Невеста двадцать лет спустя

(Глава из романа «Беглецы» – заключительной книги фантастической дилогии «Неоконченное следствие»)

...Тем из киевлян, кого терзают приступы ностальгии ко временам бывшего Советского Союза, не стоило дразнить себя видом, отходящего от вокзального перрона фирменного международного «Тисса- экспресса».
Шикарный новенький поезд, следовавший, как и прежде без опозданий от Москвы до Будапешта и нынче выглядит как игрушка. Хотя, конечно, для кого-то предстаёт и совершенно в ином свете, вроде этакого мифического «пришельца из прошлого» в новом постсоветском пространстве. Том самом, в котором даже на фоне более-менее не разбитых, не очень грязных обычных пассажирских вагонов, передвижные хоромы «Тиссы» всё же смотрятся так, как будто вырвались с роскошного рекламного плаката.
Говоря проще, этот фирменный экспресс теперь выглядит прямо-таки пришлым городским стилягой на балу в сельском Доме культуры. Так было прежде, а теперь и подавно. Ведь к официальному лоску и удобствам былой «витрины соцреализма» добавились и, недоступные прежде, удовольствия ненавязчивого сервиса рыночных отношений.
Действительно, не ошибался в своём ерничестве господин Мэзер, утверждая на банкете, что Андрею Пущину, прежде не доводилось, как баронессе Клостер-Фейн, следовать по билету в мягком купе международного вагона. Но от внимательных глаз недавнего психохроника не ускользнуло то обстоятельство, что Татьяна осталась весьма довольной первыми впечатлениями, полученными спутником от вида новых условий путешествия до западной границы.
Участливый проводник, чуть ли не с рабским трепетом принявший от Рональда Мэзера пачку билетов для нанесения на них соответствующих отметок, сделал это с предельной предупредительностью. После чего лично указал, каждому из севших в Киеве пассажиров его персональное место.
При этом Андрею и Татьяне досталось, как баронесса и обещала ему весьма заманчиво на банкете:
 – Одно купе на двоих!
Чему, всё еще не веривший в собственное счастье, несказанно обрадовался Пущин. Тогда как баронесса и теперь нисколько не скрывала от него того, что прекрасно осведомлена о будущем. В том числе, знала до мелочей условия, организованной для них предстоящей дороги.
Прекрасная представительница Международного красного креста (как продолжала именоваться госпожа Клостер-Фейн официально и после всех произошедших с ней событий) по пути из- посольства  на вокзал не выделялась особенно ничем. В микроавтобусе, предоставленном отъезжавшим, на гоаза своих спутников, она появилась в прежней своей молодежной кожаной куртке и узких кожаных брючках, заправленных в высокие остроносые сапоги на шпильках. Зато в поезде, где пришлось снимать верхнюю одежду, оказалось, что только ей и сохранила былую приверженность. Возможно, даже, на тот случай чтобы, продолжать походить на остальных своих спутников, экипированных в «кожу» еще по пути из психиатрической больницы до государственной границы с Украиной.
В вагоне, судя по всему, понадобился особый имидж. Во всяком случае, ненадолго заглянув в купе, Клостер-Фейн успела снова сменить и этот свой наряд. Андрею, до того буквально не спускавшему глаз с госпожи Татьяны, было просто непонятно как, ей это удалось.
Но для себя объяснил постоянные перемены обычной страстью, любой женщины к преображению с помощью обновок. Ведь, найдя накануне время для приобретения приличного запаса нарядов, баронесса преуспела в своих походах по модным бутикам. Там отыскала, в том числе и обтягивающее чёрного шелкового платье, покорившее всех на банкете. И хотя было оно со скромным – без откровенного декольте, верхом, всё же, так прекрасно гармонировало с её незаурядной внешностью, что никто вокруг не остался равнодушным.
Столь же удачным, впрочем, получилось и новое переодевание, ради которого баронесса как раз и успела «нырнуть» в отведенное ей по билету, купе.
Однако и на этом, судя по всему, неудержимая тяга к шмткам не ограничилась. Пока поезд ещё стоял на первом пути у самого перрона Киевского вокзала, баронесса вновь направилась в свою вотчину.
И не одна.
Поманила туда за собой и своего русского спутника. Сделав это для окружающих под вполне благовидным предлогом:
 – Необходимо, Андрей Андреевич, распоковать вещи из чемоданов!
Тот охотно откликнулся.
Направился туда, куда его просили. Татьяна же, пропустив Пущина вперёд себя, умело задвинула за собой дверь. Да еще и закрыла её на защёлку. Таким образом полностью обезопасив себя и любимого от нескромных посетителей. На тот, вероятнее всего, случай, вздумай они «зайти на огонёк», и просто глянуть в окно, с плотно задвинутыми, пока, на нём занавесками.
Сразу, едва двери купе оказались надёжно закрытыми, привлекательная до крайности, женщина оказалась в неистовых объятиях Андрея.
Он так решительно и страстно сжал скользкий шёлк на плечах любимой, что той пришлось давать отпор. Она прошептать ему прямо на ухо, чуть дотянувшись до него ярко напомаженными губами:
 – Раздавишь, медведь!
Но при этом сама не сделала, ни одного движения, чтобы освободиться от железных объятий бывшего жениха. Тогда как тот уже не мог упускать, ни единого мгновения, отпущенного судьбой на обладание Татьяной Дугановой.
Ещё утром Пущин и мечтать не мог о том, что может повториться старая добрая сказка из их далёкой «бурной молодости». Но они вернулись – лучшие мгновения из той поры, когда пришла первая настоящая любовь.
Тогда, двадцать лет назад, она словно терпкое вино, кружила голову, негасимым огнём жгла сердца. Да и в остальном страстная увлечённость действовала столь властно, что молодым людям, охотно покорившимся этому чувству, просто ничего не хотелось замечать из окружавшей действительности.
Не ошибаются люди, когда говорят, что нет ничего невозможного. Всё вдруг, снова стало возможным сегодня для Пущина. Удивляя и маня на «седьмое небо» Андрея. И без того оказавшегося на вершине такого изумительного наслаждения. Впрошлое безвозвратно минули долгие десятилетия больничного и совершенно постыдного прозябания сумасшедшего пациента по кличке Экскаватор.
Зато сейчас оставась выдумкой, плодом воспалённой фантазии, вся его прежняя жизнь. Будто в одно мгновение превратилась она просто в суровое обрамление прекрасной картины вновь обретенного счастья.
Именно больничное прошлое, не воспринималось теперь как некая действительность Пущиным, а не то, что стало с ним вдруг наяву происходить в купе роскошного международного поезда.
Всего-то несколько недель назад он вернулся в мир, после болезненного психического небытия. Зато, ныне, вместе с разумом, к нему явились все нерастраченные чувства и желания. А их в избытке накопилось в сильном и статном, физически очень развитым, постоянными занятиями трудом, мужчине, каким теперь предстал Андрей перед своей возлюбленной.
Как успели заметить её спутники, ещё только собираясь в дорогу из гостеприимной украинской столицы, госпожа Клостер-Фейн успела многое. В том числе, далеко не случайно она поменяла свой прежний, вызывающий трепет в сердцах любвеобильных господ, открытый и облегающий вечерний наряд. И совсем не зря оставила его в чемодане, заменив не столь удобное в поездке облачение.
Оно тоже быстро потоеряло прежний вид. Шёлковое платье пошло складками от страстных объятий, совершенно необузданного сейчас, беглого психохроника. За что вряд ли стоило упрекать, давно забывшего правила подобного обращения с представительницами прекрасного пола.
Только это, как оказалось, не особенно озаботило баронессу. Она была готова именно к такому повороту событий и словно укротительница на арене сумела подчинить себе тигра, родившегося в душе спутника.
 – Всё мы с тобой, милый, успеем, – совсем будничным тоном, так не вязавшимся с происходящим, произнесла она, будто с дальним умыслом не давая прежде времени разгореться мужской страсти партнера. – Стоянка до отхода поезда здесь долгая, потому некуда особо торопиться.
Как заметил Андрей еще в вагонном коридоре, сразу после заселения в предложенное им, купе, баронесса успела поменять не только брючный костюм на платье, но и обувь. Вместо дорожных сапожек на высокй «шпильке» теперь на её ногах красовались, уже виденные на госпоже Клостер-Фейн, участниками недавнего банкета в посольстве, золотистые вечерние туфли на тончайшем изящном каблуке.
Сама Татьяна знала, что говорила. Следовало верить каждому ее слову и по-поводу предстоящего движения их международного «Тиса-экспресса». Потому, никуда не торопясь и будучи уверенной в том, что никто их здесь больше не потревожит, она не скупилась на предоставления удовольствий для Андрея, сильно истосковавшегося по простым человеческим чувствам.
Снова прильнув к нему, она ответила на объятия долгим романтическим поцелуем. И только затем, позволила себе, куда более раскрепощённую, чем прежде, свободу действий. Чем любовник и в полной мере и воспользовался.
Обрадованный переменами в отношениях, Пущин сумел раздеть её до белья еще до того, как сам скинул свой новенький чёрный смокинг, остававшийся на нём после недавнего светского приёма «беглецов от тоталитарного режима». Тем более что добиться своего от женщины ему было довольно просто. Стоило лишь расстегнуть на спине партнёрши микроскопический замок-молнию, вшитый в материю от ворота до низа.
Под чёрным блестящим шёлком, ярко оттеняя его прежнюю строгость – новоявленной доступностью, оказалась полупрозрачная коротенькая комбинация. Была она так замысловато отделана прозрачным гипюровым узором, что казалась не столько существующей между ними реальностью, сколько самым настоящим видением.
Особенно усилилось это впечатление на сердце и в душе Андрея спустя какое-то мгновение. Сразу после того, как ослепительно белого цвета «комбинашка» вообще вдруг перестала для него существовать. Сделав это словно по мановению волшебной палочки, а не по его собственной воле. Просто сама собой спала с тела женщины под ноги, едва грубые пальцы Пущина, чуть коснувшись, спустили с розовых от загара плеч, невесомые как паутинки, бретельки.
Остановились жадные, до женской красоты, руки ненасытного мужчины лишь после того, как на пахнущей дорогими духами, Татьяне осталось совсем ничего – только самые последние детали, даже и теперь весьма роскошного дамского гардероба.
И его, как уже потом стало понятно Андрею, с дальней и одним только им понятной целью подобрала в эту поездку Татьяна. Совсем не забывшая о том счастливом для обоих времени, когда обещала, (правда, очень-очень давно), выйти замуж за молодого следователя районной прокуратуры.
И не только на словах.
Именно начинающему следователю районной прокуратуры Андрею Пущину студентка Танечка Дуганова подарила тогда свою драгоценную невинность, хотя так и не справила с ним свадьбу. Теперь на ней, не противившейся необузданному сексуальному порыву Андрея, потому оставшейся совсем без верхней одежды, красовались последние украшение. Ими были, напоминающие утреннюю морскую пену, белые, какие-то совсем воздушные кружевные лифчик и трусики. Их покрой, как и цвет, и рисунок причудливого прозрачного узора, естественно дополнял, сиявший той же белизной на достаточно узкой для женщины такого возраста, талии, такой же самый – первозданной «невестинской белизны» узенький пояс.
Только этот шедевр портняжного искусства – со своими изящными, очень тонкими «подвязками», практически не выполнял, отведённую ему роль. Поскольку совершенно не требовалось держать прозрачные нейлоновые чулки.
От тонких щиколоток до кружевного завершения на литых бедрах они и без того вполне естественно и смотрелись на длинных женских ногах. И оказались под стать, плавно поднимаясь по ним «лайкровой кожей» от изящных туфелек на высоких каблуках до средоточия мужской страсти. А вот его-то, невольно, а оттого и несколько боязливо, чтобы ненароком не обидеть милую, коснулся руками любовник, помогая той обнажаться от синтетики.
Весь этот, совсем не случайно выбранный баронессой и надетый на себя в предчувствии подобного развития событий, эксклюзивный бельевой гарнитур попал в самое сердце возлюбленного. Уже потому, что не просто прекрасно, а как нельзя лучше подходил в ту минуту для дополнения весьма романтического облика нынешней светской львицы. А еще чудесным образом вновь превратил её из строгой взрослой светской дамы в былую задорную студентку второго курса Университета. И не в прежнюю дочку всесильного первого секретаря райкома партии, а в первую настоящую красавицу, встретившуюся на пути молодого следователя прокуратуры.
Словом, изыски, приобретенные Клостер-Фейн в лучших бельевых бутиках Киева, оправдали её надежды. Послужили своеобразной «изюминкой» этой их, фактически, «первой брачной ночи».
Правда, на деле, как бывает довольно часто, очень легко оказалось переборщить с достижением результата. даже в самых благих намерениях. Потому баронессе пришлось, чуть ли не моментально, убедиться, что «красота – действительно, страшная сила» в обращении с недавним «сирым и убогим затворником».
Пущин, до неистовства разгоряченный естественным желанием, едва сорвав кофточку с любимой, вдруг совершенно как-то растерялся. И даже более того – опешил перед её столь демонстративной красотой.
Чтобы скрыть, вдруг наступившую при виде такой роскоши, собственную неуверенность, Андрей отсупил от любимой. Сначала аккуратно положил шолковую невесомую вещицу на столик, где уже лежали джинсовые курточка и брючки баронессы. После чего, крайне нехотя, всё же отвернулся от женщины, словно боясь что та вдруг раздумает дальше повиноваться ему. И вообще растает как фантастическое, эфемерное видение.
Но и выручила его в борьбе с робостью, назревшая необходимость самому скинуть лишнее. Стараясь теперь сдерживаться в своих душевных порывах, он всё же не оставил попытку добиться желаемого и откровенно лихорадочно сорвал с себя надоевший за этот день неудобный смокинг, за ним – рубашку с «бабочкой». После чего сбросил к ним на полку, не менее идеально отутюженные посольской прислугой, брюки.
И в какое-то мгновение остался, таким образом, в одних хлопчатобумажных армейских плавках. Что также были выданы ему в посольском «санитарном пропускнике». Где они вместе с инженером Кондратюком довольно долго и обстоятельно смывали с себя под горячим душем накопленные за дни странствий ещё «больничные грехи».
Когда почти полностью обнажённый Андрей снова повернулся от двери и осмелился взглянуть на любимую, то прежнее беспокойство о том, правильно ли он делает, расстаяло как сон.
Как оказалось, Татьяна уже и сама отказалась от прежней роли недоступной богини. Сейчас она так страстно готова была пойти ему навстречу в исполнении самых заветных желаний, что прежняя робость недавнего Экскаватора улетучилась без следа из его пробудившейся от спячки души.
На глазах наслаждавшегося увиденным, Андрея, прекрасная женщина теперь сама и откровенно предлагала себя в любовницы.И Пущин её не торопил. Он просто получал удовольствие от самого предвкушения грядущего блаженства, ловя каждое двидение Татьяны. На его глазах она медленно опустила стройные руки к бедрам. Они уже не были как в юности узкими и покатыми, зацелованными Андреем в давние встречи. Спустя столько лет их разлуки, как и все тело женщины, набрали истинную пышность. Потому эластичный верх трусиков даже слегка примял в бархатистую кожу. И сделал это еще больше, когда хозяйка погрузила кончики пальцев с ярко-красным хищным маникюром под ажурную ткань, намериваясь и далее продолжить искушение своего единственного зрителя.
Затем, столь же естественно и плавно продолжая задуманное, наклонилась, чтобы удобнее было избавиться и от этих самых интимных кружев.
Пущин судорожно сглотнул, не смея нарушить своим невежеством красоту происходящего. И не ошибся. Баронесса на самом деле в совершентсве владела искусством соблазнения.
Всё так же оставаясь в туфельках на высоких каблучках, она и не подумала скинуть их на ковровую дорожку купе. Тем более что модельные золотистые «лодочки» нисколько не помешали дальнейшему её обнажению. Более того – подчеркнули собой особую стать аристократки. Ведь, для восторженного, совершенно покорённого «чудным видением» Пущина, она всё ещё оставалась полноправной предствительницей «высшего общества» даже в столь пикантной ситуации.
Грациозно поменяв упор с ноги на ногу, женщина, между тем продолжала начатое. Легко и без стеснения переступила через придерживаемую одной рукой, невесомую деталь, не нужного более туалета. Снизу вверх, обворожительно и покорно глянула она в лицо, оказавшегося слегка склонным над ней, мужчины. Блеснула искорками собственного возбуждения. И так же – не отрывая проницательных глаз от простодушного любовника, легко завершила задуманное.
С чуть стеснительной улыбкой, выпрямилась, переложила из одной руки в другую и доверчиво протянула Андрею снятые трусики:
 – Ты этого хотел, мой милый?
 – Да! Да! Да! – так и рвалось из гортани Пущина. – Продолжай, дорогая, как чудно у тебя получается. О таком я даже и не слышал.
 – Не плдумай чего, просто для тебя я готова на все! – произнесла Татьяна. – Ты как был моим первым мужчиной, так им и остаешься.
Чтобы скрыть краску, залившую лицо, Андрей протянул к лицу подарок, вдохнул неповторимый запах своей любимой, отпечатвшийся на гипюре.
 – Представь себе, что это у нас с тобой первая брачная ночь! Та самая, о которой мечтали и к которой готовились всю жизнь, – донеслось до Пущина. – Я сама мечтала предстать перед тобой так, чтобы ты запомнил навсегда.
Словно разыгрывая акт за актом, хорошо отрежиссированную, постановку под названием «совращение», исполнительница «главной роли», вдруг, поменяла привычный, приведший её к полному успеху, рисунок игры.
Показав себя достаточно скромной и целомудренной, после этого она более не пожелала оставаться в прежнем амплуа. Выбрала иное – роковой дамы, которой не пристало даже слегка прикрыть руками, как того следовало бы ожидать от замершего мужчины, свои интимные «сокровища». Сделала полшага назад одной ногой и оказалась полубоком перед ним. Позволяя оценить высокую грудь, затянутую того же цвета весенней вишни, что и трусики, кружевным бюстгальтером.
Сам Андрей, никогда прежде представлял себе, что настоящим творчеством может оказаться естественный процесс обнажения женщины. И теперь легко поддался чарам. Он буквально замер перед столь удивительным по красоте, зрелищем.
Без прежнего стеснения, представив, что в судорожно сжатом кулаке у него уже не только плавки, но и все остальное, он посмотрел на русый треугольник кудрей, начинавшихся на лобке любимой. Проникаясь особым чувством к каждлй волосинке.
Между тем, показавшись и невинной студенткой, и озорной соблазнительницей, баронесса Клостер-Фейн снова стала светской львицей.
Откровенно гордясь своей несказанной смелостью, повернулась лицом к Андрею, чуть ли не «по струнке» выпрямилась во весь рост, намеренно возвращая внимание и к своему бледному отрешенному лицу, на котором бездонными озерами казались, умело подведенные тенями, и без того голубые озера.
Только и теперь Андрей совсем не на долго встретился с томным блеском карих глаз Татьяны. Она опустила густые ресницы, приглашая его последовать за ними. И Пущин тоже перевел взор туда, куда и хотела Татьяна. Потому что она, уже не только ловила на себе зачарованное внимание Андрея, но и словно купалась в его всё более и более нарастающеем греховном желании, что называется, нырнула в омут страстей.
В завершении эротического представления, ещё более бесстыдно, безоглядно предоставив ему остальные свои роскошные прелести.
Всё также медленно, с прежней наигранной лёгкой улыбкой смущения на лице, баронесса завершила процесс чудесного явления любимому во всей своей, ничем более не прекрытой красе.
Пальчиками обоих рук, поднятыми от бедер, она лёгким уверенным движением расстегнула застёжку бюстгальтера. Как оказалось, была та расположенна прямо на средине, и немного ниже её тяжёлой даже на вид, пышной груди. Заветного естества, до той самой поры, удерживаемого лишь этим, затейливым соединением крайне изощрённого в работе, мастера дамских нарядов.
И вот теперь упругие прелести баронессы, словно бы, только и мечтавшие вырваться наружу, наконец-то сделали это. С радостью освободились от пары, расшитых серебряной нитью, необычно завлекательных чашек.
Стоило только Татьяне, расстегнувшей застёжку, снова опустить руки со снятым уже лифчиком, как на воле – прямо перед, нетерпеливо ожидавшим этого мгновения, мужчиной оказались, лукаво выскользнувшие из прежнего своего кружевного заточения, две истосковавшиеся в ожидании скорых ласк, прежние и будущие «подружки» пылкого влюблённого.
Они лишь слегка качнулись от потери прежней своей опоры, и снова обрели горделивое положение. Навсегда завладеи сердцем и душой Андрея. Для которого дороже всех ценностей мира были именно эти, пухлые белоснежные холмы любви. И они стоили того, на вершинах топорщась острыми от вожделения, нисколько не примятыми бельем, розовыми сосками.
Больше Пущин не мог и не хотел ждать.
Андрей ботов был немедленно наброситься он на Татьяну, едва та успела отложить, ненужный ей более бюстгальтер в сторону – на полку, следом за платьем и комбинацией. Желал немедленно припасть губами, зацеловывая. Дать волю рукам, коснуться подтянутого живота любимой. Теперь и полному, что называется профану в таких делах, каким был Пущин, оставалось только продолжить натиск и полностью завладеть, со столь осязаемой доступностью открывшейся ему красотой.
Впрочем, и сама баронесса не собиралась больше скрывать и то, что не требовало дополнительного обнажения – свои чувства. Прежнее трепетное отношение к тому, кому помогала стать человеком, сменилось на прежнее, как в юности, обожание.
Она вновь отдалась во власть уже не только глаз, но и рук, тела. Всего того, что невольно ощущуала в себе в долгие дни поездки, не смея в том признаться. И вот теперь отбросила прочь свое, откровенно целомудренное до сей поры, поведение. Позволила действовать и самому Андрею, вышедшему из, охватившего его, сладострастного оцепенения лишь тогда, когда женщина шагнула навстречу.
Он и сам качнулся вперёд. Опустился на колени. Сначала робко коснулся грубыми мозолистыми от лопаты пальцами чудесного тела. Утонул лицом в мягких шелковистых завитках. Когда же поднял глаза, то уловил в ответном взоре то же самое чувство и более не медлил. Взмахнул как пушинку, впился губами, ненасытно втягивая в себя аромат кожи со сладким привкусом греха.
Татьяна не отпрянула. Да и не могла уже это сделать. Если вначале сама одобрительно подалась к его ладоням, будто ждала именно таких грубых ласк – с присутствием грубой физической силы, то оказавшись подчиненной им, просто воспринимала, как должное и неминуемое.
Пущин догадался обо всем, как следует вести себя с прекрасной, утончонной в манерах, женщиной, по душевному наитию. И только потом вдруг припомнился прошлый опыт. А когда с каждым новым мгновением в душе стали появляться другие желания, то уже окончательно перестал стесняться собственных поступков. Непрерывно покрывая лицо любимой поцелуями, всё крепче и крепче – в порыве страсти сжал грубыми ладонями беззащитные груди податливой во всём любовницы.
Снова припал к губам.
Этот поцелуй, терпко соеденивший возлюбленных, лишь, казалось, будет вечным, но своё взял опыт женщины, сумевшей обуздать неистовость простодушного избранника. Баронесса напряглась всем телом, изогнулась, с трудом, но освободилась от стальных, хотя и бережных объятий Андрея. А оказавшись на ногах, уверенно увлекла его за собой на мягкую полку, заранее, ещё до приглашения в купе Пущина, застеленную белоснежной постелью, где полное обладание женщиной нашло не менее приятное продолжение.
То по очереди лаская душистые груди Татьяны, то и переходя от них с поцелуями к её узкой талии, Андрей совсем уже не думал о прежних переживаниях. Словно забыл о том, что терзало его душу прежде, когда они только мчались ещё в неизвнестность в синем «Мерседесе» из бывшей Советской страны. Когда думал и расстраивался не по поводу дерзкого по замыслу и осуществлению побег оттуда, откуда ещё никто даже и не пробовал сбежать. Голова в ту пору была заполнена мыслями именно о Татьяне. Опасением вероятности снова и уже навсегда ее потерять. А еще, больше самой смерти опасался Экскаватор неминуемой погони. С совершенно реальной перспективой, состоящей из смирительной рубашки и «убойных доз» лекарственных препаратов, способных превратить человека в жалкое подобие киселя.
И все же, образ любимой женщины, заслонил собой все в душе Андрея еще с той поры, когда он только пришел в себя после пребывания в безвольной личности Экскаватора. И с того мгновения много раз возвращался к одной и той же горькой мысли, что за годы, прошедшие после их роковой разлуки, бывшая невеста прожила собственную жизнь. Как полагал Андрей – вышла и замуж! Хотя бы потому, что дочь бывшего районного вожака коммунистов с Алтая вдруг теперь обрела баронский титул.
И, самое главное, чего в такой ситуации опасался Пущин – показаться ей совсем не тем ладным парнем, каким был в молодости. Ведь, вне всяких сомнений, Татьяна не была монашкой, наверняка имела теперь самое изощрённое понятие о том, каким должен быть настоящий мужчина.
Терзала Экскаватора в больничном окружении последних недель до побега и жуткая ревность. Злость на самого себя, не сумевшего сохранить счастье. И только теперь эти мысли были окончательно забыты за ласками, превратившими это их долгожданное свидание в настоящий праздник высоких чувств и разбуженной плоти. Причём, счастью обладания прекрасной партнёршей не мешали ни звуки, доносившиеся до слуха Пущина из коридора, ни ощущение тронувшегося с перрона поезда.
Только всё имеющее начало подходит к своему завершению.
В двери настойчиво постучали. Затем громкий голос назойливого господина Мэзера напомнил увлёкшимся любовникам о том, что всем пора быть готовым к общению с проводником. И хотя бесцеремонный дипломат говорил как обычно, на своём ломаном русском языке, госпожа Клостер-Фейн ответила ему изнутри купе по-английски.
Правда, тут же переведя смысл сказанного для Андрея:
 – Действительно, пора собираться к ужину.
Она дурашливо провела пальцами с ярко-красным маникюром на длинных ногтях по его кортко стриженой голове:
 – Скоро вернёмся обратно в наш с тобой уютный «шалашик» и тогда уже никто не побеспокоит.
Следом, не дожидаясь ответной реакции со стороны любовника, она не применула вспомнить и первое их «взрослое» свидание.
 – Забыл, наверное, как первый раз было это у нас на озере! – то ли под влиянием нахлынувших чувств, а может для того, чтобы хоть на мгновение вернуть молодость, игриво напомнила Татьяна.
И прикусила язычек, когда с безмолвным раскаянием поняла, какую боль доставила этим бестактным вопросом самому Андрею. Не могла этого не понять по вздувшимся на его литых тяжёлых скулах желвакам. Не говоря уже о какой-то, чуть-ли не волчьей тоске, в этот миг появившейся в глазах Пущина. Словно спустившись с небес на грешную землю, он только теперь окончательно и бесповоротно понял истенную цену своих потерь. А вместе с этим, в полном объёме пришло к Андрею понятие того, чего был начисто лишен за долгие годы, проведенные в качестве безумца в психиатрической неволе.
И вот тут, чтобы не скомкать первое впечатление, произведенное с таким искусством, а заодно и загладить собственные, оказавшиеся по недомыслию обидные слова, баронесса нашла самое действенное средство к прощению её любимым. Последним удовольствием, которое она преподнесла, вновь очарованному неземной женской красотой, Андрею, стало медленное превращение, только было уже привычной, немного помятой, как то по бытовому обнажённой женщины из общей постели в прежнюю фею. А то и в еще более важную особу, какой ее пущин никогда не знал и уж тем более – не видел.
Татьяна стала, как личинка в прекрасную бабочку, превращаться на глазах Пущина в роковую светскую даму.
После уже виденного на ней Андреем белоснежного белья, так поразившего, совершенно ничего не только не помнившего из прошлого, но и тогда не знавшего о столь красивых вещах, мужчину, Татьяна устроила ему «контрастный душ». Теперь бывшая «невеста брачной ночи» оделась так, как и подобает замужней даме, знающей истинную цену и себе и внимания спутника.
И делала это наверняка. Прекрасно осознавая возможный результат и умело добиваясь своей цели. Она же заключалась в том, что Андрея должен был сразить новый облик. Где достойной оправой белоснежного жемчуга иела Татьяны стал – чёрный кружевной супермодный комплект эротического белья.
Эту обнову хозяйка вынула из своего, дорожного чемодана, сразу же, когда без особого труда освободилась из объятий спутника, чуть ли не задремавшего от нахлынувших мыслей о прошлом. И далее, разбудив его шурщанием первоклассного гипюра, позволила снова стать зителем. Тогда как сама исполнила роль одалиски.
Привстав на ципочки, потянувшись всем телом, она вдела стройные руки под бретельки бюстгальтера, накинула его на себя, расправила на груди, поместив белоснежную грудь в привычное облачение. Только на этот раз, так удивившая Андрея, застёжка лифчика располагалась позади. Потому красавице понадобилась помощь партнёра.
 – Милый, помоги! – донеслось до лежащего на полке Пущина.
Дважды просить его о таком одолжении не пришлось. Моментально откликнувшись, он, теперь уже вполне уверенно справился с выполнением её бесхитростной просьбы. Правда, при этом, с непривычки он несколько туже, чем следовало, заставив женщину слегка охнуть, натянул упругие края. Зато в одно касание застегнул крючки. Тем самым бесцеремонно обуздал эластичной корсетной тканью и без того высокую, а тут ещё и вздымающуюся при взволнованном дыхании, трепетную грудь баронессы.
Вот только плотным нейлоновым трусикам с красивой вышивкой золотом по чёрному фону, привычного соседства уже не понадобилось. Обошлась на этот раз аристократка без ажурного «в комплект» пояса с пажами, безо всякого сожаления отправленного обратно в чемодан. Так как прежние чулки, не очень ловко снятые с её ног неуклюжим Андреем, уже не годились никуда. В пылу очередной ласки они пошли безнадежными затяжками, пострадав от шершавых мозолистых рук «вечного землекопа».
На подбор замены в нужной цветовой гамме, не оставалось времени.
Потому Татьяна решила обойтись простыми бесхитростными колготками, оказавшимися поверх прочего среди её недавных покупок. С хрустом распечатав новенькую целлофановую упаковку, вынутую из своего, казалось бы, необъятного запаса, крайне привлекательных для мужского глаза, интимных женских «аксессуаров», она деловито присела на самый край скамьи-дивана.
И вот тут, будто что-то произошло в их общении, поскольку Пущин услышал совсем иное, чем ему бы хотелось:
 – Андрюша, я стесняюсь!
Затем Татьяна отчего-то попросила своего спутника, хотя бы на этот раз, отвернуться к стенке, но тот и не подумал выполнить распоряжение. Наоборот, потянулся к ней с новой волной зародившейся страсти, признаки которой нельзя было замаскировать, даже уставившись в стену купе. И Андрей поступил так, как велела душа.
Такое движение, прежпросто де не сводящего с неё жадного взгляда мужчины, заставило баронессу сменить кнут на пряник.
 – Неужели я так нравлюсь тебе, мой милый! – дурашливо прикрыла она ему глаза узкими ладошками. – Неужели готов сойти с ума от одного вида стесняющейся женщины?
Татьяна вдруг вспомнила и о том, что и тот не готов предстать перед прочими участниками их поездки в роскошном поезде.
 – Пора бы и тебе одеться, – с явным разочарованием услышал Пущин. – Наше время истекло.
То ли напоминание о недавнем недуге, то ли ощущение потребности в выполнении требований «наставницы» сыграли свою роль, но Андоей, как ему и было сказано, покорно отвернулся от источника наслаждения.
И эта женская предусмотрительность была довольно своевременной, учитывая, что на новые объятия у них уже не было времени. Следовало обоим одеваться и спешить на зов назойливого дипломата.
После шороха синтетики звучащего для него как набат, Пущин спустя несколько минут, потраченных им на собственное облачение, услышал долгожданное:
 – Вот я и готова!
Как оказалось, цена, заплаченная за новое зрелище, была не слишком большой. Так как взамен предстояло увидеть куда более увлекательный номер «с переодеванием». Ведь, как поразился Андрей, за эти несколько, пусть и томительных для него, мгновений Татьяна довольно сильно преобразилась в своём новом одеянии, хотя перемены последовали не до конца.
Бесконечно очарованный возлюбленной, Пущин увидел, что ей опять пригодился, очень даже непритязательный в дороге, но, явно, дорогой – фирменный джинсовый пиджачок на кнопках. Тот самый, под который днём надевала тонкую кофточку из серебристого люрекса, снова входившего в европейскую моду. Тогда как чёрные кожаные брючки представляли собой ещё лучший вариант нахождения в поезде.
В них модница легко и привычно нырнула, спрятав под тончайшим мягким хромом свои обворожительнве ножки, обтянутые, напоследок заманчиво блеснувшей при свете фонаря, тончайшей лайкрой. Да и сапожки снова показались баронессе предпочтительнее модельных туфелек, не очень-то приспособленных для грядущего испытания – предстоящей в ближайшее время хотьбы по вагонам – в ресторан и обратно.
Вот только свою серебристую кофточку, как и всё что было под ней, модница вдруг решила заменить. Теперь под простенькую джинсовку, не застёгивая ту на кнопки-пуговицы, баронесса пододела тонкий свитер из почти полупрозрачного трикотажа.
На взгляд Пущина, предельно откровенного.
Да и как было судить иначе мужчине, совсем обалдевшему от увиденного зрелища, скрытого за простотой общения, но по сути – изощрённого и затейливого стриптиза. В том числе – и с помощью верхней одежды, которая лишь еще больше подчёркивала несравненные формы исполнительницы.
 – Ну, как я тебе? – прервав процесс этого их чисто визуального общения, с улыбкой заметила Татьяна. – Не разонравилась?
Она уже успела не только подкрасить губы, но и нанесла несколько неуловимых штрихов косметической щёточкой на лицо, сумев устранить под невесомым слоем пудры тёмные круги под глазами, оставшиеся после только что совершённого неистовства.
 – Я тоже готов! – хрипло вымолвил Андрей и внезапно, с некоторым торможением поняв смысл сказанного, сам над собой искренне расхохотался. – Готов и в прямом, и в переносном смысле слова.
Проявленное так кстати увство юмора помогло разрядить обстановку. Татьяна звонко засмеялась, не опасаясь даже, что ее смех могли услыхать за стенкой пупе и тем более, в коридоре вагона, между тем, мчавшегося все дальше на Запад от промежуточной станции отправления.
Пущин, пока еще не в силах отойти и от прочувствованного ранее, и только что разыгранного перед ним нового зрелища, заставившего опять несказанно распалиться его мужскому естеству, начал остывать. Ведь, как говорится, любовь может быть любовью, а следовало им и откликнуться на требование сопровождающего присоединиться ко всем остальным участникам совместной поездки.
Правда, его утешала затаённая мысль о том, что совсем скоро они с Татьяной снова окажутся только вдвоём, без посторонних. И не просто в их вкупе международного вагона, равнодушно поглощавшего пространство и время, а в самом настоящем райском уголке, милее и краше которого не найти на всём белом свете! Ради которого следовало отдать всё что угодно, а не только утраченные иллюзии по поводу попранного иностранцами достоинства бывшего советского гражданина.
Таким образом Пущин уже всецело утратил прежний настрой остаться на Родине. Теперь он был так окончательно и бесповоротно покорён любимой женщиной, что и в малой мере не собирался противиться самым откровенным ее планам отъезда. Как теперь говорится – в Дальнее зарубежье.
Чего, собственно и добивался господин Мэзер…