1682 год. Хроники стрелецкого бунта

                1682
                (хроники стрелецкого бунта)
27 апреля 1682 года скончался великий государь царь и великий князь всея Великой Малой и Белой России самодержец  Федор Алексеевич, а на следующий день молоденький дьяк Разрядного приказа Савелий Егоза очинил перо, поправил уже изрядно обожженную свечу, почесал правое ухо  и стал неторопливо заполнять записную книгу.
«Лета 7190-го апреля в 27 день нарекли на Российское государство в цари государя царевича и великого князя Петра Алексеевича всея России по представлении брата его великого государя царя и великого  князя всея Великой Малой и Белой России самодержца  Федора Алексеевич дня в 13 часу в четверг Фоминой недели»
Затем дьяк глянул на закопченный потолок своей крохотной кельи, чихнул от внезапно засвербевшей щекотки в носу и продолжил писать.
«Того же числа целовали крест бояре и окольничие и ближние люди государю царю и великому князю Петру Алексеевичу всея Великой Малой и Белой России самодержцу в хоромах деревянных, где великого государя не стало».
Закончил Савелий предложение и задумался. Было от чего задуматься ему. Видел он это целование креста. Случай ему такой представился. Со свитком его послали в палаты царские, а там…
Федор Алексеевич еще храпел на смертном одре,  рядом же суетились озабоченные люди. Но не о благе болящешго заботились они, другое на уме у них было.
 - Отходит, ведь, отходит, - бегал из угла в угол боярин  Кирилл Полуэктович Нарышкин. – За Патриархом скорее посылайте, за Иокимом!
Рядом с постелью умирающего, ближе всех прочих стояли  Языковы Павел Петрович с Семеном Ивановичем да лекарь  Ян Гутман. 
 - А, может,  отудбит еще, государь? - еле слышно прошептал чашник  Семен Иванович, с превеликой надеждой вглядываясь в сутулую спину лекаря. 
- Да, где там, - отрешенно махнул рукой окольничий Павел Петрович, - кончается. Ой, грехи наши тяжкие…
Чашник порывисто метнулся к окольничему и торопливо зашептал на ухо:
 - Может, мы зря Нарышкину поверили? Может, Ивана  - государи-то надо? Он же старший.
 - А кто ж его теперь знает, как лучше сейчас?
 - Может, зря мы на Петра согласились? Ой, зря…
 - Ты что, ирод, - откуда ни возьмись, появился рядом шептавшимися румяный Иван Кириллович Нарышкин, - смуту затеваешь? Да я тебя сейчас…
И вот тут кто-то застонал:
 - Кончился!
И шепот тревожный зашелестел по хоромам царским:
 -Господи, Господи, Господи…
И вдруг крик средь шелеста этого, словно хлыста свист:
 - Наталья! Где Наталья?! Петра сюда давай! Петра! Где ж вы все?!
Это Нарышкин Кирилла Полуэктович волновался. И движение  людское от этих криков пуще прежнего занялось. Все засуетились, забегали…, а потом на колени разом – бух! Патриарх московский Иоаким  пожаловал. Патриарх подошел к покойнику и шепотом стал читать молитву. Тишина в царских палатах повисла мертвая. А какой же ей еще быть при этаком случае? И, вдруг, средь той тишины гробовой покашливание вежливое, а следом слова просящие.
 - Готово всё, - сипит Кирилл Полуэктович. – Прости меня, владыка, но пора. Давай Петра на царство венчать. Не пропоздать бы…
Опять народ заволновался. К трону все взоры обернули. И Савелий, конечно же, как все… Государя нового он желал узреть, а увидел испуганного мальчишку, нахохлившегося, словно воробушек после дождя, и боязливо озирающегося вкруг себя.   А народ в палатах всё прибывал и прибывал. И не простой этой был народ, а из самых видных. Молодого дьяка оттеснили к двери. Обидно, конечно, немного, но при  таком случае и у двери постоять не грех. Не каждый же день государя на царство венчают.  Правда, не видно ничего от двери. Как Савелий ни старался, не тянулся на цыпочки, но кроме чьей-то спины в лохматом кафтане рассмотреть ничего не получилось. И решил Егоза протиснуться вперед попробовать, и уж вроде щелку кое-какую разыскал, а тут крик бабский за спиной:
 - Да что ж вы делаете, ироды?! Как же можно так? Что ж вы как вороны…  Его ж душа еще здесь, а вы…
 Савелий обернулся и увидел царевну Софью. Только не такой он её видеть привык. Всегда она была величава, и как бы торжественна, а тут… Волосы растрепаны, лицо бледное в красных пятнах, руки дрожат. Удивительное зрелище. Только подивиться вдоволь дьячку не суждено было. Подбежали к царевне Нарышкины отец с сыновьями да окольничий Языков, аки псы сторожевые…
 - Ты это, Софьюшка, того, - оттеснял Кирилл Полуэктович рассерженную Софью к порогу, - по завету мы всё делаем. По завету Федора Алексеевича. Не серчай Софья. Последние слова его были, чтоб Петра на царство… Вон,  Языкова спроси.  Он тебе всю правду скажет. Ты скажи ей Языков, скажи. Чему бывать, того не миновать. Не серчай. Какой из Ивана царь? Сама знаешь…
Софья хотела что-то возразить Нарышкину, но, вдруг, завыла по-бабьи, по-деревенски, закрыла лицо руками и у бежала за порог.
 - Слава тебе Господи, - прошептал,  шумно выдохнув, Кирилл Полуэктович. – Думал, хуже будет…
А между тем, патриарх торжественный обряд к завершению подвел, и велел всем крест новому государю целовать. Торжество момента наступило…  Всех бывших в палате к трону погнали…
Дьяк утер рукавом  лицо и продолжил записи в книге:
«Того же числа целовали крест целовали крест великому государю стольники  и стряпчия, и дворяне московские и жильцы…»
Когда в палатах столпотворение немного улеглось, пошли знатные бояре в народ. И Савелий вместе со всеми со ступенек крыльца  царского сбежал.  Народу на площади перед крыльцом было видимо-невидимо. Все волновались, только Кирилл Плуэктович Нарышкин был деловит , спокоен и строг, рассылая бояр из своего ближнего круга, чтоб поскорей народ к присяге новому царю приводить. Чем больше – тем лучше! Поскорей хотелось ему сейчас всё сделать. Куй железо – пока горячо!
«а к вере приводил боярин Яков Никитич Одоевской да окольничий князь Костентин Осипович Щербатый думной дьяк Василий Семенов.  А в соборной апостольской церкви  ко кресту приводил розных чинов боярин Петр Михайлович Солтыков да окольничий князь Григорей Афанасьевич Козловский, да думной дьяк Емельян Украинцев. В Посольском приказе приводил к кресту подъячих , переводчиков, толмачей думной диак Ларион Иванов. У Рождества на Христе приводил к кресту дворовых людей стольник Иван Афонасьев сын Лихачев да дворцовые дьяки. В Оптеке приводил к вере боярин и дворецкий князь Василий Федорович Одоеский да диак Андрей Виниус»
Сначала всё шло хорошо. Никто не полошил, и крест все исправно целовали, но вот слух подленький по площади полетел.
 - Стрельцы отказываются новому царю присягнуть.
Дьяк Савелий вздохнул, в душе своей кляня стрельцов за своевольство, вот, ведь, безобразники какие,  да записал:
«Того же числа учинились сильны и креста не целовали стрельцы Александрова приказа Карандеева».