Просто мясо

Сегодня утром я была дежурной по столовой и через раздаточное окно видела, как повариха тетя Надя колотила зубастым молотком толстые темно-красные куски, которые брала из большой бесформенной кучи, наваленной на металлическом столе. Потом она бросала их, расплющенные, на здоровенную раскаленную сковороду, где они тут же начинали скворчать и подпрыгивать, как будто живые. Я поняла, если тетя Надя так сильно колотит эти красные куски, то это точно отбивные и подумала, что еще никогда не видела сразу столько мяса. Обычно, если нам на обед дают отбивные, они выглядят совсем по-другому. Тогда они бывают золотисто-коричневого цвета и очень вкусно пахнут.  Правда это случается довольно-таки редко, но это сейчас совсем не важно.

Когда тетя Надя увидела, что я смотрю на сковородку, она засмеялась и сказала, что я должна учиться жарить мясо, потому что, когда я вырасту, у меня обязательно будет свои дети и мне придется готовить для них еду. Я ничего не ответила, а сама подумала, что надо бы скорей вырасти, чтобы завести своих детей. Странно, но почему-то в нашем детском доме ни у кого из детей нет своей собственной семьи. Хотя наша воспитательница Антонина Сергеевна и говорит, что мы все одна семья, но каждый из нас хотел бы иметь своих собственных отдельных папу и маму. Иногда кого-нибудь из детей забирают к себе приемные родители. Тогда мы все им сильно завидуем, но, чаще всего, они, через некоторое время, возвращаются обратно. Тогда зависть пропадает и становится так грустно.

В обед, когда нам раздали второе, я не стала есть свою порцию. Почему-то отбивная не показалась мне такой вкусной, как это было раньше. Сережка, который сидит напротив меня, увидев, что я отставила тарелку, сразу потащил ее к себе. Я не возражала. Он очень маленький, несмотря на то, что ему уже восемь лет, и он все время хочет есть. Антонина Сергеевна говорит, что у него дефицит гормонов роста, но это со временем должно пройти и тогда он начнет расти, как бамбук. Я не знаю, что такое дефицит, и что такое гормоны, наверное, это что-то очень важное и мне его всегда жаль, несмотря на то, что он иногда бывает страшно вредным. Зато я знаю, что такое бамбук и мне становится смешно, когда я представляю Сережку в виде удочки, а пока что о бамбуке в нем напоминают только тощие узловатые коленки.

После обеда был тихий час, но я не могла заснуть. Когда я закрывала глаза, мне почему-то сразу виделась влажная красная груда на блестящем столе. Я лежала, глядя в потолок, и раздумывала, откуда может взяться так много мяса. Ведь мясо это часть какого-то животного, и никто по своей воле не расстанется с частью самого себя. Раньше мне эта мысль не приходила в голову.

Двор нашего детского дома похож на большую букву «Г». На большой палочке расположена игровая площадка с качелями, горкой и песочницей. Еще там стоит железная карусель. Она сильно покосилась и очень плохо крутится, а если мы все-таки пытаемся ее повернуть, то она громко скрипит, как будто просит, чтобы ее скорее починили. Но ее почему-то все не чинят и это жалко. Когда-то она очень хорошо крутилась, и я ездила на ней, закрыв глаза, далеко, далеко. Мне казалось, что там, в конце путешествия меня ждет что-то необыкновенное, а когда карусель постепенно останавливалась, потому что мальчишкам надоедало ее крутить, я разжмуривалась тихонько, чтобы случайно не спугнуть то место, куда я приехала, но еще ни разу ничего не изменилось. 

На маленькой палочке ничего нет. Она поворачивает за угол главного корпуса, и если туда заходишь, то тебя становится не видно, а крики наших мальчишек доносятся словно из пустой картонной коробки. Я люблю там быть. Окна дома с этой стороны закрашены белой краской, а двор выходит на большую улицу, по которой быстро бегают машины и прямо вдоль ограды ездит трамвай. Он красный, похожий одновременно на поезд и пожарную машину и звенит. Машины гудят громко и противно, а он звенит тихо, чтобы случайно кого-нибудь не испугать и поэтому он мне очень нравится.

Я часто стою у ограды и смотрю сквозь железные прутья на другую сторону дороги, где по тротуару ходят люди. Они все куда-то торопятся и не обращают на меня никакого внимания, наверное, потому что я маленькая и меня издалека не видно, а мне так хотелось бы рассказать им про себя, или хотя бы просто поздороваться. Вместо этого я машу рукой трамваю, но он так быстро прошмыгивает мимо, что, я думаю, пассажиры, которые едут в нем, меня тоже не замечают.

Но сегодня мне повезло. После тихого часа, когда мы все вышли во двор на прогулку, большая бабочка с синими глазами на бордовых крыльях села мне на плечо. Я раньше никогда не видела таких красивых бабочек. Она складывала их и снова разворачивала, и мне показалось, что она хочет сказать что-то очень важное, но как только я протянула руку, бабочка улетела. Все закричали, чтобы я ловила ее, а я только медленно шла следом, глядя, как она, поднимаясь и падая, похожая на сухой осенний лист на ветру, летит в дальний угол двора.

Не знаю почему, но когда я увидела тетеньку улыбающуюся мне сквозь железную ограду, я подумала, что это бабочка превратилась в нее. Наверное, потому что она была такая же яркая и красивая. Я, конечно, не верю в волшебство, это все глупости для самых маленьких, но сейчас мне захотелось, чтобы совершилось какое-нибудь, пусть маленькое, но чудо.

И тетенька спросила, как меня зовут. Я ответила, а она сказала, что у меня очень красивое имя и протянула мне два бумажных узелка. Конфета, которая пряталась под блестящей оберткой, напомнила мне колючий маленький снежок и на вкус не была похожа ни на одну из конфет, что я до сих пор пробовала. Я поблагодарила тетеньку и хотела положить второй узелок в карман, для того чтобы угостить маленькую Нинку – Нинка очень любит сладкое, но нам приходится самим разворачивать для нее обертки конфет, потому что она родилась без обеих ручек. У Нинки, в отличие от всех нас, есть родители, которые почему-то отказались от нее. По-моему, это очень странные люди. Наверное, они сумасшедшие – но она сказала, что эту конфету тоже надо сейчас съесть, а когда я ее послушалась, она попросила отдать ей обертки и положила их в свою сумочку. Я не знала, что взрослые тоже собирают фантики от конфет. 

Потом тетенька спросила, не болею ли я чем-нибудь серьезным. Мне было очень приятно, что ее интересует мое здоровье. Я сказала, что никогда ничем не болею. Даже когда в нашем детском доме была эпидемия гриппа и все дети лежали в постелях с высокой температурой, то я совсем не заболела и помогала воспитателям мыть полы и вытирала везде пыль. Я тогда услышала новое слово «дезинфекция» и теперь очень горжусь, что знаю, как бороться с противными микробами.

Тетенька засмеялась и сказала, что я, наверное, когда вырасту, стану доктором, а потом спросила, кто были мои мама и папа, и почему я попала в детский дом.

Я, честно говоря, не помню своих маму и папу, но однажды подслушала, как Антонина Сергеевна говорила обо мне с нашим директором. Тогда я узнала, что папы у меня не было вообще, а мама, когда пила мертвую, отравилась паленой водкой. Я не поняла, что такое паленая водка и как это можно пить мертвую, но по тому, как директор говорил эти слова, я поняла, что это должно быть что-то очень плохое. Я не люблю врать, но сейчас мне стало стыдно за нее, и я сказала, что мои родители были военными и погибли в автомобильной аварии: так мне, на самом деле, говорила Антонина Сергеевна.

Глаза у тетеньки сделались такие грустные, как поникшие ромашки, и она сказала, что ее дочка, очень похожая на меня, тоже погибла в аварии. Они с мужем остались совсем одни, и вот теперь она ищет кого-нибудь, кто захотел бы жить с ними вместе, и навсегда стать их ребенком. Я представила: если бы у меня была дочка, и я бы ее потеряла, и мне стало ее так жалко. Я подумала немного, ну самую чуточку, и сказала, что могла бы стать их родным ребенком, потому что тоже осталась совсем одна.

Тетенька сразу повеселела. Она сказала, что это здорово, что мы, наконец-то нашли друг друга, и мне надо познакомиться со своим будущим папой, а потом обязательно сделать еще кое-что и помахала рукой в сторону большой черной машины, которая стояла на другой стороне дороги.

У дяденьки, который подошел к нам, глаза были, как быстрые злые мыши. Не знаю, почему я так подумала, ведь я, в отличие от всех девчонок и даже Антонины Сергеевны, вовсе не боюсь мышей, они такие забавные и беззащитные, но это были какие-то странные, очень недобрые мыши. Они сидели в своих норках и злобно поглядывали оттуда, хотя дяденька очень старательно при этом улыбался. И я подумала: ничего страшного, когда он станет моим папой, и мы получше узнаем друг друга, то наверняка его глаза сразу подобреют, просто он, наверное, очень огорчен потерей своей дочки.

А сейчас он спросил, сдавала ли я когда-нибудь кровь на анализ. Я ответила, что конечно сдавала, но делать это надо в медицинском кабинете, а вовсе не на улице. А он ответил, что ничего страшного, можно и на улице, главное соблюдать стерильность. Я слышала это слово от нашей медсестры и сразу успокоилась. Мне только было непонятно, зачем, для того чтобы начать жить вместе, нужно обязательно сдавать анализы, но тетенька мне объяснила, что это на всякий случай: если я вдруг заболею, чтобы знать, как меня лечить. Я согласилась, что это очень важно. Тогда дяденька попросил меня подойти поближе к ограде, достал из белой коробочки длинную круглую резинку, быстро замотал мне руку выше локтя и кольнул иголкой в место, где она сгибается. Было совсем не больно, а даже интересно. Потом он развязал резинку, и когда вся прозрачная трубочка покраснела, выдернул иголку, положил на место ранки ватку и сказал, чтобы я согнула руку.

Дяденька, почему-то даже не попрощавшись, сразу ушел к машине, а мы с тетенькой некоторое время стояли молча и улыбались друг другу. Наконец она сказала, чтобы я отдала ей ватку, а потом протянула сквозь прутья ограды руки, обняла меня и поцеловала в лоб. От нее пахло душными сладкими духами, руки были очень сильные, мне даже стало немного больно, а пальцы были длинные и тонкие, с алыми ногтями. Как будто капельки крови повисли на их кончиках. Она сказала, что сейчас ей надо уходить, а завтра, в это же время, мы снова встретимся и уедем отсюда, чтобы навсегда стать настоящей семьей. И еще она добавила, чтобы я никому ничего не говорила, потому что это теперь наша общая собственная тайна. Я засмеялась и сказала, что даже когда мальчишки сломали пальму, которая стояла в коридоре второго этажа, и я это видела, то никому ничего не рассказала, хотя и считаю, что они поступили по-свински, потому что растение тоже живое существо и ему, наверное, бывает больно. Тетенька сказала, что это очень хорошо, что я такая участливая, помахала мне рукой и пошла через рельсы и дорогу к тротуару, где стояла машина, а я побежала обратно на площадку. Прогулка закончилась, и Антонина Сергеевна созывала всех, чтобы идти на полдник.

После полдника мы обычно собираемся в игровой комнате и играем там, кто во что захочет, но сегодня Антонина Сергеевна сказала, что нам пора начинать учить азбуку и вывалила на ковер из коробки кучку деревянных кубиков. Хорошая, она даже и не догадывается, что я уже давно выучила все буквы и даже могу прочитать плакат, который висит над главным входом. Плакат уже весь выцвел и стал похож на бледно-розовую   дырявую тряпку, хотя надпись «Дети – наше будущее» еще можно разобрать на нем.

Антонина Сергеевна сказала, что будет показывать нам кубики с буквами, а мы должны вспомнить всех животных, названия которых начинаются на ту букву, что нарисована на сторонах кубика, который она случайно вытащит из кучки. Все захлопали в ладоши, а Нинка застучала своими обрубками по полу: она всегда, глупая, если радуется чему-то, колотит ими по всему, что попадется под руку.

Первым оказался кубик с буквой «К». Ну, все, конечно, закричали, что это корова и кошка, я промолчала, а Сережка, после небольшой паузы, объявил, что это кенгуру. Антонина Сергеевна похвалила его за оригинальность, нарисовала букву «К» на доске, и попросила, чтобы мы ее написали много раз в своих рисовальных альбомах, чтобы хорошенько запомнить.

Когда все справились с этим заданием, кроме Нинки, конечно, Антонина Сергеевна сказала, чтобы мы теперь подумали о той пользе, которую приносят эти животные нам, людям. Это было простое задание, ведь всем известно, что кошка ловит мышей, а если их нет, мурлычет и ластится, корова дает молоко, только вот с кенгуру вышла заминка, но Сережка быстро нашелся и сказал, что кенгуру может работать почтальоном, потому что у нее на животе сумка. Все засмеялись, а я, неожиданно для самой себя, спросила, откуда взялось мясо, которое мы ели сегодня на обед. Антонина Сергеевна как-то странно посмотрела на меня, немного помолчала и сказала, что коровы, кроме молока, дают нам еще и мясо. Потом она стала поспешно мешать кубики, и уже взяла следующий, но я снова спросила, как же они дают нам его, ведь, если у коровы взять кусок мяса она, наверное, умрет. Антонина Сергеевна помолчала еще, и я видела, что ей почему-то трудно ответить на мой вопрос. Наконец, она сказала, что с этим ничего поделать нельзя, так устроен мир, и что предназначение некоторых животных отдавать свое тело, чтобы жили мы, люди. Тогда я сказала, что больше никогда не буду есть мяса, потому что мне не хочется чтобы ради меня умирали бедные коровы, а Антонина Сергеевна сказала, что это неправильно. Что мясо обязательно нужно есть, чтобы вырасти здоровой, радовать своих близких и приносить пользу всем людям, а коровы вовсе не боятся того, что им предназначено заранее, потому что у них нет души. Я, конечно, спросила, что такое душа, потому что не раз уже за свою долгую жизнь слышала это слово, а Антонина Сергеевна сказала: это как раз то, что отличает человека от животного, но это сложный вопрос и о нем мы поговорим когда-нибудь позднее, и еще добавила: пусть я не думаю, что ем мясо коров, а считаю, что ем просто мясо.

Я сказала, что подумаю над этой проблемой, хотя и знала, что, скорее всего, поговорить позже не получится, но Антонина Сергеевна  об этом, конечно же, не догадывалась. Она облегченно вздохнула и подняла следующий кубик.

Перед ужином, каждый занимался тем, чем ему хотелось. Я просто сидела у окна и продолжала думать о том чуде, которое произошло со мной сегодня; Сережка посреди комнаты из конструктора собирал автомобиль, а Нинка с остальными детьми строили из стульев и стола домик. Домик получался кривой и маленький, он весь просвечивал, но, когда они покрыли его разными тряпками, вышло очень здорово, и каждый из ребят хотел подольше посидеть в нем, потому что это было хоть и не настоящее, но все-таки жилище и тот, кто туда забирался, наверное, считал его своим собственным домом.

Не знаю, как это случилось, может быть, я просто очень сильно задумалась, но, когда Нинка позвала меня к себе в гости и я шла через комнату, то случайно зацепила ногой Сережкин автомобиль, и у него отвалилось колесо, ведь он был не настоящий и сделан из пластмассовых деталек.

 Я хотела извиниться, но не успела. Сережка сначала весь надулся и покраснел, а потом закричал, что сейчас разберет меня и продаст на запчасти, и мне пришлось вместо извинений сказать, что он дурак. Что я ему не автомобиль, а человек, а разбирать на части человеков нельзя ни в коем случае. Тогда он еще больше разозлился, стал топать ногами, и кричать, что можно, и что он сам видел по телевизору, как это делается. А я сказала, что он все врет, и если бы все было так, то тогда бы Нинке уже давно купили новые ручки, и нам бы не приходилось каждый раз приматывать резинкой ложку к ее культе, чтобы она просто пообедала. А уж если даже Нинке не могут помочь, значит ничего такого и нет на самом деле. И еще я сказала, что очень сожалею, что отдала ему за обедом свою отбивную. Видно она не пошла ему на пользу.

Наверное, мы бы, в конце концов, подрались, но тут вернулась Антонина Сергеевна и сказала, что нам пора умыться и привести себя в порядок перед ужином.

Ночью мне снилась большая рыжая собака. Она везла меня на санках по сверкающему снегу. Я почему-то знала, что это очень добрая собака. Она оглядывалась на меня, скалила в собачьей улыбке большие зубы и бежала изо всех сил к двум фигурам, которые стояли на другом конце большого снежного поля. Мне так хотелось разглядеть их получше, я надеялась, что это мои папа и мама, но яркое солнце било в глаза, санки мчались очень быстро, а фигуры почему-то никак не приближались. Впрочем, так иногда бывает во сне, и в этом нет ничего страшного.

Когда я проснулась, было еще темно. Я подумала, что днем собраться, наверное, не получится, потихоньку поднялась и из тумбочки переложила свои вещи в полиэтиленовый пакет. Их у меня совсем немного: всего лишь старый пластмассовый пупс Феоктист, что остался у меня от прежней жизни, хотя я и не помню, как мне его дарили; книжка «Волшебник изумрудного города»: Антонина Сергеевна нам ее читала, но я хочу когда-нибудь прочитать ее сама, и стеклянный колокольчик, что был в новогоднем подарке, который подарил мне Дед Мороз. Дедом Морозом тогда был наш дворник дядя Коля. Для этого он нацепил бороду из ваты, мы все его узнали, но все равно тогда, зимой, все было очень здорово и мне стало немного грустно, когда я представила, что больше никогда не буду встречать Новый Год вместе с ребятами.

И утро, и день до обеда пролетели для меня, как в тумане. Я разбила в столовой чашку и, когда меня о чем-то спрашивали, всем отвечала невпопад, так что Антонина Сергеевна спросила, не заболела ли я. Я, конечно, ответила, что совсем, совсем здорова, а чашку разбила, потому что у меня меланхолия. Она засмеялась и погладила меня по голове, а я покраснела от стыда, потому что обманывать хороших людей очень плохо, тем более тех, кто о тебе заботится.

В тихий час я, конечно, снова не спала. Я лежала и думала, что будет, если пойдет дождь и нас не выпустят на прогулку, или вдруг Антонина Сергеевна заинтересуется, зачем я вышла на двор со своими вещами, и как мне быть, если дети начнут играть в прятки и кому-нибудь из них вздумается спрятаться за углом дома.

Но ничего такого не случилось, хотя небо было темно-сизое, и какое-то раздутое, словно животик у бегемота. Казалось, что вот-вот с него посыплется мелкий дождик.

Я подождала, пока все дети займутся своими детскими делами, затем потихоньку направилась в угол буквы «Г» нашего двора. Меня почему-то всю трясло. Я никогда раньше не испытывала такого ощущения.

У ограды никого не было, и черная машина не стояла на другой стороне улицы. Я подумала, что в этом нет ничего страшного, ведь у нас еще есть достаточно времени. Но, когда через час Антонина Сергеевна закричала, что прогулка закончилась и надо идти на полдник, я поняла, что произошло что-то непонятное и мои новые родители за мной сегодня не приедут.

Я потом долго думала, почему они не захотели, чтобы я стала их новой дочкой. Наверное, я им не понравилась. Может быть, они как-то догадались о том, что я все-таки один раз болела. Тогда я вся пожелтела, как лимон и меня даже отвезли в больницу, где я долго лежала в изоляторе. А зачем таким хорошим людям нужна маленькая врушка?! Наверное, их дочка была намного лучше.

Не знаю, но вот уже целый месяц я на каждой прогулке бегаю к ограде и все жду, и жду, и жду…