Заброшенная земля

            
В начале семидесятых годов прошлого века  в районе небольшого городка Петушки, что в 70 км  от Владимира, проводились государственные испытания трактора МТЗ-82. Первого в СССР универсально-пропашного трактора повышенной проходимости. По этой причине я часто бывал в этих краях.

 Городок небольшой, но мне показался уютным. Расположен он на левом берегу реки Клязьмы. Много зелени. И даже две солидные достопримечательности. Возможно, они и поныне стоят там.

Это деревянная довольно красивая, но тогда запущенная, церковь Успения Божией Матери. А недалеко от ж/д станции парила ажурная гиперболоидная водонапорная башня конструкции самого академика В. Г. Шухова.

Госиспытания тракторов по времени – это год. Правда, год сельскохозяйственный. Чуть меньше календарного. Так что времени в этих местах провёл порядочно. Побывал и в других районах и областях российского Нечерноземья. Короче, познакомился с краем весьма основательно.

Места там красивые, и народ добрый, приветливый, а вот впечатления от пребывания в этом регионе былой российской империи до сих пор сохранились самые что ни на есть тоскливые.

В очерке «Хлебный тупик» я уже писал о целинно-залежной авантюре коммунистического руководства страны Советов. Коснулся этот вопиющий волюнтаризм и сельского хозяйства Нечерноземья. И так же, как в Казахстане, пагубно на нём сказался.

После беспрецедентного в истории России «эксперимента» почти 20 млн. га и без того не очень плодородных земель Нечерноземья вообще превратились в полупустыню. За годы так называемой целинно-залежной кампании как-то незаметно для советского народа 35% сельскохозяйственных земель этого огромного региона России были выведены из сельхозоборота.
   
Этот, по сути, криминальный процесс продолжался вплоть до распада СССР.  Таким способом партия и правительство пытались замести следы своих преступных сельскохозяйственных просчётов. Коммунистическое руководство страны в течение многих лет стремилось отвлечь внимание народа от продовольственной проблемы. Не хотело или не способно было решить её.

А что бы успокоить население страны, подсовывало ему утопические прожекты, обзывая их продовольственными программами. Главные коммунисты и их пособники энергично «затыкали рты» честным учёным и специалистам, да и простым сельским труженикам,изредка возражавшим против такой, с позволения сказать «агрополитики».

Одновременно с изъятием земель из сельхозоборота в российском Нечерноземье шёл бурный процесс ликвидации деревень. Для этих целей был даже изобретён невероятный по цинизму термин «неперспективная деревня».
 
Русский писатель и публицист Василий Белов назвал борьбу с так называемыми неперспективными деревнями «Преступлением против крестьянства». За что не раз был «бит» с самых высоких партийных трибун.

Кое-кто из «великих» аграриев договорился даже до того, что большую часть российского Нечерноземья объявили зоной рискованного земледелия. Вот те на. Тысячу лет здешние хлеборобы ничем не рисковали и неплохо жили. А вот при советской власти начали вдруг рисковать.
 
За время многочисленных командировок я смог с близкого расстояния наблюдать убогую сельскую жизнь этого обездоленного края. Помню, как однажды летом меня пригласил к себе в гости тракторист, работавший на нашем опытном тракторе.

Войдя во двор его дома, я увидел весьма странную картину. Почти весь приусадебный участок был покрыт сплошным бурьяном. Только недалеко от забора находился крошечный оазис возделанной земли. Буквально двадцать - тридцать квадратных метров, не больше. Ни одного деревца, ни одного кустика.
 
Когда мы сели за стол, жена тракториста к традиционной бутылке водки подала совсем нетрадиционную, по крайней мере, для белорусской деревни, закуску. Какие-то консервы, ржавую селёдку, пару луковиц, хлеб. Вот, пожалуй, и всё. Такого убожества и нищеты нигде, кроме как в российском Нечерноземье, мне видеть не доводилось.
 
Я спросил у тракториста, чего это он, имея рядом с домом порядочный участок земли, так скудно питается. Ответ буквально поставил меня в тупик. Молодой парень невозмутимо заявил, что хочет так же, как рабочие в городе после трудовой смены не копаться в земле, а читать газету и смотреть телевизор, которого, кстати, у него не было.
 
Тракторист не выглядел лодырем. Работал он исправно. Особых претензий у меня к нему не было. Однако у этого коренного деревенского жителя советская власть начисто выхолостила желание трудиться на земле. Для очень многих местных крестьян в конце шестидесятых годов земля уже перестала быть кормилицей.

Её часто просто бросали. Мне приходилось видеть полупустые деревни. Дома с заколоченными окнами. Убогих стариков. Всё это производило очень тоскливое впечатление.

До чего же бездарной была политика большевиков в области сельского хозяйства, если за каких-то пятьдесят лет своего правления они смогли извести под корень вековые крестьянские устои. В российском Нечерноземье это было особенно хорошо заметно.