Мой первый рассказ, опирающийся на историю романа Дмитрия Глуховского "Метро 2033". Всего в рассказе четыре главы, пока написано три, последняя почти закончена.
Пролог.
- Мам, а куда мы едем? – снова спросил Паша, уткнувшись носом в оконное стекло автобуса. Мимо пролетали деревья, дома, птицы, машины, и ребёнок смотрел на них, открывая для себя новый мир, не ограниченный пределами дворика шестнадцатиэтажки, расположенной в спальном районе Подмосковья.
- Ты спрашиваешь это уже четвёртый раз за последние полчаса, - улыбнулась ему мама, - Мы едем в Москву покупать тебе форму на 1 сентября. Или ты забыл, что ты этой осенью идёшь в первый класс?
- Нет, не забыл, - вздохнул мальчик, - А мы купим ещё что-нибудь, кроме формы?
- Конечно, - подмигнула мама, - учебники, например.
- Ну-у-у, я так не играю, - надул губки Паша.
- А как ты играешь?
- Я играю, если ты мне купишь набор солдатиков, - пацан подскочил и уставился на мать, - а то Диме целых четыре гоночных машинки купили, и он теперь ими хвастается! А со мной вообще никто не разговаривает!..
- Хорошо, будут тебе солдатики, - сдалась мама, - Ой, мы уже приехали! Паш, давай ручку, и выходим из автобуса!
Они вышли и теперь направлялись к большому круглому одноэтажному зданию, до которого оставалось уже каких-то сто метров.
Внутри было очень душно: не меньше двух сотен людей стояло в пяти очередях за билетами в метро. Простояв десять минут и получив желанные листочки, мама с сыном прошли турникеты и оказались перед эскалатором, ведущим к станции «ВДНХ».
- Мам, я боюсь, - ребёнок смотрел на движущуюся лестницу, убегающую далеко вниз.
- Не бойся, сынок, - мама подняла Пашу над полом и поставила на ребристую ступеньку, - Это всего лишь эскалатор.
Зажмуривший глаза ребёнок прижался к матери и медленно приоткрыл один глаз.
…Передать ощущения, которые свалились на него в этот момент, невозможно. Это была смесь страха, любопытства и восторга. Для мальчика, который за всю жизнь не бывал выше седьмого этажа, высота пятидесяти метров казалась высотой птичьего полёта. Такая высота, да ещё и в замкнутом пространстве, была мало представляема им до сих пор. Паша уже широко открытыми глазами рассматривал всё это великолепие, но от переизбытка эмоций у ребёнка закружилась голова, и он облокотился на заляпанные поручни, мысленно считая яркие жёлтые светильники, стоящие на тонких продолговатых ножках, и медленно плывущие над головой разноцветные рекламные щиты на покрытых серой краской сводах уходящего вниз тоннеля…
Через несколько минут сзади начался шум, мимо вниз по ступеням сбежали около десятка человек. Стоящие вокруг люди начали перешёптываться: все понимали, что что-то не так, но боялись предположить, что именно. Мимо пробежали двое полицейских, за ними, матерясь в рацию, последовал мужчина в камуфляже, и мама, подавляя сопротивление Паши, закрыла мальчугану уши.
В конце эскалатора стояли несколько людей в военной форме и с автоматами. Маму и сына бесцеремонно протолкнули вперёд, к началу платформы. Оправившись от такого обращения, они увидели, что проход наверх, в город, закрывается с треском отлепившимся от стены массивным затвором, пропуская особо ловких сбоку и оставляя всех лишённых возможности проскользнуть позади. Огромная стена, встав в пазы, с лязгом остановилась, а с той стороны со всей силы стучали по ребристой поверхности, что-то крича, бедные, просто не успевшие люди...
Но скоро крики из-за ворот утихли, и несмотря на то, что станция битком была забита людьми, было очень тихо. Люди, кажется, даже дышать старались беззвучно, и лишь хранители правопорядка позволяли себе время от времени негромко перешёптываться. Гробовую тишину лишь ненадолго нарушил пролетевший мимо платформы без остановки длинный гудящий поезд.
Поезд уже ушёл, но гул почему-то продолжался.
Вдруг послышался приглушённый взрыв, и станцию тряхнуло.
Глава 1. Метро.
Раздался далёкий взрыв. Станцию тряхнуло. Стоя на самом краю платформы, я чуть не упал прямо на пути. Удержав равновесие, я аккуратно спустился на рельсы и побежал на четыреста пятидесятый метр северного блокпоста, на котором должен был сегодня дежурить.
- Что это было? – спросил я у своего сменщика Володи, переводя дыхание после минутной пробежки и сплёвывая слюну в сторону от костра.
- Да хрен его знает, - он почесал затылок левой рукой, правая же твёрдо держала массивный автомат, - Звук точно был со стороны Ботанического, но что там может взорваться?
- Без понятия, - коротко сказал я, пожав плечами, и присел на разогретый мешок с песком – Ну, до завтра!
- Ага, бывай, - кивнул Вова и добавил, - И заходи завтра к нам – Оля грибной пирог испекла, на Ванькин день рождения, чтоб не на Проспекте, а на родной станции отметить…
- Внимание! – говорившего нагло перебила хрипящая на красивом, хоть и потёртом офицерском поясе рация, - Всем дежурным срочно оставить блокпосты и подходить к гермоворотам! Повторяю...
Владимир вырубил приёмник и удивлённо посмотрел на меня.
- Ты тоже это слышал, Павло? – спросил он, - Оставить блокпост? А если...
- Пошли, - я тронул его за руку, - Приказ есть приказ.
Через минуту мы и ещё полстанции уже стояли напротив открывающегося затвора. Ворота, судорожно кряхтя режущим уши металлическим скрежетом, начали отодвигаться к ощерившейся клыками сколотых плиток стене. В щель дыхнул зябкий осенний ветер. На фоне тусклого света восходящего солнца, лившегося по дырявым ступеням эскалатора, стояли три тёмные фигуры. Прищурившись, я разглядел, что это были Ульман - помощник Мельника, члена Совета Метро, собиравшегося в Полисе, - Павел - мой тёзка и приспешник Ульмана, - и… Артём!
Я не мог поверить своим глазам. Две недели назад, после встречи с Хантером, другом Сухого - начальника станции и отчима парня, - Артём исчез со станции. В короткой записке, написанной в спешке корявым почерком, он написал, что идёт к цели, которую ему задал Хантер, и достигнет её любой ценой. Цель была сформулирована в двух словах – «уничтожить чёрных». Этим словосочетанием и заканчивалось письмо. Но раз Артём вернулся к нам, своим, на ВДНХ, значит, его миссия выполнена!.. Чёрных больше нет!..
Эта мысль пронеслась в моей голове как ураган – быстро, заполонив собой всё и уничтожив всё остальное. Я понимал: теперь я мог осуществить мечту всей моей жизни.
Возможно, эта мечта покажется читателю невероятной, но, собрав достаточно информации о метро и о поверхности, я знал, что она вполне выполнима. Итак, моей мечтой было попасть к себе домой, в подмосковный Королёв.
Мой план был, как говорится, «одновременно прост и гениален»: по северному тоннелю дойти до конечной станции Калужско-Рижской оранжевой ветки, имеющей скромное название «Мытищи», там выйти на поверхность и, залив в бензобак подготовленного, проверенного и, что самое главное, рабочего автомобиля пятнадцать литров солярки, отправиться по мытищинским улицам до моего родного города, подъехать к моему родному дому, а дальше, уже по возможности (кто знает, что там творится), зайти в мою родную квартиру. Затем буду действовать по обстоятельствам.
На разработку и подготовку этого плана у меня ушло одиннадцать лет, однако я так и не смог учесть все нюансы. Во-первых, я никогда раньше не поднимался на поверхность, что уже само по себе усложняло задачу, так как этот выход мог стать не только первым, но и последним в моей жизни. Во-вторых, я не учёл множество мелких особенностей, которые, как паззлы, составляли всю картинку моего идеального путешествия. Этими паззлами были погода, качество дорог, исправность автомобиля, количество мутантов, и т.д., и т.п.
Однако прежде чем начать рассказ надо, наверное, рассказать немного о себе. Меня зовут Павел, мне двадцать шесть лет, и на ВДНХ живу с самого «часа X». Рост под метр девяносто, телосложение не то чтобы атлетическое, но чтобы на кикимору с ножом пойти хватает. И я не приукрашиваю: во время одного из пеших походов на Проспект Мира в перегон Алексеевская – Рижская, считающийся одним из самых безопасных во всём метро (хотя тоннели Кольца я вообще в расчёт по безопасности не беру), каким-то образом попал средних размеров носач, а у меня почему-то оказался не заряжен револьвер. Правда, мутант был добит выстрелом из Володиного АПС, но товарищ сказал, что пулей он просто скинул тушу с меня. Тут уж сами решайте…
Волосы у меня короткие (как и у всех мужчин на станции), русые, глаза, если можно так сказать, разноцветные – оба карие, но один тёмный, почти чёрный, а другой посветлее, с чётко просматривающимся зрачком. Из-за этого среди стариков-дежурных за мной закрепилось непонятное смешное прозвище Гетерохром.
- Здорово, тёзка! – мои размышления прервало крепкое рукопожатие Павла. Он жал двумя руками и как-то нервно, так что мне стало немного не по себе. Прислушиваясь к ощущениям, я только успел выйти из тумана своих мыслей, как он уже здоровался с другим человеком в нескольких метрах от меня.
Я огляделся. Ульман положил руку на плечи Артёма и вёл его в сторону лазарета.
- Привет, Ульман, - я пожал сталкеру свободную руку, - Что с ним?
- Боюсь, что у него крыша поехала, - стреляя глазами и хрипя проговорил Ульман, - всё время повторяет только три слова, типа «они хотели мира» или что-то в этом роде…
- А кто «они»-то?
- Без понятия… Это сейчас не так важно. Важно, чтобы Артёмка жив остался и желательно в здравом уме. Иначе это будет слишком высокая плата за уничтожение чёрных…
Это путешествие Артёма точно не было обычным. После этого рейда все изменились: весельчак Ульман опустил глаза к мраморному полу станции и погрузился в себя, всегда сдержанный Павел нервно улыбался и часто дышал, а про Артёма вообще не говорю… Что-то там было не так… Но у меня не было времени на раздумья: сейчас нужно было собрать рюкзак и, воспользовавшись замешательством, уйти к Ботаническому Саду.
Пробираясь сквозь толпу людей, я наконец вышел к перрону. Дежурные привыкли исполнять приказы: на блокпостах не было ни души – только распуганные начавшейся толкотнёй крысы бегали вдоль металлических тюбингов тоннеля.
Я понимал, что из-за своего любопытства просто теряю время. Осталось совсем немного времени, пока всё успокоится и вернётся к обычному, хоть и в последнее время экстренному расписанию.
Быстрым шагом я пересёк перрон и направился в жилой отсек. Моя комната под номером «26» была первой во втором коридоре блока. Нам вообще повезло, что нам дали не палатку, а отдельную комнату в ответвлениях служебных помещений – у мамы были какие-то проблемы со спиной, и станционный врач рекомендовал спать как можно выше от земли, хотя как это возможно под землёй, я так и не понял.
Открыв раздвижные дверцы, я увидел уже привычную много лет картину: обшарпанную деревянную тумбочку с тремя выдвижными ящичками, стоящую на ней настольную лампу с тканным клетчатым абажуром, висящую на находящейся напротив двери стенке карту метро с понятными одному лишь мне пометками, скучившимися в северной части оранжевой ветки, и двухъярусную кровать, занимающую треть комнаты вдоль правой от двери стенки. На верхнем её этаже сейчас тихо сопела мама - отсыпается перед эвакуационным походом к Проспекту Мира, чтобы там, показав паспорт и расписавшись где надо, снова завалиться спать в гостевую палатку… Подводит её здоровье в последнее время. Мне надо бы уйти раньше, чем она проснётся…
Аккуратно, почти без треска и повреждений самой карты отклеив плакат от стены, я положил его в небольшой, но вместительный походный рюкзак. Туда же отправились несколько рожков к АКС74У, патроны к револьверу Magnum, пользующемуся последнее время большой популярностью в метро (видимо, из-за простоты изготовления и мощной убойной силы), складной армейский ножик, походные спички, потёртый чёрный маркер для пометок на карте, фонарь, пять саморазогревающихся банок свиной тушёнки, очищенная вода, новенький армейский противогаз, купленный на базаре Проспекта Мира, с десяток фильтров к нему и полная пятнадцатилитровая канистра дизеля (всё это добро, включая рюкзак, хранились до того под матрасом нижнего яруса, пол которого я не без труда отпилил ). В общем, рюкзак весил килограмм двадцать пять, но к этому я подготовился, таская ящики «чайных» грибов с нашей станционной фермы в столовую. Взвалив на плечи потолстевшую сумку и оставив на тумбочке объяснительную записку маме и начальству, я положил револьвер в кобуру, спрятал укороченный «калаш» под полу плаща и двинулся к северному перегону.
Остановившись посередине перрона, я невольно огляделся. И всё-таки ВДНХ была очень красива; как она выглядела до Войны, я даже не мог себе представить. Массивные, но не громоздкие, а изящные пилоны, занятые, кроме двух крайних с каждой стороны, торговыми и жилыми палатками, ныне растасканные по брезентовым домам аккуратные скамеечки, украшенные литыми цветами большие люстры (хоть сейчас и не работающие, но выглядящие ещё более маняще в тусклом свете станционных ламп), декоративные вентиляционные решётки – я понимал, что буду скучать по всему этому, по месту, куда я попал совсем ещё ребёнком и которое должно было стать моим последним пристанищем. Но упрямое чувство, название которому я не мог придумать и которое я про себя окрестил «хочется домой», не покидало мою душу. Если бы я был помладше, как Артём, то, наверное, считал метро своим единственным домом, но я ещё помнил, как всё было до: зелёные деревья, толпы народа, рычащие машины, высокие дома… Правильно говориться в пословице - «чем выше поднимешься, тем больнее падать». На деле же человек упал чуть ли не с Олимпа и практически в Ад, и это падение разбило на мелкие осколки гордое слово «цивилизация», которое теперь уже не восстановить никаким супер-клеем… Эти размышления напомнили мне картинку из тонкой книжки, посвящённой отрывку из книги с явно не русским названием «Библия»: древние люди строят башню до небес, чтобы подобраться к Всевышнему, но Он разбивает её, показывая, что люди ещё не доросли до того, чтобы напрямую увидеть Его. Уж не о современных ли небоскрёбах писал древний автор? Однако теперь Бог наказал человечество пуще прежнего, не просто прервав постройку, а загнав людишек туда, откуда они уже никогда не выберутся на непригодную к жизни поверхность, - в метро.
За мыслями я не заметил, что достаточно яркая освещённость станции уже давно сменилась густыми сумерками тоннеля: только через каждые восемь метров висели тусклые тоннельные лампы. Ноги ритмично отсчитывали кривые шпалы. Я включил налобный фонарик.
Через 100 метров за плавным поворотом я увидел свет догорающего костра. За укреплениями в виде мешков с песком никого не было. Над пламенем на подставке висел шампур с кусочками недоеденного свиного шашлыка. Отправив пару кусков в рот, я услышал за спиной голоса: судя по всему, был отдан приказ о возращении на посты, и бойцы неохотно двигались к месту дежурства, болтая о возвращении «блудного сына» Артёма на родную станцию. Оглянувшись и увидев белый, помигивающий круг света, исходивший от налобного фонаря и бегающий по бетонным тюбингам туннеля, я быстро проглотил мясо и побежал дальше.
Трёхсотый метр, как четырёхсотый и четыреста пятидесятый, в точности был похож на первый, ближайший к станции. И лишь последний, пятисотый, отличался от них наличием огнемёта. Такой себе могли позволить далеко не все станции, но ВДНХ была достаточно богатой за счёт экспорта грибов и свинины в большое метро; кроме того, сама Ганза поставляла нам боеприпасы ( в том числе и баллоны к огнемёту), чтобы нашими руками защитить свою задницу от новой неизведанной напасти под названием «Чёрные». Оставив за спиной и этот блокпост, я окунулся в полный мрак, так как дальше по тоннелю не было абсолютно никакого освещения.
Этот туннель был совсем не похож на часто используемые перегоны между ВДНХ и Проспектом Мира. Он был усеян почти разложившимся обгоревшим мясом, скорее всего, тех самых ужасных чёрных, которых я, слава Богу, вживую не видел, но был наслышан от выживших после их нападения. По словам спасшихся, чёрные были полной противоположностью человека – страшные, неимоверно злобные создания с лоснящейся чёрной кожей и чёрными глазами без белков. Однако, отпихивая ногами трупы и закрывая нос от ужасного смрада, я не увидел ни одной крысы, которые были бы не прочь полакомиться мясными развалами. Что-то меня это настораживает…
Вскоре я начал ощущать себя как-то неприятно, хотя видимых изменений в тоннеле не произошло, разве что мертвечины стало меньше, и она уже принимала вид некогда живого существа, а не бесформенной, подпалённой и разрезанной пулями биомассы. И правда, выглядели чёрные (если это были они) отвратительно – короткая, словно вросшая в плечи шея, длинные руки, ободранные в кровь ступни… В то, что это при жизни обладало зачатками интеллекта, мой мозг отказывался верить.
А душе потихоньку становилось всё тоскливее и тоскливее. Мне вдруг почему-то стало жалко этих непохожих на хомо сапиенсов созданий, отчаянно пытающихся прорваться через огонь и пули к братьям своим старшим… Заколотило в правом виске, немного свело бедро левой ноги. Вколов в предплечье шприц с «успокоительным» (в метро его так называли условно, благодаря тому, что избавляло оно практически от всех мелких сбоев в организме), я заметил, что в глазах начинает светлеть, причём противным, мутно-жёлтым, цвета нездоровой мочи светом, и чуть не перепугался, пока не понял, что уже подхожу к Ботаническому Саду.
Эта станция встретила меня высеченными в камне точёными формами. Прямоугольные параллелепипеды-колонны, составленные из пяти гранитных кубов каждая, поддерживали потолок интересной формы: в обычном, плоском потолке метростроевцы выдолбили отливающие грязным золотом алюминиевые выемки призменной формы. Хотя некоторые из них уже давно трещали по швам, станция была одновременно красива и строга. И всё же почему сюда не лезут обычные мутанты?..
Оторвав взгляд от убранства станции, я взглянул на содержимое перрона. Оно повторяло подходы к станции: чёрные смердящие тела, лежащие в лужицах тёмной красной крови, давали понять, что станция всё же была населена, но отнюдь не людьми.
Почувствовав во рту кисловатый, металлический привкус, я понял, что слишком отвлёкся от дела: Сад – станция мелкого залегания, всего 7 метров (на поверхность со станции вёл даже не эскалатор, а ныне окроплённая свежей, тёмно-алой кровью лабрадоритная лестница), и оставаться тут долго без респиратора не рекомендуется. Приложив противогаз ко рту, я пробежал мимо блестящей в тусклом свете едва пробивающегося сюда утреннего солнца надписи «БОТАНИЧЕСКИЙ САД» и, бросив короткий взгляд за спину, вновь погрузился в темноту тоннеля.
Сквозняк дул мне в спину, принося с собой в носовую полость неприятный запах гари. «Это, скорее всего, от недавнего взрыва, - думал я, - Но на станции разрушений нет. Значит, взрыв всё-таки был на поверхности… - и тут меня осенило, - А, так это же Артём «муравейник» сжёг!»
Я так зациклился на своём путешествии, что раньше не додумался сопоставить эти два происшествия. Ракеты (а я был уверен, что Ульман с компанией напали на чёрных именно ракетами) могли быть запущены только из Подмосковья, и, как вариант, из моего города, в котором главным градообразующим предприятием была ракетно-космическая корпорация. Вот так совпадение!..
Вдруг что-то яркое, похожее на обжигающий глаза свет неоновых ламп на кольцевом Проспекте Мира, с неимоверной силой толкнуло меня назад, и я рухнул на пути. Перед глазами поплыли разноцветные круги, медленно сливающиеся в мутную картинку: туннель заканчивается, я выхожу из него, но тут меня уже ждёт он – чёрный, и я отчётливо понимаю, что это – враг, которого надо уничтожить, пока он не стёр с лица Земли меня и тех, кто мне дорог. Я достаю Magnum, прицеливаюсь. Палец дрожит на курке, но его всё-таки надо опустить. И я делаю выстрел.
Резко стало очень больно в груди, будто я выстрелил сам в себя, начал напоминать о себе рвотный рефлекс. Я уже захотел умереть, только бы не чувствовать этой нестерпимой боли, теперь поражающей всё тело, вплоть до самого маленького нейрона и сосудика, как всё так же внезапно прекратилось. Конечности продолжали неприятно гудеть, словно после долгой тренировки, но, приложив немалое усилие, я смог встать на ноги. Вокруг расстилалась труба того же самого перегона, в меру тёмного и холодного, к каким привыкли жители метро.
«Что же это такое происходит?... – недоумевал я про себя, - И на мозг всё время что-то давит… А вдруг чёрные ещё не до конца погибли? Да ведь я в самом их логове!!!»
Но тут разум начал потихоньку проясняться, возвращая логику в импульсы клеток мозга. Если бы чёрные ещё остались в живых, то я бы уже давно лежал посреди тоннеля без каких-либо признаков умственной деятельности. Но что это тогда было? Побочный эффект от «успокоительного»? Или последствия волнения?
Отогнав навязчивые вопросы, я огляделся. Этот туннель не вызывал у меня такого гнетущего чувства, как при подходе к Ботаническому. Хотя здесь и не было туннельных крыс, бессменных спутников и нахлебников человека, мне в голову почему-то втемяшилась мысль, что тут не будет ничего страшного. То ли моё подсознание было однозначно уверено, что чёрные при жизни не потерпели бы таких соседей, то ли это был уже знакомый по предыдущему перегону морок, но я точно знал, что тратить стимулятор тут будет бессмысленно. Перебивая желание принять антибиотик, я начал думать о том, что было бы, если бы не было никакой войны.
Я прикрыл глаза. Спустя секунду передо мной уже возник прекрасный пейзаж двадцатилетней давности: улыбающаяся мама толкает лёгкие алюминиевые качели, и я возношусь к небесам. Но полёт непродолжителен: уже через мгновение кучерявые, немного сероватые после дождя летние облачка сменяются зелёными-презелёными деревьями, на ветке одного из которых уютно разлеглась красавица-кошка. Не в силах препятствовать животному магнетизму охотницы за мышами, я спрыгиваю с нагретых досок и, обмачивая маленькие кроссовки в мутных лужах, устремляюсь к усатому млекопитающему. Но кошка, заметив интерес к её персоне, тотчас спрыгивает на глянцевисто-синий капот иномарки и, делая грациозный прыжок, скрывается за подпёртой кирпичом дверью подъезда соседней трёхэтажки. Сломя голову я несусь за ночной хищницей, сзади что-то кричит мама, и вдруг ни с того ни с сего прикладываюсь щекой к…рельсе?..
За этими мыслями я не заметил, как споткнулся о шпалу и теперь лежал, чуть ли не облизывая ржавую конструкцию рельсы. Оглядевшись, я понял, что уже почти вышел к перрону Свиблово, и, стряхнув с комбинезона пыль, двинулся к станции.
Серая, невзрачная, она была украшена лишь двумя висящими под рифлёным потолком, когда-то красочными, сейчас же потускневшими панно с изображением зверей, птиц и цветов да разноцветными гербами российских городов, крепящимися к путевым стенам «станции-мышки». Сквозь стёкла противогаза, надетого ещё в туннеле для освобождения рук (Свиблово углубилась в землю на 8 метров), я глядел на названия увековеченных поселений: Ярославль, Борок, Муром, потерявшее первые несколько букв Ыково, Данилов, Палех… Дальше я уже не читал всё, что встречалось на пути, а искал глазами название города своего дальнейшего пребывания, Мытищи, надеясь, что оно тут есть, и, наконец, нашёл – третья с конца, надпись предваряла мытищинскую зарисовку, мозаичные молоток, разводной ключ и пинцет на фоне не менее мозаичных колеса и лавровой ветви.
Немного полюбовавшись, взобрался на платформу. Здесь было относительно чисто, если не считать остовов походных палаток и чёрных кругов на гранитном полу, оставленных неаккуратными хозяевами, разводившими костёр прямо в центре перрона. Панно же располагались над выходами в мёртвую столицу. Первое, над северным выходом, изображало бородатого мужчину, положившего руки на подобие гитары, лишённой грифа и головы. Рядом лежала собака с человеческим лицом и проросшим цветами хвостом, ревниво глядящая на яркий круг глазастого солнца, четверых людей на длинноногих лошадях (которых я, читая древние книжки по биологии, представлял совершенно не так) и странную рыбу с веерообразным радужным хвостом. Второе панно, с менее абстрактным сюжетом являло свету красивых румяных девушек в просторных белых одеждах с ветвистой субстанцией в руках, очень похожей на хвост неведомой рыбки. Спрыгнув на рельсы и подняв облачко пыли, я оглядел оба выхода на поверхность, так же не имеющих эскалатора, и вновь нырнул во тьму перегона.
Здесь я начал прислушиваться к метро – за Свиблово заканчивалась относительно безопасная до появления чёрных зона и начинались владения мутировавших монстров. Где-то на десять часов капала вода, справа внизу шебуршились крысы. Слава Богу, хоть они тут есть…
Вдруг в какой-то момент настала полная тишина – мёртвая, как будто кто-то свыше выключил звук этого мира. Я не слышал даже своих шагов и дыхания сквозь фильтр респираторной защиты. Фонарь начал нервно мигать. Послышался треск, и к кладбищенской тишине добавилась непроглядная тьма.
Вот тут мне стало реально страшно. До сих пор в жизни я не видел никого страшнее носача или кикиморы, как их называли в Большом Метро, - обычной туннельной нечисти, которая никогда не нападает на отряды и спешит спрятаться при первом же звуке выстрела. Однако один человек против, скажем, трёх кикимор уже не жилец. У него просто не хватит реакции, чтобы следить сразу за тремя быстрыми изворотливыми хищными тварями. К тому же они достаточно живучи – даже в голову на них нужно истратить два «золотых» патрона 5.45 ещё довоенного производства. Таких «пулек» у меня было всего тридцать штук, и я собирался их потратить на летающих тварей, по-нашему «демонов», встреча с которыми для неподготовленного человека означает скорую гибель.
Размышляя, я вдруг почувствовал, что мой АКС-74У уже в руках, а сам я бегу что есть мочи, бегу, бегу, бегу… От кого? Не важно!.. Лишь бы они меня не достали! О, нет! Вот он, один из них! Нет, это… Это… Это же чёрный!!!
* * *
- Мам, ну я же не хотел, чтобы всё так вышло, - пробурчал я, опустив глаза к гранитным плитам, из которых был выложен пол перрона ВДНХ, и ловя барабанными перепонками чуть слышный людской гомон.
- Ещё бы хотел! - выкрикнул Матвей Семёнович, мой непосредственный боевой начальник. Когда он говорил, все прочие солдаты обычно замолкали, - Нет, ну надо же додуматься – оставить товарищей в таком положении, когда у нас каждый боец на вес тысяч «золотых» патронов! Ты понимаешь, тысяч! Домой ему, видите ли, захотелось! Дезертир, блин, несчастный! – мужчина смачно харкнул под ноги.
- Ну зачем же вы так? – снова встряла мама, - Теперь уж ничего не изменишь… - и провела мне по щеке шершавой морщинистой рукой, отчего мне передалось отчаяние и душевная боль женщины. Закололо в уголках глаз, и, казалось, вот-вот покатится рывками, как несмазанная дрезина по ржавым рельсам, слеза по грязному лицу.
Картинка потемнела. Я очнулся о того, что кто-то старательно щекотал мне лицо. Я двинул скулами. Послышался писк, что-то больно поцарапало мои губы, укусило за нос и, спрыгнув на рельсы, скрылось в ближайшей щёлочке. Ах, как же болит голова… Точно помню, что-то снилось, а что – убей, не помню! Я отплевался и встал. Словно отвечая на мой немой вопрос, где я нахожусь, уже опирающаяся на стену рука нащупала выпуклую букву «В». Достав из рюкзака и включив запасной фонарик, я отошёл на два метра назад и осветил всю надпись. Она гласила: «МЕДВЕДКОВО».
«Значит, я пробежал Бабушкинскую и перегон до Медведково? Без сознания? Бл…, ничего не помню…» – думал я, доставая карту, и, увидев пометки, воскликнул уже вслух:
- Ни х… себе! Да я ещё и Медведковский метромост пересёк! У него, насколько я помню, крыша давным-давно обвалилась, там же не пути, а бетонные буераки! Как же это я умудрился в Яузу не упасть и кому-нибудь на ужин не попасть?! Уже стихами разговариваю, бл…!
Станция ответила жутким эхом, несколько раз повторившем, словно в укор за сквернословие, последнее «эмоционально-окрашенное» слово. Спросонья я испугался и повернул фонарь на перрон. Пусто. Направив луч света в сторону северного выхода в город, я увидел, что эскалаторы закрыты лёгким гермозатвором, а перед дверью, открывающей проход на поверхность и выглядящей даже более массивно, чем «герма», как её называют в народе, стоят пластмассовые ограждения. Когда я развернулся на 180 градусов, то заметил, что до южного выхода светлый круг фонаря не достаёт.
«Ну и хрен с ним. Сберегу лучше лампочку.»
Выплескавши свои эмоции в более цензурной форме, я сделал пометку на карте «Опасный тоннель», убрал карту с маркером в рюкзак и, подумав, что бы ещё сделать, заменил лампочку налобного фонаря, выкрутив её из обычного.
Рассекая вновь засветившимся прибором густой (странно, утро же вроде) мрак станции, я выхватывал установленные на рифлёных стенах абстрактные изображения леса, гор, снежных степей и прочих северных пейзажей. Наконец, последнее из них сменилось более привычными тюбингами туннеля, и я вновь зашагал с осторожностью.
Этот перегон был пуст, но не так, как предыдущие, а как-то холодно, промозгло что ли. Первые десять минут меня не покидало ощущение, что выйдя с «северной» станции и преодолев тоннель, я окажусь в какой-нибудь далёкой снежной пустыне. Но нет – следующие десять минут я опять вспоминал картины детства, на этот раз не забывая смотреть под ноги и по сторонам.
Минут через двадцать хождения по рельсам за моей спиной началось какое-то шебуршение. Сначала я не обращал на него внимания, но когда от меня до источника звука оставалось уже метра два, я не выдержал и оглянулся.
Вырвавшийся из моего налобного фонаря круг света, по-видимому, испугал преследователя, и он, что-то недовольно пробурчав, прыгнул в сторону. Луч, стремясь за ним, спрыгнул с закруглённой стены перегона в непроглядную темноту уходящего вдаль тоннеля и резко возник уже на другой стенке. Никого не было.
Судя по всему, монстр был один. Я сделал «предупредительный» выстрел вперёд. Справа раздалось ворчание, медленно перемещающееся на потолок. Я не глядя выстрелил вверх и уже готов был увернуться от рикошета, как над головой послышался пронзительный визг, и что-то весом с упитанную свинью свалилось прямо на меня.
- О-о-ох-х-х…
Это было больно. Я отчётливо чувствовал, как что-то лопнуло в левом боку.
- Ай! Да ты ещё жив, уродец!
Неизвестное животное лягнуло меня в спину. Я ответил тем же, и это дало результаты: монстр свалился с меня и начал карабкаться вперёд (или назад?) по туннелю. Ему мешала простреленная задняя левая лапа.
Почувствовав облегчение, я резко встал на ноги, но (совсем забыл про рюкзак!) тут же пошатнулся. Не глядя я нащупал кобуру, выхватил револьвер и прицельно всадил в отступающую тварь весь барабан. Больше она не двигалась.
Я оглядел висящий на груди «калаш». Стальной корпус потрескался… Конечно, не каждое оружие выдержит на себе два центнера живого веса!
Зарядив Magnum, я убрал его на место и решил осмотреть мутанта. Подойдя поближе я ужаснулся: у него не было головы! На том месте, где «по идее» должна быть шея, торчал невысокий бугорок, в центре которого сочилась чем-то зеленоватым гнойная дырочка.
«Фу, мерзость!»
Я, конечно, слышал о безголовых мутантах с голубой Филёвской ветки, но что они обитают всего в пяти перегонах от ВДНХ... Пихнув ногой остывающее тело непонятного монстра в сторону, поспешил дальше по тоннелю: вдруг его дружки решат сюда наведаться!
Следующие полчаса прошли более-менее спокойно, лишь пару раз пробегали мимо трусливые кикиморы-одиночки. Но вот темнота сменилась сумерками, и я понял, что уже на Челобитьево.
Эта станция была точной копией Рижской, с которой мы совсем недавно заключили пакт объединения: та же керамическая, яично-жёлтая плитка-облицовка путевых стен, те же громоздкие, толстые и низкие пилоны, тот же серый гранитный пол… «Портили» картину только низкий потолок, глубина залегания менее трёх метров и барельефные колхозники-крестьяне, занимающие место латышского орнамента над покосившимися скамеечками: вот сидит возле коровы доярка, вот потеет над нелёгким трудом пахарь… Чтобы поближе разглядеть оформление станции, я забрался на перрон. Луч фонаря упёрся в глухой торец зала. И тут я увидел её.
Маленькая девочка в лёгком ситцевом платьице, сандалиях и с бантом в косичке, прислонившись спиной к служебной двери, сидела на холодном полу и, уткнув голову в коленки, плакала, так тоненько, что можно было принять это за обычное капание воды из щёлки с бетонного потолка станции. Кожа у неё была здорового розового цвета, не серая и сухая, как у обычных детей, родившихся в метро без солнца. Света фонаря она не замечала, и, чуть приглушив его мощность, я начал медленно двигаться к ребёнку. Сзади послышался рык. Я оглянулся: необычно крупная (метра три ростом) кикимора, пригнувшись, чтобы не задеть массивной головой треснутый потолок станции, быстро приближалась ко мне на двух лапах. Таких я не видел никогда. Забыв про девочку, я взял в руки АКС74У и выпустил очередь в пол-обоймы. Это в миг остудило гнев зверя, и носач-гигант, вставши на четвереньки, скрылся в ближайшей арке. Вскоре шаги утихли в южном тоннеле.
Я повернулся – девочки не было, прислушался – ни звука. Я поморгал, протёр глаза, похлопал себя по щекам. В зале никого не было. Пересчитав патроны в рожке, я с трясущимися коленками побежал в правый северный перегон, к станции «Мытищи».
Двигаясь по рельсам быстрым шагом, я думал о девочке:
«Нет, это глюки. Никаким образом девочка не могла оказаться так далеко от центра. Да и во что она была одета? В какое-то тканевое платье?! В босоножки?! Да ещё и выглядела слишком…здорово, свежо для метро. Да на этом Челобитьево холодрыга жуткая, и ещё монстр живёт, от одного вида которого я чуть в штаны не наделал! Нет, это не могла быть настоящая девочка. Ну никак. Вообще…»
- Дядя, - сзади послышался тоненький голосок, и я обернулся, - Как доехать до станции «Батаничиский Сад»? Мы с мамой хотели на цветочки посмотлеть, а я потелялась…
В трёх метрах от меня в тени стояла та самая девочка. Я увеличил яркость фонаря и закричал.
У ребёнка не было кожи. Гнилое мясо кусками свешивалось с пожелтевших костей. Немного кожи оставалось на лице, вокруг глазниц, одна из которых пустовала. Там копошились белые трупные червячки. Уцелевший глаз, с жёлтым белком и бледно-красными прожилками, смотрел мне прямо в переносицу.
«Калаш» будто сам прыгнул в руки и плюнул веером пуль по девочке… Точнее, по тому, что от неё осталось. Ребёнок-зомби упал. У него отвалилась левая рука.
- А-а-агр-р-р-р!!! – девочка издала животный рык и, взяв оторванную автоматной очередью конечность, кинула её мне в грудь. Я увернулся, но кость больно ударила по голени.
- Би-и-и-и-и-и-и-и-ип!
Впереди раздался громкий гудок и стук колёс. Из-за поворота меня ослепил яркий луч фар. Прямо на меня ехал метро-поезд.
Забыв про монстра, я побежал вперёд что есть сил. Моя тень бежала впереди меня и словно подсказывала «Делай как я! Ложись на шпалы!» Выбора у меня не было.
Упав на живот между рельс и вытянув руки вдоль тела, я зажмурил глаза. Надо мной проезжал самый настоящий поезд.
И вдруг шум прекратился. Прямо как в перегоне «Свиблово – Бабушкинская», будто кто-то щёлкнул выключателем звука.
Я медленно открыл глаза и повертел головой. Вокруг не было никого и ничего. Даже не капала с потолка радиоактивная вода Москвы-реки, и не шуршали в углах крысы. Девочки, однако, тоже не было. Уняв назревающую истерику, я перезарядил АКС74У и, оставив его в руках, пошёл вперёд, постоянно оглядываясь по сторонам.
Глава 2. Поверхность.
Часа через полтора в туннеле стало заметно светлеть. Десять минут спустя я понял, что уже приближаюсь к Мытищам - станции, совмещённой с одноимённым железнодорожным вокзалом в «одноимённом» городе Подмосковья. Сменив фильтр противогаза, я надел на его стёкла специальные солнцезащитные наклейки и вышел из тоннеля.
…То, что я тогда чувствовал, практически невозможно было передать словами. За долгие годы жизни под землёй, куда человек сам себя и загнал, он отвык от необъятных просторов родной планеты. В первые несколько лет прозябания в метро я привык к скромным масштабам родной ВДНХ, и самыми крупными казались мне размеры базара на кольцевом Проспекте Мира, который ухоженностью должен быть благодарен властям Ганзы. И вот я снова почувствовал то ощущение, когда кажется, что все маршруты стираются, и остаётся лишь твоя воля, которая на пару с надеждой должна вывести на верный путь. Но времени на философские размышления не было – каждая секунда продлевала мою сознательную жизнь и отдаляла меня от намеченной цели.
Небо закрывали тучи, моросящие противным дождиком. Где-то далеко послышался утробный вой неизвестного мне животного. В стоящем впереди меня вагоне электрички что-то заскрипело и с грохотом упало. Мёртвый город жил своей жизнью.
Оглядевшись вокруг, я залез на платформу. Впереди был проход со знакомой каждому жителю метро табличкой «Выход в город». Туда я и направился.
Минуя несколько ларьков с давно разворованным местной живностью продовольствием и сгнившими газетами, я прошёл кассы и спустился по лестнице на привокзальную площадь. Спустившись на тротуар, я кашлянул (воздух почему-то был просто ледяной) и обернулся.
Когда-то красивое здание вокзала теперь выглядело ужасающе: выбитые стёкла, поцарапанные колонны, рваные плакаты с расписанием поездов... Около вертикально написанного слова «КАССЫ» была присобачена круглая помутневшая табличка в синей каёмке, изображающая красную букву «М» на белом фоне – символ Московского Метро. «А ведь эту Ж/Д-станцию соединили с метро перед самой Третьей Мировой. Интересно, успел ли кто-нибудь ей воспользоваться?..»
Сзади раздался режущий уши визг. Матюгнувшись, я развернулся. Около жёлтой цистерны с полустёршейся синей надписью «КВАС» сидело и смотрело на меня ещё одно неизвестное животное. Оно напоминало кошку, только крупную, размером с немаленькую собаку, без ушей и с земельно-чёрной грязной кожей, поросшей чуть лоснящейся щетиной. Подобие кошки ещё раз рыкнуло на меня и, перебежав дорогу, скрылось в дверном проёме здания с простой вывеской «Универмаг».
Держа автомат наготове, я зашёл за здание магазина. Здесь начинались обычные российские дворы, в которых двадцать лет назад беззаботно гуляли мамочки с колясками и наживались гопники. Только вместо «реальных пацанов» из-за каждого угла на меня смотрели те самые «кошки», сородич которых только что неожиданно напугал меня. Но смотрели они как-то необычно. И тут я понял почему.
Это случилось одномоментно – будто резкость зрения, как колёсиком армейского бинокля, одним поворотом настроили на нужную «частоту». Я вдруг понял, что смотрят они на меня как-то осмысленно, и от этого леденящего душу взгляда мне захотелось немедленно спрятаться. Слава Богу, рядом было крыльцо аптеки, возвещающей миру о своём существовании пожелтевшей змеёй, обернувшейся вокруг бокала (из каких на Проспекте Мира пьют в недешёвых ресторанчиках небедные предприниматели старый-престарый и немного облучённый, что, однако, никого не смущает, армянский коньяк из магазинов «Вино-Воды», натыканных в каждом переулке) на бледно-зелёном фоне.
Оказавшись в аптеке, я перевёл дух. Этот почти человеческий взгляд совершенно не похожего на хомо сапиенса существа не выходил из моей головы. Стоило найти халявное успокоительное.
Выбив ногой заграждение аптечной стойки, я прошёл к кассе. Вокруг стояли килограммы лекарств, и я даже не мог себе представить, сколько его хранится за приоткрытой дверью кладовой. Я начал рассматривать ассортимент.
- Так, это для детей… Пригодится, - и широким движением смахнул флакончики и коробочки локтём в уже открытый рюкзак, - Обезболивающее, антидепрессанты, симпатолитики, антикоагулянты, глюкагон – всё пойдёт…
Вслед за вышеперечисленным в сумку отправились простагландины, анаболики, анестетики и ещё куча разных лекарств с трудно произносимыми названиями. Времени рассматривать сроки годности у меня не было, к тому же весит это всё с крысиный нос, а на станции, если я туда вернусь, всё может пригодиться - в нашем-то чрезвычайном положении…
Поворотившись, я двинулся к складу, из которого, по идее, должен вести наружу запасной выход, предназначенный для загрузки товара. И правда – настежь открытая дверь с некоторым гостеприимством пускала посмотреть на красоты Мытищ.
Спустившись с крыльца, я почувствовал запах крови – в шести метрах от меня, возле остова грузовика со спущенными шинами и выведенной на кузове витиеватой надписью «ЩёлковоХлеб» пожирал жертву демон – опаснейшее существо нового мира (кто знает, может я и пострашнее кого-нибудь встречу). Решив не искушать судьбу, я тихо спрыгнул с лестницы на давно отвалившиеся перила и спиной вперёд, держа монстра на прицеле, побежал в обход дома.
Повернув за угол, я, к своему удивлению, не обнаружил даже и признака присутствия «кошек». Я повернул во дворы ещё два раза и, сообразив, что мутантов отпугнула «птичка», увидел помеченный краской из баллончика гараж-ракушку кирпичного цвета. Да, это был он. Никаких сомнений. Радостно подбежав и со скрипом подняв дверь-створку, я оглядел стоящую внутри машину. Это была автовазовская «Нива», она же «ВАЗ-2121», она же «Lada Niva 4x4». Полноприводный красавец-внедорожник грязно-жёлтого цвета практически не испортился за двадцать лет бездействия. Полюбовавшись, я открыл капот, вытащил оттуда баночки со специальными жидкостями и залил их по пометкам: раствор в сосуде с цифрой «1» в отверстие, рядом с которой стояла идентичная цифра, и т.д. Так как я совершенно не разбираюсь в автомобилях, это мне очень и очень помогло. Недаром я накопил 1000 «пулек» и отдал их группе сталкеров за то, что они приготовят всё на совесть.
«Мужики, спасибо вам огромное, что не подвели!»
Разобравшись с капотом, я закрыл крышку и, достав из рюкзака канистру с ДТ, открыл запорную крышку и залил солярку в горловину. Опустошённая тара упала на пол, и я вытер отверстие бензобака платком, который вскоре отправился вслед за канистрой.
Вспомнив про аккумулятор, я вернулся к капоту и подключил устройство к мощной батарее моего карманного фонаря. Затем я аккуратно положил всё в подкапотное пространство и, второй раз хлопнув крышкой, наконец-таки сел за руль.
Теперь надо было вспомнить бессонные ночи в станционной библиотеке, где я по старым порванным книгам пытался освоить азы автомобильного вождения. Под рулевой коробкой висели два провода: синий и красный. Не долго думая, я, выжав пыльную педаль сцепления, соединил их оголённые части. Двигатель недовольно заурчал. Я нажал на не менее грязную педаль газа, и машина, чихнув, тронулась. Я дотронулся до обёрнутого в кожаный чехол руля. Тепло и вибрация машины передались мне, и теперь мы как бы были одним целым – воодушевлённый надеждой человек и бездушный железный механизм.
Преодолев два поворота, я заметил, что твари, стоя как и раньше, без движения, появились будто из ниоткуда, и выехал к перекрёстку. Передо мной предстал широкий шестиполосный Олимпийский проспект.
Перекрёсток-кольцо был озеленён, но сейчас на месте клумб росла низкая жёлтая трава. Существо, копошащееся в ней, было чем-то похоже на тушканчика, которых я видел в учебнике биологии в станционной библиотеке. При звуке приближающейся машины грызун прыгнул на асфальт и побежал в сторону крупного, когда-то застеклённого торгового центра.
Представив в голове карту местности, я повернул направо, проехал с полкилометра под пристальным наблюдением тварей мимо навсегда брошенных людьми железных лошадей, некогда красивых, а сейчас облупившихся и проржавевших, и повернул налево, выезжая на Ярославское шоссе, заполненное нелицеприятными остовами автомашин ничуть не меньше. Теперь мне надо было заехать на эстакаду.
Я взобрался на мост и дальше уже ехал не торопясь – чем выше от земли, тем больше вероятность быть засечённым летающей тварью.
Тут я вспомнил про радио. На этой «Ниве» была довольно мощная и длинная антенна, и я вполне мог засечь поступающие волны (если сейчас кто-нибудь из наших вёл эфир). Покрутив колёсико приёмника, я уловил что-то членораздельное. Наконец, сквозь шорох помех начали проступать русские слова:
- …тветьте, кт… нас сл…шит! Это М…сква! Гов…ит Москва! Станц… метро «…сандровский Сад»!
«Умереть, не встать! – думал я, - Сигнал идёт! Значит, надежда ещё есть! Например, Нижний Новгород от Москвы недалеко, и там метро есть, значит, ещё не всё пропало!»
Замечтавшись, я посмотрел вперёд и дал по тормозам. В трёх метрах от бампера зияла пропасть. Эстакада обвалилась.
- Твою мать!..
Ещё дальше, на въезде в Королёв, стояла ракета-памятник, только почему без верхней половины. Нет, она не была снесена, она была будто аккуратно отпилена. Ну, ладно, Бог с ней, пусть загадка и дальше остаётся загадкой.
Из радиоприёмника теперь шло только шуршание. Волна потеряна.
-Чёрт, что за…
Машину тряхнуло. Двигатель заглох, но автомобиль почему-то продолжал двигаться. Вскоре я понял, что уже пролетел над провалом и мимо ракеты и теперь лечу над Пионерской улицей, над ощетинившимся осколками оргстекла надземным пешеходным переходом, над снесёнными неведомым ураганом рекламными щитами... Конечно, я уже догадался, что попал в лапы демона. Так как это уже означало практически верную гибель, то я решил сделать всё возможное, а потом, если ничего не получится, спокойно смириться с участью.
Подняв ствол «калаша» над головой, я приготовился на свой страх и риск продырявить крышу и задеть летающую тварь пулями, но вовремя сообразив, что если зверь отпустит машину, моя участь будет предрешена, отверг эту идею. Убрав АКС74У за спину и набрав побольше воздуха в лёгкие, я со всей силы навалился на правую переднюю дверь. Машина накренилась вправо, и несущее меня животное тоже изменило направление. Видимо, ему было абсолютно всё равно, где меня скинуть с высоты, чтобы потом полакомиться уже мёртвым, но ещё тёплым мясом. Сейчас я задал монстру правильное направление.
Сейчас мы пролетали над сильно разросшимся городским парком и поглощенным им небольшим кварталом, состоящим из серых одинаковых пятиэтажек, утонувших в густой бледно-зелёной растительности, но мне нужно было, чтобы меня пронесло дальше километра на полтора. Поглядев в заднее окно, я заметил, что на месте ракетно-космической корпорации «Энергия», градообразующего предприятия Королёва, зияла воронка от взрыва. Конечно, стратегически важный объект… Хотя странно, что нападавшие запустили, судя по всему, боеголовку точечного поражения на основе, скорее всего, обеднённого урана (эх, спасибо вам, книжки по баллистике!), а не ядерную бомбу объёмного взрыва, которая смела бы к чертям собачим и Королёв, и Мытищи, и с десяток окрестных городков. Видимо, что-то им было тут нужно в целости и сохранности.
Я закрыл глаза и на секунду затаил дыхание. Сейчас или никогда. Выждав две минуты, я открыл водительскую дверь и прыгнул прямо на крышу первой попавшейся многоэтажки. Через мгновение меня жёстким поцелуем в плечо встретила холодная бетонная крыша высотки. Немного полежав и поняв, что ничего не сломано, я, пригнувшись, быстро сиганул в открытый люк и, сев на пыльную ступень, посмотрел вверх, в проём.
- Есть! Я сделал это!
Главное, что сейчас я был в здании, а не на открытом пространстве, где меня могла сожрать любая тварь. Это уже упрощало путь. Выглянув в ближайшее, ещё сохранившее стёкла окно, я увидел, что автомобиль летит вниз: видимо, «птичка» поняла, что обед уже ускользнул у неё из-под носа.
Направив взгляд левее, я увидел цель своего путешествия – дом в форме раскрытой книги, в котором я провёл первые шесть лет своей жизни. Однако то, что с ним случилось, опять ставило меня в тупик.
Верхний угол левого крыла дома был просто снесён. То ли это ракета, что летела на «Энергию», задела многоэтажку (крыши стоящих в окрестностях домах, кстати, тоже были «поцарапаны»), то ли что-то другое приключилось, но балкон моей квартиры пролом задевал основательно. Однако наша квартира занимала по площади два балкона, и тот, что располагался правее, был относительно цел и невредим. В общем, шанс был.
За десять минут я, смотря по сторонам, спустился по лестнице на первый этаж и осторожно выглянул из неработающей магнитной двери, но тут же схватился за плечо.
«Блин, больно… Наверное, вывих…»
Вокруг была полная тишина, нарушавшаяся только ветром, колышущим сухую заражённую траву, и неизвестной субстанцией, старательно трясущей облетевшие кусты возле соседнего дома. Я пустил короткую очередь из «калаша». Из-за укрытия с визгом выбежала уже знакомая «кошка» и скрылась в подвале ближайшей «башни». Короткими перебежками я добрался до ставшего укрытием твари дома и, выглянув, ужаснулся.
Все автомобили, и аккуратно припаркованные у ржавой оградки, и небрежно раскинувшиеся посреди дороги, чуть заметно колыхались. Самое интересное, что ветер как раз в этот момент прекратился – об этом беззвучно говорили недвижимые ветви разросшихся кустов. Достав Magnum, я прицелился в потускневший и уже не несущий никакой полезной информации номер ближайшей машины, имевшей над самим номером иероглиф в виде золотистого ромба (напоминающего первый символ теперь дружественной нам Рижской), и сделал короткий выстрел.
Стены высотки и гаражей, делающие улицы похожими на тоннель без потолка, отразили эхом звук выстрела и пронесли его, казалось, так далеко и с такой чёткостью, что, наверное, вздрогнул сейчас Володя, слушающий (или рассказывающий?) очередную холодящую кровь байку на пятисотом метре и боязно всматривающийся в темноту. Мне даже на секунду заложило уши, и когда я очнулся, все автомашины стояли ровно, не двигаясь, как и положено бездушной, да и к тому же неиспользуемой последние двадцать лет технике, а лишь раскачивались поросшие мелкими жёлтыми цветочками (осенью?!), льнущие к треснутой стене многоэтажки, высокие, под два метра, кусты за покосившейся серой оградкой.
Осторожно преодолев только что «дышащие» автомобили, я завернул за серебристый гараж, который так накренился, что казалось, будто он рухнет при единственном прикосновении, по поросшей пушком молодой травы неасфальтированной тропинке добрался до здания теплосети и выглянул из-за стены. Поперёк дороги лежал упавший строительный кран. По нему ползали странные желеподобные существа, соскребающие зубами-лезвиями жёлтую краску. Очень надеюсь, что они не агрессивные…
Медленно двигаясь, я ползком пробрался под металлическим гигантом и стал быстро отступать спиной вперёд. Мутанты на меня никак не прореагировали и лишь грозно побулькивали о чём-то своём.
Повернувшись, я сквозь зазеленённый дворик моей «книжки», вдоль давно порвавших сгнившую резину старых покрышек больших, ярких, красочных цветов (надо же, как в мёртвом городе красиво может быть…), перескакивая взрывшие почву корни мутировавших деревьев, побежал к своему подъезду и, поднявшись по потерявшей несколько кусков плитки лестнице, забежал внутрь.
Внутри ничего не изменилось, кроме одной детали: комнатные фикусы, заботливо расставленные нашей консьержкой по всему залу двадцать лет назад, разрослись в толстые лианы и плотно покрыли стены подъезда, закрывая проход в моё крыло. Достав складной армейский ножик, я аккуратно вырезал мешавшие проходу ветви. С них капал зеленоватый сок, дотрагиваться до которого я побоялся. Осторожно пройдя под нависающими растениями и добравшись до лифтового коридора, я повернул к лестницам и начал подниматься на родной седьмой этаж.
Уже на третьем этаже меня ждал очень неприятный сюрприз: пролёт, ведущий к четвёртому этажу, обвалился посередине, и, по закону подлости, проём был сантиметров на пятнадцать больше моего широкого шага. Преодолев боль в плече, руками я встал на другую сторону дыры и аккуратно, чуть не сделав шпагат, переставил сначала левую ногу, а затем правую. Встав на межпролётную площадку, я сменил фильтр противогаза, посмотрел на следующий пролёт и замер.
На пол-этажа выше кто-то пытался открыть дверь, ведущую в жилой отсек, в мою сторону, хотя было очевидно, что она открывается внутрь. И всё же неизвестный ломился, пытаясь, по-видимому, справиться с дверью не умом, а массой и просто выбить её из петель.
Я осторожно подошёл к двери и, собравшись с духом, со всей силы толкнул дверь ногой.
- Буль-буль-буль-буль…
Напротив меня стояло то самое «желе», собратья которого только что лакомились строительной краской подъёмного крана. Слава Богу, оно было одно, и, судя по всему, поняло моё силовое превосходство и стало отступать на общественный балкон, выходящий к заднему двору «книжки». Эта дверь открывалась наружу, поэтому мутант без труда проник к своей цели. В щель закрывающейся двери я увидел то, что больше всего боялся увидеть.
Весь балкон был заполнен этими тварями. Из-за двери послышалось уже знакомое бульканье, затем нестройный хор, состоящий из звуков, похожих на мяуканье тонущих котят. Я отступил к лифтовой площадке. Деревянная дверь, за которой скрылось «желе», тут же разлетелась в щепки.
Я не стал считать, сколько их там было, потому что после попадания пуль они рассыпались на жёлтые творогообразные комки. Учитывая, что живой мутант был мне по колено, а после израсходования третьего рожка пол был усыпан их остатками по щиколотку, их было не менее двадцати. Весь в воняющей тухлой свининой субстанции, я вставил в «калаш» четвёртый рожок и двинулся к лестнице.
Без происшествий (не считая ещё одного обвалившегося пролёта) я дошёл до седьмого этажа. Приготовив АКС74У, я ударил в дверь ногой. На площадке, стены которой были выкрашены в ядовито-зелёный цвет и украшены двумя выведенными по трафарету красными цифрами «7», а пол был выложен тусклой красно-жёлтой плиткой, было пусто и тихо.
Пройдя лифты, я повернул налево и упёрся в дверь, отсекающую наш блок от общего коридора. Проблем с замком не было – вставив в ключевое отверстие дуло револьвера, я сделал выстрел. Дверь распахнулась. Передо мной предстал малогабаритный уютный коридорчик, на выстеленном линолеумом полу которого раскорячились многочисленные соседские велосипеды. По правую руку коричневела кожаная обивка такой знакомой двери. Такую же нехитрую операцию с револьвером я проделал с этой дверью. Никаких помех не было, и я с некоторым чувством гордости вошёл в прихожую.
За двадцать лет здесь, разумеется, ничего не изменилось, только немного обветшало от времени. Тумбочка с уже опрокинутым на пол стационарным телефоном, покрывшееся толстым слоем пыли и треснувшее зеркало над ней, повисшая на одном гвозде вешалка для одежды – всё осталось на своих местах. И я заплакал.
Заплакал от понимания того, что здесь уже никогда не будут жить люди. Что я, скорее всего, вообще больше не увижу людей, так как вернуться в ставшее за долгие годы жизни под землёй родным метро у меня не было ни единого шанса, а здесь… Нет тут людей, и не могло быть. Выходившая на поверхность «Мытищи» отрезала северному Подмосковью шанс на выживание. Но, наверное, это были больше слёзы радости, смешанной с жалостью, чем горя. Ведь я был дома, и всё здесь напоминало: ты, человечишка, больше не хозяин Земли. Ты загадил свой дом и бросил ключи от него в помойную яму, а сам забрался в подвал, дожидаясь, пока их кто-нибудь подберёт, чтобы из своего укрытия огрызаться огнём на отчаянные попытки новых хозяев прибрать замусоренное жильё…
Из-за угла коридора, ведущего на кухню, выглянул уже знакомый «тушканчик» и, поиграв желваками, вернулся, скорее всего, к неоконченной трапезе. Тряхнув головой, чтобы слёзы не попали в клапан выдоха противогаза, я проводил животное взглядом и открыл ведущую в гостиную дверь. Посередине комнаты на груде бетона лежал незнакомый мне шкаф. Посмотрев вверх, я понял, что он упал из верхней квартиры – в потолке зиял широкий провал. Я подошёл к высокому и узкому, но пока ещё стоящему вертикально книжному шкафу и отворил нижнюю дверцу. Следующей преградой стала необыкновенно толстая паутина. Я попытался убрать её, но тут же отдёрнул руку – даже сквозь перчатки она жгла как крапива. Резко напомнило о себе повреждённое плечо. Я сжал зубы и, открутив ножку от лежащей под письменным столом табуретки, намотал на неё паутину как сахарную вату.
«М-м-м… Сахарная вата… Любимая сладость детства…»
Отбросив палку в сторону, я достал полуразвалившуюся картонную коробку и, сдув пыль, начал в ней рыться.
- Где же… О! Вот он!..
У меня в руках был плюшевый ослик. Он заметно потускнел: раньше ярко-зелёные штанишки теперь отливали болотным цветом, розовая шерсть – жёлтым, чёрные копытца – серым. Куда-то делся левый пластмассовый глаз, было порвано правое ухо. И всё же игрушечный осёл Яша разбудил во мне любовь к тем довоенным временам. Все-таки, какой прекрасный мир мы погубили…
Я положил игрушку в рюкзак и двинулся к большому книжному шкафу. Сев на корточки, я начал искать подходящую книжку.
- «Колобок», «Аленький цветочек», «Царевна-лягушка» – это всё не то… Что же взять-то? Может, «Золотую рыбку»? Не-е-ет… Вот! Это то, что надо!
Моим выбором стала книга с простым названием «Русские народные сказки». Лучше ведь одну книгу нести, чем десяток!
Аккуратно, чтобы не порвать отсыревшую картонную обложку, положив подгнившую книгу в сумку, я застегнул молнию и пошёл в сторону балкона.
Когда я опустил ручку двери, на меня мощно дунул промозглый осенний ветер. Дождь уже закончился, но теперь на улице бушевали ураганные потоки воздуха. Тоненькие деревца, не выдерживая напора, склонялись в просящем поклоне неведомому богу ветров, а толстые старые деревья, сопротивляясь, позволяли буре лишь колыхать корявые ветви.
Посмотрев через перила, я не поверил своим глазам: когда-то обычный подмосковный двор пребывал в хаосе. Спецтехнику на располагающейся напротив дома стройке плотно облепило «желе» - судя по всему, это было их логово, так как на фундаменте подземной стоянки так и не достроенного дома расположилась такая же жёлтая субстанция размером с немаленького слонёнка, которых я разглядывал на рисунках в библиотеке ВДНХ, видимо, исполняющая роль матки.
Также я заметил, что по всему городу бегали «кошки», двоих представителей которых мне уже довелось повстречать. Они бегали по улицам, вбегали и выбегали из подъездов многоэтажек, дрались друг с другом за добычу и так далее. Их на самом деле было намного больше, чем казалось мне раньше.
Немного последил я и за демонами. Они устраивали себе жилища на крышах зданий, собирая, как обычные птицы, гнёзда из веток и бытового мусора. Как я заметил, их было два вида: те, что гнездились на невысоких домах, были поменьше в размерах и не такие агрессивные, как их крупные собратья, живущие на высотках. Если более слабому демону удавалось поймать «кошку», то более сильный обязательно пытался отобрать у него добычу. Насколько я понял, у мелких «птичек» был крепкий клюв, в то время как у их противников была обычная морда млекопитающего, имеющая рот, усеянный мелкими острыми зубами. Мелкие демоны отбивались от крупных именно с помощью этого преимущества, и в природе, даже постъядерной, сохранялся баланс.
Также я увидел ещё один вид мутантов – собаки. Выглядели они как обычные дворняжки, только немного плешивые и какие-то грустные, сутулые – будто сейчас лягут на потрескавшийся асфальт и заскулят, как щенки. Они боялись и обходили стороной вообще всех окружающих – «кошек», «желе», о демонах я вообще молчу… Как они только выжить за двадцать лет смогли?..
Сверху раздался скрип, затем дробный стук, и мимо меня вниз с верхнего балкона полетели части перил, а за ними и увесистый чемодан, распахнувший зёв в немом крике страха перед высоким падением. Я отстранился от балконного проёма и вернулся в комнату. Вытащив из рюкзака пару банок тушёнки и бутылку воды, я наскоро перекусил и, достав из рюкзака маркер, большими печатными буквами написал на стене над родительским письменным столом «ЗДЕСЬ БЫЛ ПАША. ОСЕНЬ, 2033 Г.» Закинув маркер в рюкзак и набросив сумку на плечи, я в последний раз оглядел квартиру и вышел из гостиной, затем, немного постояв в прихожей, открыл дверь и мысленно навсегда попрощался с родным домом.
Спуск вниз был достаточно быстр – через пятнадцать минут я, уже с некоторой лёгкостью преодолевая проломы в лестницах, оказался на улице, на заднем дворе. Приготовив «калаш» к возможному бою, я двинулся по улице Степана Разина к центральной дороге города – проспекту Королёва.
Я шёл вдоль проезжей части, у деревьев и смотрел по сторонам. Хорошо улёгшаяся в желудке тёплая тушёнка приятно грела брюшную полость. Мимо, не замечая меня, пробегали псы и «кошки». Посмотрев налево, я увидел родную детскую площадку, на которой игрался двадцать лет назад. Сейчас там властвовало «желе» - металлические качели и горки как нельзя лучше подходили для их непонятных нужд.
В дворике трёхэтажного дома, построенного в форме «уквадраченной» буквы «С», молодая «кошка» отчаянно боролась за жизнь: мелкий демон гонялся за ней, предвкушая скорый приём пищи. Но вот открылась дверь, и из подъезда высунулась безухая голова. Беглец сразу же забежал в безопасный подъезд, там же пропала и вторая морда. Разгневанная «птичка» ударила клювом в железную дверь и скрылась за стенами дома.
Тем временем я уже добрался до пересечения с улицей Суворова. Там была открытая местность, видимо предназначавшаяся под стройку, преодолеть которую нужно было быстро. Собравшись с силами, я перебежал пустырь и прижался спиной к продуктовой палатке, награждённой каким-то монстром пробитой деревянной стенкой. Похоже, никто меня не заметил.
Так же быстро добежав до домов, поставленных в форме лезвия пилы, я выглянул из-за стены. На проспекте было достаточно много машин, чтобы можно было относительно незаметно пробраться до улицы Циолковского, затем свернуть на улицу Калинина и дальше, дойдя до вокзала «Подлипки», продолжить свой путь вдоль железнодорожных путей. Так как карту города я не взял, это был единственный легко запоминающийся способ добраться до Мытищ.
Перебежав через левую полосу, я попал на озеленённую территорию. Вправо и влево насколько хватало глаз уходила мощёная фигурной плиткой пешеходная дорожка, бесконечные скамеечки перед некогда красивыми клумбами и деревья – много деревьев, красивых разных. Здесь были и низенькие ёлочки, и поникшие ветвями осины и, вроде бы, даже одна груша.
Обойдя опасно накренившийся клён, я перемахнул через оградку и вновь оказался на асфальте. Пригнувшись, я начал продвигаться за машинами, но когда уже начали затекать коленки, перешёл в положение лёжа.
Минут сорок подряд я не поднимал головы. Всё это время мимо медленно, натужно проплывали дорожные знаки, светофоры, рекламные плакаты, когда-то ярко светившиеся неоном вывески клубов и забегаловок. Проползли мимо недостроенная громада торгового центра и длинная, но низкая фигура гипермаркета. Наконец, слева от меня показался стоящий на приземистой стелле причудливой формы памятник Сергею Павловичу, Королёву, главному космическому конструктору города и всей планеты, впервые запустившему человека в космос и сейчас делающему твёрдый шаг вперёд с задумчивым гранитным лицом. Эх, не суждено теперь человечеству осваивать космические просторы - так и подохнут люди в подземельях как крысы…
Дальше почему-то была открытая полоса: на расстоянии в полкилометра было всего пять-десять машин. По сравнению с загруженностью проспекта это было более чем странно. Встав на ноги, я отряхнулся, сменил фильтр противогаза и двинулся к переходу на улицу Циолковского.
На вышеназванную улицу можно было добраться только по мосту через водоканал, который сейчас пребывал в плачевном состоянии. Правая его полоса попросту отсутствовала (хотя видимых разрушений вокруг не было), а на левой практически полностью стёрлось дорожное покрытие, оставляя для прохода лишь шаткие переплетения ржавой арматуры. Однако, держась за ярко-красный (и как он не потускнел?) поручень, я довольно быстро, минут за десять, перебрался на другой конец моста и стоял уже на твёрдой почве, покрытой истончавшим слоем дорожного полотна.
По левую сторону дороги стояла часовня: позолоченный крест ярко блестел в лучах вышедшего из-за туч солнца (хорошо, что я догадался взять затемнители для стёкол противогаза!). Из-за купола послышался шорох, выглянула уродливая голова мелкого демона. Мутант издал громкий рык в мою сторону и гневно посмотрел на меня. Я достал револьвер и выстрелил в воздух. Монстр, ещё раз гаркнув, сорвался с купола и полетел к находящейся далеко сзади высотке, построенной в странной форме паруса корабля, которые десятилетия назад рассекали водные просторы под управлением бесстрашных людей-моряков, не боявшихся, как сегодняшние сталкеры, свирепых мутантов и враждебного мира...
Убрав Magnum в кобуру, я продолжил путь. Сейчас я подходил к территории городской больницы. Слева потекла ограда в виде чёрных кольев, соединённых горизонтальной балкой, на которой висела та самая змея, которая была мне знакома ещё с посещения мытищинской аптеки. Но скоро забор закончился, и проходя мимо гостеприимно распахнутых центральных ворот, я услышал невнятные звуки, отдалённо напоминающие человеческую речь. Поддавшись искушению, я зашёл в чугунные врата. Звуки раздавались откуда-то справа. Не сводя глаз с главного здания больницы, выделявшегося из остальной массы многочисленных корпусов лишь светящейся от пробивающегося сквозь толстую корку мокрой от недавнего дождя, а теперь подсохшей пыли отражения вновь озаряющего мир солнца надписью «ГОРОДСКАЯ БОЛЬНИЦА №1», я направился к источнику звука.
Глава 3. Бункер.
Справа от ЦГБ оказалась, как я подумал, небольшая прогулочная зона. Несколько холмов с вентиляционными будками на вершинах были покрыты пожелтевшим, разросшимся газоном. Приглядевшись, я увидел движение за одной из шахт. Направив туда ствол «калаша», я медленно двинулся к источнику движения.
- Стоять! Оружие на землю! Ты кто такой?
Из-за укрытия вышли три крепких мужика в похожем на моё защитном облачении: в бронежилетах, противогазах (только не армейских, а гражданских ГП-7, переделанных под суровые условия поверхности) и с видавшими виды АКМ-ами. Против троих вооружённых людей всё равно не попрёшь, поэтому я медленно положил АКС74У на заражённую радиацией землю.
- Да чё вы нервничаете, Михалыч? – толкнув приказавшего мне освободить руки от оружия в плечо, сказал второй мужик, смуглый, с чёрными короткими волосами, - Он вроде на сфинкса не похож, да и на массу не смахивает. Или вы думаете, он сюда на крылышках как летун прилетел?
- Да, реально, - отозвался третий сталкер чисто славянской наружности, - Раз на двух ногах ходит и уверенно оружие в руках держит, значит, он наш брат. И так скоро вымрем, как динозавры, а тут хоть надежда есть, а?..
- Ладно, ладно, заткнитесь уже, - сдался первый, - Задолбали уже со своей надеждой… Сам вижу, что не мутант. Надежды, Василенко, в этом мире давно уже нет – всё испарилось под действием чёртовых ядерных взрывов… А ты, молокосос, - это уже ко мне, - бери ствол и за нами.
Подняв пушку с земли, я последовал за людьми.
«Это же невероятно! Значит, люди выжили не только в московском метро! Если уж здесь есть остатки человеческого рода, значит, в других городах-миллионниках точно кто-то остался!» - думал я, наверное, с открытым ртом, следуя за новыми «знакомыми».
Спустившись с холма, мы подошли к углублению в одном из холмов. Здесь стояли крепкие гермоворота, когда-то раньше прикрытые теперь развалившейся и лежащей в прислонённом к землистому склону состоянии чугунной решёткой. Этот гермозаслон был совсем не похож на наш, на ВДНХ: он был сделан не по типу открывающейся-закрывающейся двери, а именно как ворота, расходящиеся створками в стороны и прячущие бронированные листы в узкие, старые, но регулярно смазывающиеся пазы. Тот, кого назвали Михалычем, кулаком постучал в двери.
- Эй, охрана, открывай! Прикрепление прибыло!
- Это как? – отозвался хриплый голос из-за двери. Его обладатель, судя по звукам, уже освобождал засов от креплений.
- Щас узнаешь, - ворота открылись, и Михалыч знаком показал идти за ним.
Я в сопровождении трёх сталкеров прошёл в бункер. Охранник тут же отобрал у меня «калаш», револьвер и ножик и вручил помятый картонный билетик, висящий на верёвочке. На бумажке было написано «Добро пожаловать в наукоград Королёв!» и нарисован поблёкший, но всё же цветной герб города: первый искусственный спутник Земли, гордо летящий по своей жёлтой орбите вокруг «голубой планеты». Я снова вспомнил про стоящий в самом центре этого мёртвого города памятник первому ракетостроителю, который я мельком увидел, укрываясь за остовами авто от лап летающей твари: этот незаконченный, но, несомненно, решительный шаг по похожей на клюв гигантской птицы стелле причудливой формы, этот волевой взгляд, направленный вдаль… Живя, он и не догадывался, наверное, что на его технологии будут опираться создатели оснащённых ядерными боеголовками ракет, уничтоживших большую часть человечества и превратив всю планету в выжженные руины.
За спиной с лязгом захлопнулись стальные затворы. Сняв противогаз и надев на шею новый аксессуар, я проследовал дальше. В этой проходной комнате были расставлены мешки с песком и стационарные пулемёты за ними: здесь был блокпост. Сидящие за укреплениями мощные с виду мужики проводили меня изумлённым, но даже несколько радостным взглядом до винтовой лестницы, спускающейся вниз за дверью в самом конце проходной.
Долгий спуск привёл нас в подобие зала собраний; в таком же у нас, на ВДНХ, каждый месяц (а последнее время чуть ли не каждый день) глава станции и заведующие разными отделами обсуждали судьбу «великого полустанка», как любят называть нас на Кольце. Сейчас аудитория пустовала, но по лежащим на кафедре бумагам и стоящим вразнобой за столами стульям я понял, что помещение используется довольно-таки часто.
За массивной железной дверью был жилой блок. Здесь стояли казарменные двухъярусные кровати, с которых свешивались сонные мужики, провожая меня непонимающим взглядом, а между ними - простые деревянные тумбочки для самых необходимых вещей. От этой комнаты отходило четыре двери: одна, насколько я понял, в женский отсек, другая в детский, третья вообще не отличалась опознавательными знаками, а в четвёртую направились мы с Михалычем и двумя неназванными личностями.
За этой дверью находилась кухня. Как и следовало ожидать, здесь работали только женщины – мужчины, по закону военного времени, не занимались ничем, кроме боя. Я почуял аромат варёной птицы с грибами, и сразу понадеялся, что меня наконец-то покормят. Поварихи проводили меня загадочной улыбкой.
За следующей ветхой деревянной дверью располагалась импровизированная ферма. В нос ударил знакомый запах навоза и грибов. В загонах из ржавой сетки-рабицы находились несколько свиней, выводок кур во главе с петухом и даже корова с новорожденным телёнком. Быка я заметил позже: он стоял в отдельном, укреплённом стальными пластинами вольере. На противоположной стенке, обклеенной каким-то бумажным материалом, росли зеленоватые грибы, прямо как у нас на ВДНХ. В углу стоял самодельный самогонный аппарат.
За фермой оказался небольшой зал ожидания, где стояли мягкие кресла с порванной кожаной обивкой, из-под которой рьяно пыталась вылезти жёлтая вата. Ряд кресел обрывался перед дверью с таким же рваным покрытием, на которой висела табличка «Ответственный за противовоенную безопасность Кусалов С. М.». Туда прошли я и Михалыч, а двое сталкеров остались за дверью в качестве охранников.
Кабинет не отличался щедростью мебели: все стены были заставлены шкафами, полными потрёпанных книг, посередине комнаты стоял письменный стол с керосиновой лампой, крупным радиоприёмником и набором пишущих принадлежностей, в свободном углу выделялся высокий сейф. Положив туда обмундирование, начальник бомбоубежища предложил мне сделать то же самое. У меня не было выбора. Поставив рюкзак около сейфа, я загрузил в хранилище костюм и неплотно закрыл дверцу.
- Присаживайся, - сказал Михалыч, указывая на деревянный стул. Сам он уже сидел на таком же.
Я сел. Мебель отозвалась скрипом, чудовищно громко прозвучавшим в наступившей в кабинете тишине.
- Значится так, - нарушил молчание мужчина, надев очки, - Меня зовут Кусалов Сергей Михайлович. Я полковник разведки и главный в этом бомбоубежище. До войны был засекреченным ответственным за военную безопасность в городе Королёве. Обо мне всё. Твоя очередь, - он пристально посмотрел на меня.
- Я Мышкин Павел Иванович, две тысячи седьмого года рождения, - говорил я, - Рядовой дежурный трёхсотого и четырёхсот пятидесятого метров посменно правого перегона «ВДНХ – Ботанический Сад».
- Ну-ка повтори ещё раз, - у Сергея Михайловича округлились глаза. Он достал рацию и пробубнил в неё какой-то непонятный мне код.
- Я Мышкин…
- Стой, - перебил меня мужчина, - Сейчас один человек придёт, при нём и скажешь.
Дверь за моей спиной открылась. Я обернулся. В кабинете появился тот самый охранник, который открывал нам гермоворота. Он сел на соседний со мной стул и уставился на меня.
- Вот теперь говори, - позволил начальник бункера.
- Мышкин Павел Иванович, две тысячи седьмого года рождения…
- Совсем мелкий ещё, - прошептал охранник, - Всего двадцать шесть лет…
- Рядовой дежурный, - продолжил я, - стопятидесятого метра правого перегона «ВДНХ - Ботанический Сад».
Глаза у вошедшего стали не меньше, чем у полковника. Он посмотрел на своего начальника.
- Но этого не может быть… Сергей Михалыч, как он мог из Москвы к нам добраться?
- Я вот тоже не пойму, - очесал подбородок Сергей, - Но мы же засекли недавно сигнал с Александровского Сада. Сигнал ведь прошёл, значит, помех особых нет. Много у вас там в метро людей живёт? – Михалыч посмотрел на меня.
- Ну, по последней Переписи Населения Метро было вроде пятьдесят тысяч…
- Сколько? – удивился охранник, - И это во всей Москве?
- Так ведь многие станции не исследованы. Перепись охватывает только станции внутри Кольца, кольцевые и с десяток радиальных. На окраинах мало кто выжил…
- Поня-а-атненько… - протянул полковник, - И ты пешком шёл от самой ВДНХ до нас?
- Нет, конечно! Я сначала по тоннелям до «Мытищ» дошёл, потом на машину сел - и сюда…
- На какую машину? – в один голос спросили мужики.
- Долго объяснять, давайте, я вам всё с самого начала расскажу…
И рассказал. На это у меня ушло несколько часов, потому что почти каждый мой шаг вызывал у слушателей дополнительные вопросы. Особенно их удивили моя пробежка от Свиблово до Медведково, девочка-зомби и полёт в лапах демона.
- И тут я услышал речь вроде как человеческую, ну и ради интереса посмотрел, кто там, а тут вы…
- Да-а-а-а… - вздохнул начальник бомбоубежища, - Тебе надо медаль дать, за твою смелость. И ведь не побоялся столько километров отгрохать!
- Сергей Михалыч, уже одиннадцать ночи, - напомнил охранник полковнику.
- Ах да, - засуетился Сергей, - Петров, спасибо, что напомнил.
- Всегда рад! – гаркнул Петров.
- Аслан! – позвал Михалыч, и из-за двери показался один из сталкеров, черноволосый, - Приготовь постель нашему гостю в моей комнате, и скажи Лёше, чтоб проводил его в душ химический, а потом в столовую. Человек к нам с самой Москвы шёл!
- Да вы что?! – изумился Аслан, и крикнул куда-то себе за спину, - Лёх, отведи новенького в ванную, он из Москвы притопал!
- Уже бегу! – в дверном проёме показался третий знакомый мне сталкер, - Пойдём… Эм-м-м… Как тебя зовут?
- Паша, - ответил я.
- Вот и хорошо, Паша. Почистишься, да и покушаешь нашей стряпни. Курочка у нас отменная! А ты правда с Москвы?
- Ну да, - не задумываясь сказал я.
- Офигеть!
«Видимо, долго мне ещё придётся слышать подобные вопросы и восклицания…»
Небольшой коридорчик, ответвляясь от кухни, вёл в туалет и ванную. Алексей провёл меня до стоящей отдельно от остальных душевой кабинке и велел не раздеваясь ополоснуться, желательно закрыв глаза и рот. И правда – когда я, уже избавившись от радиационного осадка, полученного на поверхности, одевал относительно новую выданную мне тем же Лёшей одежду – потёртые джинсы, серую майку и лёгкую куртку цвета хаки, – то заметил, что у воды из того душа («Интересно, откуда она берется?») кисловатый химический привкус, как у анти-крысиных шариков на ВДНХ, которых я сдуру наглотался в детстве.
Столовая также оказалась частью кухни – сразу за углом от поворота в туалет стояли обеденные столы. Сидящие за столами бравые ребята сразу перестали переговариваться, как только вошёл я. Мне немедленно освободили место, и через минуту я уже за обе щеки уплетал варёную курятину, тушёную с грибами, запивая всё это коровьим молоком.
- Если молоко немного горчит, это ничего, здесь всё же тебе не Москва, - подкалывали меня соседи по столу, - Да и грибы тут не белые и не лисички, как у вас в столице…
Наивные люди. Думают, у нас там расцвет цивилизации. Та же задница, вид сбоку…
Наскоро пообедав, я проследовал за Алексеем в комнату полковника, проход в которую оказался в аудитории. Там стояли две раскладушки: одна была предназначена для начальника бункера, вторая – для меня. Без сил упав на кровать, я сразу же провалился в сон.
* * *
Я проснулся от громких криков в соседней комнате. Послышались выстрелы. Я немедленно вскочил и бросился на блокпост. Плечом толкнув тяжёлую дверь и быстро поднявшись по лестнице, я ввалился в проходную.
Гермоворота были открыты. Все пулемёты судорожно плевались огнём в сторону неизвестной угрозы. Пока бойцы вставляли в оружие новые ленты патронов, я увидел невероятное.
Стоя на улице прямо напротив меня, мне в глаза смотрел чёрный. Никогда раньше я их не видел, кроме, конечно, бесформенных трупов в самом первом перегоне от ВДНХ и более или менее похожих на когда-то живое существо тел на Ботаническом Саду, но как-то интуитивно понял, что это именно он. Вдруг я почувствовал слабость в теле: ноги стали будто чугунными, руки – ватными. В голове раздался противный писк.
- Кто-нибудь, отнесите москвича в лазарет! – раздался испуганный голос Аслана.
- Командир, там второй появился! – прокричал Алексей.
- Мочи их, мочи!!! – командовал старший охранник Петров.
- Это они! – услышал я как будто издалека свой голос, - Не стреляйте! Они друзья! Они хотят мира!
Вдруг откуда-то сверху послышался беспокойный голос Сергея Михайловича:
- Эй, Паша, вставай, вставай… Просыпайся, тебе говорят!
Я открыл глаза. Надо мной стоял начальник бомбоубежища и неизвестный мне человек в запачканном кровью белом халате.
- Ну ты нас напугал, Паша, - полковник вытер пот со лба, - Целые сутки проспал, а потом у тебя жар начался и бред типа «Это они! Они хотят нам помочь!». Вот, доктора вызвал.
- Пойдёмте со мной, - вежливо подал голос врач, - вам нужно отлежаться.
Поднимая меня, Сергей и лекарь неаккуратно задели плечо. Я взвыл. Из-за фейерверка событий, произошедших со мной за последние сутки, я совсем забыл про повреждение сустава.
- Что такое? – заволновался Михалыч.
- Да ничего… Просто плечо болит…
Поддерживаемый с двух сторон, я вышел из комнаты и, пройдя через зал собраний, зашёл в ранее незамеченную дверь, скрытую плотно стоящими слушательными столами. Это и был госпиталь.
На продавленных раскладушках, а некоторые и просто на постеленных прямо на полу матрасах лежали парни с перебинтованными головами, руками, ногами и, громко смеясь, переговаривались друг с другом. Видно было, что серьёзных повреждений тела и разума здесь обычно никто не получает, или же тех, кто всё-таки таковые получает, немедленно изолируют на ближайшее кладбище, несомненно, существующее у крупнейшей в городе больницы. Меня положили на отдельно стоящую за рваной ширмочкой сколоченную из грубых досок кровать с мягким матрацем, и Михалыч сразу куда-то вышел. Аккуратно вправив мне плечо (вывих, к счастью, был несильный), медик тоже собрался удалиться, но я остановил его.
- Доктор, - спросил я его, - а пока я спал, мутанты на нас не нападали?
- Да Боже упаси! – перекрестился врач, - И так боеприпасы кончаются, парней к «ТРВ» посылаем, а если ещё и…
- Хорошо, спасибо, - я не стал уточнять, что такое «ТРВ» и закрыл глаза.
Через полдня я отошёл от случившегося и чувствовал себя уже довольно бодро. Немного побродив по бомбоубежищу, я заметил, что оно было похоже на целый город и занимало площадь аж в две наших станции. Из подслушанных разговоров и блёклых плакатов на стенах я также узнал, что размножаться людям тут спокойно не давали – место было ограничено, и на каждую пару приходилось до двух детей. Однако иметь ребёнка было обязательством любого взрослого, и для акта продолжения человеческого рода была отведена специальная комната, находящаяся в отдалении от остальных помещений.
Никакой торговой системы тут, разумеется, не было – все жители знали друг друга в лицо, да и за двадцать лет к жителям подземного хутора никто новый «из-за оградки» не приходил. Только в первую неделю после Катастрофы сюда прибегали, тяжело дыша, люди, пересидевшие бомбёжку в подвалах своих собственных или многоквартирных домов.
И тут я начал задумываться – в чём же всё-таки смысл такого прозябания человека под землёй? В том мире, до войны, человечество постоянно развивалось, придумывало что-то новое для более комфортной жизни на планете. В метро же люди тупо повинуются инстинктам самосохранения, надеясь, что их никчёмная жизнь продлится хотя бы на день. И зачем всё это? Затем, чтобы продолжали людишки грызть друг другу глотки за фильтрованную воду, свиней, грибы и средство от крыс? Чтобы велись бесконечные войны за абстрактные идеи? Чтобы дети рождались не от любви, а от физиологической потребности в потомстве, да и если рождались, то бледными, слабыми, больными, полуслепыми, никогда не улыбающимися лысыми уродами? Чтобы плакали бедные женщины, потерявшие своих мужей, которые отдали свою жизнь за защиту какого-нибудь полустанка от безжалостных тварей, превосходящих хомо сапиенса на целую ступень эволюции? Нет, слишком много сил отбирают размышления о судьбах мира, а я сейчас не совсем в строю…
За размышлениями я не заметил, как ноги принесли меня на кухню. Главная повариха тётя Люба, оказывается, уже пять минут стояла с испачканным в свежем грибном супе половником в руке и ждала от меня согласия на кормёжку. Почувствовав, как сильно вдруг заурчало в животе, я не раздумывая согласился насытиться пищей прямо за разделочным столиком.
Суп, не останавливаясь во рту, полился прямо в желудок, разнося тепло по всему организму. Жевать там было нечего, потому что грибы были нарублены и размяты до состояния каши. Быстро пропустив варево по пищеводу с помощью видавшей виды алюминиевой ложки, я поблагодарил женщину и пошёл дальше осматривать бункер.
Пройдя мимо туалета, представлявшего собой выгребную яму (конечно, какая уж тут канализация!), я снова оказался в столовой. Стоя за грубо сколоченным из ошкуренных досок подобием барной стойки, расположенным у прилежащей к двери стене, болтали, как обычно, молодые раздатчицы, одетые в выцветшие сине-белые фартуки, но, завидев меня, тут же приняли занятый вид. За столами же никого не было – все парни либо спали, либо занимались теорией военной подготовки в аудитории, куда сейчас соваться, подумалось мне, не надо. Лишь уборщица, немолодая женщина в теле, что-то ворча себе под нос, возилась к чуть влажной шваброй под столами.
Развернувшись, я потопал в мужской жилой блок. И действительно – все кровати были аккуратно застелены, возвещая о том, что быть использованными им предстоит только вечером. Вдруг со скрипом приоткрылась ведущая в женский отсек деревянная дверь на подёрнутый ржавчиной петлях, и я увидел её.
Раньше я никогда не влюблялся, и наверное, поэтому не сразу понял, что со мной произошло. Я споткнулся на ровном месте и резко выдохнул, но снова вздохнуть мне было не по силам – грудная клетка вдруг отяжелела, будто на шее у меня висела не картонка, а пудовая гиря, какие каждое утро тягают сталкеры, чтобы всегда быть готовыми к встрече со смертью и при случае набить ей морду. Всё, что я мог сейчас – это любоваться ей, её фигурой, скрытой мешковатым, явно не по размеру плащ-комбинезоном, и милым, хоть и бледным лицом да собранными под полупрозрачной полиэтиленовой шапочкой волосами. Время вдруг потекло медленно, как начинает моросить дождик над опустевшим двадцать лет назад Королёвом – и я воспользовался этим моментом, чтобы оглядеть её полностью.
Она была совершенна, а надетый на неё балахон только подчёркивал её милую беззащитность. Она была хрупкая, как белый цветок с жёлтой серединкой, который я видел в детской книжке и название которого так и не запомнил. И теперь она заметила меня и смотрела прямо в глаза с застенчивой улыбкой.
Я не знал, с чего начать разговор, и девушка опередила меня.
- Привет! – начала она, и голос её прозвучал как звон колокольчиков – не грубых аварийных колоколов, грохот которых не прекращался на нашей станции последнюю неделю, а маленьких и звонких, на шее с которыми скакали до Третьей Мировой лошадки, везя на спине смеющееся дитя, - Это ты к нам из Москвы пришёл?
- Ну… Э-эм-м-м… Как бы… - не мог я подобрать слов, поэтому выпалил короткое, - Да, это я.
- Это так круто! – и снова сознание отказывалось верить, что так может говорить обычный человек, из плоти и крови. Или она такой не была? – Расскажешь, как там, наверху? А то я ещё маленькая была, когда война началась…
- Ко-ко-конечно, - я начал заикаться, но, на секунду задержав дыхание, избавился от недуга, - пошли в столовую?
- Давай! – девушка подошла ближе, и от неё пахнуло свежестью, грибами и сахаром (который я пробовал лишь однажды, когда пакетик с ним принёс отчим Артёма из странствований по метро). Она взяла меня за руку, и по всему телу разлилось необыкновенное тепло, а мозг отключился.
Все следующее происходило будто в тумане: мы пришли в столовую (в столовую ли?), сели за стол, я что-то говорил, а она то искренне смеялась, то делала испуганные глаза, голубые, как небо на рассыпающихся в руках древних фотографиях.
Очнулся я опять в казарме, перед дверью в женский отсек от горячего, но робкого и мягкого поцелуя в щёку. Дверь захлопнулась, и я, словно отведав знаменитой дури с Китай-Города, в забытьи прошёл в комнату Сергея Михайловича и, как и день назад, вымотанный и счастливый, рухнул на раскладушку.
…Мне снилась она. Мы вместе, взявшись за руки, бежали по разноцветному лугу, раскрашенному ярко-зелёной травой и цветами, множеством самых разных цветов. Названия их я не знал, но меня сразу же пропитала нежность к этим чудесным созданиям, выделяющим сладкий, наполненный буйством приятных ароматов кислород. И вот мы с ней уже лежим среди них, и смеёмся, без причины, просто так, потому что есть синее, уходящее вдаль и не ограниченное бетонным потолком небо, есть эти прекрасные цветы, есть мы и наша любовь…
В этот раз меня никто не будил, я встал сам, широко потянулся и, наскоро одевшись, двинулся в ванную. Кстати, о ванной: водопровода тут, разумеется, не было, но из бункера был проход к трубам местного Акуловского водоканала, и проходящая оттуда через старые фильтры почти читая вода под неслабым напором подавалась в душевую лейку помывочной кабины. К слову, для сталкеров (которых здесь так не называли; да и вообще не было тут специального термина, называющего человека, каждый день рискующего жизнью, пробираясь по руинам мёртвого города), возвращающихся из очередного рейда, здесь была предусмотрена отдельная кабина, в которой мне довелось побывать ещё в первый день пребывания в бомбоубежище и вода в которой обогащалась специальными химическими противорадиационными веществами, прямо как у нас на ВДНХ. Но сейчас в ванной было свободно, и через десять минут я уже был полностью готов «к труду и обороне». Немного пошастав по бункеру, я обнаружил в ответвлении в помещении фермы ещё одну винтовую лестницу, ведущую на ещё более невероятную глубину.
Спустившись, я обомлел. Здесь был настоящий завод: в нос били крепкий запах пороха и масляный аромат оружейной смазки, везде жужжали станки и перекрикивали их чумазые рабочие - отовсюду раздавались их крики типа «Витёк, подай пружину!» или «Да куда ж ты это льёшь, чёрт криворукий!» Ну конечно, надо же было где-то изготовлять кустарное оружие и боеприпасы, чтобы вновь и вновь выходить в разрушенный город и искать необходимые подземному человеку ресурсы, созданные ещё жившими наверху предками!.. Я даже никогда не задумывался об этом раньше, а сейчас просветлел и чётко представлял в голове план бомбоубежища.
Немного исследовав оружейную, я поднялся и, пройдя в жилой блок, снова встретился взглядом с ней. И снова меня будто ударило током, как в тот раз, когда меня с Володей послали ремонтировать лопнувшую проводку в перегоне «ВДНХ – Алексеевская». Девушка, которая теперь была не в бесформенном комбинезоне (видимо, она работала в столовой), а в обтягивающем крупную подтянутую грудь и осиную (не знаю, откуда пошло это выражение) талию красном свитере и грубых, местами порванных джинсах, подчёркивающих женственные бёдра, прислонилась спиной к той самой неопознанной двери, что я заметил ещё в первый день пребывания в бункере, и, засунув ладони подмышки, тоже смотрела на меня. Её длинные, до лопаток, светло-русые волосы теперь были распущены. Мы постояли и помолчали минуты две, и вдруг разразились смехом. Мы смеялись очень долго, и, казалось, мимо проходят (или даже пролетают) дни, недели, месяцы... Я был счастлив как никогда раньше.
Весь день мы просто ходили по бомбоубежищу и болтали. Настя (оказывается, когда мы с ней разговаривали в столовой, она уже поведала мне своё имя, хотя этот факт начисто стёрся из моей памяти) рассказывала о быте бункера, я – о метро. Время летело незаметно, и её голубые глаза притягивали меня, как маленького, хрупкого мотылька тянет к свету керосиновой лампы. Они были глубокие, бесконечно глубокие, даже глубже, чем знаменитый Парк Победы, и я тонул в них, как в море, хотя и не знаю, как это – тонуть…
Так прошло ещё три недели, пока не случилось непоправимое.
В один совсем не прекрасный, как принято говорить в таких случаях, день мы с Настей как обычно встретились в мужской казарме, когда она уже была свободна от жильцов, у не имеющей опознавательных знаков двери. Девушка снова была в алом джемпере и джинсовых брюках, а светлые волосы были аккуратно собраны в длинный хвост. На этот раз мы пошли на ферму, чтобы посмотреть на смешных цыплят, бегающих по своему вольерчику за мамой-курицей; на добрую корову, запертую в загоне с еле стоящим на ногах телёнком; на задорно хрюкающих свиней, которые, виляя завивающимися хвостиками, норовят выпросить какую-нибудь вкусность.
Нагуляв аппетит, мы посетили столовую и, попросив тётю Любу «сварганить что-нибудь вкусненькое», уселись друг напротив друга. Мы просто улыбались и смотрели друг другу в глаза, и из сладкого дурмана любви нас вывел стук двух тарелок, полных свиного супа, о деревянную столешницу. Повариха тот час же исчезла, видимо, поняв свою неуместность в нашем безмолвном общении, и мы с Настей принялись разговаривать, похлёбывая варево поцарапанными ложками. Все темы плавно переходили в фразы «Ты моё солнышко» или «Любовь моя», и вдруг девушка, уставившись в опустевшую миску, произнесла совершенно непонятную для меня фразу:
- Может тогда мы с тобой… Ну… В «любку» пойдём?..
- Куда? – переспросил я.
- Ну, если мы друг друга любим и уже месяц встречаемся, то нам уже в «ка-эл» можно…
- Куда можно? – от смены слов мне понятнее не стало.
- Ну в «комнату любви»! Ты что, не слышал никогда?
- Какую ещё «комнату»?... – опять не врубился я, но, вдруг сообразив, что речь идёт о том самом помещении, где здешние пары делали «это», задал новый вопрос, - Стоп, а нам не рано ещё?
- Конечно нет! – Настя улыбнулась и взяла меня за руку, - Ты просто замечательный, и я… Я… Хочу от тебя ребёнка…
К этому я готов не был. Конечно, Настя была прекрасной девушкой, но заводить семью в подмосковном бункере я не собирался. Ведь надо было попытаться вернуться в родное метро, на родную ВДНХ, если, конечно, она ещё не покинута… И отказать девушке я тоже не мог – это поставило бы крест на наших с ней отношениях.
- Хорошо, я согласен, - буркнул я, и, поймав настороженный женский взгляд, расплылся в улыбке. Настя ответила тем же:
- Вечером у «любки», любимый.
Вечером, лёжа на скрипучей раскладушке в комнате полковника, я смотрел на серый неокрашенный потолок и размышлял, что делать дальше.
«Может, просто сбежать? Вряд ли получиться, ведь провожать меня, скорее всего, придёт всё бомбоубежище – я ж из Москвы пришёл… И отказаться от предложения я не в силах – это разобьёт ей сердце, а я не могу так… Хотя, если я тут останусь, это будет даже к лучшему – здесь, в Королёве, нет никаких войн, здесь все друг другу друзья, и жизнь более или менее спокойная, не то, что в метро…»
Стоящий на покуцанной тумбочке механический будильник возвестил металлическим звоном о наступлении девяти часов вечера. Щёлкнув пружинным переключателем, я остановил звук и принял сидячее положение. Надо было идти.
Когда я зашёл в мужской отсек, то увидел, что Настя уже там и о чём-то говорит с тётей Любой. Как только они меня завидели, разговор прекратился, и повариха, сунув что-то девушке в руку, скрылась в дверном проёме, ведущем на кухню.
- Привет, - улыбнулась Настя. Сейчас она не была похожа на себя – длинные ресницы и тонкие брови были подведены чем-то чёрным, наверное углём, а вот чем девушка накрасила губы, сейчас сияющие алым блеском, осталось для меня загадкой. Одета Настя была в куртку цвета хаки, ниже которой красовалась короткая, чуть выше колен юбка (кстати, женщину в юбке я видел впервые, если не считать попытавшихся однажды обосноваться на нашей станции проституток), - Ну, что, пошли? – и, не дожидаясь ответа, вставила тот самый неопознанный предмет, оказавшийся ключом, в замочную скважину. Дверь раскрылась без ожидаемого скрипа – видимо, о её состоянии заботились очень тщательно. Впереди темнел длинный коридор. Девушка взяла меня за руку и, заведя меня в проход, захлопнула дверь.
Коридор был действительно длинный и тёмный, здесь не горело ни одной лампочки, ни одной свечи. Мы с Настей шли, взявшись за руки, и скоро подошли к серой деревянной двери, на которой были нарисованы красные сердечки, всё-таки различимые в кромешной темноте, напомнившей мне неприятные странствования по туннелям. Ещё раз провернув ключ в замке, девушка толкнула и эту дверь.
…«Комната любви» была очень красива. Здесь горели прикрытые красным стеклом керосиновые лампы, потолок был разрисован и изображал маковое поле, а посередине стояла широкая кровать – не раскладушка, а большая двуспальная кровать с красным одеялом и розовыми подушками. Уже сидящая на покрывале, Настя поманила меня пальцем. Я сел рядом. Девушка, страстно поцеловав меня в губы, начала снимать мою майку. Оставшись с голым торсом, я сообразил, что надо делать, расстегнул молнию Настиной куртки, снял её и уставился на девушку.
Под курткой был обтягивающий клетчатый корсет, по структуре похожий на сумку-авоську. Он практически ничего не прикрывал, и я в который раз убедился в красоте девушки.
Вскоре мы оба оказались полностью голые и лежали на мягкой перине. Я любовался Настиными подведёнными глазами, жадно исследующими моё тело, ярко-алыми блестящими губами, большой упругой грудью, узкой талией, плавно переходящей в широкие бёдра, и красивыми длинными ногами. Наконец, ещё раз поцеловавшись, мы забрались под одеяло и предались любви.
* * *
Из царства Морфея (бога, которого я знал из толстой школьной книжки «Легенды и мифы Древней Греции») меня вытащили хлопки выстрелов, раздававшиеся в соседнем помещении. Посмотрев на круглые настенные часы, маленькая стрелка которых застыла напротив цифры «4», а длинная тянулась вверх, к числу «12», я заметил, что Сергея Михайловича на раскладушке не было, хотя он, как и все солдаты бункера, ложился в десять вечера и просыпался в шесть утра.
Вдруг я вспомнил о событиях вчерашнего дня, о том, как мы после акта бурной любви разошлись по домам как дети после прогулки. О, Настя… Да, она была совершенна. Но теперь я был обязан остаться в бункере навсегда, однако это меня ничуть не смущало – прожить целую жизнь с такой женщиной одно счастье…
Мои размышления грубо прервал громкий, полный страха женский крик. По телу пробежали мурашки: всё начиналось в точности так же, как и в бредовом сне, посетившем меня во время первой ночлёжки в бомбоубежище. Я наскоро оделся и, распахивая перед собой двери, помчался в зал блокпоста.
Взобравшись по винтовой лестнице, я навалился на массивную железную дверь и оказался в проходной. Тут я не поверил своим глазам – гермоворота были открыты, и все бойцы, оставив пулемёты, двигались наружу. С ними рядом шли женщины и дети, все были без специальной защиты и противогазов, но, задыхаясь, продолжали идти вперёд. На грани видимости, прислонившись к чёрной оградке, стояла тёмная фигурка, похожая на человеческую, к которой и тянулись люди. Я попытался разглядеть её, но у меня тут же заболело в висках. Ринувшись к пулемёту, я, превозмогая боль, вставил ленту патронов в магазин и открыл огонь по монстру.
Первые пули попали чудовищу в руку (я почему-то видел это очень отчётливо), и мутант, подняв лежащее рядом тело, на этот раз человеческое, прикрылся им. Это была Настя. Она была одета в тот самый балахон, в котором я её первый раз увидел и влюбился. Из уголка рта у девушки текла кровь, а глаза были широко распахнуты, но в них уже не было жизни. Настя была мертва.
Несколько пуль вспороли ей живот, и я прекратил огонь. Теперь я, плача, двигался прямо к монстру, который уже бросил бездыханное тело и спешил удалиться, и уже вышел за границу гермозатвора, как один из лежащих вдруг с трудом поднялся и, схватив меня за плечо, толкнул обратно в проходную. Лежа на холодном бетоне, я заметил, как начальник бункера сдвигает створки гермодверей и, откашлявшись, задвигает крупный засов. Вдруг мир потемнел, и я провалился в беспамятство.
* * *
Очнулся я в лазарете. Вокруг стояло много людей, но как только я еле заметно пошевелился, уже знакомый мне врач разогнал «зрителей» и наклонился надо мной.
- Как себя чувствуете? – доктор пощупал мне лоб, - Не мутит, не задыхаетесь?
- Нет, - выдавил я и закашлялся. Каждый вдох и выдох отдавался несильной и оттого противной болью в груди, - Всё нормально…
- Ну, вот и хорошо, - лекарь поставил на стоящий рядом приземистый столик большую кружку с дымящимся содержимым; запахло грибами, - Как есть захочется, супчику попейте…
Я закрыл глаза. Послышался звук захлопнутой двери – видимо, доктор уже вышел. Я не мог поверить в случившееся: от нападения мутанта погибло, наверное, с десяток бойцов, как ещё я жив остался - я ж тоже без противогаза на поверхность вышел… И что самое главное – погибла Настя, единственный якорёк, удерживающий меня здесь.
«Как только полегчает, сразу же выдвинусь в путь…»
Вновь послышался скрип петель, и над головой кто-то прокашлялся. Я приоткрыл один глаз. Надо мной наклонился Сергей Михайлович.
- И чему вас только учат в этом вашем метро? – возмущённо сказал он, положив левую руку на перебинтованное плечо другой руки, - Надо было сразу закрывать ворота, а ты побежал куда-то… Неужели у тебя тоже мозги раскисли?
- Нет, просто там была… - я недоговорил и зашёлся в продолжительном кашле.
- Да ладно, молодец ты, - полковник улыбнулся, - тварь пулемётом отпугнул, а то неизвестно, сколько наших ещё туда бы ушло… В общем, если хочешь, могу тебя, старшим караула сделать, заместо Петрова, а его – на заслуженную пенсию.
- Нет, спасибо, - я отхлебнул горячего варева, и в голове сразу прояснилось, - Мне и так хорошо… - и глаза закрылись сами собой.
На следующий день я чувствовал себя как обычно, не было только одного – эмоций. Они пропали будто разом, и я уже не мог ни радоваться, ни расстраиваться, а только выполнить заданную функцию – вернуться в метро. После потери Насти я не видел смысла оставаться в бункере и, немного подумав о дальнейших планах, решил наведаться к начальнику бомбоубежища. Сергей Михайлович встретил меня очень радушно:
- Ну, чего, Павел, как себя чувствуешь? Всё хоккей?
- Да вроде да. Сергей Михалыч, я тут хотел вам сказать… - я ненадолго замолчал.
- Ну, не томи! – поторопил меня полковник.
- В общем, мне уже пора идти.
- Как так? Тебе, что, у нас не понравилось? Или ты из-за того нападения?
- Нет, но… Меня там, на ВДНХ, мама ждёт. Совсем уже, наверное, с ума сошла, волнуется, я ж тут у вас уже месяц сижу…
- А-а-а, ну, мама – это святое. Шо ж ты раньше-то не сказал? Не имею права тебя удерживать. Могу только помощь предложить. Ко мне тут недавно Аслан и Лёшей подходили, просили об одном одолжении. Они, конечно, обормоты по жизни, но бойцы хорошие. Короче, они просили, как домой засобираешься, их с тобой отпустить. Стрелки они что надо, вдвоём с двумя рожками к «калашу» на брата до РКК пешкодралом добрались. Говорят, фонит там прилично, но живности вроде мало. Может, возьмёшь их в Москву, а? Они меня так просили…
- Конечно, возьму, - без особой радости согласился я и обосновал, - Втроём ведь по-любому проще добраться будет.
- Ну вот и ладно. Сейчас у нас… - он посмотрел на отливающие золотом в свете видавшей виды керосиновой лампы наручные часы, - два часа дня. Сходи пообедай, вечером двинетесь. У нас тут зверьё грамотное, ночью дрыхнет. Вот повезло нам, а?..
- Да уж, очень. Спасибо большое. Как раз утром будем в метро, в смысле под землёй. При хорошем раскладе…
- Ну, ступай, москвич…
Время до выхода пролетело незаметно. За разговорами в столовой я узнал, что «кошек» тут называют сфинксами, потому что до Войны была такая порода лысых кошек, «желе» - массой по понятной причине, а демонов – летунами: тут тоже всё понятно. Также я раздобыл сведения, что «ТРВ» - это второе градообразующее предприятие города, корпорация «Тактическое Ракетное Вооружение», из складов которого совсем недавно непонятно почему и куда вылетели четыре ракетные боеголовки; что в центральном городском парке растут деревья-людоеды, ловящие прохожих корнями и ветвями и разъедающие их ядовитым соком, выделяющимся из листьев; что под разбомбленной «Энергией» на глубине пятидесяти метров есть разветвлённая система ядерных убежищ, раскидывающаяся под всем городом. Говорят, в этом бомбоубежище тоже есть проход к РКК, проложенный под Акуловским водоканалом, но из-за угрозы затопления его замуровали в первые же годы после Третьей Мировой. Я, в свою очередь, поведал королёвцам устройство московского метро, централизованная система управления которым распалась вскоре после всеобщего укрытия в московской подземке, и рассказал об основных группировках: Ганзе - торговой империи, объединяющей своей властью станции Кольцевой линии; Красной линии – ветке, контролируемой коммунистами; Четвёртом Рейхе – трёх станциях, захваченных фашистами; Полисе – культурной и духовной столице метро. Также я рассказал об Изумрудном Городе – полулегендарном сообществе, занимающем три конечные станции Сокольнической линии за разрушенными Воробьёвыми Горами. Не забыл я упомянуть и о родной ВДНХ, заключившей мировое соглашение с соседними Алексеевской и Рижской, образовав общину «Содружество ВДНХ». Про экстренное положение станции я решил умолчать.
Но вот настало время сборов. На блокпосте мне отдали моё снаряжение и оружие. Два моих спутника уже были готовы. Тут я вспомнил про подвеску, которую мне дали при входе в бункер.
- Оставь её себе, - ответил Петров на мои тщетные попытки вернуть её хозяину, - Как сувенир на память о нас.
Провожать нас вышла достаточно большая часть населения бомбоубежища. Здесь были и женщины, и прижимающиеся к ним дети, и здоровые мужики-воины и даже перебинтованные больные из лазарета: всего около двухсот человек из всех пятисот. Не было только той, кого я хотел бы сейчас видеть живой – Насти. Процессию возглавлял Сергей Михайлович.
- Удачи вам, парни, - он пожал нам троим руку, - Надеюсь, хоть по радио услышимся.
Старший охранник открыл гермоворота. Мы двинулись в путь. Домой.
Постмосковье. Ранняя версия
© Copyright: Егор Басалаев, 2011
Свидетельство о публикации №211120101463
Свидетельство о публикации №211120101463
Рецензии