Никиткина жизнь. Часть 2. Комиссар. Глава четвёрта

Глава четвёртая

Кто-то большой и красный, весь испещрённый белёсыми волокнами, сильно сжимал Никитке высохшую руку. Страшные глаза, не мигая,  смотрели прямо в душу.  Его слова, горячие и тяжёлые, медленно, расплавленным свинцом вливались в мозг: «Я недоволен тобой… ты перестал кормить меня человеческим страхом… я превращу тебя в пыль…»
 Никитка пытался вырвать руку,  плакал и  каялся. 
«Смотри!» -  продолжали капать слова. Неведомая сила раздвинула призрачную занавесь, и Никитка увидел огромный клубок человеческих тел. Мелькали женские груди, мохнатые бесстыдно раздвинутые женские начала и вздыбленное мужское естество. Некоторые люди,  отсоединившись от копошащегося клубка,  спешили подобрать царские короны и скипетры, валяющиеся рядом в лужах крови.  Другие поспешно надевали портупеи с оружием на голое тело и вновь устремлялись в гущу человеческих тел.
«Смотри, Никитка!» -  загрохотал в ушах дьявольский голос:
«Смотри и запоминай!
Вот что двигает миром!
 Похоть и только похоть!
Из похоти родились люди  -  в похоти и умрут!
Это я тебе говорю – Асмодей»

*   *   *

Словно от толчка проснулся Никита.  Картины дьявольского кошмара явственно отпечатались в мозгу. Срамные видения будоражили воображение наяву.

С трудом привстав, огляделся вокруг.  Ставни были открыты, а на столе всё чисто прибрано.  Свежая утренняя прохлада сочилась сквозь открытую форточку.  О  вчерашнем напоминала только пахнущая кислятиной, подсыхающая лужица блевотины,  возле которой он так и проспал всю ночь.

Чувствовал себя Никита, на удивление, не так уж и плохо. Вышел во двор,  с наслаждением долго, одной рукой, плескал в лицо холодную воду из рукомойника. Смыл с кожанки присохшие блевотные крошки.

 Дверь в сарай была приоткрыта и там шумно вздыхала и топталась какая-то домашняя скотина. Вскоре оттуда  послышался мелодичный звон струек молока,  бьющихся о металлическую посудину.  Похоже,  кто-то начал доить корову. Возничий громко храпел в телеге, стоящёй посреди двора. Воровато оглядевшись, Никита  справил малую нужду прямо возле крыльца и вернулся в избу.
 
Первым делом повесил на шею большой платок и пристроил на него искалеченную руку. Достал из кармана свой излюбленный крошечный револьверчик  и, крутнув барабан, убедился в том, что все три патрона на месте.   Осторожно вложил его в скрюченные пальцы и убедился в том, что при случае сможет  легко нажать на спуск. Прошёлся по горнице и глянул в тусклое покрытое тёмными пятнами зеркало, висящее в простенке. Перед ним стоял невысокий чернявый паренёк в великоватой кожаной тужурке. Одна рука, словно недавно раненая в боях, покоилась на груди на перевязи. Спрятанного там револьвера совершенно не было видно. Довольный,  он проверил не выпал ли кривой сапожный нож из-за голенища и, не зная чем занять себя, присел на скамейку.  Глянул на рамку с тусклыми фотографиями. На одной из них признал хозяйку, сидящую радом с каким-то кучерявым мужиком. Рассматривая её смазливенькое личико, он вдруг вновь вспомнил  странный ночной сон и вчерашнее  желание обладать  этой женщиной вновь нахлынуло на него.

Стукнула входная дверь и на пороге, словно выполняя его прихоть, возникла хозяйка Настасья. Румяная,  в свежей белоснежной рубашке,  она с улыбкой протянула ему запотевшую кринку:
- Доброго утречка вам! Вот молочка холодненького испейте с погреба, да ступайте отсюда с Богом.  Поди ваши товарищи  уже потеряли вас….Шибко вы вчера перебрали. Видать с непривычки к нашему самогону. Потом всю ночь стонали  и вскрикивали,  жалостливо так…. Видать, рука раненая беспокоить…

Встав,   молча принял Никита кринку.  Долго, с наслаждением,  пил ледяное молоко. Вернув горшок, с кривой ухмылкой прошёл к двери и закрыл её на массивный крюк.  Хозяйка с удивлением наблюдала за ним.

- Ну что смотришь, сучка, раздевайся быстро! – прошипел Никита и, подскочив к Настасье, рванул ворот сорочки. Кринка покатилась под стол, оставляя на сером земляном полу белые лужицы. Тонкая ткань неожиданно легко расползлась до самого пояса и округлости  грудей, увенчанные коричневыми сосками, выставились напоказ. От их вида Никитка как обезумел. Рука непроизвольно протянулась к ним, и он цепко сжал незнакомую на ощупь  желанную женскую плоть. Бешено захотелось нащупать грудь другой, больной рукой, но от невозможности сделать это он заскрипел зубами.

Вдруг,  резкая боль в паху заставила согнуться. Настасья заехала ему  коленом ниже пояса,  и, с силой, двумя руками, оттолкнула от себя. Никитка рухнул у порога.

- Это что ж такое ты удумал, охальник! Не на такую напали, товарищ комиссар! -  гневно закричала  женщина и, отвернувшись, словно в горнице никого не было, стала прилаживать на груди разорванную сорочку.

Лёжа на полу, Никита  слегка отдышался.  Острое желание обладать женщиной не прошло, а только усилилось от боли. Волны злобы приливали к голове и тикали в висках.

Встав, он повернулся боком и нарочито спокойным голосом сказал:
 -Слышь,  Настя,  может, давай по-хорошему?
- Да что тебе надо по-хорошему, сморчок! Посмотри  на себя! Ну што ты прицепился как репей! –  вскричала хозяйка и повернулась к нему лицом,  прикрывая двумя руками груди. В этот момент сухо щёлкнул выстрел.

Вскрикнув,  хозяйка опустила руки, с удивлением глядя на небольшую красную дырочку, появившуюся на смуглой коже чуть выше пупка.
Ой, как жжётся… больно…это ж что ж ты творишь, поганец…, -  слабеющим  голосом забормотала она.

Никита вновь подскочил к ней и дёрнул за поясок юбки. Он не поддавался.  В ярости выхватил из-за голенища нож и перерезал завязки.

 Словно переступив неведомую черту, сорвал  с Настасьи юбку и остатки рубахи. Теперь женщина стояла перед ним совершенно голая,  зажимая одной рукой кровоточащее пятнышко на животе,  а другой пытаясь прикрыть соски грудей.  Мохнатый треугольник между ног завораживал взгляд.

 - А ну-ка пойди  и ляг на стол, -  неожиданно осипшим голосом скомандовал Никита.

Слегка постанывая и всхлипывая, Настасья покорно прошла к столу, с трудом улеглась на него, плотно сжав ноги. Слёзы крупными каплями покатились у неё из глаз:
- Грех-то какой,  Господи, грех-то какой  тяжкий…. Как в животе-то больно жжётся…. Спасу нету…,  - словно в забытье прошептала она.

Никита здоровой рукой перехватил револьверчик и, целясь в лоб, заглянул в заплаканные глаза. Боль, страх и безумное желание жить, прочитанные в её взгляде заставили всё его тело содрогнуться от острой волны наслаждения. Но сейчас этого было мало. Медленно он провёл стволом по холмикам грудей и  осторожно   куснул зубами крупный сосок,  напоминающий какую-то невиданную сладкую ягоду.  От него пахло пряностями, парным молоком и незнакомым, волнующим бабским запахом. 

Женщину начала сотрясать крупная дрожь. 
 Чувство вседозволенности пьянило Никитку.
 Он оторвался от соска  и, без стесненья,  грубо, сунул ствол револьвера в самый низ кучерявого треугольника,  стараясь задвинуть его поглубже.

- Ой, не надо, не надо! -  кричала Настасья.

Всё  это не приносило желанного удовлетворения. Хотелось других, более острых и сладких ощущений.

- А ну быстро ляг на живот,  сука! – заорал он.

Когда женщина покорно перевернулась и легла вниз лицом, он снял поясной ремень,  с размаху хлестанул по упругим ягодицам. Багровая полоса на них проявилась почти мгновенно.  Настасья жалобно всхлипнула.  Входя в раж, продолжал всё хлестать и хлестать,  но чувствовал что всего этого мало для полного наслаждения.

Неожиданно он понял, что ему надо. Сорвав с себя одежду, нагишом вскочил на стол, уселся верхом на несчастную хозяйку. Ощущая под собой прохладное женское тело, ухватил себя за вздыбившуюся плоть и начал ожесточённо мастурбировать. Флюиды страха, перемешанные с запахом похоти насытили его до предела и рвались наружу.  Через пару секунд он задыхался в волнах небывалого блаженства…

Опустошённый, Никита перевел дух.
 Случайно повернувшись к окну,  оторопел: разинув рты и прижавшись к стеклу, на него таращились две бородатые рожи – Влас и  возничий.