Последний час актёра

Уход за кулисы

Дмитрий Костерин

Иногда, только сойдя со сцены, можешь узнать, какую роль ты играл.
Станислав Ежи Лец


Мне осталось жить около часа. Времени у меня немного, тем более что перед смертью время идёт гораздо быстрее, а если еще ждешь и желаешь эту смерть, то время становиться марафонцем, только, к счастью, на короткие дистанции. Я смотрю на часы – пять минут двенадцатого. Через час, даже чуть меньше, наступит развязка моей жизни. Смерть чаще всего является кульминацией людских жизней, но не в моем случае, ведь я до этого погиб духовно. И даже более того был убит, убит своим театральным начальником. Это произошло несколько  недель назад. А что я, в сущности, сделал? Да, я выпил и пришёл на спектакль, в котором играл одну из ролей, если можно это было назвать ролью, как говорится «в состоянии алкогольного опьянения», но разве я не мог играть! И вот из-за трёх эпизодических несыгранных минут на сцене, терпение директора проходит, и меня увольняют из театра. Единственная тоненькая нить, связывающая меня с жизнью, порвалась под громким криком моего шефа. Это и стало кульминацией моей жизни, наивысшей точкой, Эверестом моего существования, горой, с которой упал вниз в пропасть. Несколько недель я летел, через час полёт закончится и я упаду на землю, моя душа и плоть разлетится на миллиарды кусочков с грохотом, шумом, криком моей умирающей сущности, но никто ничего не услышит, у подножья моей горы безлюдно, там никого нет.

Сейчас я лежу в наполовину наполненной горячей водой ванне, в своей маленькой однокомнатной квартире. Стоит сказать, что квартира эта не моя, я снимаю её у одной старушки, имеющей лишнюю жилплощадь, а значит и неплохой ежемесячный доход. Правда,  я уже два месяц не платил за квартиру, и не будь эта старушенция знакомой моего покойного отца, я бы давно отсюда вылетел. Я кормлю её «завтраками», каждый день говорю, что вот-вот только устроюсь на работу и сразу же заплачу. А она верит, старая, верит! Но я её обманул. Я не заплачу. Уже завтра я не буду иметь возможности заплатить, да и, в общем-то, не обязан этого делать.

Всё готово! Лезвие лежит на туалетном столике у ванны. Я так решил – просто  перережу им себе вены на руке. Надеюсь, хозяйка сей квартиры простит меня за тот беспорядок, который я оставлю после своей смерти, если не аккуратно испачкаю её «апартаменты». Думаю, она сможет оттереть пятна крови с помощью какого-нибудь чистящего средства. Я надеюсь, она не будет слишком долго на меня сердиться, ведь к мёртвым люди испытывают гораздо больше жалости, чем к живым, хотя правильнее было бы наоборот.
Что ж я такое? Я – актёр. Я, возможно, хороший актер. По крайней мере, мне так кажется. Впрочем, это уже не так важно. Скоро я перестану быть актёром. Я вообще перестану быть. Я рассуждаю как старик, а ведь когда-то был молод. Молод, и как все молодые амбициозен и горяч. Я хотел играть! Я чувствовал в себе силы неимоверные, не то что сейчас. Но мое театральное начальство этого не ощущало. Оно не замечало мой талант! А может у меня его и не было? Раньше я, вследствие моей молодой самоуверенности, точно знал, что талант у меня есть, а сейчас… Талант вообще вещь для избранных! Талант – это один из самых сильных плевков мироздания в человека, один из сильнейших выстрелов в его суть. Судьба наделила человека кучей свойств, качеств, но настоящим талантом наделила не каждого и не всегда достойного его носить. Сейчас я понимаю, что оказался в числе оплеванных судьбой, обделившей меня своими дарами. А существует ли вообще судьба?! Ведь все держится на случайности?!

Ну, так вот я хотел работать, играть новые и новые роли, но получал только ненужную мелочь, идущую в расход с моими амбициями, а порой и гневные крики недовольства мною, которые доставляли мне особого удовольствия. Помню один смешной случай, когда мне сказали, что я получил роль в Гамлете. Я был счастлив! Сердце бешено забилось и… Второй могильщик. Тьфу!

А тот случай, когда мой коллега разыграл надо мной одну мерзкую шутку. Я сижу дома, вечером, и вот раздается звонок мобильного, и коллега заявляет мне, что мне дали роль Годунова, в пьесе Пушкина, которая как раз в тот момент ставилась в нашем театре. Я, недослушав его, стремглав помчался в театр, стучусь в закрытые двери, но вдруг чувствую вибрацию телефона и отвечаю на звонок. На «проводе» вновь мой «дружок», который, смеясь, говорит мне, что пошутил. Сволочь! Из-за его глупой шутки я впал в депрессию и еще месяц после этого случая ходил насупленный и злой. Коллеги вообще всегда недолюбливали меня, и я это чувствовал. Ну, мне же проще! Меня ничто не связывает теперь, оплакивать меня некому, а актерская труппа, мои коллеги найдут в моей смерти лишний повод собраться и поговорить за стаканом выпивки.

Никто не замечал маленького актёра, желающего во всеуслышание заявить о себе. Да так и не заметил. Но тогда было легче: у меня еще была надежда на лучшее. Теперь я понял, что лучшего в моем случае не существует. Лучшее оказалось чем-то эфемерным, несбыточным, тем, что живет только в мечтах, моих самых сокровенных и скрытых за «семью извилинами» мыслях. И хоть бы в любви улыбнулась удача! Так нет же! Там тоже никогда особенно не везло.
Моя первая и последняя жена влюбилась в меня быстро. И это целиком моя заслуга. Я великолепно актерствовал. Я знал, когда нужно улыбнуться, когда сделать грустное, умное лицо, чувствовал, когда нужно пошутить, а когда сказать слово утешения. Встречаясь с ней, я отыгрывал роль. Я не был самим собой, но поразил её своей игрой! Какие громкие слова! Даже сейчас я все ещё играю, хотя актерствовать вроде бы уже поздно. Ну, так вот, мы стали жить вместе. Я уже не актерствовал, я был самим собой, и это не устроило мою супругу. Она увидела во мне совершенно другого человека, животного как она мне сказала на нашей последней встрече. Она разочаровалась во мне и через пару месяцев мы развелись. Но я не сильно расстроился и был молод и уверен, что уж любовь-то точно не обойдет меня стороной. Увы, я ошибался.
Я знакомился с женщинами, встречался с ними, но ни одну из них я не любил. Впрочем, также как и они меня. Самое прекрасное в этих отношениях было то, что они ничего не требовали – ни от меня, ни от моей «однодневной супруги». Просто связь без любви, без обязательств, без продолжения. И среди них так и не оказалось женщины, увидев которую почувствовал бы: «Вот она!». Во всех тех, кто со мной был, я видел лишь спутниц ночи, но не спутниц жизни. Правда, одна из них меня увлекла, я даже думал, что люблю. Я ухаживал за ней со всей присущей мне страстью, сам себе я напоминал Дон Жуана в его лучшие годы, которого я так и не сыграл на сцене, но сыграл тогда – в жизни. И я добился своего, Дона Анна ответила мне взаимностью.

Помню, в одну из ночей, месяца через три после того, как она стала жить со мной, вот в этой самой старухиной квартире, я познал свою настоящую суть. Как сейчас помню, было около трёх, я лежал в комнате на кровати, мне не спалось, в отличие от моей избранницы, которая находилась в крепких объятиях морфея, расположив свою белокурую голову на моей груди. Я лежал и думал, пуская клубы сигаретного дыма вверх, к потолку. За эту ночь я выкурил полпачки. Когда она проснулась, я высказал ей всё. Я не знаю, поняла ли она меня, тогда мне, если честно, было все равно, но она ушла. Больше я её никогда не видел.
Что ж я понял в ту ночь? Лишь то, что я не способен любить. Увы! Я увлекся ею, да страстно, да сильно, но это было временно. В тот день я понял, что она не просто ушла из моего сердца, её там вообще не было. Да и никого никогда не было. Сейчас я еще больше убедился, что поступил правильно. Я бы не смог её содержать, я бы не смог обеспечить её всем, что ей нужно, я бы не стал для неё тем, кем должен бы быть. Себя я виню только за одно, что был с ней тогда, наверное, слишком жесток. Впрочем, не я жесток, век и среда жестки, я всего лишь их отражение и то не такое яркое и пасмурно-чёрное как то, что стоит перед зеркалом.

У меня не осталось сил ждать лучшего, а значит и не осталось сил жить. Но ждать осталось недолго. Вскоре я окунись в иной мир. Мир, где Апостол Пётр ждет меня у золотых ворот. Впрочем, я слишком оптимистичен. Меня может ожидать только цербер у входа в огнедышащую воронку ада. Хотя, кто знает, что будет после смерти? Чем я стану? Может быть, я вернусь в этот мир в другой оболочке, в другом телесном покрытии духа. А может, просто превращусь в прах и буду ничем. Кто знает?! Надеюсь на то, что там будет лучше, чем здесь, хотя какая, в общем-то, разница. В любом случае я уже не вспомню о скромном актёре провинциального театра, каким был я.

Жизнь! Такое красивое, такое прекрасное слово! И какое обманчивое. Оно по тому и красивое, что является маскировкой. Маскировкой того состояния, в котором мы пребываем. Жизни моих героев, сыгранных на сцене, даже того же могильщика, были гораздо насыщенней и ярче моего собственного пустого существования. Жизнь большинства из нас – это напиток, состоящий из тоски и скуки. Изредка в него добавляются капли веселья. Еще реже капли смерти. Этого внешне черного ингредиента мы боимся больше всего. Но вы представьте себе, хотя бы на секундочку, что смерти не существует! Не превратилась бы тогда наша жизнь в еще большее стоячее болото, да еще к тому же бесконечное? Смерть хоть и приносит нам лишь скорбь и слезы, если конечно не забирает нас самих, тем не менее, хоть как-то меняет наше существование и заставляет приспосабливаться к новым усложняющимся условиям, и в любом случае делает нас сильнее. Ну, так вот, этот напиток, эту смесь довольно противного вкуса, мы пьем ежедневно и с благоговением называем это Жизнью. А достойно ли этой пойло такого названия?!

Я стою на пороге смерти. Невероятное чувство! Я чувствую полную свободу в поступках, словах и мыслях. Почему же, в жизни мы этого так не ощущаем! Я словно порвал паутину, опутывавшую меня в течение всего существования. Человек вообще рождается в паутине, а рядом с ним всегда паук – в лице государства и общества. Мы пытаемся вырваться из паутины, порвать обвивающие нас шелковые путы и даже если это нам удаётся, мы всё равно оставляем на себе часть её волокон и ран от борьбы с пауком – нашим заклятым врагом всю жизнь. Впрочем, кто-то находит компромиссы и добивается его дружбы, и сам начинает вить паутину для других. А тарантул растёт! Растет в окружении маленьких ничтожных паучишек, в лице людей стоящих на вершине.
На туалетном столике стоят часы, я смотрю на них, сверяясь со временем и ожидая полуночи. Мне нужна мизансцена. Я актёр и как истинный представитель своей касты, привязан к мелочам, к красоте, каким-то мистическим символам, которые на самом деле являются бреднями романтика. Я актёр! Я хочу умереть красиво, словно нахожусь на сцене. Умереть как мои любимые драматические персонажи – мои несыгранные роли. Конечно, ванна – место ни для высоких фраз, (разве что для афоризмов Сенеки), да и таким уж прекрасным местом действия её не назовешь, но так будет лучше и для меня,  ведь всё пройдет безболезненно, и для других. А сколько мороки с висельником! Нужно вытащить его тело из петли, затем убрать то, что он оставит после себя. В общем, занятия не из приятных. И проблем много! Со мной будет хоть чуточку меньше.
Я ощущаю приближение смерти, но во мне нет страха. Отнюдь! Я скорее чувствую спокойствие и равнодушие, ну, и немного, жалость. Но это жалость не по уходящей жизни. Нет, нет. Это жалость от того, что я так и не смог совершить задуманное, я так и не нашёл себя! Вот я и не оставляю ничего: ни профессиональных успехов, ни любимой женщины, ни детей, ни тем более, какой то памяти о себе, лишь несбывшиеся, никому не нужные амбиции. Я умру и всё! Ничего! Впрочем, как и большинство из нас. Люди рождаются, учатся, работают, заводят семьи, а затем умирают и что остается после? Пара детей, обреченных на точно такое же существования, без цели, без расчета, без смысла, да горсть воспоминаний, в скором времени уходящих в волны бесконечной и всеобъемлющей Леты.

В своей профессии я получил не лавровый венок победителя, а венец из шипов и терний. Но и его я носил, до сегодняшнего дня. Сегодня же я освобожусь от всего:  осознания своего ничтожества, потребностей, людей меня окружавших, да и жизни, которая редко относилась ко мне с лаской и чаще кормила меня ударами кнутом и палкой по моей окровавленной спине. Я так и остался непризнанным. Я оказался не нужным искусству. А оно, было нужно мне! Творческая нереализованность, мои амбиции, разбитые молотком равнодушия ко мне – я не могу больше это терпеть. В свои тридцать с небольшим, я понимаю, что моя жизнь загублена. Загублена безвозвратно. Вот я и выбираю холодные объятия смерти, вместо надоедливо висящей на шее жизни. А что мне остается делать? Я ведь сам, по сути, никогда не жил. Я жил ролями, которые меня не устраивали, но все-таки поддерживали во мне жизнь. Роли закончились, и вот, я уже не живу.

Я приподнимаюсь, чтобы взять лезвие со стола. «С богом!» - мысленно говорю я себе, поднося лезвие над запястьем. Быстрое движение руки, появляется струйка крови и начинает медленно стекать по руке в воду, окрашивая её в красные тона. Я отдал себя в полную власть времени. Теперь уже ничто меня не остановит. Общество осквернило суицид, назвало его величайшим злодеянием. Может это и правильно, но назовите мне хотя бы одного самоубийцу, которого это остановило?

Ох! Я снова вздыхаю. Смерть – это праздник, который лучше праздновать в одиночку.

Спектакль заканчивается!  Я подвожу итог. Кого я играл? Идиота, жившего мечтами и иллюзиями?  Лишнего человека, которого сожрало равнодушие? Какая, в общем-то, разница!  Жизнь – это драма и человек в ней драматург, пишущий содержание пьесы, и актер, исполняющий все роли в ней. Правда драма, поставленная в театре, чаще всего богаче нашей жизни – ведь у неё есть смысл. А в остальном всё тоже: трагические моменты переплетаются с комическими и наоборот. Жизнь проходит. Сколько в ней действий мы не знаем, можем только подозревать, занавес может опуститься в любой момент. Но разве это так важно! Куда важнее сюжет, насыщенность пьесы. И тут уже многое зависит от драматурга и актёров! Трагедия или комедия, не суть важно. Важно гениальна  ли эта пьеса! В большинстве случаев драматург и труппа оказывается бездарными: то ужасный сюжет, то просто невыносимая актёрская игра. В моем случае и то и другое.

Я слышу колокольчик смерти вдали, его звон – тонкий, едва заметный, но ритмично-жёсткий, словно биение железного сердца Тантал, стук великой вечной машины мирового распределения на два мира: планету короткой жизни и вселенную вечной черноты и мрака.
В глазах темнеет… Кроваво-красный занавес опускается на сцену, а аплодисментов не слышно. Все зрители давно ушли из зала, то ли из-за слишком скучного сюжета,  то ли вследствие бессмысленности и абсурдности действа они так и не дождались окончания пьесы. А драма подходит к концу…
Жизнь вытекает капля за каплей… Остается темнота… и…пустота…

Ноябрь 2011