Стабильность

   За входными дверями проход в здание британского парламента преграждала баррикада из нескольких арочных металлодетекторов и рентгеновских аппаратов, как в аэропорту. Привыкнув к яркому свету, Алекс разглядел впереди, за спинами полицейских, представителя принимающей стороны – самого сэра Робертсона, вот уже двадцать семь лет ходившего этими коридорами.

   Очки в тонкой позолоченной оправе, шапка густых и довольно длинных русых волнистых волос и слегка откинутая назад и наклоненная вправо голова создавали образ человека от искусства.

   «Свободный художник… творческий полёт… предельно внимательный взгляд, - подумал об этом человеке Алекс, заметив, как парламентарий издалека изучал своих гостей, всем своим видом излучая абсолютное спокойствие, - я бы не удивился, если он нарисовал бы всех нас по памяти».

   «Потрясающе!» – прошептал Алекс, взглянув в бесконечную тёмно-серую глубину одного из самых старейших залов мира. В огромном помещении с деревянными перекрытиями высоко под потолком не было ни рядов кресел, ни трибун и вообще никакой мебели. Алексу приходилось раньше слышать, что приёмы здесь устраивались только для самых почётных гостей, главным образом руководителей государств.

   «Прошу вас», - прозвучал из-за рамки металлодетектора мягкий дружелюбный голос сэра Робертсона, жестом приглашавшего Алекса и остальных пройти внутрь.

   «Пора, коллеги», - Алекс перевел  соотечественникам слова приглашающего.

    «Вы не возражаете, если я вас ненадолго оставлю? Последние приготовления, - сказал гостям сэр Робертсон тоном самого радушного хозяина. - Ну, а господина Р.Н. представлять вам, полагаю, уже не надо, - и большая добрая голова повернулась в сторону отставного контр-адмирала и потомственного аристократа – одного из руководителей Алекса.

    «Приятно вас здесь видеть», - Р.Н. поздоровался со всеми за руку.

    Fogerty, - Алексу в который раз представился образ солиста группы “Creedence…”, до удивления похожего на адмирала, - “Now, when I was just a little boy, Standing to my Daddy`s knees, My poppa said “Son, don`t let the man get you…” – Алекс мысленно воспроизвёл слова песни “Born On The Bayou”, - вот была бы картина… Да… автографы мог бы раздавать! Впрочем, он и так может…»

   В зале Черчилля было очень уютно. Лишь шаги официантов и гипнотические звуки арфы, раздававшиеся как раз за спиной Алекса, нарушали величественную тишину.

   «Мне только этой птицы Феникс нехватало, - подумал Алекс, уже не первый час почти неподвижно сидевший с вилкой и ножом в руках, едва прикоснувшись к подаваемым блюдам, - и так за весь день как выжатый лимон, - и в голове у Алекса возник вожделенный образ рюмки коньяка и привезённой из Москвы нарезанной  колбасы, заранее приготовленных в гостиничном номере. Коньяк – седатив, колбаса – еда переводчика».

   «Хочу поднять бокал, - заговорил сэр Робертсон, сидевший за столом напротив Алекса, - за стабильность в мире, обеспеченную дружбой двух великих государств – Великой Британии и Великой России!» – и он остановил свой взгляд на лице Алекса в ожидании перевода ответного тоста.

   «Э, А-й, - изрядно захмелевший сосед слева хлопнул Алекса ладонью по колену, - переведи этому…как его… Р-р-робертс-с-с»… - и беспомощная голова полковника на мгновение прильнула к левому плечу Алекса.

   «Эй, Р-р-робертс-с-с… Я сам ему скажу!» – сосед попытался правой рукой отмахнуться от переводчика.

    «Алекс, сэр Робертсон, сэ-эр Ро-берт-сон», - зашептали встревоженные сослуживцы, а на другом конце стола воцарилась мёртвая тишина.

   «Эй, ты ! Р-р-робертс-с-с, гляди сюда, - сосед Алекса обратился через стол к невозмутимо сидевшему парламентарию, - вот это (все увидели высоко поднятую ладонь полковника) - великая Россия, а это, - полковник продемонстрировал ладонь другой руки, но уже гораздо ниже, - твоя Британия, и… вот тебе твоя стабильность».  Тут сосед жестом напомнил сэру Робертсону о самых интимных моментах в отношениях мужчин и женщин.

    «Алекс, - произнесла «большая добрая голова с прикреплённой снизу бабочкой», - а что он сказал?»

    «К великому сожалению, - приступил к «переводу» Алекс, почувствовав прилипший к спине пиджак и возросшее давление в мозгу почти до взрыва, - состояние здоровья гостя не позволяет перевести его тост дословно, но в целом, как мне показалось, он с вами абсолютно согласен», - и, повернувшись к соотечественникам,  Алекс повторил то же самое по-русски.

   «Ну, что ж, - сказал сэр Робертсон, - за это определённо надо выпить. За истинную дружбу!»

   Послышались вздохи облегчения с двух сторон, затем все громко рассмеялись.

   «Спасибо за грамотный перевод, Алекс, - на лице политика улыбались только глаза, - скажите, пожалуйста, коллегам, что сейчас будет небольшая экскурсия… в тот самый зал».
Со всех сторон доносился стук каблуков. И хозяева, и гости разбрелись в разные стороны маленькими группами, мирно беседуя друг с другом. Примерно в середине зала Алекс разглядел на полу вмонтированную табличку, увековечившую память о давно ушедшем Томасе Муре.

   «Что вас так озадачило?» – с интересом спросил сэр Робертсон.

   «Да, в самом деле, что?» – поинтересовался контр-адмирал.

   Опять Fogerty, - подумал Алекс., на этот раз мысленно напевая «Tombstone Shadow, stretchin' across my path. Ev'ry time I get some good news, Ooh, There's a shadow on my back…”.  Надо признаться, что песня по теме.

   «Для советского человека, - сказал англичанам Алекс, - Thomas Moore – социалист-утопист. Это – разбуди ночью – любой  студент скажет. Но я никогда бы не подумал, что поэт-песенник был когда-то членом парламента!»

   «Как истинный британец, смею вам заметить, - с ехидцей начал адмирал, чеканя каждое слово и приподнимаясь с каблуков на цыпочки, - Thomas Moore к музыке никакого отношения не имел!» – и уставился на парламентария в поисках моральной поддержки.

   «Смею вам заметить, - почти без паузы ответил Алекс – если я не ошибаюсь, не будучи истинным британцем, слова песни “Those Evening Bells” написал именно Thomas Moore.