Расстрел

                Дмитрий Санин

                РАССТРЕЛ

   Закончился учебный год. Я перешёл в третий класс. На дворе - лето 1935-го года. Прошёл тёплый дождь. С радостным ощущением свободы я выскакиваю на улицу с самодельным парусным корабликом и - вот уже бегу рядом с быстрым ручьём, по которому мчится моё отважное судно в далёкие неведомые края.

  Но вот кораблик налетает на камень и опрокидывается. Я пытаюсь поправить дело, но вижу мальчика, который внимательно наблюдает за мной. Он моего возраста, опрятно одет, в ботинках. Правда, в них хлюпает вода. А я, как всегда летом: босиком, в коротких штанах с огромными, полными разными нужными вещами от перочинного ножика до разноцветных стёклышек карманами.

- Ты кто?  спрашиваю я его.
- Витя Плотников. Живу в военкомате. Мой папа - новый, самый главный военный комиссар в Данкове. У него даже есть наган с патронами. А ты кто?
- Митька Санин.
- А твой отец кто?
- Отца у меня нет. Он умер, когда я был ещё маленький. Зато у меня есть старший брат Сергей. Он самый сильный из всех кузнецов. Он даже играет на басу.
- Во что играет?
- Эх ты, дурак! Не ВО что, а НА басу играет в духовом оркестре. Это самая большая и громкая медная дудка.

- А! -дошло до Витьки.
- Бэ!..- шутливо тяну я ему в тон, и мы оба хохочем.
- Давай мы с тобой будем дружить, а то я пока в Данкове никого не знаю, - предлагает мой новый знакомый. Я соглашаюсь. Витя показывает свой дом, окна которого выходят на улицу, прямо на ворота горсада. Дом, как и военкомат, - из красного кирпича, но одноэтажный. Тут снова хлынул дождь, и мы разбежались по домам.

  Вечером, с первыми звуками духового оркестра, я уже стоял у ворот горсада и думал, как бы мне прошмыгнуть туда без билета. Неожиданно я увидел возле витькиного дома его и высокого дядьку в командирской форме. "Наверное, это отец," - подумал я с завистью. Витя показал на меня пальцем. Отец что-то ему сказал, а сам вошёл во двор.

  Витька через дорогу направился ко мне. Меня насторожило выражение его лица. Он сказал:
- Мои папа и мама велели тебе придти к нам домой.
- Ну пошли, - сказал я , решив, что его родители хотят познакомиться с новым другом их сына.

  Мы вошли в калитку, подошли к двери их дома, у которой стоял отец Вити. Едва мы переступили порог, он вошёл вслед за нами и закрыл дверь на ключ. В комнате горела слабая электролампочка без абажура. Мебель отсутствовала, окна были без штор. Через них я хорошо видел ярко освещённые ворота Городского сада.

  Там уже вовсю играл оркестр, на аллеях было много гуляющей публики, а у входа продавали мороженое. Отец Вити, развернув меня спиной к окну, стал в шагах в пяти, в новых хромовых сапогах, и значительно произнёс:
- Вот теперь мы с тобой побеседуем.

  Ничего не подозревая, я приготовился отвечать на его вопросы. И они не замедлили прозвучать, чётко, строго, по-военному:
- Фамилия?
- Санин.
- Зовут?
- Митька.
- Кто отец?
- Отца нет.
- Где он?
- Умер.

- Ага, значит безотцовщина? - произнёс он , как оскорбление.
- Нет, у меня есть мама и старшие братья.
- Мне всё понятно, - резко проговорил он, подошёл ко мне вплотную и спросил:
- Куда ты дел деньги?
- Какие деньги?
- Куда ты дел 13 рублей, которые тебе дал мой сын? Вот этот! - он указал на трясущегося от страха Витьку.
- Никаких денег он мне не давал, я ничего не знаю!

- Ах, ты ничего не знаешь, ну так сейчас ты у меня заговоришь по-другому, негодяй!
Так ты вот ЕМУ отдал деньги? - спросил он сына.
- Ему, папочка, честное слово, ему! - взмолился Витька.
- Он врёт! - крикнул я. Отец открыл дверь, вытолкнул Витьку за порог и снова закрыл её на два оборота. Мы остались в комнате вдвоём. Судья и подсудимый. Палач и жертва.

- Сейчас я влеплю тебе в лоб, между глаз, пулю так, что мозги твои брызнут по стенкам этой комнаты, а глаза выскочат!
  С этими словами он медленно расстегнул кобуру, вытащил блеснувший в полумраке револьвер и направил его на меня. Сухо щёлкнул взведённый курок, и военный комиссар стал целиться мне прямо в голову.
- Спаси меня Боженька, - взмолился я. Потом, закрыв руками глаза, неожиданно для себя, диким голосом закричал:
- Дядя! Стреляй скорей, стреляй, а то я боюсь. Стреляй!!!

  Вдруг послышались громкие голоса, стук в окно и дверь. Мой палач быстро спрятал револьвер и повернул ключ. В комнату вбежали люди (это были музыканты из горсада). Комиссар в постыдной растерянности, обращаясь ко мне, забормотал:
- Мальчик, ну что ты плачешь, я ведь тебя только попугал. Я ведь его только попугал, - повторял он моим спасителям заискивающим, трусливым тоном.

  Хоть бы эту сволочь так пугали черти на том свете, если на этом он так безнаказанно мог издеваться над беззащитным мальчишкой.

  Дня через два я встретил Витьку, ударил по морде и сказал:
- Теперь я буду тебя бить при каждой нашей встрече.
  Несколько раз он попадался мне, я его бил, а он стоял, покорно опустив руки.

  К счастью, моя мама так и не узнала об этом ужасном случае.

  От обиды, я хотел перебить все окна у комиссара и в военкомате, но боялся, что посадят в ужасную Данковскую тюрьму. Я её всегда обходил стороной.

  В августе 1945 г. в Германии, в пересыльной тюрьме Франкфурта-на-Одере я встретил человека, который, узнав, что я из Данкова, сказал, что даже в немецких концлагерях не было такого произвола, как в Данковской тюрьме, в которой он успел побывать ещё до войны. Он проклинал эту тюрьму, а заодно и мой родной древний город Данков.