с Виктором, а мне вот пришло в голову такое сравнение) Вдруг в утренней тишине послышалось такое же щёлканье в стороне от глухаря, за которым мы наблюдали, спустя какое-то время послышались хлопки крыльев и поодаль, с сосны, слетел вниз ещё один глухарь, он с таким же гордым видом стал ходить по снегу, изредка исчезая за стволами деревьев. Птицы, в каком-то не подчинённом какой-либо логике поведения, отрешённом состоянии ходили каждая сама по себе и не пытались искать встречи друг с другом, но продвигались они в одном направлении, наискосок удаляясь от нас и в конце концов друг за другом скрылись из виду и только редкое щёлканье их клювов ещё слышалось некоторое время. Мы посидели ещё немного, послушали тишину, собрали сено и подоткнули его к стволу ёлки, потом с ещё большей осторожность, пригибаясь по примеру Силича и опять же повторяя все его действия, вернулись к тому месту, где лежали оставленные нами лыжи.
–Ну, что посмотрели, погорячили кровь?– спросил Силич, когда мы отошли на приличное расстояние. Мы, молча, кивнули головой. –Хорошо, удачно у нас всё получилось и посмотрели и шума не наделали. А то я переживал. Ток то ещё не начался, они только чертят и клювом щёлкают. Позже начнут токовать и петь в три колена, а сейчас только щёлкают. А стрельнуть не было желания?– спросил он и мы снова кивнули головами, но уже по другому. –Я через весну ток проверяю, четыре их в моём заказнике, считаю сколько токовиков поёт. В разгар уже больше семи поющих глухарей на каждом току можно услышать. Говорят только одного из семи услышанных можно стрелять, тогда ток будет жить и не сходить на нет. Раньше так и делали, когда были фамильные тока, а сейчас забыли все правила, вот птицы и мало. Ведь он глухарь на третий год только начинает токовать и то не первый парень на току и копалухи не его выбирают, а до трёх лет ещё дожить надо. Пока он два с лишним года в молчунах числится, сколько опасностей его подстерегает. Ведь каждый глухарь только может две-три глухарки своим вниманием отметить. Половина птенцов в выводках гибнет за лето, потом зиму не все могут перезимовать. Сплошные трудности с разведением этой птицы, очень бережно к ней нужно относиться. Я вот сколько видел их, сколько охочусь, а на току глухаря так и не стрелял. Не могу. Когда состоял в охотничьих начальниках, местные приглашали, повести на ток, но я сказал. «Нет, ребята, сам не пойду и вам не дам, знайте, буду слушать по утрам выстрелы и на перехват выходить, так что по добру, лучше не ходите, а то потом и в пору, когда можно идти на охоту, а вам уже на неё не сходить. Тут у меня друзей, знакомых нет в этом вопросе и не надейтесь». Вроде не безобразничали. Опять же там три хозяйства сходилось углами границ и они обещали на нашу территорию не ходить, а насчёт других лукаво не обещали. Вот так и было. Местные часто говорили, мол, хрен бы мы тебя послушали, если бы ты сам ходил, а нам не давал.
Когда мы отошли от тока подальше и шли не торопясь, без лыж, неся их под мышкой, он уже почти в полный голос, продолжал разговор. Как говорил мне не раз Виктор, Силич вошёл в тему и должен её исчерпать. Чувствовалось, что он стосковался по разговорам с живыми людьми, такое у него всегда наблюдалось при наших приездах к нему, особенно в первый день. Человек общительный, открытый, не молчун, он видимо испытывал нехватку в общении. В его поведении иногда даже наблюдалась возбуждённость от радости, что у него появились собеседники-слушатели. Была какая-то жадность к разговорам и он действительно, натолкнувшись случайно на тему, крутился мыслями вокруг неё и порой, сам для себя открывал, что-то новое при её обсуждении, это замечалось по тому удивлению на его лице, когда он наталкивался на такое открытие и тут же высказывал это удивление или пространным объяснением или просто каким-либо коротким замечанием по этому поводу. Темой нашего разговора стало то, что в любой ситуации можно по разному, достичь нужной цели. Он вдруг вспомнил про то, как он общался с бреками, когда ему приходилось сталкиваться с ними в лесу. У него не было вообще привычки, становиться на официальные «рельсы» и разговор он начинал, как простой охотник, без всяких полномочий и обязанностей. Не требовал предъявления документов, а после обычного разговора, по каким-то незначительным признакам определял, что у охотника нет права на охоту и открывал человеку, что тот не имеет этих прав на охоту. Причём спокойно ему объявлял, как не очень хорошие обстоятельства, которые, как выяснялось всегда, такому бесправному охотнику не нравились. Выяснял, почему у него так сложилось, что он находится в таком положении. Что-нибудь толковое советовал и иногда договаривались, что он поможет ему в чём-то, чтобы войти в законный статус. Только потом он открывался и объяснял, кто он и пояснял, что по своим и правам и обязанностям, он мог отобрать у него всё и вообще по плохому всё решить. И они договаривались, что не по закону, человек больше не пойдёт в лес и всегда все держали данное слово, и он потом встречал их, уже как законных охотников, и они ему говорили, что он был в своё время прав, когда высказывал им своё удивление: «Как может нравиться такая охота, когда сам за зайцем идёшь, а сам как заяц всего боишься». Многие потом были благодарны ему, что он вопреки борьбе за показатели, обошёлся с ними по человечески и многие становились активистами в биотехнии и во всех здоровых охотничьих делах. Силич даже не стал получать служебный пистолет, который ему был положен по статусу. Не боялся подходить к компаниям из нескольких человек и даже при их развязном поведении, из-за коллективного чувства безнаказанности и окружающей глухомани, просто им объяснял, что, конечно, он им в такой ситуации ничего не сделает и нигде, ничего не докажет, просто объяснял, что ведь не маленькие и порядки знаете и долго ведь так не может продолжаться и это в конце концов чем-нибудь нехорошим закончится и если увлечён охотой, лучше увлекаться не втихаря, а явно, с большим удовольствием. Пояснял, что у него времени нет, за ними бегать, да и не нравится ему эти глупости и им тоже такие прятки не должны нравиться и всегда подчёркивал, что из любой ситуации есть два выхода: плохой и хороший и взрослые люди должны выбирать хороший. Многих, по возрасту уже имеющих детей, охотников, он упрекал в том, что когда же ты возьмёшь сына на такую охоту и как тебе с ним будет на такой охоте. Чему, дескать, ты его будешь учить: охоте или в прятки играть. Встречались ему такие, что им браконьерить нравилось, от дополнительного чувства опасности и они испытывали удовольствие от запретного плода. Но всё равно на его вопросы, все, когда он при встрече, не афишируя перед посторонними, спрашивал их про то, ходят ли они на охоту по тихому, отвечали с сожалением, что он, дескать, своими разговорами разрушил все их желания и к охоте пропал интерес, что-то удерживает. Вот так и получалось, что или узаконивались или бросали. Встречал он ребятишек школьников, троих, с одним ружьём, видимо выпросили у старших. Наткнулся на них, они патрон не могут достать из ружья. Не стал к ним подходить, издалека заговорил, знал что убегут, советовал им, чтобы осторожней обращались с оружием. Звал подойти. Нет, говорят, дядя Егор, ты ружьё отберёшь и если подходить будешь, мы побежим. Не верили, хотя он им и говорил, что не будет ружьё отбирать. Так и разговаривал с ними издалека. Понимал, что у ребят трагедия случилась – ему на глаза попались. Поговорил с ними, рассказал про своё детство, как таким же пацаном, впереди забежавшему, под пятки нечаянно выстрелил. Как Бог уберёг и весь заряд из двух стволов в землю ушёл. На ходу вздумал курки спустить, раскрыл ружьё, а видимо не дожал рычаг, оно не раскрылось, не посмотрел на бегу и нажал на спуски. Так листья со снегом вперемешку и закрыли пятки парню. Все в ступоре. Трое их было, за зайцем побежали, который в лесу скрылся. Парень тоже, зачем-то вперёд, под стволы забежал. Спрашиваем, мол где больно, а он стоит глаза на лоб и молчит. Стал ему сапоги откапывать, вроде целые. Мять ему ноги. Тут он уж сам заговорил, сказал, что не задело его. Силич объяснил пацанам, что было, если бы несчастье случилось: и с ним и с пострадавшим и с тем, кто ружьё доверил. Потом, тоже уже в деревне, при встрече, спрашивал ребят про охоту и тоже выяснялось, что не стало интереса у них зайцами, дрожать в лесу от всей неопределённости и ответственности. Приглашал в охотники, когда возраст подойдёт и из них один, потом стал охотником.
По его словам выходило, раз ты звериный начальник, то для защиты зверей должен избрать оптимальные приёмы и рассказал случай, когда бреки, пройдя через официальное наказание: через штрафы, конфискацию оружия, стараются компенсировать свой ущерб и браконьерят ещё сильнее. Был случай, мужик привёз из леса мясо. Сосед увидел, сообщил в милицию. Приехали ребята из милиции и говорят, мол, искать не будем, всё равно найдём, давай сам выноси, грузи. Тот вынес всё. Составили все бумаги, забрали ружьё. Потом смотрят, ног нет от лося и говорят неси, мол, ноги тоже. Тот и выносит четыре передних ноги. Мужики в хохот, а горе охотник на двойной штраф угорел и ещё одного лося пришлось, грузить. Потом всю зиму оправдывал перед женой семейный ущерб с незаконным ружьём и покрыл этот ущерб, перед собутыльниками хвалился, чтобы не очень насмехались над ним. А встреть такого кто снова в лесу, неизвестно на что пойдёт. Вот и какой путь избрать, чтобы зверей защитить, если ты звериный начальник. Насчёт звериного начальника он пояснил, так младший сын называл егерей, когда был маленький, так и говорил: «Папа, я знаю кто такой егерь, это звериный начальник». Вот и как тут судить о пользе дела: по окончательному полезному результату или по показателям. Знал он начальников от охоты, приедут с друзьями из милиции, мордушки у ребятишек маленьких из озера достанут, машиной раздавят, со всей деревней поругаются, всем нагрозят, наобещают, а уедут и база охотничья вдруг сгорела от чего-то, да вдобавок соседний дом, и на простых охотников вся неприязнь выливается и на всю их охотничью деятельность, и отношение у местных озлобленное: «мы вам всё выколотим в лесу, хрен вам не охота», и егерь-бедняга остаётся в деревне один в такой обстановке. Не сторонник Силич был такой оголтелости. Сколько из-за этой людской оголтелости в революцию и при строительстве социализма было людей загублено и физически и судеб поломано много и часто случается, что люди с такой оголтелостью для себя выбирают другие мерки, не те, по которым судят других и кроме этой оголтелости вредной, в них ничего разумного нет и они являются первыми врагами того дела, которому рьяно служат, причём и невольно и сознательно, потому что считают себя избранными и заражаются вседозволенностью.
Тут он повторил свою мысль, которую я слышал раньше от Виктора, что часто получается, что первый браконьер это егерь.
Часто такие люди не понимают, что творят и вынуждены прибегать к так называемой защите «чести мундира», не понимая, что он весь их этот мундир, ещё больше бывает извалян бесчестно в этой борьбе и они в конце концов лишаются его. Вот при такой сути разговора, мы дошли до хутора. Собаки нас радостно встретили и не было в их поведение той грусти, с которой они оставались на хуторе, когда мы покидали его ночью.
Мы быстро втроём сделали все утренние дела по уходу за хуторской живностью, позавтракали и улеглись спать, потому что сказывалась усталость и от пройденного расстояния и от бессонной ночи.
Так вот и получилось, что в тот приезд, мы, как малые дети перепутали день с ночью и большую часть ночей бодрствовали и проводили их в разговорах, вернее сказать в слушании рассказов и рассуждений Силича. Конечно, все нужные дела были сделаны и ульи мы осторожно вынесли и, утеплив, подвесили их на подвесы и наделали лунок в пруду, что бы карасям поступал воздух, и остальные мелкие дела не обошли вниманием.
Проснувшись в тот день, мы топили к вечеру баню и почти всю ночь потом сидели, разговаривали и за столом при сопутствии традиционных маленьких семи, лимит которых мы так и не исчерпали и лёжа в кроватях, и при последующих ночных чаепитиях.
Красной нитью наших разговоров, которую в основном тянул Силич, как я потом уже по собственному разумению определил, естественно из контекста его суждений, была толковость и как противоположность ей бестолковость.
Не помню подоплёки, при которой мы вывели Силича на эту тему. По своей особенности, которую проявлял Виктор, заслуга в основном в этом принадлежала ему, ну конечно и самому Силичу, которого никогда не нужно уговаривать и достаточно только изредка задавать вопросы и не обязательно голосом, порой хватало только удивлённого взгляда и его разговор превращался в нескончаемый интересный для нас монолог, поддерживаемый нашим редким согласием с ним или удивлением, обозначающим для него наш интерес и востребованность его рассказов. На каких-то кругах своих мыслей, Силич вышел на эту тему и приводил примеры, не только из своих наблюдений, из своей жизни, но и носящих какую-то жизненную закономерность. По его словам получалось, что бывает так, что в молодости много людей страдает из-за неправильной самооценки, когда они начинают понимать своё значащее место в этой жизни и считают себя состоявшимися людьми в жизни и ошибочно не понимают, что это всего лишь этап в жизни, а не вся жизнь. Бывает в школе ещё, парень видный и внешностью и достаточной эрудицией, чувствует хорошее отношение к себе со всех сторон и товарищей и старших, учителей и девчонок и тут и поджидает его такая опасность. Человек начинает оттачивать свою оригинальность и старается улучшать и поддерживать восхищение по отношению к себе и слишком увлекается этим, постепенно начиная, считать это главной сутью жизни. Часто большое внимание уделяется оригинальности речи, одежде, новизне взглядов, иногда сомнительного характера. Человек немного привыкает к особому, к себе отношению и начинает думать о предопределённости на всю жизнь такого отношения. Тут, как правило, из-за неправильного выбора приоритетов, он начинает проигрывать перед тем, нужным уровнем в толковых делах и при смене текущего этапа жизни, когда нужно поступать учиться, он проигрывает по отношению к другим. Часто не поступает, а напрячь все силы он, ни в своё время, ни уже теперь, не желает, считая, что по жизни ему должна сопутствовать удача, а по сути попустительство по отношению к нему. Но на новом этапе это не срабатывает и выводы, как правило, делаются не правильные. Немного обиды – виноваты кто угодно, немного переживаний и человек просто бросает вёсла и перестаёт грести и плывёт по течению и ветру. Доступным и уже вожделённым для него остаётся тот оригинализм, от которого были в своё время все в восторге. Он определяется куда-нибудь работать и там остаётся со своими достижениями на высоте, в виду своего определённого колорита. Иногда легко с помощью этого колорита и в виду несложности работы, опять же, приобретает авторитет и уважение. Так человек, не шагнув далеко, становится уважаем самим собой. Интересно, когда встречаешь такого старого знакомого лет через двадцать и видишь в нём того же оригинала из детства, с дополнениями того же плана, но уже в возрасте. Обороты речи, мимика, логика рассуждений, приоритеты, уже давно изменившиеся у всех, у него остались теми же. Немного становится и жалко такого человека и досадно, что у него так всё сложилось и уже не интересным, не ловким получается из-за этого общение с ним. Бросается в глаза, что человек живёт заботами о впечатлении, которое он создаёт, не думая о сути, то есть, не понимая, что впечатления должны быть следствием сути, толковости его что ли, иметь более взрослые основания. Получается и чувство вины даже возникает, что может и ты в этом повинен, ведь и ты в своё время восторгался им и от части, от твоего отношения, он посчитал себя совсем не в то время уже состоявшимся человеком. Это может ты в своё время судил его не как всех, а с меньшей пристрастностью и с большим прощением.
Вот при очень достаточной, начальной толковости человека, из него получается какая-то, не то чтобы бестолковость, а просто не та толковость, которая всеми была ожидаема. Грустно от такого делается, вроде, как не должна жизнь устраивать такое. Получается при всём видимом антураже, не оказалось в человеке нужного стержня. Так и проживает он, как бы не ту жизнь.
Иногда получается, наоборот из-за стержня, который есть в человеке, но никак не обозначен внешне, тоже страдают по молодости люди. Знал он паренька, неказистый по молодости, деревенский, но гордый. Приехали городские парни в гости к кому-то, пришли в клуб, выпившие, примерялись к обстановке: кого уважать, а кого нет и непременно последнее решили подчеркнуть. Давай на смех поднимать этого паренька, а у парня было совсем другое отношение к нему его односельчан из молодёжи. Парень не силён физически, что бы, как водится, поговорить с городскими, те здоровые, преимущества у них были явные в этом плане, в словесном отношении не блистал, что бы морально урезонить тех, а обиделся сильно до такой степени, что мозги приклинило, решил тоже воспользоваться преимуществом, взял ружьё и ребят подождал у дома, куда те возвращались из клуба. Ну и в присутствии некоторых местных, поставил ребят в положение, при котором им пришлось подрожать от страха и попросить прощения, а в начале разговора, ввиду не очень прыткого красноречия и большого возбуждения, просто выстрелил в воздух. Дело тем бы и кончилось, в общем, все и обошлось бы по деревенским меркам, нормально. Но те ребята написали заявление и поехал этот парень вместо армии, к которой уже был приписан в военкомате, на зону. Хорошо хоть с зоны пришёл не сильно покалеченный, в воспитательном плане. Проскальзывало у него в поведении, как у всех таких ребят, что они прошли особую школу жизни и что особого опыта люди, но глупость свою малолетнюю правильно оценивал. Главное, без татуировок пришёл и причём с негативным отношением к ним. Потом стал нормальным мужиком, и дело знал, и потеху не забывал, и всё в правильной пропорции. Вот тут и разбирайся в стержне, в бестолковости и в толковости и как они между собой завязаны бывают.
Прослушав и обсудив такие перипетии жизни, мы каким-то образом, опять же видимо благодаря Виктору или как результат экскурсивной особенности ведения рассказов Силичем, перебрались к теме близкой к охоте, а проще говоря, опять же об охотничьей толковости и бестолковости. Если без обозначения переходов в разговоре, то речь пошла о том, как человек достигший действительно толковости, на основе правильного обдуманного отношения к делам, за счёт кропотливого анализа, иногда начинает пользоваться, как бы по инерции этой толковостью, уже без того нужного подхода, забывая те усилия и старания. Просто делают ошибки, придавая не выясненным обстоятельствам желаемый вид или свойства. Случилось такое однажды, ездил Силич в команде за лосем. Старший вроде и охотник опытный, с авторитетом, уже по сумеркам, по возвращении, сам за рулём сидел, увидел свежий переход лося. Быстренько организовал загон. Отправил стрелков, зайти сбоку на стрелковую линию, спустя время отправил загонщиков. Всё правильно, в данном месте по другому правильней, не сделать. Только вот Силич, расставлявший стрелков, наткнулся на тот свежий след, который шёл в другую сторону и понял, что загон будет в пяту. Возмущений тогда от охотников и ёрничества наслушались все, а вот ему стало жалко мужика, они приятелями хорошими с ним были. Вот она толковость инерционная, как может превратиться в бестолковость. Рассмотри получше след, сомнения возникли – посоветуйся с командой и совсем по другому бы дело обернулось. Выдержав задумчивую паузу Силич продолжал свой монолог.
–А ведь от такой инерционной толковости, случается, и корабли наскакивают друг на друга, и самолёты в горы врезаются и много страшного и неожиданного происходит. Происходит это от того, что человек, бывавший неоднократно в похожей ситуации, на данный момент не обдумывает свои решения, а действует по шаблону, без кропотливого обдумывания, не берёт во внимание нюансы, не утруждает себя обладанием информацией в полном объёме. Наступает как бы профессиональная леность ума, которая чревата трагедией. В таких случаях применяется сленговый термин «глаз замылился», суть которого понятна всем, но альтернативное его объяснение трудно включить в официальные заключения комиссий, расследующих обстоятельства таких трагичных происшествий и указывается пресловутый человеческий фактор. Да Сталин правильно говорил – кадры решают всё, к этому только можно добавить, что кадры и порешить всё и всех могут. Встречались по жизни бывалые и опытные, а на поверку случай выпадал и… «и на старуху бывает проруха», да и у самого так случалось не раз.
Иногда приходилось наблюдать, что большие спецы, невнимательно выслушавшие вопрос и не уяснившие всей сути, с ходу авторитетно выдают однозначный ответ, не правильность которого понимают даже дилетанты, задающие вопрос, и только при несогласии дилетантов и при разъяснении ими нюансов, которые вначале были проигнорированы, спецы начинают думать и порой не могут дать однозначного ответа и причём это правильный ответ, потому что однозначный в такой ситуации просто будет неверный.
Тут же он в тему толковости и бестолковости снова привёл пример из своего охотничьего опыта. Шёл он на лесную базу, ещё в старом хозяйстве, дальней дорогой, через мосток, ввиду разлива реки из-за осенних дождей. После дождей распогодилось и наступило бабье лето, хотя и начало октября. Пора пришла перекусить и, так как котелка в дорогу от базы к базе он не брал, котелок так и жил в схоронке на лесной базе, пришлось по быстрому обедать. Выбрал он местечко на вырубе, пень толстый, прямо рядом с дорогой. На этом пне и устроил быстрый перекус, вода из фляжки, хлеб, да несколько кусков сахара. Ружьё к пню прислонено, рюкзак на пне рассупонен и места присесть хватило. Обедает и вдруг слышит, на противоположном конце выруба, метрах в ста, взрёхивания и подумал, может медведица деток своих в поведении поправляет, хотя сам и не слышал до этого медведя и не видел в лесу, но охотнику всегда в самый край думается, если кто там, то медведь наверное. Сидит, хлеб жуёт, потом решил сменить в ружье семёрку дробь на пулевые патроны, которые по наущению старших, носил в грудном кармане для всякого случая. Сидит, поглядывает и слышит удары, стук идёт иногда, будто палкой по дереву стучат и раздаётся этот стук от выскоря, так называют в тех местах местные жители вздыбленные корни поваленного дерева. Чуть погодя и что-то мелькнуло из-за выскоря, что-то цветом похожее на медведя, но уже по стуку к тому времени стало понятно, что это гонный лось с корнями бодается и ревёт, да в добавок показал лось рога свои. Интересный у него рёв, как будто кряхтит, слушал этот рёв внимательно и запомнил его, даже потихоньку пытался повторять и достиг какого-то совпадения. Тут и лось появился весь, на рогах по четыре отростка и идёт в его сторону, покряхтывает, головой крутит и вообще, все лесные обитатели, по наблюдениям Силича, во время брачных периодов ведут себя как-то неадекватно, бестолково и не логично в смысле осторожности, поэтому видимо и расплачиваются за это. Уже половину лось прошёл, рассмотрел он его, надо теперь, вроде, и прогнать его, чтобы не мешал обедать. Крикнул ему: «ты куда идёшь?». Думал, лось рванёт от голоса, но тот встал, головой крутит бестолково и пытается что-то увидеть. Ничего не может увидеть лось, потому что он не видит неподвижного человека, пришлось ему голосом и взмахом руки обозначить себя. Но лось вместо того, чтобы прочь обломиться, в сторону замеченного движения пробежку сделал и встал, вроде опять высматривает и головой, с ещё большим обозначением своей глупости крутит. Возмутил таким поведением лось, пришлось его, для восприятия полной обстановки, назвать дураком, посоветовать убираться и по сильней махнуть рукой. А лось и припустил тем же направлением поближе к тому движению, которое заметил. Смешно от ситуации, но пришлось соскакивать и думать, что ж делать, а тот на это движение ещё ближе подбегает и всё башкой своей одурманенной крутит. Позади, у дорожки, только три пихточки, с руку толщиной, вот и пришлось к ним становиться, лось на эту порцию движения, как раз к пню подбежал и стоит над рюкзаком и всё по дурацки башкой крутит, причём вниз её наклоняет и мысль такая возникла, а что если он нечаянно за лямку или за тесёмку рюкзак подцепит, испугается и упрёт рюкзак, даже засмеялся от такой мысли. Вот рассказывай потом случай мужикам на базе и тут ещё вспомнил, что там кроме всего прочего бутылка водки, которая всегда доставлялась на базу, по заведённой традиции, чтобы не белеть вороньим опереньем в общей стае и мысль такая, что удовольствие будет у мужиков от такого случая, только на предмет послушать, а в остальном, конечно, только огорчение, в виду лишения известной горечи. Ну, лось, бесстрашный сейчас ты познаешь страху, перезарядил пули, снова на семёрку и вверх от бедра, дуплетом, а лось только вздрагиванием отработал дуплет и даже с места не сдвинулся. Да что ж ты, козёл бестолковый, делаешь, давай уматывай, а сам снова пулю и дробь в ружьё, если пойдёт бодаться, то сначала дробью вскользь постараться его, ну а в крайнем случае и валить придётся, тогда и пуля нужна станет, для самообороны. Самому всё ещё смешно. Приготовился к разговору и начал на него кричать, уже в категоричной форме и высказал, что так тебя дурака быстро завалят, не посмотрят, что не сезон даже для браконьерства. Тут и заметил, что у него на гласные в человеческом голосе, вроде опасливое реагирование, он аж в сторону припадает от них, но не бежит, а только дёргается сильней. А в крике слова были такие, что в возмущённом состоянии звуки гласные с протяжкой выговариваются. Тут и пришла мысль, что эти звуки похожи на собачий лай, ну и сообразил попробовать, грозно так, на него залаять, лось проявил испуг и в сторону шарахнулся, так и пришлось его, ещё более грозным лаем, разогнать до быстрого бега и затолкать в лес, который находился не далеко в стороне. Вечером мужики послушали, посмеялись и, как водится, кучу советов надавали: и на четвереньки надо было встать, и хвост из пихточки приладить, и всё в том же духе, и вроде, зачем лайку мечтаешь завести, у самого хорошо получается. Весело было. Вот она опять и толковость и тут же бестолковость и где, что, разберись. Но вот реветь по лосиному, тогда здорово научился, в старом хозяйстве там почему-то часто лося ревущего было слышно, только из озорства подмяргнешь ему, он уже тут как тут прибегает, но таких не отвязчивых больше не попадало. В новом хозяйстве, там лось молчал в гон, но пробовал манить на боровой охоте, тоже подходил, правда Чара его прогоняла всегда. На лосиной охоте, в ноябре, один раз в загоне, вместо крика мяргал по лосиному, так к стрелковой линии, сзади, подошёл табунок, сразу шесть лосей. Стрелок, к которому они подошли, чуть от удивления на землю не сел. Снежок сеял тогда, с ветерком, стрелок капюшон накинул у куртки и стоит, слышит, в загоне лось кряхтит, он знал, кто в загоне может лося изображать. Стоит, смотрит внимательно, вдруг слышит потихоньку, сзади, мыкнуло, он думает, так – послышалось, потом второй раз, он медленно поворачивается…, а там в шести метрах они стадом, стоят. Тогда быстро закрыли, сразу пару лицензий на промысел лося. Вот опять же, насчёт этого: на лося залаять и насчёт мярганья в загоне, что это бестолковость или толковость и во что это вылилось. Пойди, разберись.
–А зайцу свиснуть?– продолжил Силич после раздумья.
Мы уставились на него, не понимая о чём это он. По нашим длительным общениям, он уж сообразил, что нужно разъяснение. Но решил это сделать не сразу и начал рассказывать.
–Мужик один, из местных, в старом хозяйстве рассказывал. Идут они с городским охотником по покосу, вдруг заяц подымается и к лесу, вот-вот скроется. Местный ему, зайцу, «тпру», как лошади, когда останавливают. Заяц и встал столбиком, тот его хлоп из ружья, ну и кувырк зайчик. Городской, чуть со смеху не катается. Просмеялся и удивляется, как это так получилось. Местный объясняет, что зайцу бегущему, если свиснуть, он и встаёт столбиком, а я свистеть, мол, не умею, вот и пришлось как лошадь останавливать. Мы тогда слушали, тоже смеялись, тоже про это не знали. Я сам потом проверял, раза три одного зайца свистом столбиком ставил. Смешно даже стало, так заяц под смех и скрылся. Вот тоже толковость и бестолковость. Деревенский, а свистеть не умел, но «тпру» догадался крикнуть.
Я подумал, что при случае непременно попробую остановить зайца свистом, а Силич тем временем продолжал.
–Да про этого мужика, местного, тоже если разобраться. Не работал нигде, ещё в те времена, когда за тунеядство статью давали. Пчёл держал, охоту любил. Пушнину зимой по договору промышлял. Эти договора только и спасали его от статьи, не добирал он за счёт них тунеядского срока для привлечения. А охотником, по сути, грамотным считался, толковым. Вот она толковость и бестолковость. Вот и вспомнишь: рыбка да рябки, потеряй деньки. Он ведь, как хозяин вообще никудышный, бестолковый. Всего хозяйства пчёлы да собака. Почти как у меня, я то, ладно пенсионер.
А вот если дальше, про этого мужика вспомнить. У него детство на войну пришлось, голод. Он и вырос маленького роста, то поколение многие не высокие были. Ему в армию идти, а он до нормы по росту не дотягивает. Отсрочили ему призыв на полгода, а парень чуть не ревёт, горюет, в то время, если в армию не взяли, позором считалось. Давай ему бабки советовать, что нужно есть, пить, парень всё пробует, меряет рост чуть не каждый день, но всё равно перед комиссией сантиметра не хватает. На комиссии, под планкой, как вытянулся, расправился весь вверх и перебрал за норму сантиметр и в армию пошёл. Вот где толковость и где бестолковость. Тогда и сейчас. Сейчас вон от армии как бегают.
Вы, наверное думаете, что вот, дескать, к нему привязалась эта толковость с бестолковостью. А, это я видно по другу соскучился и вспоминаю его. Это он всё меня, ещё с детства: «бестолковый ты человек». А научился он этим словам у того дяди Жени, помните, рассказывал я, который в детстве ружьё нам доверял. Друг если подловит меня на чём-то, так и говорит «Бестолковый ты человек, как Евгений Фёдорович говорил», потом стал так говорить, а с начала «говорит» было, а после как дяди Жени не стало – царство ему небесное, уж стал в прошедшем времени говорить. Так мы с ним всю жизнь и меряемся бестолковостью, я то тоже ему не спускаю. В детстве сначала всё силой мерялись. Я в третьем классе, он в четвёртом, я из школы, он в школу во вторую смену, всё время у одного столба встречались. Я новеньким считался в школе, мы только приехали туда жить, вот он и «ага попался», в шутку и ко мне бороться. Портфели к столбу, берёмся за ремни и ворочаем друг друга. Тогда ведь форма у школьников была: гимнастёрка под ремень и фуражка с кокардой. Он здоровый, крупный парень с детства, но не жирный и не толстый, просто широкий, костистый, как он говорил про себя, шутя «я не толстый, я хрушкой парень». С местного языка перевести – крупный парень. Вот этот, хрушкой парень, меня из стороны в сторону мотает, только фуражка с головы летит, я только на ногах устоять стараюсь, только изредка против трепыхаюсь. А в основном жду, когда он устанет, выдохнется. Вот он не может меня побороть, устанет, отпустит меня, усмехнётся «ладно, завтра посмотрим» и расходимся, очень он хотел меня победить, но никак не получалось, так мы целый учебный год у столба и боролись. Потом в пятом классе стали вместе учиться, только он в 5А – в проходном классе, а я в 5Б. Чтобы в наш класс попасть нужно через их класс пройти. Тоже постоянно он со мной соревновался. Помню, как сейчас последний урок в 5 классе, у нас урок рисования, у них не помню. На перемене мы от радости, уже ошалелые, что всё: каникулы, почему-то, хотя понятно почему, по бестолковости – конечно, плеваться друг в друга стали с ним на перемене, перед уроком. Додумались же. Вспомнил, была такая пугалка, что вроде плевок изображают, но на самом деле плевка нет, но человек пугается. Вот он и напугал меня, да не получилось у него пугалки у бестолкового, а вышло всё натурально. Начал точно он, бестолковый, я ответил и пошло-поехало. Друг из своего класса откроет дверь, она в наш класс открывалась и мы плюём друг в друга. Он сильно в меня попал, но я открыть дверь не могу, он её держит, сильный был – хрушкой. Ну, я думаю, подожди, я тебя сейчас угощу, ну и приготовился плюнуть смачно, когда он вздумает дверь открыть. Как плюнуть готовятся смачно, не надо говорить, в общем всё, что было в носоглотке и во рту приготовил. Только дверь открылась, я и дал залп крупным калибром и прямо учителю по рисованию в грудь. Мощно так, по площадям ударил. Хорошо, что прицел был заранее выверен, тому в лицо и учителю только в грудь всё и попало. Учитель, мужчина у нас вёл рисование и труд, в недоумении «Это что такое?» Я простите, мол, не хотел, я думал это не вы. А который «не вы», сзади учителя стоит, гадёныш такой, и ухохатывается, правда не в явном виде, а сдерживается и красный, как пузырь, от сдерживаемого смеха и потихоньку из себя старается этот смех стравить, чтоб не лопнуть и рожа довольная, довольная. Я по другой причине красный. Платок хорошо, имелся чистый в кармане, сестра в воскресенье, в карман мне всегда совала. Я вытираю всё с учителя, он мне «хватит, садись на место». Сам вытерся. Помню, про друга я подумал «Ну гад, подставил мне учителя». Всё, думаю, это даже не четвёрка по поведению, это тройка, мама как будет расстраиваться, что я ей объясню, опозорил мать. У меня в детстве главный тормоз – мать не опозорить, что бы ей стыда не было за меня. В то время четвёрку получить по поведению, надо вообще что-то невероятное совершить, даже может школу разрушить. У нас вообще, даже оторванцам, будь здоров и то редко четвёрку ставили. А тут в учителя плюнул и перед ним стыдно и перед матерью уже заранее стыдно. Так я ничего на том уроке и не рисовал, головы не мог от парты поднять. Урок кончился, друг вроде в смех, но увидел меня, стал сочувствовать. «Всё равно гадёныш, думаю, подлый» лучше думать, я не мог тогда про него. Следующим уроком классный час, подведение итогов за год. Классная про этот случай ни слова и пятёрка по поведению у меня. Тут я сообразил, что учитель – человек, понял, что ребята не со зла, что с них возьмёшь и не к чему про этот случай огласку делать. Тимофей Петрович его звали. Друг то у меня тоже Петрович. Вот такой случай произошёл у меня с двумя Петровичами. Вот тут вам и бестолковость и толковость. Толковый был учитель и рисовал красиво и мастерил вещи красивые, по моему самоучка, без образования. Ну а кому бестолковость прилепить, наверное понятно, но всё равно друг бестолковей в том случае, хоть убейте меня. Потом когда ехали домой на велосипедах, разобрали этот случай на горе, всегда там остановки делали. Весело было и от случая казусного и от того, что сошло всё. Добром вспоминаю учителя, а этот всё равно бестолковый. «Так ты чё не смотрел, куда харкашь, бестолковый ты», сам он бестолковый. До сих пор жалею, что не ему заряд мой достался. Вредный такой бывает, как находит на него что. Когда в пятом классе учился, а мы ещё в четвёртом, вообще выпендривался, что ты, он уже в другую школу ходит, это уже другой уровень. Взрослым себя почувствовал по отношению к нам, покуривать начал, уроки толком не учил, мода тогда у некоторых была – не учить уроков, вот и остался в пятом классе, подождал меня – вместе школу закончили. На каникулах или в воскресенье что-нибудь нам да портит, мы пещеры в сугробах делаем, играем, смотрим, идёт, всё проблема. Форсил, зимой в сапогах яловых ходил, в начищенных. Я уж тогда окреп немного, мог со злости на снег его ронять, да и сапоги скользкие у него. Вот доведёт, мы сцепимся, я его бух на снег. Лежит, обидно ему станет, манера у него такая, в кино видимо насмотрелся, как будто без сознания, вроде ударился сильно, голова на снегу, не шевелится. Без сознания, без сознания, а морду жалостную сделает, мне его и жалко станет, злость прошла, жалость пришла. Я его и тормошу, вставай, мол, простудишься, шапку подберу его и под голову ему, а он без признаков, понимаю, что притворяется и злюсь снова на него и жалко его. Вот из-за этой жалости, наверное, я к нему и прикипел, ещё он не жадный и в пацанах был и потом. В пацанах это ведь сразу видно, а у этого и намёка нет, на жадность и корысть какую-то. И ещё ни у кого не видел я, такой ширины диапазона от весёлого до удручённого состояния. Но вредный бывает, два раза мы с ним дрались из-за его вредности, последний раз по пятьдесят уж нам стукнуло, деды схватились. В следующий раз наметили в восемьдесят лет, на батожках. У него ладонь, что мои две, ноготь на мизинце больше, чем у меня на большом пальце. Если бы он меня таким кулаком причерпнул, я бы точно умер или тогда в четырнадцать или позже в пятьдесят. А махнёт таким кулаком, увернёшься, так там ветром от кулака чуть не валит. Страшная сила, честное слово. А драться толком не умеет, бестолковый. Подерёмся, он в грусть свою ударится, а мне его жалко до слёз. Люблю я его, гадёныша вредного, а за что, сам не знаю, вот скучаю, повидаться охота и услышать от него «Бестолковый ты человек, как Евгений Фёдорович говорил» Так вот мы с ним с детства.
Из-за чего дрались? Спрашиваете. Так если бестолковости у обоих и не как не убывает, то по бестолковости и дрались, да из-за его вредности, да из-за моей вспыльчивости. Но он мастак, под шкуру залезть, талант у него, когда он во вредном настроении, это у него, когда ему очень весело значит и «дековать» начинает – так там про таких, говорят. Руки у него не только громадные, вдобавок ещё и золотые. Смастерить что, построить, придумать это он здорово может. Самодельное у него всё: и сварочник, и станок строгальный с циркуляркой, и мельница вальцовая, зерно для скотины на дерть молоть, мы на ней даже кофе мололи, он любитель кофе, тут кончился молотый, а в зёрнах есть. Попробовали молотком разбить в тряпочке, кроме грохота на весь дом, толку никакого, не заваривается. Вспомнили про мельницу, он ещё тогда только сделал её, пошли на улицу, он подкрутил, подстроил, два раза пропустили и кофе пили. Трактор себе из хлама собрал, покрасил, за тридцать метров смотреть – новый трактор. Ближе подойдёшь, он весь в сварочных швах, но прямой весь, без кривизны. Тут он толковый. Глазомер у него! Не меряет, не размечает, на глаз и в точку у него всё. Диск для циркулярки, раньше не достать было, так он на диске от сеялки нарезал зубьев тонким наждаком, как фабричный получился, зубья все одинаковые и дискрет совпал по кругу. Правда, я до сих пор не знаю, может и обманул, что без разметки делал. Это вообще, из области невероятного. Может иногда пошутить и не понять его.
Запиливает бензопилой бревно для сруба, я как раз подошёл, спрашиваю, черта то где, мол, у тебя, до которой пилить надо. «Зачем она нужна, я ведь вижу, сколь запиливать надо» и на верх сруба смотрит. Глазомер у него сильный! В погребе мама попросила заменить обвязку в лазе. Пришёл к нему, осветил проблему. Он – «а, есть у меня такая доска шестёрка, как раз». Вышли во двор, строгнули на станке, он её бензопилой распиливает и смотрю, сразу квадрат из неё, в пол дерева связывает. Да ведь размер я не принёс, зачем, мол, запиливаешь? Так, я ведь, дескать, к бабушке в гости хожу, видел какой лаз в погребе. Пришли, старую обвязку выдернули, новая тик в тик, как по размеру. По памяти сделал! Тут он толковый. Я вот с детства на глаз ничего не могу сделать, даже если меряю и то не получается, сначала запас получается, а потом при подгонке всё равно просажу. До сих пор, так у меня. Трое мы, в детстве, поджиги делали, третий друг лётчиком стал военным, штурманом, погиб ещё молодыми мы были, самолёт разбился. Жалко, парень был и с мозгами и с руками. Ракеты запускал, подводные лодки, пистолет шестизарядный собственной конструкции сделал, пацанами были когда, маску для ныряния. Ракеты у него на парашюте вниз опускались. От района ему путёвку давали на ВДНХ, конкурс по моделизму выиграл. На четвёртом патроне, помню, тот пистолет заедал. Обойма была к нему из жести. Сам ствол и механизм в пластмассовых чёрных половинках от полиэтиленовых толстых труб, тогда только такие появились. Красивый пистолет получился, ни кому не подарил, разобрал и выбросил всё, когда вволю настрелялись. А поджиг у меня его подарок, лучше всех стрелял, с четырёх спичек дробиной учебник русского языка, вторую часть, пробивал, у нас тогда все учебники были прострелены не по разу. Вот у того руки, так руки и голова тоже! Мне они нарисуют на доске, так красиво, пилю, вырезаю, всё равно что-то вообще не похожее получается, так они и звали меня худоруким, а этот ещё бестолковым. Тут я согласен. Вот видеть вижу, красиво или нет и посоветовать могу, что все согласятся, а сам ни хрена не могу. Тут я бестолковый, а тот никогда не сознается, что он бестолковый. Один раз на охоту его взяли, он, видите ли, знает колок, там всего полно. Утром туман, объехали его колок, он в загон вызвался, я ему, Петрович, мол, возьми компас, туман ведь. Зачем, дескать, он мне, я тут никогда не заплутаюсь с закрытыми глазами. Я уж знал, чем дело кончится, но ему не докажешь, упёртый. Сам, дескать, ходи по компасу, правда не добавил, что я бестолковый человек, но подразумевалось в его тоне. Оставили его, уехали, встали на стрелковую линию. Пол часа стоим, час стоим, два раза можно пройти этот колок. Ни косули, ни загонщика и тишина. Говорили ему, чтобы покрикивал, нет он молчит где-то. Зло берёт, туман, тут с голосом надо загонщику обязательно. Сын старший подошёл ко мне, посоветовались, пошёл я искать этого загонщика. Пришёл на его след и стал тропить его. Со смеху умер, он то в одну кромку колка упрётся, то в другую, Выйдет из леса, не может определиться даже на какую сторону вышел, туман – вдаль ничего не видно, обратно по кромке, снова туда сюда, найдёт свой след на краю, снова его править пытается, заяц за ночь столько не набегает. Вижу он уже стороны перепутал, назад по своему следу ходил, к машинному подходил, где мы его оставили, снова начал и снова запутался. Потом в лосиные следы свежие упёрся и по следам, уже как Рекс попёр, смотрю, а он в пяту идёт по ним. Думаю, он просто, чтобы направление держать. Подошёл он к лосиным лёжкам, а ночью снег был. Смотрю, он около лёжек крутился, крутился, за каждую лёжку, их три было, в кусты заглядывает, не может понять, куда лоси делись. Лоси видимо с вечера легли, за ночь старые следы и припорошило. Слышу, ребята на стрелковой линии стрельнули, договаривались, если выйдет, то просигналят. Ну, я по компасу прямиком к ним, ещё не раз его заячий малик пересекал. Выхожу, а он весь мокрый, от головы пар идёт и сыновьям моим рассказывает, видимо, уже не первый раз и в основном уже для меня. Дескать, наткнулся на следы и пошёл по ним, подхожу, вижу лёжки, полежали лоси, видно, что только встали, а куда делись, не понимаю. Как так может быть и меня спрашивает. Ребята молодые были, тоже вопросительно и сомнительно смотрят, при таком его авторитете сельского жителя. А этот, мол, ты ведь охотник, видел ведь, по следам говоришь шёл моим, видел ты такое или нет, я в первый раз на охоте и сразу вон, что увидел, ну что ты скажешь, куда дескать лоси делись и такой гордый и важный. Я говорю ему, мол, понятное дело, тебя услышали и улетели, ты разве не знаешь, что они летать умеют. Он, ага не знаешь, не видел такого, не можешь объяснить. Ну, тогда я ему бестолковому и сказал, что он в пяту шёл по следу. Он и слышать не слышал такого выражения и понимать не знает как. Захорохорился, что глупости я не понятные ему говорю, вразумительного ничего не могу сказать, потому что сам ничего не понимаю, вот мол, так охотничек. Я ему разъяснил. Не верит, спорит. Так и не признал промашки за собой. Всегда не сознается в своей бестолковости. Упрямый.
До работы жадный, если серьёзностью его заволокёт, он такой праведник и сознательный, всех к общему знаменателю приведёт и не приведи, если кто с прохладцей к работе, спуску не даст и сам первый пример, а если нет у него желания к этой работе, то плевал он на неё. В молодости жена не дозовётся картошку копать. «На хрен она пала эта картошка» и весь сказ. Сейчас семь сортов сразу садит, ухаживает, книжки читает, жуков колорадских собирает, да травит их. Хотел ему рассказать, как трактор приспособить, чтобы картошку садить, окучивать, копать и слушать не хочет, потому что считает, что это не возможно в огороде и меня сразу бестолковым называет. А, вот как раз сам бестолковый. Вредный такой. В голову и в душу запал с детства и живёт там. Ладно это хорошо, лишь бы под шкуру не начинал лезть и не доводил, а то точно на бодажках сражаться начнём как-нибудь. Вот какие дела с толковостью и бестолковостью бывают. Но у него толковости всё таки, больше чем бестолковости. Он ведь по молодости здорово иногда зажигал, но всё у него построено, накошено, сделано, а под старость вон каким мичуринцем стал, овощеводом и с этим делом у него нормально. По молодости в грязь на машине поехал домой от товарища, триста метров проехать надо, уснул за рулём, понятно чем до этого занимались. По кругу выкопал колею в грязи и с пробуксовкой, нога на газу и в пол, час с лишним круги нарезал, пока не отловили. Машину свою другой бы уже два раза выкинул, а у этого ей восемнадцать лет уж стукнуло, у него ребята с юга просят продать, когда они в дефиците были и ни как не верят, что она старая. Горела она у него уже тогда. От тёщи ехал, весной, с женой, ребятишки маленькие, третий младший ещё не родился тогда. Заехали в колок «кустиков вишенья накопать для садка». Накопали, поехали от леса, другой дорогой в сторону дома, надо по парам, он наехал на слой раскиданной соломы, а под соломой местами лёд и грязь сплошная, забуксовали. Буксовал, буксовал туда сюда, от глушителя солома и вспыхнула. Горит всё под машиной, он жене с детьми, мол, убегайте, а сам под машину, горящую солому голыми руками вытаскивает, те ревут, его за ноги тащат, мужа этого и папку, а он ругается, отпинывается и на них орёт, чтобы убегали, а то сейчас рванёт. Спас машину, потом долго делал, там всё по низу, где пластмасса и резина, расплавилось, а запчастей тогда не достать, разными методами неразборные узлы разбирал и считай за счёт смекалки всё восстановил. На машине ездит, не видел больше, что бы так кто-то ездил. Имеется ввиду, по грязи и снегу. Чувствует где разгоном, где в натяг, где пробуксовкой, уже по снегу и грязи, да по рельефу дороги и по резине на колёсах соображает. В соседнюю деревню приедем с ним, местные мужики спрашивают, мол, Петрович, как до вас дорога, можно проехать. Так я, мол, приехал сюда. Нет, говорят, ты скажи, мы то сможем проехать. Что ты проехал, это ни о чём не говорит. Все знают, что он мастак в этом деле, он может через канаву и в лёт её пустить с разгону и перескочить. Только успевает предупредить, чтобы потолок головой не пробили. Всё таки, толковый он, хотя пчёлами не хочет заниматься, ну разве он совсем толковый, этот бестолковый человек. Все я ему сегодня косточки перемыл, икает, наверное, и не знает почему, бестолковый. Соскучился по нему, повидаться бы как-то,– Силич примолк и мы уже знали, что возникла его «пауза воспоминания», такой термин родился у нас с Виктором, когда мы как-то обсуждали интересную манеру рассказов Силича. Обычно после такой непродолжительной паузы Силич хмыкал, как бы с удивлением усмехаясь, кивнув как-то в сторону головой и со слова «интересно» начинал свой очередной в своём рассказе отскок-экскурс или возврат к уже знакомой нам теме. Так случилось и в этот раз.
–Интересно!… Когда этот толковый маленький был, я там ещё не жил, это уж из их рассказов знаю. У них случай вышел. Приходит Петрович-шкет – ещё до школы, к другу умельцу, будущему штурману и видит у него интересную железку. В то время у каждого пацана имелся арсенал железок, игрушек не было тогда, вот мы и собирали всякие хитрые железки и использовали взамен игрушек. Понравилась ему железка, попросил её у друга себе в подарок – тот не даёт. Предложил меняться на любую железку из своих, тот не соглашается. Предлагал всякие комбинации обмена, чуть не весь свой арсенал – всё равно нет согласия. Тогда говорит «продай», ему в ответ «давай». Этот толковый быстренько домой, видел ведь, откуда мать деньги достаёт, ну и принёс рулончик семейных сбережений – деньги тогда крупного формата были. Сколько денег не важно, отдал все за железку и довольный ушёл. Второй коммерсант дома деньгами играет и мать его приметила «ты где, Лёша, это столько денег взял?» – «да это, мама, соседский Мишка у меня железку купил интересную». Мать конечно деньги собрала все и к соседке – здравствуй, мол, ты деньги не теряла, та спрашивает «какие деньги?», а посмотри, на месте деньги, какие в доме есть. Тут и выяснилось – нет денег. А сколько было, дескать – да вот столько. Тут мать продавца вздохнула облёгчённо и молвила «Ну, слава Богу – все тут. На, прибери получше. Твой у моего железку купил за эти деньги». Вот какой у нас технический зуд был, у пацанов, в то время. Я помню у меня полный карман этих железок. Штаны пацанам дома шили в то время из сатина. Вот мне бабушка штаны шьёт, а я канючу стою «бабушка, сшей с карманом и лямку пришей, а то сваливаться будут» и слышу в ответ «ой, Егор, тебе если с карманом да ещё с лямкой это ж сколько ты железа будешь таскать». Здорово мы на технику были зашиблены. Помню, оденешь чистые штаны после стирки, не нравятся, надо чтобы как у мужиков у трактористов – замасленными стали, найдёшь какой-нибудь солидол или мазут, помажешь спереди штаны, землёй потрёшь и порядок – нормальный вид, сколько меня ругали, думали я по неряшливости измазался, а если бы знали правду всю, то наверное выдрали. Мы все тогда мечтали в детстве о механических профессиях, после нас космонавтами все хотели, а сейчас наверное дети торгонавтами мечтают быть, везде только про это речь идёт, про торговлю, откуда им другое услышать. Кругом одни «минетжеры», ничего в руках кроме двух карандашей не держали, которыми писать можно под разными ударениями и никакой в них мужской толковости. Этот то толковый не сладкоежка был, на железку потратился – бестолковый, а я если бы дошёл до такой финансовой аферы, точно бы на конфеты потратил все деньги, ох и отвели бы душу с пацанами, уж больно я любил угощать всех в детстве, мне бабушка на улицу не разрешала ходить с конфетами или вкусным чем, знала, что всё раздам и самому не останется. Конечно, вполне афера могла такая и со мной случиться, если бы продавщица вовремя не остановила, тогда как-то все досматривали за детьми и за своими и чужими, хотя и времени особо не было у всех родителей за нами следить. Нет, бестолковый он, железка через три дня надоест, конфеты надо было покупать.
Вот сколько в жизни рядом и толковости и бестолковости. Бывало приеду к маме в гости, ему скажут, что друг приехал. Что у него там, за трактором, не волнует его, если надо отцепить, отцепит, а нет, поднял и к дому подъезжает. Рабочий день ведь ещё не кончился. Ему это не аргумент. Пошли все на хрен, у меня, мол, каждый год по месяцу отгулов пропадает, понимаешь ты это, бестолковый человек, имею право, друг приехал и всё. Наливай, соответствуй моменту встречи и весь разговор. Всё, завтра барана зарежу, вечером шашлык. Ни о чём не думай, ты наших дел не знаешь. У меня праздник. А вот когда пошли бригадные подряды, когда мужики не за норму работать стали, а за то, что в конечном итоге наработают по продукции, тогда по другому стало. Приедешь и не знаешь когда встретиться. Мама на вопрос, отвечает, мол, слушай, когда фуры перестанут за деревней греметь, значит они закончили сено возить, а времени час ночи, а они всё ещё гремят и уже ясно, что в гости идти момента не будет. Он тогда бригадиром работал, деревню не узнать издалека, она с одной стороны стогами, метров по сто, не в один ряд заствлена была. Здорово мужики работали. Чтобы повидаться на работу к нему приходилось ходить. Я мужиков спрашиваю, мол, почему у вас механик, агроном и управляющий целый день на крылечке у конторы сидят. Мне отвечают, дескать, им сейчас делать нечего, смотреть за нами не надо, руководить, советовать, не надо, мы сами всё знаем. Если выпить, то сторожить нас тоже не надо, мы сами знаем, когда можно, погоду подберём, когда дождь тогда и выпьем, если охота есть. А раньше сухой закон в отдельно взятой деревне устраивался, чтобы страду провести. Помню случай был ещё до бригадного подряда, другой дружок на комбайне зерно убирал. Их на поле штук пять ходило. Ну, дружок застрельщик ещё тот, насчёт этого дела. Собрал с мужиков деньги, уговорил шофёра, который из под комбайнов зерно вывозил, чтобы в соседнюю деревню, в магазин сгонял, там сухой закон не устраивали. Расположились мужики на валке, всё у них разложено. Тут девчонка практикантка-агроном подъехала, увидела и вроде смекнула – пустой у неё разговор получится с мужиками, на тему, что нельзя пить на работе, тем более в уборку. Уехала и сказала управляющему всё, когда он спросил, как, мол, там дела. Управляющий тогда был мужик пожилой, фронтовик. На лошадке, в ходке подъехал и конфисковал у мужиков интерес, мол, после уборки отдам, мужики. В общем, досада у мужиков вышла с этим делом, но по паре стопок они успели, может и больше. Друга он отправил на другое поле убирать, знал уж, кто тут главный затейник. Тому чтобы на другое поле доехать через деревню надо. Едет он по деревне, сам не в лучшем настроении от всего нестроения в предыдущих делах. Смотрит, а навстречу эта девчонка на лошадке. Он хохмач ещё тот. Прикидывается вдрызг пьяным, вроде только и сидит, там на мостике, потому что за руль держится. Комбайны тогда ещё без кабин выпускались. Давай орать, со страшной мордой, на девчонку и комбайн на неё. Той может и не слышно, что он орёт, что он её задавит и прочие его слова. Он может просто рот только открывал, но по всему видно, какие у него намерения. Бедная кое как развернула свою лошадку, она у неё смирная и не прыткая, специально ей такую подобрали и, значит, удирать. Сидит в ходке, нахлёстывает лошадку, а сзади комбайн подборщиком размахивает и водитель за рулём с раскрывающимся ртом и страшными глазами, раскачивается. Она бедная к столовой, там люди, друг то хотел немного попугать, а увлёкся и проехал за ней по улочке, где комбайнам ездить нельзя и в двух местах провода от радио оборвал. К столовой подъехал, заходит трезвый, мол, на другое поле послали, сейчас пообедаю по пути и поеду. Девчонка и поняла, что её разыграли. Провода, правда, потом восстанавливал. Тот ещё ухарь был по молодости – оторви, а бросить не знаешь куда. Вот она и толковость и бестолковость.
А с начальством, что у нас получается. Раньше назывался – номенклатурный руководящий работник. Сначала он директор лыжной фабрики – не справляется, значит давай это дерево стоеросовое попробуем в другом деревянном деле – будет директором фабрики музыкальных инструментов – опять с деревом не получается у него, тогда давай попробуем директором молокозавода назначим. Если толковый попадался начальник и добивался хорошего, часто получалось так, что за это можно его наградить, а за то каким образом он этого добился или как сделал, можно судить или снимать, потому что не нарушив правил, трудно добиться сдвигов. Помню, стал у нас председателем городского общества охотников мужик один, до него тоже были председатели, сидели за столом с продырявленным зелёным сукном, в этом старом, обшарпанном здании, глядя на которое один вопрос возникал, когда же снесут это убожество. При новом председателе, мало того, что стали строиться новые объекты, и стенд стрелковый, и здание дополнительное, и ещё кой чего, но что получилось со старым зданием, только диву можно даться – реставрировали, покрасили, такое красивое стало, настоящий памятник архитектуры и это было первое старинное здание в городе, которому вернули вторую жизнь, а если взять на срез, то конечно по правилам такого не сделать, рисковал мужик и много чего нарушил. До сих пор любуюсь этим зданием, когда мимо прохожу, а в то время слух прошёл, что на охотничьей конференции собираются этого председателя раскритиковать и снять, мы своим охотничьим кругом обсудили это дело и решил я идти на конференцию от нашего коллектива. Ох помню остро я тогда шашку наточил – тезисы приготовил, о чём сказать нужно в его защиту, хотя он мне не сват и не брат и наверное и не знал меня, так видел, может, что мелькаю по охотничьим делам. Сидел как на иголках, но этот вопрос не обсуждался, видимо распалась свинья у тех, кто в неё построился. Здорово толковым мужикам попадало, а с бестолковых, как с гуся вода. Сейчас у нас опять странности – почти все директора «самопальные» – сами себя назначили, а в замы себе своих сыночков. Сколько я их встречал, все странные и порядки устанавливают разные, часто с противоположными приоритетами и критериями, если задумаешься над этим – мозг на шпагат садится. У каждого свои тараканы в голове и в разные стороны бегут. Как мой приятель говорил раньше «кто не умеет крутить педали, тот не умеет и рулить». Каждый хозяин – сейчас барин, но он же и дубарин и все какого-то дровяного плана пошли начальники: дров наломать у них запросто, людей как дрова ломают и об людей дрова ломают. У нас всё так сложно, всё так накручено, всё так несуразно. Я тут инопланетян спрашиваю вы, мол, почему с нами на диалог не идёте…
На этом месте дружно скрипнули кровати, хотя никогда не скрипели, но мы с Виктором сумели выжать из них скрип и сели с вытянутыми головами, как суслики в степи, глядя то друг на друга, то в сторону Силича. В доме из-за лунной ночи было относительно светло и мы трое видели друг друга, только Силича не так хорошо видно, он лежал в тени от печки и выражения его лица не разглядеть. Мы уяснили с Виктором, после нескольких взглядов друг на друга, что мы действительно услышали то, что услышали и уставились в сторону Силича. С вопросом, подходящим, к возникшей обстановке, у нас, вернее у Виктора, почему-то застопорилось. Я, оставив осмысливание слова «дубарин» и прочее, в общем понятное в интерпретации Силича, успел прогнать вновь услышанное через размышление: а не подвох ли тут какой, не начало ли это свойственной Силичу шутки. Но слова Силича прозвучали так же, как и другие, без обозначения их важности и были такими же негромкими и немного монотонными словами, какими он говорил обычно свои монологи рассуждения-рассказы, а в этот раз даже с признаками усталости и какой-то скорбной серьёзности и первоначальные сомнения у меня почти улетучились, я было хотел продолжить думать дальше, но тут послышался какой-то странный, как будто не выговоренный, а сам по себе получившийся возглас Виктора
–Да ладно,– и следом послышался звук его глотательного движения, как признак волнения.
Силич вздохнул и была не понятна причина его вздоха. Или это вздох сожаления, что у него нечаянно выскочили эти слова или это являлось подготовкой к какому-то действию.
–Да, общался я с ними,– немного возбуждённо и как бы с огорчением сказал он после паузы, которая ещё больше подчеркнула его огорчение. –Чего подхватились, ложитесь. Не верится вам? Мне тоже не верится. А помните, перед тем вашим отъездом видели эту сигару или диск на небе. Ещё вместе подумали, что она над Каменным Бросом висит и если садиться ей, то самое место в Берендеев Кут, на озерко, на лёд или рядом на песок. Вот после вашего отъезда и случилось это. Около конюшни видели вмятину в снегу, как будто котелок, кто большой с выпуклым дном вдавил? Сейчас уж снегом подзавалило и собаки с Орликом там набродили.
Действительно на эту вмятину мы обратили внимание. Виктор, посмотрев на неё, не задал мне обычного экзаменационного аграрного вопроса, я без его побуждения не стал думать над ней. Вмятина точно имелась, мы видимо про неё и не поговорили потому, что сделана она давно, вся испещрена следами и не единожды присыпана снегопадами, потеряла уже чёткость своих контуров, не лезет сильно в глаза и трудно по истечении времени судить о ней.
–Вот тут у них экранчик и стоял,– и по взмаху руки, мы поняли, что Силич показывает на середину комнаты.
–Я тут же лежал сначала, потом сидел. Они за экранчиком, я их и не видел. Они объяснили – им так нужно. Экран этот белёсый, как тусклый матовый свет, внизу немного яркость меняется и он в воздухе висит. Они объяснили, что им меня не надо видеть, иначе им мешает, чувство, что ли такое у них, если не понятное и другое чем они, то это опасность, её нужно избежать или удалиться или быть на стороже, если нельзя удалиться. Мне их тоже видеть не нужно, это тоже будет мешать мне, потому что они мне очень не понравятся на вид. Они оказывается все одинаковые, похожи друг на друга и только неприметные отличия по возрасту. У них нет такого понятия красивый, не красивый. Они все одинаковые и все одного рода, но родственников нет у них и нет таких понятий как у нас: мать, отец, брат, сестра. Нет, как они сказали, деления по общности, по признакам, по языку, по территории, по семьям. Говорят, что быстро сосканировали всё, насчёт всего живого и разобрались, а вот с нами, людьми, у них трудности и они боятся последствий, которые от нас можно ожидать и не могут даже их спрогнозировать. Они, оказывается, долго разбирались с нашими языками, им не понятно, что у нас говорят одно, думают про другое, делают третье, у них так не бывает. Было трудно отследить им изменения в наших языках. Дело в том, что они говорят не так как мы, они мне дали послушать их голос, что-то вроде писка с шипением и то это не вся часть, а только, что можно нам услышать. У них в этом коротком писке может столько уложиться, что нам за час не высказать. Ещё у них это не всё, они общаются на телепатическом принципе и могут объединяться на этом уровне в общий разум. Они могут на телепатическом принципе общаться с нами, но не всегда одинаково получается с одними лучше с другими хуже, и только могут не говорить, а приказать что-то. Пояснили, что со мной они говорят не напрямую, у них ни как не может это получиться, а через машину, которую долго придумывали и делали, сейчас я их наполовину слышу, а наполовину думаю, что слышу. Удивляются, почему у нас такая низкая удельная информативность речи. Не понимают, почему при такой медленной речи, мы ещё искусственно её замедляем и ещё добавляем музыку, они знают, что это пение и вокал называется, почему внимания уделяем этому столько и много этого у нас. Они анализировали, сопоставляли и не могут понять, почему у плохо поющих больше заслуг, чем у хорошо поющих и почему, не правильно они расставлены по значимости. Они с помощью машины это выясняли на основе ввода информации и сопоставления частотных характеристик голоса. Удивлялись: почему у нас в письменности используется только два знака – вопросительный и восклицательный. Неужели нам по аналогии с этими знаками не нужны: утвердительный, возмутительный, приказной, восхитительный, уважительный и другие, выражающие тональность и окрас слов. Странным и не логичным они считают то, что мы пишем сверху вниз и поэтому у нас будущее и настоящее имеет в описании место в глубине, хотя должно иметь положение на поверхности в наших текстах и при необходимости иметь возможность продолжаться и дополняться вверх, а не вниз и вглубь. Отсюда у нас смысловые несоответствия в выражениях «в глубине истории» и «на поверхности событий». Подметили, что раньше это имело технологический смысл, чтобы не затрагивать руками, только что написанный текст, не замазывать его, иметь перед глазами только что изложенное, при тех примитивных ручных способах записи информации, но теперь при современных способах это не приемлемо, так как ставит всё наоборот во времени в, и так исковерканном нашем сознании и подспудно вызывает дополнительные, не заметные для нас, трудности в нашем и так несовершенном мышлении. Наше выражение «выше сказанное» должно иметь вид «ниже сказанное» потому, что является более прошедшим во времени и как бы исходящим уже из глубины истории.Вообще они многое понять не могут. Обман, стремление быть лучшим, больше иметь, больше нравиться, любовь, ненависть, злоба, убийство. У них этого нет. Они постоянно в общем разуме и у них нет такого отношения друг к другу, да чёткого понятия, что они каждый отдельно от другого нет. За всю историю не было, чтобы кто-то кого-то уничтожил, у них тоже случаются сбои из-за травм, повреждений, но устроено так, что из-за этого получается нет возможности быть участником общего разума и их особь сразу угасает, парализутся и мозг и всё остальное. У них нет привязанности друг к другу и неприязни, они как клетки одного организма. Помогают и поддерживают друг друга, но привязанность каждого к любому одинаковая и не помочь они не могут, иначе это ослабит их общий разум. Рассказали, что они вышли на возможность общения с нами только через наши научные языки и официальные языки, а вот на уровне нашего бытового, внутри семейного, жаргонного и с применением сленга, тут у них не получается. Пояснили, что меня выбрали как представителя самого сложного для их понимания языка и что я один от всех живу, и у меня нет той суеты, которая охватила всех людей, в достижении благосостояния для себя. Пояснили, что наша страна выбрана, как с самыми большими, не понятными парадоксами. Что у нас больше всех нарушена связь с историческим нашим прошлым на духовном уровне. Что только чего с нами не было и войной на нас другие ходили, и сами мы друг с другом воевали, и умные мы вроде, и ресурсов всяких у нас много, и нищие мы самые. Я тут и подумал, что действительно и как калач нас мяли и на тёрке тёрли и через сито сеяли друг от друга отсеивали. Они что-то смотрю, молчат, только экранчик этот заморгал как-то. А потом и говорят, что бы я не думал, как у вас, мол, говорят в иносказательном смысле, иначе их аппарат не может перевести и уходит в длительный анализ, а ему не хватает информации, потому что и нет такой у него, потому что не смогли они заложить такую, не могли разобраться. Терминология у них наша понятная, только просили не говорить больше и думать иносказательно, тут сразу в тупик зайдёт моё общение с ними. Всё время подчёркивали, что для них не понятное, значит опасное.
Удивляются когда начинают сопоставлять наши выражения, привели пример наших понятий «прекрасный пол» и «грязный пол». Больше не стали и не просили разъяснений. Дали понять, что я разговариваю не с кем-то из них, а с общим разумом. Отдельный индивидуализм у них вообще снижен. Анализ всего, принятие решения и команды на выполнение всего, это от этого разума. Каждый из них в отдельности ничего не значит, в отрыве от этого разума. Есть алгоритм небольшой для индивидуальных действий и всё, заложенный при рождении. Мне мысль пришла, что это как-то на пчёл похоже, я вроде и не говорил, но они мне тут же, правильно, мол, думаешь, мы похожее происхождение имеем. Только общий разум вышел на очень высокий уровень развития, на уровень создания различных машин и аппаратов и информационная связь действует через большие расстояния. У нас это есть в каком-то примитивном, ослабленном виде, под который подпадают наши понятия телепатии и интуиции и ещё, о котором мы и не догадываемся. У них сейчас даже репродуктивные функции выполняет машина и за счёт этого у них ещё больше уменьшился разброс между особями. Старый биологический способ у них является резервным. Нашего развития и состояния они не понимают и опасаются, что при таком уровне развития энергообеспечения, мы можем что-нибудь вытворить. Они оказывается, считывая с нас в интеллектуальном плане информацию, создали подобие нашего среднестатистического здравого ума и тут у них получилась загадка, что они сделали это с нас, а он не подходит никак, чтобы что-то прояснить насчёт нас. Они сейчас вообще в тупике. Получается что по их ощущениям нужно много времени, а его нет, потому что, по тому как мы запросто начинаем по не понятным причинам, вернее не по тем которые выставляем официально, убивать друг друга, это при современной энергодостаточности у нас может привести к катастрофе. Занимаются они нами оказывается очень давно и всё время мы за счёт меняющегося, как они сказали эгосубъективного формата очень широкого диапазона, опережаем их нашими изменениями и они не успевают это отслеживать. Они пробовали нам технического плана идеи подкидывать, чтобы привести нас к более достаточному уровню обеспечения и тем снизить антагонизм, вывели на такой уровень, что мы должны испытывать страх самоуничтожения, но всё равно все их предположения не оправдываются и всё идёт не так. Инстинкт присвоения и эгоизма у нас не ослабляется. Даже в самом начале у нас не признают новшество, чтобы иметь хоть точку, но своего зрения, которая бы несла пользу для себя, хоть и глупую пользу или украсть пытаются идею друг у друга, если наконец идея пошла в дело, то опять непременно чтобы собственностью была или индивидуума или какой-то общности и обязательно к войне применить стараются, к уничтожению в первую очередь, давлению на других. Удивляются как индивидуум может столько желать для себя, не считаясь с интересами других. Как мы не любим работу, стараемся лучше выбрать, полегче или престижней, у них не так, ближайший делает, то что нужно и это его радует, что он пользу общему разуму приносит и все его ценят за это. Они оказывается универсалы, могут делать всё из своей деятельности от простого, до самого сложного и это не постоянно у них и в каждом, просто при необходимости, любой обеспечивается всеми знаниями и навыками и становится способным делать ту или иную работу, хотя вчера делал простую, а сегодня он самую сложную делает. У них нет гениев, талантов в отдельности, всё это заключено во всех них, в общем разуме. Наших эмоций не могут понять, как одно и тоже имеет разное влияние на нас. Всё анализировали: спорт, искусство, семейные взаимоотношения. Ближе всего они понимают всё, что мы подразумеваем под логикой. Не могут понять, почему строим стадионы, приходим туда, ведём себя вообще странно, смотрим, как бегают с мячом команды, потом дерёмся, потом подключается ещё команда и опять всех лупит. Они не понимают и постоянно повторяли, что не понятное опасно. Сейчас, когда у нас компьютеризация и интернет у них дело пошло лучше, проблем собрать нужную информацию не стало, правда, им пришлось тоже подлаживаться под наши информационные стили, придумывать адаптационные устройства, но всё получилось. Их удивляет, что у нас находятся такие, что начинают вредить в интернете, вирусы запускают, лезут куда не следует и это у них вызывает опасения, что это может привести к плохим последствиям, потому что управление опасными средствами, тоже происходит через интернет. Тут у нас вообще полная неразбериха, по их словам, у нас всё плохо получается, что через технические средства кто-то или через политическое решение кто-то, в единственном лице, может натворить много беды. В этом плане у нас очень всё шатко и опасно. Удивляют их и двойные стандарты наши, на личном уровне и в политическом плане. Не понимают, почему мы вмешиваемся везде друг к другу. Они, оказывается, очень затрудняются в отборе информации в интернете, значимой и не значимой, их удивляет широта этой информации. Не могут понять ширину ряда наших транспортных средств, особенно автомобилей, у них всего шесть видов транспорта и количество во много раз меньше и изменяется сразу весь вид, с учётом нового этапа развития или необходимой функциональности. Живут они меньше нас, но не расстраиваются, когда перестают жить, потому что остаются участвовать в общем разуме и интеллектуально не умирают. Память о прошлой жизни их сохраняется в общем разуме и минимальная доля их личного разума остаётся жить и они не умирают, а при рождении нового из них, он становится обладателем этой доли и получается они живут интеллектуально всё время, пока существует их общество. Поэтому у них всё время возрастает ответственность каждого за всё общество, друг за друга, за общий разум. Они могут сами в каких-то пределах регулировать свою численность уменьшать или увеличивать. Рождаются они уже с заложенными поведенческими функциями и быстро подключаются к общей жизни, у них нет понятия воспитания, как у нас, когда может получиться неизвестно что, из-за различных факторов. В питании у них, в удовольствиях, нет понятия эйфории, у них просто есть необходимая достаточность, которая удовлетворяется. Всё хорошее, что они чувствуют – от общего разума: его заботы о них, их общение с ним, отдых и пищу который он даёт, задание и работу, примерно, так как у нас отношение родителей к детям. Возможность творчества и работы у них самое ценное, они это сравнили с нашими увлечениями мыслителей, творцов, когда всё материальное уходит в сторону и нисколько не заботит. Пищу они получают вообще из воздуха с небольшими дополнениями и могут это, в небольших достаточных количествах, на индивидуальном уровне, в автономном режиме, но есть и мощные машины для этого. Кроме этого у них есть охват всех центральным энергетическим каналом который питает их, причём это происходит не заметно, без ощущения ими. Высшим их счастьем, что ли, является быть частью общего разума и общества, участвовать во всех делах и делить удовлетворение успехами. Но большую тревогу мы у них вызываем, прямой нашей угрозы они не боятся, даже если какой-либо маразматик что-то попытается предпринять в этом плане, но вот что мы можем свихнуть всё в борьбе между собой или просто по безалаберности или глупости, а сейчас и баловства ради, этого они боятся. Их удивляет, как наш индивидуальный эгоизм концентрируется в общий по национальным признакам. Как мы везде на первое место ставим выгоду, не считаясь с другой целесообразностью, надеясь, что всё произойдёт, так как мы хотим этого и не просчитываем худшие варианты, хотя имеем такую способность делать это. При таком уровне техники и при таком обладании распоряжаться большими энергетическими мощностями с одной стороны и при таком нашем устройстве, мы в этом, для них потенциальная угроза, они так считают на основе анализа и на основе своего условия, непонятное значит опасное. Удивляются тому, как у нас сначала принимаются несовершенные, нелогичные законы и правила, а потом власть начинает переделывать их в лучшую сторону и наживает на этом политический капитал, высказали предположение, что это делается специально, используется в качестве трюка.
Они видят только пока один реальный выход, правда, считают его крайним. Они заметили, что мы сильно подвержены влиянию, мы легко обманываем друг друга, при недоверии друг к другу, бывает несколько человек или один обманывают миллионы. Поддаёмся психозам, понятие кумир у нас есть и у них как выход придуман план, поскольку они могут на телепатическом принципе оказывать на нас влияние, сделать мощный аппарат и всем нам по общей программе скопом поправить сознание. Единственно, о чём они сожалеют, это то, что они так и не разобрались с нами и возможности такой уже не будет. Эти аппараты у них есть, но они малой мощности. Пояснили, что они и общаются сейчас со мной при помощи такого аппарата, только в режиме диалога. Сейчас создаётся мощный и идёт выработка модели нашего будущего сознания и ещё не совсем готов способ, как закрепить всё это в нас, потому что постоянно держать нас под этим воздействием, у них нет ресурсов. У них, не решённых проблем, давно не было, они всё всегда решали. Не нравится им, что с нами не может справиться их общий разум, и надежд пока нет явных, а осторожными надо быть, потому что действенных способов и средств защиты от нашего возможного энергетического глупого воздействия на пространство нет. Уцелеть они уцелеют, но всё усложнится для них и не известно, чем в последствии кончится. Они решили нас переделать, потому что мы уже сами приблизились в какой-то степени к этому и у нас избранные пытаются переделывать всех, влиять на всех и они этого опасаются, что нас большими массами столкнут друг с другом. Поэтому лучше они всё грамотно сделают, продумав заранее с гуманных позиций. Их удивляет, что у нас с гуманных позиций почти ничего не делается, только меркантильность везде и всё это узаконено, из опыта прошлого они знают, что такие модели, подобные нашей, достигнув определённого уровня развития, самоуничтожаются по глупости и жадности, это закономерность, это они знают точно. Им бы и всё равно, но как правило тогда наступают изменения на планетарном уровне и приходится заново приспосабливать своё существование к новым условиям, они это сделают, но это их отвлекает от их других более важных дел. Про эти дела они сказали, что этого нам знать не надо, при нашем таком низком психологическом уровне развития. Оказывается, мы должны были быть по такому же принципу устроены как они, но произошёл давно сбой у нас и мы стали по парам обладать репродукционными способностями и поэтому у нас так и пошло. Они говорят, что парная репродуктивность пригодна только, для более низших, для животных, они при этом могут сохранять свой вид сколько угодно долго, если будут нормальные внешние условия обитания для них. Они относятся с жалостью в целом к нам, как к системе получившей врождённое увечье и сейчас хотят, как бы подправить, подлечить нас для нашего блага и спасения, потому что поняли: мы не сможем использовать тот небольшой шанс, который есть у нас, сохранить себя при самостоятельном развитии. Всё время они удивлялись несоответствию нашего логического, научно технического развития, с нашим реальным положением дел. Удивлялись, как может так быть, что одно сообщество-страна может дурить другим голову и в политике и экономике, причём на элементарном логическом несоответствии, которое является очевидным, но остаётся у нас не устраненным. Когда одна страна за счёт обмана обеспечивает себе благосостояние и манипулирует всеми ради своего благосостояния. Когда за счёт глупых условностей с очевидной алогичностью дурят всем головы, не считаясь ни с чем. Они не могут понять и это опасно для них. Они могут на основе анализа просчитывать будущий ход событий, нас они не могут просчитать, потому что видят, что у нас принимаются решения не соответствующие нашим же правилам и нашей логике. В нас есть опасность, что мы в критической ситуации принимаем решения страшные, своими последствиями, ситуации эти и возрастного и политического и экономического плана. Удивляет их, как у нас меняются приоритеты при смене лидеров и правительств, они это сопоставляют со своим общим разумом и ужасаются такой ситуацией. Подчёркивали вредное влияние алкоголя на все слои населения, и про наркотики тоже говорили. Приводили пример, как пьянство может покалечить человека: морально, интеллектуально и физически, что дело может дойти до развала страны, если человек окажется у власти. Долго я с ними говорил. Много они ещё говорили и без агрессии, а с сожалением, что они вынуждены заниматься нами и принимать какое-то решение. Их возмущает степень разврата и растления охватившая нас, сказали, что в последнее время это приняло совсем не мыслимые масштабы, появилось много насильников, извращенцев, гомосексуалистов, зоофилов, педофилов, старофилов и всё это имеет возможность пропагандироваться в той или другой форме. Мы уже достигли предела, за которым начинается вырождение нашей системы и по опыту прошлого мы подпадаем под очаговое уничтожение, с целью оздоровления и спасения нас в целом. Они уже такое применяли, но сейчас не считают это приемлемым. Сказали, что с повышением уровня развития, в нас в опережающей пропорции развиваются отрицательные признаки, поэтому они нас выдерживают в состоянии использования нами своих умственных способностей в пределах пяти шести процентов от наших возможностей, иначе мы войдём в интеллектуальный разнос и точно себя погубим, хотя в нашей системе по их словам возможен всплеск интеллекта в отдельном индивидууме до очень высокого уровня сравнимого уже с уровнем развития их общего разума, но им приходится принудительно это ограничивать, потому что вреда из этого для нас может получится намного больше, в сравнении с пользой. Удивлялись они очень, как мы можем обращаться так со средой в которой обитаем, она такая хрупкая и такая совершенная, всё в ней так разумно организовано, всё так взаимосвязано на благоприятных для существования условиях, а мы так не ценим этого и так варварски к ней относимся, ведь эта система создавалась миллионы лет, а у нас получается, что над этим никто не задумывается, и всё может разрушиться по воле кучки людей или в результате неразумной деятельности всего человечества. Им приходится вмешиваться в природное устройство нашей планеты, что бы нейтрализовать дестабилизацию системы, происходящую из-за деятельности человечества, направленной на обеспечение своего существования, а чаще даже ради наживы. Это их удивляет, но то что мы кроме того что безоглядно эксплуатируем систему ещё можем прибегнуть к явно уничтожающим действиям на неё, их возмущает, особенно в последнее время, когда начались специальные воздействия на атмосферу в программе разработки климатического оружия. Удивляет их, что в нашей истории всегда находится место для государства монстра, которое стремится к мировому господству, пренебрегая интересами остального населения планеты, они считают особенно опасным проявление имперских замашек при современном техническом развитии, причём эта череда империй у нас нескончаема, почему-то мы не научены горьким опытом истории и не можем выработать какое-то межгосударственное правило, при возникновении опасности для мира от очередной империи, совместными усилиями блокировать её экономическое развитие, особенно если очевидно, что эта империя развивается за счёт диктата всему миру выгодных для неё условностей. Они сказали, что человечество находится на пути к совершенству и может его достичь, если не погубит само себя.
С выбором формы сознания, которую они хотят нам привить, тоже у них трудности, есть несколько вариантов, но прийти к какому-то, они затрудняются, но думают, к моменту создания мощного аппарата решить эту проблему, тем более они хотят сделать так, чтобы методика их позволяла нас подправлять при необходимости и корректировать, а может и вообще переделывать по новой модели. В конце они мне сказали, что я завтра буду здоров и я утром уже нормально ходил по улице, слабость только была.
…Я только с Петровичем и хотел поговорить об этом. Опять же, если он мои реальные очевидные вещи, с критикой встречает, точно бы сказал «ну наплёл, так наплёл», конечно, вместо слова наплёл другое применил, у него это запросто и точно бы добавил «Бестолковый ты человек». Я ему ответил бы, а ты не понял, что мы люди все бестолковые, значит и ты тоже. Вот тут ему не отвертеться, хотя как знать он ведь «хитряшший ох и хитряшший», как про него его жена иногда говорит. Он у неё то «вредняшший» то «хитряшший» и всё с улыбкой говорит– мудрая женщина, все закидоны его вытерпела, если бы ещё бабником был, тогда точно не стерпела. Не водилось за ним такого греха. Опять я про него вот привязался. Точно икает – подпрыгивает, наверное, а не может бестолковый догадаться, кто его вспоминает. Сам то он, тоже видел, что-то на небе и дату с временем в календаре отметил, рассказывал мне, я ему поверил, не сказал, что он бестолковый человек. Серьёзно всё выслушал,– Силич вздохнул и смолк. Говорил он всё это, каким-то усталым, почти беспристрастным голосом. Чувствовалось, что его вымотало состояние постоянных раздумий. Стояла тишина, в которой снова послышался звук глотательного движения и прозвучал голос Виктора.
–А на самом деле это, правда?– и тут же вспыхнул свет ночника, видимо он специально включил свет, чтобы видеть глаза Силича, потянув за шнур, пропущенный над кроватями и шедший к выключателю, это было нововведение, предназначенное для внуков и Захара с Ильёй.
Силич лежал на спине, повернул к нам голову и мы не увидели в его лице признаков лукавства.
–Да я и сам себя иногда спрашиваю, было это или не было. Заболел я тогда, температурил здорово. Дня на три меня прикорячило.
–А, ямка в снегу?– задал вопрос Виктор.
–Ямка действительно есть. Куда ей деться. Может это Орлик на спине катался и выкатал такую ямку. Я тогда, как почувствовал, что хворь наступает, выпустил его с Ёлой, они у стожков и обитали. Ты не знаешь, Миша, лошади зимой катаются на спине?
–Катаются, я видел, один раз, правда,– подумав ответил я.
–А, я вот не разу не видел и Орлик не катался раньше. Опять же, как ему такую правильную по форме ямку выкатать. С другой стороны, я когда вышел после болезни, следы его на этой ямке были.
–Ну, блин, вы аграрии, разобраться не можете! Силич, а ты соберись и вспомни, подумай.
–Вот ты, Витя, пристал, тут и так не могу мозги в горстку собрать. Сам бы попробовал, когда температура за сорок, всего ломает, не знаешь, толи ты спишь, толи нет, толи видишь, толи снится, толи явь, толи бред. Да перед экранчиком постоял, да под аппаратом побывал, посмотрел бы я, как ты собрался,– как-то горестно отбивался Силич, – Давайте чаю лучше попьём,– Силич приподнялся и сел на кровати, –Да лучше думать про это не будем. Я уж досыта над этим подумал. Они мне много ещё чего говорили, вы только не спрашивайте, не охота мне про это говорить. Я спрашивал их, можно мне про это говорить. Ответили, что можно. Сейчас, когда у них появилась возможность двухстороннего общения с нами, у них принято решение не затирать нам память после контактов. Они гипнозом обладают в большой степени, причём не только на нас, но и на животных. Я про себя решил, что не буду говорить, а то дурачком объявят. Нечаянно выскочило у меня. А вы как хотите, тоже можете рассказывать, раз они разрешили, но лучше не надо.
Виктор как всегда опередил всех, быстро поставил на газ чайник
–Силич, а ты не лечился случайно какой-либо настойкой, когда болел?– спросил Виктор.
–Нет, я во время болезни не лечусь. До болезни, если почувствую, что хворь подходит, бывает, а в этот раз проворонил, быстро схватило. Если ты на ту настойку намекаешь, то нет, вообще никакой не было. Идите уже курите, а то вон из сигарет весь табак скоро высыплется, вы их всё мнёте.
Мы с Виктором быстро прыгнули в валенки, уже мастерски вертанули килты, оделись и выскочили курить. Забыв, прикурить он задал вопрос.
–Как тебе?– и помахал не зажженной сигаретой.
–Не знаю, что и думать – мысли в раскоряку. Удивительно и не понятно, но с другой стороны и на правду похоже. Он, видишь, сам не знает, что это было.
–А вдруг ему это всё в бреду или в горячечном сне? Помнишь, как тогда, про оружие ему приснилось.
–Может вполне. Он ведь ничего не утверждает.
Мы опомнились, что нам очень сильно не хватает, так необходимого для нас в этот момент никотина и прикурили. Затянувшись мощно пару раз, я высказал Виктору мысль, которая появилась у меня ещё в доме.
–Что-то мне не нравится, что нас под одну колодку и неизвестно под какую оболванят, а с другой стороны действительно, если подумать выхода другого нет.
–Может, подумают ребята над этим и сделают всё правильно. Они ведь с бухты-барахты, наверное, не будут. Толковые ведь, если послушать про них. Может, чуть-чуть в нужных пределах и может, мы и замечать этого не будем, а жить не так тревожно будет.
Мне бросилось на ум то, что это слово толковость, которое весь вечер исходило от Силича, проскользнуло и у Виктора.
–Да, наверное, неплохо будет, если просто элементарно нас сделают добрыми и всё. Что бы гадство какое творить, считалось глупостью, как гадость какую есть, допустим навоз лошадиный. Что бы мы не были действительно такими бестолковыми, – и сразу подумал, что как всё элементарно может свестись к двум антиподам толковость и бестолковость.
–Во-во! Можно больше, наверное, ничего и не делать – поддержал меня Виктор.
Мы не могли и опомниться как сигареты уже жгли пальцы, никогда так быстро не курили, не сговариваясь, мы снова закурили, быстро, уже молча, прикончили новые сигареты и зашли в дом. Это было, пожалуй первый раз, когда мы выкурили по две подряд сигареты.
Силич не заметил нашего двойного перекура. Опять же, наверное, мы первый раз пили чай молча. Нас, как будто угнетало, обладание такой информацией, мы как-то не могли больше говорить про это и про другое тоже. Когда снова улеглись на кровати и Силич погасил свет, мы услышали его голос.
–Я вижу, вас это тоже прижамкнуло. Не ловко, как-то сделалось, да? Не надо было мне рассказывать. Будете сейчас мозгами крутить… О чём вы там говорите?
–Снегохода нет – егеря на Проталину уже угнали. Нет! Нет, ни на снегоходе, ни на лыжах, не надо ходить. Ишь, вы посмотреть вам, а я тут с ума сходи, вас дожидаючи. Не надо к ним лезть, они сами, если надо, распорядятся. Они может там бивачат и не надо к ним лезть. Кролики из-за горы бы к нам сейчас – посмотреть. Мы что с этими кроликами? За уши и обратно в загончик, а которого и на суп. Давайте договоримся. Я тут долго думал и для себя решил и вам советую, не думайте про это, а то мозг на шпагат сядет. Если это правда, то будет так, как будет, от нас не зависит. Понадеемся на то, что будет всё правильно и может лучше, чем сейчас. Если хотите, думать, что не было этого – думайте так, но давайте оставим это. Договорились? Давайте на этом и засургучим это дело.
В контексте всех выражений Силича, слово засургучим – означало: примем такое правило и опечатаем это правило сургучной печатью, как охранным знаком, что бы никто не мог нарушать этого правила.
Мы согласились с ним. Но забегая вперёд нужно сказать, что с тех пор в наших отношениях появилось что-то новое, какая-то общая тревога, забота и контроль, мы стали внимательней друг к другу. В другие приезды, при встрече, мы внимательно всматривались в Силича и он, как бы понимая наш немой вопрос, умел взглядом и поведением ответить, что у него больше не было подобных происшествий. Говорить про это, мы больше не говорили…
Видимо, в тему толковости нужно ещё сказать то, что часто случались такие ситуации, когда Силич в своих разговорах с нами, осветив какую-нибудь общественную или государственную проблему и обозначив необходимость её решения и на свой ум наметив пути и методы этого решения, усматривая в нашем поведении подтверждение своей правоты, как бы подверяя по нам правильность своих мыслей, высказывал удивление необозначенностью и нерешённостью этой проблемы в обществе и в жизни, словами с шутливой и порой грустной интонацией «вот я и не пойму: или я такой умный или кругом дураки, что ж они все бестолковые там подобрались такие?!», а так же то, что однажды на перекуре, обсуждая особенность Силича – многое и под своим определённым углом видеть, я услышал от Виктора предположение, высказанное с обозначением восторга и удивления, что возможно действительно инопланетяне подправили мозги Силичу и вывели его интеллектуальные способности на уровень с использованием возможностей человеческого мозга повыше, тех упоминаемых пяти-шести в среднем процентов в отношении остальных людей…
(14)*
Рассказ-15. Толковость
© Copyright: Георгий Кучеренко, 2011
Свидетельство о публикации №211112800223
Свидетельство о публикации №211112800223
Рецензии