Птица счастья

   Песню председатель домового комитета услышал еще на лестничной площадке. Звуки чистого, звонкого голоса проникали сквозь толстую, с подбоем из ватина, обивку двери пенсионера Волозова и наполняли сердце сурового представителя общественно-домовой власти непонятной светлой грустью.
 
   «Алсу? — подумал тов.Бататов. — Или Стоцкая? Да нет, — тут же поправил он себя, — куда этим сипелкам безголосым. Не вытянут. Может Шмыга? Тоже нет. На оперетту не похоже, скорее что-то народное. Значит Кадышева? И не Кадышева, та больно визгливо поет. Кого же Петрович слушает?» — и он решительно вдавил палец в кнопку звонка.

   Дверь открылась не сразу. Сначала потемнел дверной глазок — хозяин рассматривал визитера — и лишь затем раздался щелчок открываемого замка. Громкость в телевизоре пенсионер Волозов так и не убавил.

   — Петрович, правила советского общежития, между прочим, никто не отменял, — с напускной суровостью попенял жильцу председатель. Что это ты культпросвет мероприятие устроил на весь подъезд? — и он, отодвинув не успевшего сказать ни слова ответственного квартиросъемщика, шагнул в квартиру. И застыл на пороге в комнату.

   Друг был не один. У пенсионера Волозова был гость. Точнее, гостья. Молодая, как несколько позже разглядел тов.Бататов, женщина сидела за столом грудью к ним. Именно грудью, а не лицом, поскольку взгляд председателя уперся точнёхонько в это роскошное великолепие. Большие, тяжелые — прожившему не один десяток лет тов.Бататову не было нужды брать их в руки, чтобы оценить вес — груди, цвета 10% сливок с изюминками сосков, явно не знавших жадного рта младенца.
 
   Женщина пела. Это ее голос был слышен на лестничной площадке. Песня была завораживающе протяжной, незнакомой. Да и смысл слов, вроде и родных, русских, угадывался с трудом. Когда певшая набирала воздух, грудь вздымалась, заполняя собой все визуальное пространство председателя домкома. «Явный силикон», подумал тов.Бататов и, приложив усилия, переместил взгляд выше. Женщина была молода и, с некоторыми допущениями, красива. Общее впечатление несколько портил слишком маленький рот с тонкими губами. «Не рабочий», промелькнула мысль. Но вот глаза! Огромные, широко распахнутые, неправдоподобного ярко-синего цвета. Такого цвета рисуют небо дети детсадовского возраста. Прямые светлые волосы ниспадали на плечи, где смешивались с причудливой накидкой из перьев. Представляя собой нечто вроде пелеринки, накидка покрывала плечи и руки, оставляя неприкрытой фигуру впереди.

   Встретившись с председателем глазами, гостья прекратила петь и, ничуть не смущаясь своей наготы, с хрустом откусила от большого красного яблока, которое держала в руке. Вспотевший от волнения тов.Бататов громко сглотнул. Бедняга физически ощутил, как вслед за рукой плавно поднялась вверх грудь.

   — Петрович, кх, кх, — прочистив горло, сипло обратился тов.Бататов к другу, — ты бы сказал, что я не вовремя. Типа, занят ты.
 
   — Да вовремя, тов.Бататов. Вовремя. Знаешь, как я рад твоему приходу?

   — А кто это, Петрович? — тихо, чтобы не показаться невежливым, уголком рта спросил председатель.

   — А это, знакомься — Сирин.

   — Ага, Сара, значит. «Евреечка. — уже про себя продолжил мысль тов.Бататов, —Только уж больно светлая. Наверное, из польских евреев, они все блондины. Или рыжие. Хотя, с другой стороны, еврейки очень уж стеснительные, чтобы вот так вот оголиться». Была в свое время у молодого тов.Бататова одна такая, так пока уговорит ее раздеться — семь потов сойдет.

   — Почему же еврейка? — словно прочитал мысли друга пенсионер Волозов. — Ее не Сарой кличут, а Сирин. Есть такая полуженщина-полуптица. Райская. Да ты не бойсь, обойди стол, сам увидишь.

   Тов.Бататов послушно, но одновременно и остерегаясь подвоха, обошел вокруг. Действительно, у Сирин не было ног. Были большие птичьи лапы, которыми она стояла на сиденье стула. Накидка оказалась вовсе не накидкой, а оперением, густо покрывавшим тело. Дополнительно к рукам имелась пара крыльев, сложенных на спине. «Удобно», подумал тов.Бататов. В просвет спинки стула свисал пышный хвост.

   — Фига се! — ошарашено воскликнул пораженный председатель. — Ну, ты, Петрович, птицелюб! Это ты где же раздобыл такую?

   — Да это не я. Это Борис ее нашел, — хозяин показал на любимца, говорящего ворона, который гордым орлом прохаживался по столу. — Я его на прошлой неделе выпустил полетать, он и пропал. Ну, я-то не волновался. Всяко бывало: и по двое-трое суток пропадал. А тут, через два дня, как улетел… я уж спать собрался ложиться. Слышу, стук в окно. Я ведь на третьем этаже живу, ко мне кто в окошко постучать может? Думаю, либо Кирюшка шалит, прилетел в гости к мамке, либо Борис вернулся. Подхожу, точно — Борька. Да не один, а вот с этой… кралей. Борису форточки вполне хватит влететь чтобы, а Сирин, вишь, какая крупная? Пришлось окно распахивать, холод в квартиру напускать. А уж где он с ней повстречался — ума не приложу. Понял только, что Сирин подругу свою ищет, потеряли они друг дружку. Алконост подругу зовут. Тоже полубаба-полуптица.

   — Так у тебя что, и Алканост эта тоже гостит?

   — Слава Богу — нет! Алканост — она ищет. А Борька возьми ей и скажи, что он живет с алконостом. Ну, чё ты, тов.Бататов, глаза такие удивленные делаешь? Это получается, что Борис нас с тобой алкоголиками числит: алкаши, алконавты, алконосты. Она и прилетела с ним, радостная. Теперь не знаю, что и делать. То за одним вороном прибирался, а теперь еще и за ней. А привереда, не приведи Господь! Ее же кормить чем-то надо. Отварил ей макароны — не ест. Намазал хлеб маргарином — рожу воротит. Только яблоки ей по вкусу пришлись. Яблоко съест и песни поёт. Благо, у нас на юге яблоки дешевые, но все равно пенсии не напасешься.

   Сирин хрумтела румяным фруктом и на разговор друзей не обращала внимания. Тов.Бататов решил воспользоваться этим моментом и, лукаво подмигнув, спросил:

   — Петрович, а ты с ней уже того? Ну, ты понимаешь, о чем я. Баба-то вон, какая аппетитная.

   — Да ты что, тов.Бататов, совсем сдурел? У нее же там все птичье. Как у утки, — слово «там» пенсионер Волозов крупно выделил интонацией.

   — Да ладно тебе — птичье. Небось, не смог по возрасту.

   — «Не смог»… — с обидой передразнил председателя друг. —Ты кажется, тов.Бататов, забыл, что у старого быка — рог крепче! А у нее вроде как с Борисом срослось. Анатомически они подходят больше. Так что, Сирин пока никуда не собирается. Да и зима, опять же, на дворе. Куда выгнать?

   — Анатомически, — скептически отозвался вмиг ухвативший суть товарищ. — Тут как раз тот случай, когда размер имеет значение. Гляди, какой Борис мелкий по сравнению с дамой. У меня сейчас идея хорошая возникла. Давай мы Сирин с Карлсоном познакомим. Они оба пернатые. В смысле, летающие. И по росту подходят.

   — Да ты что?! — ужаснулся пенсионер Волозов. — Ты подумал, что может случиться? Двубортникова, она же жуть, какая ревнивая. Она и Сирин все перья выщиплет и у Карлсона пропеллер из спины выдернет и, сам знаешь куда, воткнет. И потом, сам подумай, это же наше, российское достояние. Мало того, что генсеки разбазарили, как свой собственный, Алмазный фонд на подарки иностранным друзьям, так и мы еще? Нет уж! Хотя бы мы, простые граждане, должны радеть об исконно своем, русском.

   — Тут ты прав, — смутился представитель общественной власти. — А может мы ее тогда к делу какому пристроим? Пусть зарабатывает себе и нам на хлеб. Поет красиво — заслушаешься. Куда там Стоцкой! — «Далась мне эта Стоцкая», подумал он про себя. — Станем продюсерами у нее. На Евровидение поедет. Вот тебе и слава России будет.

   — Нет, — покачал головой пенсионер Волозов, страстно любивший птичек, но и не менее страстно, в чем не признался бы и под пытками, красивых женщин. — Не выдержит она. Концерты, график гастролей напряженный, тусовки всякие. Опять же на кооперативы на Рублево-Успенское шоссе начнут приглашать. А попробуй, откажи этим, с Рублевки. Они же капризные, как малые дети: понравилась цацка — дай и все тут! Так что пусть живет себе у меня. Глядишь, и привыкнет к макаронам. Я Бориса теперь каждый день на поиски подружки ее Алканост посылаю. Вот поможем им воссоединиться, а тогда уж пусть и летят, куда им надо. Да к тому времени может и весна придет.

   — Ну, гляди сам, — разочарованно отозвался предприимчивый друг. — Только смотри, как бы они у тебя не зажились — пенсии твоей не хватит на прокорм. Не забывай, их трое, подружек-то. Третью Гамаюн зовут. Сколько ее твой Борис разыскивать будет?

   И председатель домового комитета, огладив напоследок масляным взглядом обнаженную грудь привалившего пенсионеру Волозову счастья, отправился восвояси.

***

Иллюстрация из интернета.