Родня

           Галина  Кисель.
                РОДНЯ.


       Будильник разбудил его ровно в  шесть, но  он еще полежал  немного, не  открывая глаз, и с раздражением  думал, как хорошо  было  бы сейчас, на  свежую голову,  просто   прочитать то,  что    написал  ночью, поработать над  текстом, обдумать  ситуации. И  зачем только он   поднял трубку?  Нашли бы  кого- нибудь другого. Но нет. Придется бежать в  бюро,  получать  документы и опять  встречать  автобус с соотечественниками, приехавшими  полюбоваться  красотами  Мюнхена и окрестностей. Раньше ему  доставляло  большое удовольствие  водить   русских  в сказочные замки, построенные  королем  Людвигом  2,  рассказывать  о его  романтической судьбе и  загадочной  смерти в водах озера.  Но постепенно это ему наскучило, и  он иногда  увиливал от своих  обязанностей,  особенно, если у него  водились  деньжата.  Хозяйка  бюро  путешествий благоволила к нему,  ценила его знания  языков.  Он  свободно  говорил на немецком, итальянском и французском, мог   объясниться  и на  английском, не  говоря  уже о славянских  языках.   Языки  давались ему  легко.  Он выучил не только   проспекты, но интересовался  историей  тех мест, куда водил экскурсии, и,  если был в ударе,  блестяще справлялся  со своими  обязанностями. 
       Он  был хорош собой, рослый и стройный,  серые    глаза в длинных ресницах,  когда  он  смотрел   в чистое небо  или улыбался,  они становились  голубыми.  Русая,  густая  шевелюра и одновременно  мужественные  и  по юношески нежные  черты  лица  делали его  неотразимым.  Он  считал  себя  писателем,  напечатал  в     зарубежном  русском  журнале  пару рассказов, получил лестные  отзывы, и очень неохотно  отрывался  от  компьютера.
     Но  нужно  было зарабатывать на  жизнь. В этом  месяце  у него была  только  одна  группа, и он уже беспокоился, хватит ли  ему  уплатить  за  жилье - мансарду  высоко  под крышей – и  за еду. Так  что  эта группа из  Москвы  была  очень кстати.
     Он  быстро  побрился,  заглянул в холодильник, удостоверился, что  там  хоть  шаром  покати, натянул в крохотной передней куртку и снял с полки  смешную  трехцветную шляпу. Она попала к нему  во время  карнавала в  Кельне, очень ему  шла и была видна  издали. Что с того, что  прохожие улыбались, оглядываясь.  Зато  группа  все  время  видела его, и никто не  мог  потеряться.
      В бюро  он  получил  список –  почти  одни женщины. Пожилые. Это  даже  лучше. У этих на  первом  месте магазины. А у мужчин – где  бы  раздобыть  пивка.
    Он  стрельнул  у  коллеги  десятку  на  обед, купил в  булочной  напротив два  круасана и чашечку  кофе, полюбезничал с  хорошенькой продавщицей и вышел, завидев   сворачивающий  к  бюро автобус.
   Пока он  разговаривал   с водителем,  некоторые   экскурсантки тяжело спустились на  тротуар, и он  поспешил к ним,  чтобы сказать, что  сейчас их  отвезут  в гостиницу, где  они   получат  номера, смогут отдохнуть, привести  себя в  порядок, а вечером   у них первая  автобусная  экскурсия  по  Мюнхену.  А пока  он  шел, со ступенек    соскочили  две  хорошенькие девушки, одна  блондинка с длинными  волосами, а другая  кудрявая  черненькая  и уставились на  него с веселым  любопытством.  Он  сразу  оценил  их  модные   « прикиды», и   его  строго  официальное  настроение  сменилось  оживлением.
     Пока они вечером  ездили по городу,  он, рассказывая,   решал, кто ему  больше нравится? Скорей  эта  беленькая. Он уже знал, что  девушку   зовут  Лера,  услышал, как ее  называет подруга, и про себя  сразу  стал ее  так  называть.   Если кто-нибудь в  группе  нравился ему,  работа   превращалась  для него  в  удовольствие,  и он  вел экскурсию с вдохновением, получая  в  награду  аплодисменты.
         Уже когда  они  подъезжали, усталые,  к   гостинице, Лера  поинтересовалась, когда  они  побывают  в   пинокотеке? Это  их как-то сблизило, потому, что  он    там  часто  бывал, не по  работе,  а сам  по себе.
    Вскоре  он  уже  знал, что  девушки  учатся на последнем  курсе  в пединституте, обе на  филологическом.  Они  держались  все  время  с ним  рядом.   А когда  выпадала  такая  возможность, оживленно  болтали обо всем  сразу. Он старался не  показывать своей  заинтересованности, но   это  не получалось,   девушки не желали  ничего  скрывать. Дамы в группе сначала  как  будто   ревновали, но  потом  смягчились и с удовольствием  наблюдали  за  «нашей  молодежью». Зато с каким воодушевлением  он  говорил!
   Оказалось, что  Лера и Соня  не  просто  воспользовались  «горящей» путевкой. Он скоро понял, что  они  готовились к этому  путешествию, расспрашивали  его о Федоре  Тютчеве, о  его  любви. Это  было ему  так  близко! А  когда  он предоставил  группе  время на  магазины, упросили   пойти с ними  на  выставку  старинной одежды, и он с легкой  усмешкой наблюдал, как  они  внимательно  разглядывали  прически и платья 18 века, а  Лера  даже  зарисовала что-то  в маленький  блокнотик.
- Собираетесь  соорудить  что-то  подобное?  Для маскарада? – спросил он.
 И  Соня   серьезно  ответила – Да!
     Группа  оставалась  в  Баварии семь дней, и  он  очень сблизился   с  Лерой и  Соней. Но и все остальные   благоволили к нему, так  что в  последний  вечер  он получил вместе  с восторженными  отзывами, еще и приглашение на  прощальную  вечеринку  в одном  из номеров.  Обычно  он  отказывался  от  таких  приглашений, но  на  этот раз  остался -  и не  пожалел. Девушки, оказывается,  неплохо пели.  А танцевать  с легкой и гибкой  Лерой  было одно  удовольствие. Во  время  вечеринки  он  уловил  момент, сознался, что  в Москве  у него  мать, и сам  он  тоже  москвич, бывает довольно часто  в  родном  городе  и  попросил  номерок  телефона. Попросил  словно  небрежно, но в душе  все  замерло, так  он  внезапно  испугался  отказа. Это  он- то, в его почти  тридцать  лет  и  с его  опытом  у женщин!  Но  заветные номера он получил.  Лера  даже сама  записала свой  телефон в его  записную книжку.   
      Как  положено,   он  утром  отвез группу к  самолету, и, возвращаясь, вспоминал  Леру и с  сожалением  думал,  что  через  пару дней впечатление  от этой  встречи потускнеет, начнет забываться.  А потом  приедет  другая группа, и он  опять увлечется  какой –нибудь  милой  девушкой и будет  работать  словно  только  для нее. Так  уже  бывало не  раз.
    Дома  его  ожидал  сюрприз – приехала  с группой   из  Италии  Тина, наполовину  итальянка, наполовину  русская. Она  уже  много лет  жила  в  Риме,  работала  там    экскурсоводом  и переводчиком, и когда  приезжала  в  Мюнхен, они  устраивали себе праздник.  Отношения  были  легкие, никого ничему  не обязывающие. Ужин  при  свечах и, конечно, секс. Она  уезжала – и он  забывал о ней  до следующего раза. У нее в  Риме  были  муж и дочка.
   Но на этот раз  он  почему-то  рассердился  на ее бесцеремонное  вторжение, хоть сам дал ей ключ от   мансарды.  Ему хотелось  побыть одному, может быть- работать?  Она  бросилась к нему на шею, он отвел ее руки, смотрел хмуро. Только  сейчас   он заметил   седину в ее  волосах,  морщинки  в  уголках  глаз. Тина   обиделась.
- Что  с тобой?  Я не во -время? -  забеспокоилась  она. – Ты ждешь кого-то?
- А я думала, мы  посидим, поболтаем,  вот – приготовила  нам   ужин.
   Стол  был  придвинут к  окну, застелен  скатертью, стояла  бутылка  их любимого  вина и бокалы и что-то там еще на тарелочках.
  -Да нет, просто  я  устал. И хотел  поработать.
Тина  была  посвящена  в  его литературные  планы.  Но тут он вспомнил, что  забыл пообедать, ограничился   кофе с бутербродами. Вернулся  из аэропорта в бюро и писал отчет, разбирал бумаги, сделал  пару  срочных  переводов,  все  время  как будто в полусне, и   бережно   перебирал в уме   все, что  было за эти семь  дней, хоть ничего  особенного и не было. Но  были  улыбки, ее манера спрашивать, чуть наклонив голову и глядя на него снизу вверх  горячими карими глазами.   А там, в волшебном  замке Нойшванштайне …  Лера  вдруг остановилась, легко вспрыгнула на  парапет, раскинув  руки,  словно  собралась  лететь,    так ее заворожил   простор и чудесный  вид  на озеро и лес  далеко  внизу. И он   взял ее за локоть и спустил на землю, смеясь. Какой  хрупкой  и нежной  была ее рука!
  Он  тряхнул головой,  отгоняя  воспоминания, обнял  Тину  за  плечи, повел к столу.
- Ладно, забудем! Я голоден, как  волк. Сегодня  отправил  домой  группу из  Москвы, семь дней  мотались  по  Баварии. Хлопот было!
И пока он это  произносил,  его  блаженное настроение  понемногу  испарялось, уходило.  Он  почувствовал себя прежним, вернулись  герои его  повести.   И он  заговорил  с ней  о них,  но вдруг в какой-то момент  понял,  что рассказывает о Лере . Он  изумился,  рассердился на  себя, пошел к дивану, лег, ничего не  объясняя  Тине, и почти сразу  уснул.
   Разочарованная  Тина  постояла над ним, раздумывая, потом  прикрыла  его  пледом, собралась и тихонько  ушла.  Она  была  старше  его,   и понимала,  что  это не любовь, особенно с его стороны.  Но ей  было  больно.
     Утром его  разбудило  солнце и   бормотание  голубей на черепичной крыше. Он встал,  с удовольствием потянулся, поковырял  вилкой остатки  вчерашнего  ужина, допил  вино, и погрузился, улыбаясь,  в работу.
   Прошло несколько дней. Он  проводил   экскурсии  для  « русскоязычных», живущих  в  Германии,     вечерами   встречался в баре с  друзьями ,  по утрам работал,  поставив  ноутбук  на  широкий  подоконник. Устойчивое вдохновение  удивляло  и радовало его.   Он редко  вспоминал  Леру,  но такого странного,  беспокойного и  радостного  ощущения у него  еще никогда не было.
  В декабре, дождливом и  промозглом,  наступило  затишье в работе. Некоторые  экскурсоводы   запросились в отпуск, хозяйка  собралась  на  Канары,  а он  решил съездить  на  недельку  в  Москву,  показать  знакомому издателю  свою   повесть, поработать  в  библиотеке и вообще  развлечься.  Собираясь, он  вспомнил  о Лере и удивился тому, что  ее образ  за столько  времени  совсем не  потускнел  в  его  памяти. Он  полистал  записную книжку, нашел  ее  адрес  и телефон и  решил, что обязательно  повидается  с ней. Будет с кем   провести  свободное  время.
   
     Выйдя  утром из  аэропорта  с рюкзаком на плече,  он вспомнил, что   не позвонил  матери,   набрал   номер  и немного  погодя  услышал ее  голос.
- Игорек, ты?   Откуда  звонишь? Ты в Москве? Почему не предупредил, что  приедешь? Что случилось?
- Я по  своим   литделам. Дней на  пять, десять. Пока не  знаю.
По тому, как  мать  забросала его  вопросами, но не  сказала:  приезжай немедленно,  и не назвала  сыном,  он  понял, что  у нее  опять  кто -то  есть и появление   взрослого  сына  в ее  планы  никак не  входит, хоть она, конечно, будет  ему очень рада.   Он  вздохнул.
- Мам, я к тебе  завтра  утром  заеду, увидимся.  А пока  мне срочно  в издательство  к Леньке, очень нужно.  Целую!
   Он  позвонил своему  другу детства,  журналисту  Косте.  Тот  обрадовался.
- Слушай, мне тебя просто  Бог  послал!  Тетя  Маня в больнице, Ваську некуда      пристроить. Срочно  улетаю  на неделю.  Мотай  ко  мне, располагайся. В холодильнике  жратва для  Васьки.  Ты уж извини,  я тебя не  ждал,  Приеду – поговорим! Ключи  сам  знаешь,  где! Ты надолго?
- Там  будет  видно…
- Ну, добро! Увидимся!
       Приятель  жил после развода один с помойным котом  Васькой. Помойным  кот назывался потому, что,  возвращаясь  однажды  в глубоком  подпитии  домой к жене, Константин  чуть не  наступил  на  прикорнувшего у мусорника котенка.  Крохотное существо, величиной с  его  ладонь, выгнуло спинку, открыло сверкающие зеленым огнем  глаза и зашипело. Костя подхватил котенка  под брюшко и понес  жене в подарок    в качестве извинения  за  пропитый гонорар. Но жена  вышвырнула  подарок на лестничную площадку.  Оскорбленный  в своих лучших намерениях, Костя  вытащил туда  же  и ее, забрал  прижавшегося к стенке   кота, и ушел спать.
    Жена  переночевала  у  соседки  и  утром  ушла  навсегда, чему  он  был  даже  рад. А  Васька  остался  и   вскоре  стал  для  непутевого  Кости   самым  близким  существом на свете.
-   Ну, не гожусь я для семейной  жизни! – уверял  всех  Костя. -   А это  идеальный  вариант.  Не  упрекает, не  ругается, хоть на бровях  явись. И  живое  существо в доме!
Васька  обнюхал  ноги  Игоря, одобрительно  зевнул и ушел спать  на  диван, предварительно  наведавшись  к  своей  миске  в углу. Намекнул  на  всякий  случай, чтобы  его не  забыли.
    Игорь позвонил  в издательство, договорился  о встрече, достал  из   рюкзака  красиво  упакованный французский  коньяк и  отправился  к приятелю.
     Он    освободился  часов  в  шесть  и вышел под дождь.  Настроение  у  него было праздничное. Приятель пообещал  издать   его повесть отдельной  книжкой и не очень дорого! Но  нужно  будет поработать   пару дней над текстом.
  Игорь  остановился,    раздумывал,   кому  позвонить? Друзьям, и устроить  бурную  встречу в ресторане,  или, может быть,  Лере? 
     Решил  -  Лере и достал  из  кармана  мобильник.
 Ответил приятный  женский голос.  Он поздоровался и попросил  позвать  Леру. Женщина  помолчала.
- Так  она на репетиции. У них же  в  конце  месяца  курсовой  спектакль.  А кто ее спрашивает?
   Спектакль?- удивился он  про себя, но тем не менее назвался, и добавил:
- Мы познакомились  в турпоездке  по  Германии.
Пауза. – Не знаю, когда  она  освободится, эти  щукинцы  часов не  наблюдают. Я передам  ей, что  вы  звонили. Что  ей  сказать?
- Скажите,  пожалуйста, что  их  мюнхенский  экскурсовод, Игорь,  в  Москве  и хотел бы  с ней  повидаться.   
 Женщина  вздохнула, помедлила и положила  трубку.
 -  Вот оно что! – подумал  он. – Значит не  пед., а  Щукинское. Артистка.  Ну что же?  Это  ничего не меняет. Даже  еще  интересней!
  В девять вечера  он  появился у подъезда  училища, осведомился у  вахтера, продолжаются  ли  репетиции, и  услышал, что   все  еще там, полуночники.
 - Раньше  десяти и не жди!   
 Но Игорь решил  подождать, и правильно сделал. Потому что  минут через  двадцать  двери  широко распахнулись, и на  улице появилась  стайка  молодежи. Лера  была  в их числе. Они  остановились,  что-то еще обсуждая  и смеясь. Игорь не двигался  с места,  цветы держал в опущенной руке. Лера  неожиданно  обернулась, словно  ее  позвали, и  вдруг побежала  к нему,  широко раскинув  руки.  Он поймал  ее  на  бегу, уронив  цветы. Она  на миг прильнула к нему, и не  было в его  жизни  лучше минуты. Потом они   собирали  крупные  ромашки, рассыпавшиеся  по  тротуару, и что-то  говорили, сглаживая  неловкость. Он  взял ее крепко под  локоть, а она  еще  обернулась и помахала   цветами  своим  однокашникам. И  Игорь  видел, как  один  из  юношей  шагнул  вперед и остановился,  растерянно  глядя  им  в след.
- Ой, знаешь, я еще вся в своей  роли.  Ты прости  мне  мой      порыв!
 Длинная  до  полу  юбка, светлый полушубок,   невероятный  малахай, из -под которого  штопором вьются  золотистые  пряди,  и следы грима  на  лице очень  изменили  ее.  Но   к  лучшему, – решил Игорь.
- Ну, что  ты! Я даже  рад.  Я боялся, что  ты  меня и не узнаешь.
  Как  хорошо, что  мы  уже перешли  на  «ты»,  - подумал  он.
- Куда  идем? Вот так  просто по улице? Может, зайдем в ресторан? – предложил Игорь.
       -  Ох,  есть  очень  хочется! Пять  часов  репетировали. Пошли, пошли.  Там  и поговорим. Знаешь, мы  с Соней  не раз  тебя  вспоминали.
 Он  смотрел на  ее  оживленное лицо, и не мог насмотреться. Понимал, что  ее  воодушевление не только от встречи с ним, и от роли тоже, но радость   от этого не уменьшалась.
 Она  привела  его в  небольшой  ресторанчик на  углу, и они  заказали  ужин и  вино.
- Да, Москва  уже не та! Как  быстро  нас  обслужили!
- А ты  думал!  Была прежде забегаловка, а теперь частный  ресторан. Чувствуешь  разницу? И хозяин  - бывший  щукинец. Он нас  любит.   
   Они просидели, разговаривая, больше часа.
- Выходит, ты не учительница, а служительница  Мельпомены?
- Еще не  знаю, что  из меня получится. Но очень надеюсь. – Она  опустила  глаза.
 - Не хотелось говорить  об этом  в путешествии. Получилось бы, как похвальба. 
А потом он проводил ее домой, решая про себя, не  напроситься ли на  чашечку  кофе? Артистка – не учительница, но  вспомнил о ее матери    и распрощался, поцеловав ее  в  щечку, и получив  обещание встретиться  на следующий  день.
 - Придумаем что-нибудь  очень  интересное. – пообещала Лера.
- Я  завтра вечером  не  занята, отпрошусь  у режиссера. А ты  где  остановился?
- У приятеля.  Мама  на даче, я к ней  утром  заеду.

    Дом, где  жила его  мать,  вполне можно было назвать  дачей, потому  что  сразу за  палисадником  начинался  неухоженный лесок, весь прочерченный  тропинками,  замусоренный и пыльный. И  пока  сюда  тянули  линию метро,  жители пользовались  электричкой.  Зато сам дом был  так называемой «улучшенной»  планировки, с  широкими  балконами,  высокими потолками и огромными  - по  старым  меркам- комнатами.
   Ему  открыла    Проша, дальняя  родственница матери, одинокая  старушка, которая,  как  она выражалась,  «домовничала»  у нее уже  несколько   лет. Мать  еще не  выходила  из  спальни, вернулась  поздно вечером   с какой то  презентации.  Проша  накормила его  завтраком, не переставая расспрашивать, как живут там, за границей,  да что  едят, и правда  ли,  что   каша у них не в почете,  а супа  и борща   немцы   вообще не  варят?  Заграница  интересовала  ее  исключительно с кулинарной  точки  зрения.         
     Мама вышла  из спальни заспанная и растрепанная, но с радостной  улыбкой. Они обнялись, рассматривая  друг друга так, как  будто не  виделись  несколько  лет, хоть  Игорь  побывал в  Москве  полгода  назад.  Но так  было всегда, знакомый  ритуал. Впрочем, Игорь  не сомневался  в  ее искренности.
  Мать  мимоходом  осведомилась у  Проши, уехал ли  Антон  Иваныч, и та,   глядя  в сторону,  хмуро  ответила, что да, уехал. Велел  звонить. А  вернется  в  выходные.  И  Игорь  понял, что  Прасковья   Антона  Иваныча  не  одобряет, а мать  вовсе не  уверенна   в нем  и  это ее  очень  беспокоит.
  Впрочем,  Игорь  давно  привык  к тому, что  дома  часто  появлялись  близкие  друзья  матери, которые не  столько были  ими, сколько  оказывались  очень  нужными  людьми для  решения    ее проблем. Она  умела, если ей это было  нужно,  проникать каким –то непостижимым образом  всюду и ей  всегда везло именно  на тех, кого она искала. . Отчасти  поэтому  он    рано  ушел  из дому.  По окончании университета воспользовался   счастливым  случаем и уехал  за  границу работать  в  русское  бюро  путешествий экскурсоводом  и переводчиком. Уверял себя и других, что  хочет  усовершенствоваться  в  языках. С матерью у них  почти никогда не было  ссор  и скандалов  по  этому  поводу.  Они  хорошо ладили  друг с другом.
    Отец  его  матери был председателем   колхоза  в Псковской  области. Этой  деревне  повезло, отец  Верочки  Архиповой  был  хозяйственный  мужик, почти не  пьющий.
Он  заботился о своем  колхозе, себя  при  этом не  забывая, так что  людям  жилось там совсем  неплохо.
    Когда  Вера  была  в шестом  классе, отец  в награду  за отличные  успехи  взял ее с собой  в Москву. И девочка  заболела  городом.   Для  себя  она  твердо  решила, что  будет  жить  непременно только  в Москве.
      Когда  она  окончила  школу, отца  уже не было в живых.  Он умер  внезапно  от фронтовых  ран.  Дома  оставалась  мать  и  старшая незамужняя сестра, и рассчитывать  на  их помощь не приходилось. Но практичная Вера  успела  к тому  времени  завязать  крепкую  дружбу  с  семьей  отцовского  однополчанина, москвича,  и надеялась на  их помощь.   Они  приняли ее, когда  она  приехала  поступать  в  институт. Правда,  она  еще не решила, куда поступать.  Но это  было  не  важно. Куда  легче  попасть.  И она  прижилась  у них.
   Вера не обижалась на  легкое  пренебрежение к себе, деревенской. Усердно и внимательно  училась  говорить,  одеваться и поступать « по городскому». Была  услужливой и скромной. Не гнушалась  легкой и осторожной лести. Опекала  старенькую  бабушку.  Материально  мать ей  помогать не  могла. Но время от времени  ей привозили то мешок  картошки, то  ящик  яблок или  лукошко яиц, и она  считала, что  не обременяет  своих знакомых. Стала «своей».   Попала   с помощью  их  родственника  в  университет,  куда с ее  деревенским  аттестатом  нечего  было  и  соваться.
    А через год   превратилась  незаметно  для  всех из  золушки в уверенную в себе, красивую  девицу. Свои светлые, густые  волосы  она  закручивала на  бигуди, научилась подкрашивать    глаза и  удлинять ресницы, Деревенский  румянец  еще не  сошел с ее щек. Купила кримпленовый  брючный  костюм, повесила  на  плечо  сумочку на длинном  ремешке  и почувствовала себя  вполне  городской.
        И выскочила  замуж   за  того  родственника, который    помог ей  поступить в университет.  Ну, не  совсем  замуж. Просто  так  получилось, что  они стали вместе  жить. Казалось, ее  мечта  готова  была  сбыться.
   Он  был  старше ее  лет на  пятнадцать, не  раз  руководил  геологическими  партиями в Сибири  и на  Чукотке. Считался хорошим  специалистом. Ради нее он  бросил   жену и  сына. Но оказался, по ее мнению, слишком  благородным.   Оставил  квартиру жене с ребенком.  Впрочем, она  свое  мнение  ему  не  высказывала.  А пока  он снял  для  них  жилье  в  центре   Москвы.  Жизнь  улыбалась  ей. Она  хорошо одевалась,   ей нравилось учиться. Все равно, чему. У нее была  прекрасная  память. Могла  повторить  за преподавателем слово в слово, не  вникая  в  смысл. Ее увлекала  сама  жизнь университета, веселая  и  шумная.  На  их факультете было мало  девушек  и она пользовалась  успехом.
  Ее  муж  был  лихим  парнем, быстрым и бесшабашным. Пел  под  гитару  свои песни. Дружил со  многими  известными  бардами,  был лично  знаком с Окуджавой,  Висбором,   Высоцким,  ездил на  бардовские слеты и там охотно   играл  на  гитаре и пел. Она  везде  была рядом  с ним.    Он  водил ее в музеи  и на выставки, в театры.  Она мечтала  стать в этом обществе своей. И он  помогал  ей  в этом,  всерьез считал ее  своим  созданием.  Называл  ее  «моя Галатея».       Дома она  была  послушной и приветливой, чем  выгодно  отличалась  от  его  сварливой и высокомерной  жены.
   Секс  не  привлекал ее,  она  оставалась в душе  совершенно  холодной, тем  более, что  сначала,   кроме  боли,    ничего не  испытывала. Потом  боль ушла, а она научилась  успешно имитировать  страсть.  Она  близко  сошлась  с некоторыми   поэтами, бывала у них и  без  мужа и  упивалась своей  новой жизнью.
   Ей казалось, что  так будет  всегда.  Но  судьба  распорядилась  иначе.
     Когда  Вера  была  уже  на  последнем  курсе,  муж уехал    руководителем  экспедиции на  Чукотку. За  то  время, что  они  жили  вместе, это была  уже  третья крупная   экспедиция. Ей не  очень  нравилось  оставаться одной, но  им  нужны  были деньги  на  кооперативную  квартиру.  Его  партия  возвращалась  поздно осенью,  и тут  случилось несчастье.  Они переправлялись  через реку, когда  лодка, груженная  ящиками с керном,  наскочила  на  камень и пошла  ко  дну. Пришлось им понырять, доставая  тяжелый  груз.
   Потом на  берегу разложили костры, сушились. Допили  оставшийся  спирт. Для всех это приключение  обошлось, и только  начальник  партии  не  доехал  живым  до  Москвы.  Остаться в Красноярске  в больнице  он отказался,  и  умер в пути  от  двустороннего  воспаления  легких.   
    Это  было  для нее тяжким  ударом. Теперь   ей нечем  было платить  за  квартиру.  И  она не могла  вернуться к своим  благодетелям,   они  были на стороне  его  жены и ребенка. Осуждали ее. Раньше  это ее  не трогало. Пройденный  этап,  считала  она. А теперь  пришлось  перейти в общежитие. Этот  несчастный случай отбросил  Веру далеко назад.  От   нее  отвернулись  некоторые из их общих  знакомых, только  вчера  принимавшие ее и звавшие в компанию.   Его семья и  управление  геологии взяли на  себя  заботу о похоронах, так что  для Веры  и там не оказалось места.  Деньги за экспедицию  выплатили жене.   
   Это  было  обидно.  Ее, оказывается,  всерьез не принимали. Кое-кто  из его  друзей даже  попробовал  сблизиться с ней, а в ответ на  ее негодование  и обиду  обозвал ее  «шлюшкой». Но были и другие, преимущественно  немолодые и  неизвестные поэтессы,  окололитературный мир. Эти сочувствовали ей, звали на  поэтические  вечера, на  посиделки. Ценили в ней  благодарную слушательницу.
   Вера  металась  по городу в  поисках  выхода.  Приближалась  дипломная  практика и защита  диплома.  Он  обещал  все  устроить. Она  знала, что  его  жена  обязательно «позаботится»  о ней, жена  работала  с ним  вместе  в  управлении.  Уж она  то постарается  отправить  разлучницу   куда  Макар  телят не  гонял.
   И тут  одна из  поэтесс,  то ли в шутку, то  ли  всерьез  посоветовала  ей выйти  фиктивно  замуж.
      Но  кандидатура для  фиктивного  брака никак не  попадалась. Пришлось  поехать  по  назначению.    
 А что  другое  ей  оставалось? Диплом она с горем  пополам  защитила и  уехала коллектором  в  Якутию. Потом  были еще   партии на  Севере. Вера  научилась  запрягать оленей,  спать  у  костра,  не  чувствовать  на лице накомарник. И многому еще. За пять  лет  она  успела  выйти  замуж  и развестись. Были у нее и  другие встречи – расставания. Вера  окончательно  убедилось, что  никакой  любви не существует, а к  сексу  относилась без  проблем. Спокойно и трезво.
       К  28 годам  она  поняла, что  полевая  геология не  для нее.  Устроиться  в  управлении    в Москве не  вышло.  Ей  предложили  уехать   в Красноярск, и она  уже  почти  согласилась.
   Но тут  обозначился  кандидат   для  фиктивного брака.
Мальчик  недавно  окончил  школу и поступил  по настоянию  родителей в институт.  Но  учеба  в  техническом  вузе его не прельщала. Он писал  стихи,  напечатал некоторые  из них  в институтской многотиражке,  входил в круг  молодых поэтов, слыл  многообещающим. И мечтал    о жизни  свободного  поэта, как  он  себе ее представлял. А  для  этого нужны  были  деньги.  Не сидеть же  всю  жизнь  на  шее у родителей?  Он согласился  на  фиктивный  брак.   За    немаленькую сумму   обязался  поселить и прописать  Веру  в  квартире умершей  бабушки.     Предусмотрительная  бабушка  оставила ему  свою  комнату  в коммуналке,   загодя  прописав  внука  у себя.   Он сказал  родителям, что сдал    жилье  на  время   одной  знакомой. На свою беду, мать  не поинтересовалась,  кому. Его  родители, врачи, много  работали и часто  болели.  Особенно  отец, уже очень  не  молодой и дважды  раненый  в войну полевой  хирург.  У  них  не оставалось времени  вникать в это  обстоятельство. Ну сдал и сдал. Мальчик  вырос и нуждается  в  карманных  деньгах.
 Лишь бы  оставался   дома.
    Вот  тут-то  судьба   и подстерегла Веру. Она  полюбила в первый раз в жизни.  Вера  появилась перед  романтичным и мечтательным поэтом  в  легком  платье, юбка колоколом, стройная  талия  перетянута широким по  моде  поясом,  золотистые  волосы крупными  кольцами,  кокетливые лучики в синих  глазах. Она  хотела  понравиться, она  всегда этого  хотела, зная  по опыту, как это  помогает  в делах. Но на этот раз  деловой  встречи не  получилось. Вера с удивлением почувствовала, что ее  глубоко  волнует  его  голос,  прикосновение  его  рук,  нежность  и восхищение  в  его  глазах. Это  было  для нее  внове. Никогда  прежде  она  не  ощущала ничего  похожего. Даже когда  еще   школьницей целовалась  с соседским  пареньком  под  цветущей  яблоней в саду. Тогда  было, пожалуй, одно   любопытство и желание  насолить  подружке, которая  вообразила  себя  привлекательней  Веры.   
      Из  фиктивного брак превратился  в самый настоящий.    
     Она не поехала в Сибирь, жили на  деньги, которые  она  приготовила  ему  за  фиктивный  брак.  Он бросил учебу, друзей, приходил домой ночью.  Мир перестал  для них  существовать.  Его  осторожные, несмелые прикосновения зажигали  в ней страсть и  нетерпеливое  желание. Впервые  в  жизни она  брала, а не  отдавалась, и  он  был ей благодарен. Они, бывало, проводили  дни и ночи в  разоренной  постели, вставая  только  чтобы что-нибудь поесть. Или, если позволяла погода,  уезжали  за  город, бродили  по лесу,  в полях.   Им нужно  было все  время  чувствовать  друг друга.  Впрочем, и дождь их не  пугал.  Оставались  дома. Он  читал  ей  стихи, свои  и чужие, она  рассказывала  ему о севере. С   юмором. И он  как -то  сказал  ей:
-  Ты  так  интересно  об  этом  говоришь. Прямо  хоть сразу  печатай! Твоя  жизнь – настоящий  роман. Вот  бы  и  мне  пережить  такое. Но  ему   это не судилось.
  А когда  она забеременела,  он сознался  дома, что  женился,  собрал  свои  вещички  и, не  обращая  внимания на  слезы,  увещевания   и просьбы  родителей,  ушел  из  дому.  Парочка  стала  открыто  жить  вместе. 

    Для  его  матери это была  настоящая катастрофа. У нее  отобрали  самое  дорогое –  ее   мальчика,   ее Гришеньку,  для которого  она  жила.   Она мечтала  для него о карьере  ученого или пусть  просто инженера или  врача,  и о славной юной  девушке, которая будет советоваться  с ней,  учиться  у нее ухаживать  за мужем, называть  ее мамой  и для которой она и будет матерью.  О внуках.  А тут  явилась к ним в дом много чего  повидавшая  и пережившая  женщина.  Настырная. Себе на  уме.  Много старше  его.   Он еще  ничего   не  видел, ничего не  пережил.   У него  отобрали  его  молодость, беспечность.  Так  считала  мама.  Не помогли ни скандалы, ни просьбы, ни увещевания.  Она  попробовала  воззвать к  совести  Веры, но  та  твердила:   « Мы  любим друг друга», и не сдавалась. Обе  эти  женщины, мать и жена, любили  его  по настоящему и были готовы  для него  на все.  Но мать  и не  подозревала об этом. Считала  Веру хищницей.
-  Да не  любит  она  его!  Просто  хочет  завладеть  квартирой! С ее прошлым! Знаем  мы  этих   геологов! А для него  какая  травма! – Жаловалась  она  всем  знакомым.
        Она возненавидела  невестку,  не разговаривала  с ней, запретила  появляться у них в  доме.  Кляла себя  за то, что  не  обратила   внимания  на    бабушкиных  соседей, которые  давно  уже сообщили  ей об  этой связи.  Отец не был  так  ожесточен,   он принял  это  скорей с  большой  печалью. Но ему было  запрещено  бывать у   молодых и помогать  им.  Даже  рождение  внука сначала  ровно  ничего  не   изменило. Правда потом мать смягчилась под  влиянием  мужа, но малыш  чувствовал  холод, исходивший  от  бабушки, и близости между ними  так и не  возникло.  Отчуждение  становилось  все  глубже.
      Игорь любил дедушку.   Но  дед был  совсем  старым, не  мог  с ним  играть и носиться  по  парку и только вздыхал, глядя на  внука.
 .
    А  жизнь  Веры  тоже не  была усыпана  розами. Деньги  довольно скоро  кончились, почти  сразу  после  рождения  сына.  Нужно  было  зарабатывать, и  это  оказалось  для  Гриши  трудней  всего.  Он был  уверен, что  они  сумеют  прожить  на  его гонорары,  и  отнес  целую  папку  любовных стихов  в  журнал  «Юность».  Но  очень скоро  получил   коротенькое,  равнодушное  письмо,  в котором его  извещали, что  его  произведения     сырые и беспомощные, что  ему еще многому предстоит  учиться.  Главным  образом   жизни.
  Он  был  сражен. Как  же  так? В литературном  кружке в  институте  он  числился чуть  ли не  гением.  И семья и друзья  очень  благосклонно  относились к  его   творчеству. А тут такой   ответ!
Вера  вздохнула и взвалила  все  заботы о семье на свои плечи. Это  была нелегкая ноша. Где  и кем  она  только не  работала! Секретарша, администратор в гостинице, продавщица. Университетский диплом  пылился на полке. Ее устраивала любая работа, которая не отрывала  бы ее  от дома и  «ее мальчиков».  Она  стояла  в  очередях. Приносила  домой тяжелые  «авоськи», готовила  их любимые блюда.  Решала  все житейские  проблемы.  Конфликтовала  с  соседями. А Гриша  витал в облаках, писал  стихи и поэмы.  Изредка  его  печатали, и он  гордился этим,  считал, что вносит свой  вклад в семейный  бюджет. Он  писал все  лучше, но  прожить  на  его  гонорары было,  конечно, невозможно. А Вера  крутилась и изощрялась, как  могла. Занимала у одних, чтобы вернуть  вовремя  долг другим.   Относила в комиссионный   кое-какие   вещи. Иногда друзья  помогали  им бескорыстно, «забывая» об  одолженном. Она не  обижалась. Не  укоряла  Гришу, когда  он, бывало,  приходил  домой  навеселе, считала, что это  неотъемлемо от его  творчества.
            Когда Игорь немного подрос, отец стал главным товарищем  его  игр.
Любо дорого   было  смотреть, как  они  ловили  друг  друга,  боролись, смеясь, гоняли  мяч, качались  на качелях или строили  на  полу  целые  города  из  разноцветных  кубиков.  Папа сочинял  для  сына  сказки, забавные  песенки, которые  они  вместе  распевали  во  все  горло на знакомые  мотивы.  Отец  и сын  одинаково  ощущали  жизнь, как  светлое, радостное и любопытное  приключение.    Позже  эти  сказки с иллюстрациями  его  друга, начинающего  художника,  напечатали, а песенки  даже  пели  по  радио  в передаче « Спокойной  ночи, малыши». Денег  это приносило  немного, но  Гриша  не  чувствовал  себя  иждивенцем.
- Мой  самый  главный! – называл  папу  Игорь. И это  так  и было.
  Когда  Игорю  минуло  шесть,  умерла  деревенская  бабушка. Вера  продала  опустевший дом в деревне, и с помощью  знакомых  обменяла их  комнату в общей  квартире, где  она  все  еще чувствовала  себя  неуютно, как  во  вражеском  окружении,  на  отдельную двухкомнатную с доплатой. Прикупили  немного необходимой  мебели. Холодильник. Телевизор. Расплатились  с  долгами.  Вера  вздохнула  свободней.
  Отец с Игорьком  поплакали  на похоронах  деревенской бабушки. Игорь  любил  приезжать  на  лето  к  бабуле  на  дачу. Гулять  с папой  в  лесу, собирать  грибы  «на  жареху», как  называла  это  блюдо  бабушка. У него  были в деревне  одногодки – приятели. Бабушка  называла  их  «родня». Говорила, что  их,  Архиповых, полсела  наберется.
   Но  дом продали, и больше  они  в деревню  не  ездили.
И к ним  родня  не  приезжала. Мать  не  одобряла их  приезды.
- Им  только  покажи  слабинку,   сделают  мою  квартиру  домом  для  приезжих. Покою не  будет. А мужу  нужна  спокойная  обстановка для творчества!
- И  потом  пьют они…
Игорь не  сразу  понял, что  мать  стесняется  своего деревенского  происхождения, старается о нем не  вспоминать.
       Так  и оборвались  эти  связи.
  К сорока годам  Вера,  наконец,  достигла  того, о чем когда – то  мечтала. У нее
была  квартира  в  Москве, прописка  и семья.
     Вот тут   это и случилось. Почему -то  стоило  Вере  перестать  барахтаться и сражаться  за   благополучие своей  семьи,  как  откуда – то сваливалась  очередная  проблема, похлеще  прежних.
   Муж  вдруг  стал  исчезать  вечерами, приходил  поздно, старательно прятал  глаза, избегал  ее  ласк. Смотрел  виновато  на сына. Вера  сразу  поняла, что  у него  кто-то  появился. Легкие  связи  бывали  у него и раньше, но  она справлялась  с ними. Достаточно  было  разговора и  угрозы,  что  его  отлучат  от  сына.   Но  на сей  раз  все  было  иначе.  Он  не стал  оправдываться. И она  с ужасом поняла, что  это  серьезно.   До просьб она  не  унижалась, привыкла   им командовать. Да и нервы  поистрепались  за  эти  годы сражений  с жизнью. Она  кричала,  скандалила.
      Игорь  пугался,  плакал, стал  хуже  учиться. Отец  все  видел, но  не  мог  справиться  с собой. Он  уходил, и  Вера не  могла  ничего  с этим  поделать.
Нашлись  услужливые  знакомые, донесли  Вере, что  девица   бывает  с  Гришей  у  его  родителей, и мать  в  отместку  ненавистной  невестке  всячески  поощряет  эти  встречи. Что  она  балерина. Недавно  окончила  училище и танцует  в  Большом  театре. 
      Однажды  Гриша  заикнулся, что  хочет  забрать  Игорька  к  дедушке на пару  дней.  Дома  из -за скандалов  и криков  мальчик  не  может  учиться. Это  было  уже  слишком!  У нее хотят отобрать и сына! Вера  просто  обезумела,  бросила  в него тяжелую пепельницу. Хорошо, что  не  попала. Надавала   пощечин. Он, спасаясь, накинул  на  плечи пальто и  выскочил  на  улицу.
  Было  уже поздно, шел  снег, ноги  скользили  в  мокрой  каше. Он  не пошел на  переход, устремился  к  ярко  освещенной  закусочной  через  дорогу.  И его  сбила  выскочившая  из - за  поворота  машина. Не  остановилась. Он  пролежал  довольно  долго  на  пустой темной  улице, пока   патруль  не  отвез тело  прямиком  в  морг.
   Утром  его  никто  не  хватился.  Вера  всю ночь  ждала  его  домой, не  спала, накапливала  упреки  и  увещевания, хотела  извиниться. Ушла  утром  на  работу, растерзаная  ревностью,  угрызениями  совести   и болью. Игорька  оставила  на   старушку соседку, чтобы  та его накормила   и  отправила  в  школу.
     Прошло  несколько  дней, родители  были  уверены, что  он у себя дома, а Вера – что  муж  у этой  проклятой  мерзавки.
  Наконец Вера  не  выдержала  напряжения и  послала  Игорька  разузнать, где папа.
Отвезла его на  трамвае, а сама  осталась  ждать   на  остановке. Сидеть на  скамейке не смогла, ходила  туда  -  сюда и нервно  курила.
  Мальчик  бывал  у деда с бабушкой  очень  редко и только  с отцом.  Мать не  одобряла  эти походы, да и сам  Игорь  чувствовал себя  у них напряженно.  Отношения  с  бабушкой  так  и  остались  холодными.  Она  расспрашивала  о его  маме   враждебно-раздраженным  тоном! Это  всегда  обижало и его, и отца.  Он  ходил  туда  по  обязанности  и ради  папы. И  сейчас  тоже  шел  без  охоты.  Только  надежда  увидеть  отца и забрать  его  домой  толкала  его  на  это.
  Его  встретил  дедушка.
- Ты  что же, один  сегодня? – спросил  он  растерянно. – А где  отец?
- Я за папой. Мы  его  ждем  домой. – насупился  Игорь.
Появилась  бабушка, бледная  и расстроенная.
- Как, отец не дома?  Бегу  звонить  Лиде. Может, он  там? 
    Игорь  стоял  рядом  с телефонным  столиком и с нарастающим  ужасом  слушал, как   дед названивает все  новым  людям. Потом  решившись наконец, начал  обзванивать больницы .
- Может, он  давно  дома? Игорь,  езжай   домой и обязательно позвони  нам, если все в порядке.- Попросил  дед. – Ой, боюсь, с ним  что-то  стряслось!
    Мать увидела его издали, и побежала навстречу.
- Ну  что? Где  он?
Игорь пожал плечами, с испугом  глядя на мать.
-Нету… И у  этой, ну, танцорки - тоже! Бабушка  звонила.
  Дома  Вера, не раздеваясь, бросилась  к  телефону. Игорю стало страшно.
    - Мам, я  к Косте  схожу пока, уроки  возьму…Она кивнула, не  глядя на него.   
  В  морге   ее спросили, сколько  мужу лет и во что  он  был одет, когда  ушел  из дому, попросили  подождать, и через несколько  минут угрюмый голос  произнес  страшные  слова:
-Приходите  утром  пораньше  на  опознание. И захватите  его  документы.
Вера опустилась  на  пол, не  выпуская  трубку  из рук. Она  на несколько минут перестала  существовать. А когда пришла в себя, в трубке  слышались только короткие  гудки.
- Нужно что-то делать, - лихорадочно шептала  она, натягивая     пальто, - Что – то делать, пока  не поздно.
 Но  было  уже поздно.  Она  поняла  это, когда  ей в  регистратуре с сочувствием в голосе  сказали, что да, был  такой  случай, вечером, в тот самый  день. Что  же  они раньше - то  не  хватились?  Вера  не  ответила. Как  будто  раньше  можно  было  что – то  предпринять. И несмотря  на   весь  ужас  случившегося, на боль,  которую  она  начинала  ощущать, может и неосознанно,  но  была  у  нее мысль,  звучала торжествующе:
- Не был  он  у  танцорки, не был у  нее!
Вера  пугалась этой  мысли, как  кощунства, но не  могла  от нее  избавиться.
   Она пошла  на опознание   с  другом Гриши,  художником. Он  привел  ее  потом  домой, старался  утешить. Она   не слышала, окаменела, ушла  в себя.    Пришел  из  школы Игорь,  увидел мать, сидевшую в передней на скамеечке, бледную, с дрожащими губами, в расстегнутом  пальто и  бросился  к ней. И она  сказала  ему  правду.  А потом  она   долго плакала  на  диване, прижимая  к  себе  сына. Игорь  заснул, наплакавшись,  а Вера  не  закрывала глаз до  утра.  Вся  ее жизнь рядом  с мужем  прошла  перед  ее  мысленным  взором. Вспоминалось  только  хорошее.  Светлое.  Достала  стихи, которые  он  когда-то ей  писал. Она хранила  их  в  своей  тумбочке. Читать  их  было  неимоверно больно. Она никогда, ни  в тот день, ни позже   никому не говорила  об этом,  но в глубине души  знала, что  виновата  в  его  смерти. Это  была ее карма. Если  бы  не  скандал, который  она  ему  закатила…
     Если  бы  не  скандал!  Теперь она  понимала, что, наверно, сама  виновата в  его уходе. Не так  нужно было им жить, не так. Она  отдала  всю себя целиком заботам  о  хлебе  насущном и  обустройстве. У нее не  оставалось ни  сил,  ни времени  для  того,  чтобы  слушать  его  стихи, она  отмахивалась  от его  сказок, которые  он  писал не  только  для  сына – и для нее тоже. Он ведь  привык  делиться  с ней,  она  была  прежде  его  главным и первым  слушателем.  Ему  нужен был  человек, который восторгался  бы  им и удивлялся  его  таланту.  Она  сама  освободила  его  от  себя.  Может  быть,  поэтому  он  ушел? Ответа  она не знала. Но теперь  ничего  нельзя  было  исправить.
 Она  прощалась  с ним, лежа  неподвижно,  в  полусне,   объясняла ему, что  у нее не хватило духу   быть ему  и  мамой, и  возлюбленной.  Он, сын и быт – это  было слишком  сложно.  Она  не смогла, и  он  поплатился  за  это.

        Игорь  ожидал  Леру там, где они  условились, на  Тверском бульваре, у памятника  Пушкину.  Девушка  немного  опоздала.  Он  смотрел  как она  шла к нему  своей легкой, летящей походкой, улыбаясь  глазами, с ямочками на  щеках и не мог  насмотреться. На нее  оглядывались. 
- Знаешь, - сказала она, пряча  растерянность – Мама  приглашает  тебя к  нам  сегодня  на  обед.
  Он  высоко  поднял  брови.
- В общем-то я не  ожидал… Она что, всех твоих  знакомых    приглашает?
- Да нет, это  в  первый  раз. Я и сама  удивилась. Но  не  советую  отказываться.  Мама  готовит – пальчики  оближешь! И потом   по  радио  обещали  метель.
 Она  подняла голову к темному небу, с которого  скатывались уже  редкие  снежинки. 
 -  Пойдем?
      Игорь  подумал:  почему  не  сходить? Никаких  определенных  планов  у  него  не было. Просто  хотелось побыть  с ней.
- Пошли! – согласился  он. – А что  твоя  мать вообще-то делает? Она  кто?
  -Мама?   Преподает  в   балетном  училище.
Пока  шли к остановке, он  углядел по пути  гастроном, попросил девушку  подождать, и вышел с вином и коробкой конфет. Лера не возражала.
      Они  поймали  такси, и через  полчаса  уже заходили    в  подъезд.
В передней  вкусно  пахло   жареным  мясом. Блестел  паркет.  Пока  Игорь, оглядываясь, медленно  снимал свою щегольскую  куртку, из  двери, открытой в комнату,    вышла  тоненькая  невысокая женщина с гладко  зачесанными  назад  волосами и приветливой  улыбкой.
- Заходи, Игорь, заходи! Не стесняйся! До чего  же  ты на  отца  похож! И  голос тот же! Я даже испугалась, когда  услышала!
     Игорь и Лера ошеломленно  уставились  на нее.
- Ну что  же  вы, раздевайтесь! Я вас  давно  жду! -  она  повернулась  к  дочери. 
 - Лерочка,  ты ведь так  мечтала  узнать  брата!  Вот  вы и познакомились!
- Только я не уверенна, что  твоя  мама, Игорь,  будет   довольна.
«Танцорка  проклятая!» – Всплыло в памяти -  « Кордебалет. Ну, откуда она только  взялась на  мою голову!»
Сколько раз  он  слышал  эти слова в  детстве   от  матери. И еще разное.  Мать  обычно  следила за  своей речью. Но  в особых случаях  не  стеснялась облегчить  душу.
  Он  повернулся  к  Лере.  Она  смотрела  на  него, и удивление в ее глазах  сменилось  сначала радостью, а потом  мольбой.
И он  вдруг  переполнился  нежностью, обнял ее за  плечи и притянул к себе.
- Вот так,- сказал он, и голос  его  дрогнул. -  Значит, вот  почему  мы встретились!
« Знал ведь, что  она  существует» -подумал  он  в смятении.- Но даже именем ее не  поинтересовался. А  она, выходит, мечтала  о брате?» 
      Та часть души, которая  для  родни, была у него  закрыта  наглухо, и он  этого не  замечал. Он был  свободен  от  всяких  связей, и радовался  этому. Пропускал  мимо ушей, когда Проша вначале  пыталась  рассказывать  ему о деревенских.  Мать  это не  поощряла.
- Ну что  ты ему все о деревне да  о деревне? На что это ему?  Пъянь  там  одна  подзаборная.
   Потом они сидели за столом, отдыхая  после  обильной  еды,  и Лидия Петровна, не  умолкая,  рассказывала   о  дедушке, которого  он когда-то, кажется, любил, а потом, вскоре  после  похорон  отца, почти не  видел и совсем  забыл.  А сейчас  слушал эту милую и, видимо, добрую  женщину, с такой светлой и ласковой  улыбкой и сглатывал, не  давая  пролиться  слезам.
- Бабушка  твоя рано умерла, внезапно, а дедушка только три года  назад.  В последнее время он  почти не  ходил,  но  из  своей квартиры ни за что  не  желал  переезжать.  А мы звали  его  к нам.« Здесь  все Розочкины вещи, все  ее,  вот и  платья в шкафу. Мне  тут хорошо с ней!» Но я так думаю, он  все еще надеялся, что  ты  заявишься, ждал. Боялся, что  если переедет, ты его и не найдешь!  Фотографии твои держал  под подушкой.
Я  видела, мы к нему  приходила убираться, продукты  носили.  А  когда  начали  сносить  старые  постройки  на  Бронной и расселяли их дом, мы его  забрали к себе. Ну, куда ему на  окраину, в Ясенево?  Потом он  совсем слег.   И тогда   попросил  тебя  найти. «Скажи ему, попроси. Пусть  хоть разок зайдет. Хочу перед смертью на него   посмотреть!»
Я пошла. Мать  твоя меня в дом не пустила, не  выслушала. Ругала.» Вы все  для меня умерли! – кричала - Это  вы  виноваты, что  сын  без отца  остался!» Я знаю, я виновата. Но  мы так  любили  друг друга! И я поначалу и не знала, что  он  женат. Но прошло столько  времени.  Я не для  себя хотела попросить. Для  умирающего   старика.
         Я  тогда  долго ходила по улицам, не  решалась  зайти домой.  Переживала. Как  ему такое сказать? А пришлось. Он  отвернулся  к  стене  и  заплакал. И мы с Лерочкой, глядя на него – тоже. Дочка заявила:  Вот пойду и притащу  его. Пусть  только  попробует отказаться!
     Но  ты  тогда  уже  жил за  границей. Мне  сказали – в Италии.
      - Да. Я больше  года  прожил  в  Риме. Работал  там  переводчиком  в одной  фирме. А потом  вернулся  в  Мюнхен.
- Сколько  же  лет ты не видел  дедушку?
Игорь  задумался, припоминая.
     Припомнилось  многое. Они с дедушкой  в зоопарке… Дедушка тащит елку с базара, а  он  несет коробку  с  игрушками, боится уронить… Огромный альбом с  видами какого-то  города, который они  листают  все  вместе: папа, дедушка и он…Кажется, после  этого альбома он  захотел  учить  итальянский, и мама нашла  ему  учителя. В школе был  английский… И оба учителя в один голос утверждали, что у него  большие  способности  к  языкам. А потом  была учительница французского, из  университета… Дедушкина  пациентка. Мадам Люси.  Непоседа. У нее  был свой  метод  преподавания. Они  ходили на выставки, гуляли, заходили в кафе, и говорили  только  по - французски.
Мать  всем объясняла, что  нанимает для него  только самых лучших  учителей. И это так и было! Она узнавала, допытывалась, упрашивала, платила, не  торгуясь, потому что  для  него. Он  это  знал. Не  мог не  знать, мать  это   часто  повторяла.
        Что  он  еще  помнит  о дедушке? Сейчас  все  это     всплывало в его памяти,  из  глубины полного  затмения. Дедушка приносил  ему книжки, совал   в карман свернутые  в трубочку   деньги, прикладывал палец к губам,  поднимая  вверх  седые  брови. « Тс, это  наша с тобой  тайна! Никому  ни слова! Купи себе что – нибудь.  Может -  краски? » Тайна? Тайны  Игорь  любил. Тем более, что и отец  получал  такие  же  сверточки  и, стесняясь, быстро  прятал   в  карман.
- Как  же я мог совсем забыть о нем, как  же я мог?
-          «Они нам не нужны»,- твердила  мать. А мы им?  Выходит, он  был просто  необходим  деду. И этой девочке, которая  стала  ему внезапно  так дорога.  Как странно.  Знал, что  она  существует, но  никогда  не  думал  о ней.  А сейчас  его переполняла  нежность. Просто  чувствовать ее рядом. Ему было тепло и уютно  за  этим столом рядом с Лерой, старавшейся  сесть  как  можно  ближе  к нему. А когда  подумал, что  нужно будет уехать не сегодня, так  через несколько  дней,  сразу оттуда, из  Германии, потянуло холодом, словно от  сквозняка.
                Он  засиделся у них   допоздна, слушая Лерину  маму.
-Знаешь, дедушка  тебе наследство  оставил, не  деньги, нет.  Похороны  нам  дорого  встали. И перестройка  доконала  все  запасы.  Он  тебе  книги  оставил. Потом покажу. Они  у нас так  и лежат  в  кладовке,  увязанные в пачки,   посмотришь. И большие альбомы.
- Куда  мне  их? Пусть  пока  побудут  у  вас.
На миг пред ним мелькнула его  мансарда. Но  нет, там  он не держал ничего, что  могло  бы  помешать  ему  внезапно  сняться с  места. 
« У меня  нет  дома!» - понял он  внезапно, и горько  усмехнулся. 
    
    Когда он собрался  уходить, Лера  вышла за ним  в переднюю, встала в дверях рядом с вешалкой.
- Ну,  а как теперь  будет? - спросила  она  несмело. Игорь посмотрел на нее и увидел в ее глазах  вопрос, который она боялась  задать, и страх  разочароваться в нем.  Он  засмеялся  негромко,   обнял ее  за  плечи и притянул  к  себе.
- Ты  думаешь, я смогу отказаться  от такой  славной  сестрички?  Мы  встретимся  еще до  моего  отъезда, обязательно! Поговорим. Мне  столько  нужно  узнать!
        Он  ласково поцеловал ее в теплый  лоб, а она благодарно прильнула к нему на минутку.
        К ним  вышла  Лидия  Петровна  и протянула  ему   две  книжечки. Одну тоненькую, в бумажном  переплете, другую пеструю, картонную, раскрывающуюся ширмой. 
- Вот тебе от дедушки главный   подарок. Эту  выпустил  Наум, Гришин  друг, художник. Помнишь  его?
  Она  указала на  картонную. Игорь  кивнул.
-   Сказку написал  твой папа. А рисунки  Наума.   Вторую дедушка  издал  за свой счет.  Это стихи твоего отца, последние.  Гриша посвятил  их мне.
   В ее словах была печаль, гордость и   любовь.  Он  это почувствовал. Лерина  мама  все  еще  любила  его  отца. Помнила  его.
    -А мы? Часто  ли я  о нем  вспоминаю? А мама? Он  ушел из нашей жизни. После  похорон  мать долго  болела. Лежала  неподвижно  на  кровати, прикрытая  пледом. Похудела.  Смотрела в одну  точку пустыми глазами, нехотя  отрывалась от своих тяжких дум, чтобы его покормить.  А чаще  говорила  раздраженно:
- Возьми себе  там  что-нибудь!
Сама она ничего не  ела, он  пугался  ее вида, уходил  к Косте, другу, там его  жалели,  давали  поесть. Соседка относила еду и матери.
Возвращалась, качая головой.
- Не хочет! И не слушает  даже. Депрессия  у нее. Надо что-то делать!
         Друзья тоже приходили,  сочувствовали. Но мать всех разогнала.
- Вы знали, что у него  другая! Знали и молчали! Были на ее  стороне!
 
   Однажды  он пришел  из школы, а мать  тащит через переднюю  засохшую  елку. За ней тянется по  полу редкая цепочка  пожелтевших за  эти  месяцы,  скрюченных  иголок. Мать  вытерла  тыльной стороной  ладони  покрасневшие  глаза.
- Иди, сыночка,  поешь. Я  суп  сварила. Надо  нам  жить  дальше… Как -то надо  жить …
      Эту елку отец  принес  накануне  Нового года, за несколько  дней до  своей смерти.  Приладил  крестовину, даже  повесил на зеленую  хвою серебряный  дождик.
Елке предстояло  стоять  в столовой. Но  начался скандал…
Отец  сунул  ее в  угол  на  кухне, и она  простояла там  до  этого  дня, засохла, тянулась  серыми, голыми  веточками  к людям. Просила: отпустите  меня! Под ней  скопились в  пыли  сухие  иголки.
    Мать не  разрешала  ее трогать, часто  стояла и плакала  возле  нее. А Игорь  не  мог  смотреть, отворачивался, старался не бывать  на кухне. А теперь они    выбросили елку  за мусорный  ящик.
      И они  стали жить без  отца. Это  была нерадостная  жизнь. Мать часто  раздражалась, кричала  на него, как  ему казалось – несправедливо. Не слушала   оправданий, не  обращала  внимания на  его «капризы». Не пускала  к дедушке.
Но тот  приходил к  школе, тяжело опускался на дальнюю скамью в школьном дворе,  опирался обеими руками на толстую полированную палку, высматривал   внука. А Игорь  неохотно  отрывался от друзей, шел к деду, оглядываясь,  весь в игре. Отвечал на одни и те же  вопросы:
- Какие у тебя  отметки? А  двойку по контрольной  исправил?
Игорь давно  уже  забыл об этой  контрольной.  Дергал нетерпеливо  старика  за  рукав.
- Дед, давай я тебя провожу до остановки? Видишь, мне  некогда. Мы в войнушку  играем!
Для них страшная Вторая  Мировая  была  просто  «  войнушкой»!
Дед покорно поднимался со скамьи, поворачивал к выходу, в последнюю минуту печально  спрашивал:
- А папу  ты хоть  вспоминаешь?
Папу  он  помнил. Папы  ему  не  хватало. Очень!
Но теперь у него была школа.  И друзья.  И спортивная  секция. А летом – лагеря.  И он  все  больше  удалялся  от прежней  жизни, от семьи и  от матери  тоже. Ее роль все больше  сводилась  для него просто  к быту.
      После  школы он собрался  вместе  с  Костей  на  журналистику, но  мать  настояла на  факультете  иностранных  языков.
- Учи  английский.  Будешь  чувствовать  себя  в  Европе, как дома. Видишь, что  у  нас  за  жизнь теперь? Отец у тебя    еврей. Может,  мы сумеем уехать? Конечно  не в Израиль. Нет. В Америку.  Сейчас  многие  уезжают.
  Но он  поступил  на факультет германистики. И не  пожалел.
      Он  тогда  впервые  задумался  о  своем  происхождении. Раньше мать  никогда  не  упоминала о том, что  его  отец - еврей. Не жаловала  эту  нацию.  И сына приучила к тому, что  он коренной  москвич, русак. А  ему  это  было  безразлично. Но с тех пор он  не выносил,  когда  при нем  ругали  евреев, обижался. Сам он  эту  тему не  затрагивал.  Избегал.
    А жизнь в те годы и вправду была   нелегкая. Шла  перестройка.  Мать  уже  дважды  оставалась   без работы. Существовали на его  стипендию, а ее выплачивали не регулярно. Вера  носила  на  базар  вещи  мужа. Приводила  их в порядок, гладила,  складывала  в сумки и уносила. Продавать. Ему  это не нравилось, но  он  молчал.
 Смотрел  хмуро. Мать его утешала:
  - Тебе  все  равно  не  пригодятся. Вон  ты какой  вымахал! На голову  выше  покойника. Весь  в нашу породу!
 О чем он  только  вспоминает?  Ходит  вокруг  да  около. Как теперь  дальше  жить?
  Рассказать  матери   про  эту  встречу? Нет, пока  не стоит,  она  разволнуется.  Но  он  будет  видеться с  Лерой.  Родная  сестра! И ее мама. Вопреки  предубеждению, Лидия Петровна  ему  понравилась. Ее улыбка. Ее внимательные добрые глаза.  Ее ласковый  голос. Его  мать рядом с ней показалась  бы  неуклюжей. А ведь  Вера  не  сдавалась, ходила на разные массажи и гимнастики, и  выглядела  достаточно привлекательной.

        Он  не стал ждать  троллейбуса, пошел  пешком. Нужно  было подумать. Разобраться  в себе. Падал  снег, оседал  на  куртке,  на волосах,  выбелил траву  на газонах,  ветки деревьев. Таял на  тротуарах. В витринах  и на мокром  асфальте отражались  разноцветные огни. Шипели  шины, шуршали  шаги, слышались голоса и смех. Он  любил    звуки, краски   и запахи  большого города.
- Совсем как  в  Мюнхене  зимой, -  подумал  он.
Мюнхен…Работа. Девушки.  Мансарда, где так  хорошо  было   писать,  изредка  поглядывая  на  море  оранжевых, красных,  коричневых  черепичных  крыш, на острые  шпили  собора,  на  голубые  горы  далеко  за  ними.  У него были  там   друзья.  Немцы, русские, итальянцы, евреи. Журналисты,  артисты, телеведущие.  Пивная, где  они  часто  засиживались допоздна.   Горные  лыжи  зимой. Все, что  связывало его  с полюбившимся  ему городом, сейчас  уплывало, уходило, словно  в  туман.
- А ведь я  был  там  по существу  один. « Одинокий молодой  русский»…- Это  сказал Оли, Оливер. Он  тогда заметил  нотку  сочувствия в голосе  журналиста, но не  придал  этому  значения.
    В его  душе  что-то  менялось, сдвигалось, шла какая-то работа, и от этого было  тревожно  и грустно. О дедушке  он  старался не думать.  Потом, потом,  когда  соберется  с силами. Его  мучили угрызения  совести.
   Но  Лера… Что, собственно произошло? Почему  в душе  такой  хаос? Да, эта  девушка  задела  его  глубже, чем  он  соглашался  себе  признаться.  И он, отправляясь  в  Москву, надеялся развлечься, может быть  попасть  в  веселую компанию, сходить в ресторан и, если она  согласится, привести ее к себе.  Он был  сыном  своего  времени и  не видел  в близости  криминала. Но сейчас?  Чтобы  кто- то  посмел  обидеть его  сестру… Ее хотелось  защищать… Он  старший брат! Отца  она  не  знала, он  погиб  еще до ее рождения.  И дедушка  умер. Остался он. Игорь.  Мужчина  в семье.
 В семье?  Его  семья – он и мать. Но у мамы  давно  другие.  И ему  приходилось  с этим  считаться. Если начинать с полковника…
      Полковник  появился в их доме в середине перестройки. Игорь так и не  узнал,  где  мать  с ним познакомилась. Не  поинтересовался. Этот не  терпящий  возражений командирский бас. Приземистая широкая  фигура  в  чистой  майке. Мощные  руки, запах крепкого дешевого  одеколона.  Полковник  смотрел на него, как рассматривают  случайно  доставшуюся  вещь и прикидывают,  к чему бы ее приспособить? Протянул руку, не  поднимаясь со  стула.
  - Ну, здравствуй, парень. Не  служил? Вижу, что нет. А надо!  Не послужишь – не станешь  мужчиной.               
   - А у нас  военная кафедра.  Переводчики  и в  армии нужны.-   Игорь вовсе не желал оправдываться, но  так  само  собой получилось  под    требовательным  взглядом. Он рассердился  на себя. Еще не  хватало  унижаться  перед  этим  солдафоном!
 Но  приходилось, полковник  его  подавлял.  Нет,  Игорю  он решительно  не  нравился.
   Мать выслушала его, не поднимая  глаз  от каких-то  бумаг. Сказала спокойно:
 - Ты вот что, не заедайся. Он  человек не плохой, просто  всю жизнь  по гарнизонам,  это  нужно  понимать.   Я у него  работаю. У него  фирма. Вот раскрутится, будет  там  и для  тебя    дело.
   - Ну нет, я к нему  не  пойду!  Ни за что!
    Игорю тогда  повезло, его послали  на стажировку  в  Германию на полгода. И  он  познакомился  с хозяйкой бюро  путешествий, подрабатывал  у  нее.  Хозяйке  было  выгодно  иметь  в  одном  лице  экскурсовода и  руководителя  группы.  В те годы в Германию толпами эмигрировали из  России   евреи,   русские,  немцы. Они с жадностью  знакомились  с  прежде  недоступной  Европой.  Соглашались  на   дешевые  номера  отелей, на  долгие  пешеходные  экскурсии, возили  с  собой кой-какие  продукты, чтобы не  питаться  по  ресторанам.  Главное  – пройтись  по  Елисейским  полям,  подняться  на  Эйфелеву  башню,   потрогать   рукой  развалины  Помпеи, замереть  от  восхищения перед собором  Гауди в  Барселоне… У  Игоря  было много работы, он хорошо  зарабатывал и  посмеивался  над теми, кто  жаловался  на  ностальгию. У него никакой ностальгии не  было.   
А полковник  исчез   через  несколько лет так  же  внезапно, как и появился.
-  Где твой  вояка? – спросил  Игорь,  наведавшийся  в  столицу по  своим  делам.
- Не получилось  у  него  в  Москве, уехал  назад в  Пензу. Он  меня с собой  звал, а я из  Москвы   никуда! – Объяснила  мать.
Но после полковника  осталась трехкомнатная  квартира «улучшенной планировки» в разрастающемся  новом районе. Мать,  не покладая рук, трудилась над  улучшением своего быта.  Не могла  остановиться.  Она  уже  получала  пенсию, но где – то трудилась в  какой-то общественной  организации, приносившей, однако,  кое – какой доход и возможность  крутиться  на  разных презентациях и  приемах. Быть  на  виду.
     Утром  Игорь  уехал к  матери,  но не  застал  ее дома. Открыла ему  Проша. В руках,  как  всегда, вязание.
- Мать приедет только  вечером. – доложила она. – Ты  себе возьми   в  холодильнике, чего  захочешь. И чаю  согрей. А у меня  срочный заказ. Вишь, какая шерсть  славная? Для   артистки, она  еще  по  телевизору выступает.   Это  шарф будет. Дли..и..нный.  Такая  мода  пошла. 
      Проша  вязала  всегда, сколько  он  ее  помнил. Шапочки, носки да варежки.
   Сдавала  в какой-то магазин. Это  был ее приработок к пенсии.
Игорь  поставил на  огонь  котлеты с картошкой и повернулся  к  Прасковье.
-  Проша, а ты  кем мне приходишься?
   Старушка  подняла на него удивленный взгляд, руки со спицами  упали  на колени.
- С чего  это ты  интересуешься?  Никогда  не  спрашивал… Так, пятая  вода  на  киселе.  Твой  дед да моя мать были двоюродные. Вот и считай,  какая  я тебе родня.  -   она  пошевелила  губами, то ли  считала  петли, то  ли раздумывала.-А родная  тетка  у  тебя  имеется. Клавдя.
- Клавдия?   Постой, постой!  Так  она…
- Жива, жива! Ты не сомневайся.  В монастыре  она, в Звенигороде.  Мать твоя  к  ней   прошлый  год  ездила. Теперь  можно.  Теперь  вспомнили  про  веру.
    Игорь  задумался. Давно, еще когда жив был отец и они  ездили  к  бабушке в деревню, была  там  костлявая  сгорбленная  женщина  в темном  платке. Со  скорбным   лицом. Молчаливая.  Он ее побаивался, обходил  стороной. А отец подолгу  с ней разговаривал.  Там  висел  еще  образок  или  иконка.  Это  теперь  он  понимает, что  икона.  А тогда  ему  строго  настрого  запретили  ее  трогать, и он  потерял  к ней  интерес.
- А чего  она  в  монастырь  ушла? – поинтересовался он.
- А туда, мил-дружок, не  чего  уходят, а  по  вере. Клавдя говорила – Господь  позвал. Чтобы  утешилась в молитве.  Она  твоей  матери  родная  сестра.  Только  много  старше. В войну  ей десяти  еще не  было. Снасильничали  ее  в  лесу. Она  за  хворостом пошла. Топить нечем  было, а  уже начались  холода. Трое  их  девчат  пошло, а вернулась  она  одна. Еле  приползла. Кто  те  подонки были –   так  и не  дознались.  Немцы  вроде  ушли  вперед. Много  тогда  по  лесам  разного  люду   шаталось.
   Проша  вздохнула, подняла к глазам  свое вязание, погладила вишневую  шерсть широкой морщинистой  ладонью и опять  быстро  задвигала  спицами.
        -  Сломали  девоньку  подлецы.  Она  с тех пор из  дому не  выходила,  боялась.  Услышит шаги и прячется. Говорить  разучилась. А спас  ее  старичок -  священник. Вернулся  в  войну  наш  батюшка. А церкви и нет!  Разнесли  по камешку в  тридцатые  годы.  Он у  вдовы  поселился. У Любки  Боковой.  Моленную  комнату соорудили. Он и крестил, и отпевал. Люди  к нему ходили толпами.  Война.  Утешения  искали.  Он к Клавде  приходил, молился  с ней. Она и отошла, перестала  людей  сторониться. Разговорилась.   Особо,  когда  отец с фронта  живой вернулся.
     _ В монастыре.  – протянул  Игорь  задумчиво.-  В каком, говоришь? Никогда  не слышал.
   В Звенигороде.   Не  сомневайся!  Она  за нас  молится.  За  всю  родню.  И за тебя  тоже. Если что хорошее у тебя  случится, знай,  это  ее  молитвами.
Если что  хорошее …  А ведь  случилось!  Он    познакомился  со  своей  сестренкой…  В  бюро с десяток  экскурсоводов, а  она  попала  к нему.  И  понравилась. Он ее не  забыл. И она его – тоже. Это что – случайно? – подумал он. - Может, действительно  ее  молитвами? Надо  бы к ней  съездить, познакомиться, поговорить.
 Он  задумался, отщипывал от  буханки  кусочки, и  бросал  в рот.
- Ты давай  ешь, хлеб не  порть. Смотри, картошка  подгорит.
 Он  молча  поднялся, снял  с огня  сковороду, поставил  на  кухонный  стол. Еда  показалась  ему  пресной, и он  отставил  ее  в сторону.
- А как ты раньше жила?  Мама говорила – дом у тебя  сожгли.
- Сожгли…Или сам  сгорел, не  знаю  уже. Привезли   студентов  картошку   копать. Неделю  они  по  дворам  жили. Работнички!  После  них заново перекапывали. Ругали  председателя, а он только  руками  разводил. Дескать, что я могу?  Разнарядка  из  района!  Натащили на пол  соломы. Разлеглись  покотом. Ну, спали или  не спали,  не  знаю. Я к своим на беду  ушла. От  шума. Радио  там  вопило –  аж крыша  подскакивала. А ночью и загорелось.  То ли  кто  закурил? Не знаю.   Эти  копальщики  повыскакивали,  кто в  чем  был.  Участковый  потом написал – причина  неизвестная.  Посулили мне в районе новую избу  поставить, да так  и не  собрались.  Мужики  говорили, председатель  деньги  получил, да  себе в карман  и положил.  А я в район  ходила, ходила  да и плюнула. Правды  все  равно  не  добъешься.   Даром, что  я  солдатка. Муж  с войны не  вернулся. Сыночка   осколком  пришибло, четыре  годика всего  было. Ну, я и  пошла  к  матушке  Клавдии в  монастырь, думала,  там приживусь. А она меня к Вере  отправила. К твоей  матери.
- А мать что, сразу  приняла? – прищурился  Игорь. Уж он - то  свою  мать  хорошо знал. Но  относился снисходительно  к ее слабостям.
- Вера  против Клавдии ничего не  может. Да  и дом твоя  бабушка ей отписала.    А она  уже  Вере  отдала, может, с каким  условием? Но  твоя мать   постаралась, пенсию  мне  выхлопотала. Вот  и  живу!
- Проша,а ты Кольку  помнишь, и Степана, моих  дружков? Что – нибудь о них  знаешь?
  Старушка  опять опустила вязание на  колени.
- Про Степку не  знаю. Вроде слух был – он доктор. Из  Боковых  он, тоже нам  родня, только дальняя.  А  Николай,  тот далеко  пошел. Он  из этих…ну… еще  на  Луну  летают…
- Космонавт?..
- Вот, вот!  Я его  мать  часто вижу.  Их семья  теперь  под  Москвой    живет.
       Колька…Челка ниже бровей, нос картошкой, веснушки, голубые быстрые  зенки, всегда  босиком. Мастер  был по деревьям  лазить. Плавал  лучше  всех. И вдруг…космонавт!  Свой, деревенский.  Родня… Повидаться  бы? 
          Матери  он  так  и не дождался, уехал.   Но  прежде позвонил  Лере.
- О, братик! Если можешь, приходи  к  Щуке, я хочу тебя   познакомить  с нашей  группой.  И  Соня  приедет. Я ей  уже позвонила. Она    на  съемках.
    На этот  раз  двери  знаменитого  училища гостеприимно  раскрылись  перед ним.
В небольшом  зале на сцене два ящика  изображали  колодец. Лера,  ( он не сразу ее  узнал), очень  правдиво  « набирала  воду» в два  « деревянных  ведра».  Ей подали коромысло и она  быстро пристроила его  на  плечо. Все  это мало  вязалось  с тугими джинсами и коротким  свитерком, задравшемся  кверху, когда  она  подняла  руки.
- Медленней…медленней! Куда  заспешила?  Двигаешься    вместе  с  мелодией! – раздался   голос  из зала.
Девушка  сняла  коромысло, приставила его  к  спинке  стула.  Музыка  зазвучала  снова.  Лера  послушно  начала сначала.
- Вот  так! Теперь  выход  Егорки.  Где Тимур!! Черт!  Где  его  носит?
 Пауза. Голосок из  глубины  зала, явно пародирующий тяжелый  насморк:
- Он  закапаться  пошел! У него  нос  течет!
 Смех.   Тяжелый  вздох.
- Ладно, перерыв на  десять минут.
   Мимо Игоря быстро  прошел, что – то  сердито  бормоча,   пожилой  мужчина.   Лера  соскочила с  невысокой  сцены,  пошла к  Игорю,  позвала :
- Минутку, друзья, хочу  вас  кое с кем  познакомить!
   В зале  оказалось немало  народу, и все  обернулись  к  ним.
- Вот, прошу  любить  и жаловать - мой    брат  Игорь  Садовский!
Все замерли. Недоумение  на  лицах. Игорь  удивился: чего  это они  на  меня так уставились?
  И опять  звонкий голосок:
-  Автор  пожаловал!  А говорили  -      умер!
Вперед протолкалась девчонка  лет двенадцати, конопатая,  курносая и, несмотря  на это,  невероятно симпатичная.
- Что такое? Какой  автор?  -от двери к ним  направлялся тот самый  пожилой  человек. Подошел, всмотрелся. -    Вот, значит, какой  ты стал, Игорь.   Я  тебя совсем  маленьким  помню.  А  мы решили    сказку  твоего  отца  у себя  поставить… В учебных целях. Может  быть, пригодиться. Тут детсадик  недалеко. Они  нас  охотно  приглашают.
- Про  Егорку- тараторку!
- Ану, кыш ! Не мешай старшим. Это  моя  младшенькая. Ее из театра  не  прогонишь. Сквозь  стены  просачивается!  И кто это тут про  брата  упомянул? Лера?  У Садовского дочек  не было, один  сын.
Игорь  растерялся.  Люди, оказывается, помнят  его  отца!  Для них с матерью  он давно  ушел в прошлое. Игорь  редко вспоминал о нем  и  только как о  товарище  игр.  И  присутствовала  при этом  неизменно  нотка  снисхождения. Сейчас  ему  было  стыдно и больно.
- Лерка,   что  ты несешь, - к ним  подошла  Соня. – Какой  брат?  Это  наш  экскурсовод из  Мюнхена. Здравствуйте, Игорь, рада  вас  видеть.
Игорь, наконец,  обрел  дар  речи,  обнял  Леру за плечи.
- Она действительно  моя  родная  сестра, по отцу. А встретились  мы  случайно.
- Бывает же такие совпадения! Расскажут – не поверишь!  Ты  сказку  про  Егорку помнишь? –Режиссер похлопывал  его ободряюще  по  плечу. -  А ты, Лера, выходит,  тоже  Садовская?
- Нет. Я  по  матери  Ковалева. Я отца  только  по  стихам  и  сказкам  знаю.
Игорь  был готов  провалиться  под  землю. Как сказать этим заинтересованным, дружелюбным  ребятам, что  он  ничего  не  знает  о творчестве  отца?  У матери  где-то  лежат  его  стихи и сказки.  Но  ему не приходило  в голову  относиться к ним  серьезно. Его  выручил режиссер.
- Ладно, продолжим ! А ты, Игорь, можешь  остаться, послушать.
       Он остался. Эту  сказку  он, оказывается,   помнил.  Сказка про  мальчишку, который  задавал   сразу  столько вопросов, что  близким  это  просто  надоело, и они  отправили  его  самого искать  на  них  ответы.  И о  сказочных приключениях  этого  Егорки.  Не простая, ох, совсем не  простая была    сказка!   Игорь  задумался. Не так  прост  оказался  его  отец, как  он считал  прежде.
- Надо  взять  с собою  в  Мюнхен все, что  отец написал. – Решил он. – И  обдумать
на  досуге.
       Господи, что  происходит? Из его  прошлого   возникали люди, с которыми  он  перестал  давно считаться. Бледные  тени превращались  в полных  жизни   людей со своими  судьбами, чувствами,  переживаниями.
А он  еще  думал, о чем  ему  писать?
Из училища Лера, Соня и Игорь  вышли  вместе. Соня повисла у него на руке, весьма  довольная тем, что  Лера из  соперницы превратилась в сестру.

       Лера предложила  ему  проведать  дедову  могилу. Пошли  втроем, Лидия Ивановна  несла  завернутые  в целлофан  цветы. 
    Низкая  оградка едва  видна  в  пышном  снегу. За оградкой два  памятника На одном   две  фотографии под  стеклом.  Старик  в очках и пожилая  женщина  с пышными  седыми  волосами.
- Я и не знал, что у  деда  столько  орденов, – удивился  Игорь.
- А ты  думал! – Дедушка  дважды  выходил из  окружения, раненых  на  подводах и  носилках  выносили. И бабушка  тоже  в полевом  госпитале  всю  войну.
Дедушка  был совсем  таким, каким его  помнил  Игорь.  Но  сейчас  его  больше  интересовал  отец. Похож, конечно. Очень  похож. Только  отец  смотрел  на  заснеженное  кладбище  с открытой  улыбкой. Доброжелательно. У  сына  так  не получалось. И пока  женщины  хлопотали, сметая  снег с плит и раскладывая  цветы, он  мысленно говорил с отцом. Это  было  трудно. « Я  старше  его» - думал  Игорь.  И связь  порвана.  Давно. И  с родиной  тоже.
 И мать не  бывает на  отцовской могиле…Из за  того, что  рядом похоронены  его родители? Ответа  он  не  знал. 
 - Я давно  уже  живу  в другом  мире-  подумал  он  с  тоской. – Я тут гость… А там, похоже, турист. Так  где  же я  дома?
 
   С каждым  днем  он  все  больше привязывался  к  Лере.  Теперь  он больше не называл  ее  по  имени, а  только  сестренка да  сестричка. И каждый раз, когда  он  произносил это, ее  карие  глаза  радостно  вспыхивали.
    - Приезжай почаще к нам, - просила она.- Я тебя  с дедушкиными  племянниками познакомлю! Они  оба  врачи, они тебе понравятся. Хочешь? Хоть  сегодня?
  Игорь  покачал головой.
- Жаль. В этот раз не получится. Но я теперь  буду  часто  приезжать  в  Москву.
  « Буду ли? Но, во всяком случае,  буду скучать  и  стремиться.»
     На  рождественские  каникулы  в бюро  всегда много  работы. Нужно  было  уезжать. Он  решил  серьезно поговорить  с матерью, все  ей  рассказать,  попрощаться.  Поехал к ней  днем накануне  отъезда. Но мать была  полна  энергии и  воодушевления, готовила  выставку каких-то  товаров,  и не  стала  его  слушать.
_-  Приедешь  в следующий  раз, тогда  поговорим! Не женился еще?  Нет?  Вот и славно! А сейчас  некогда, сам  видишь. – Она  обняла  его, поцеловала  в  щеку.- Будем  перезваниваться!-
Они  с матерью  всегда  так  договаривались, но   звонили  друг  другу  редко. Она  чаще. И сейчас  он  пожалел  об  этом.
      - Надо  бы  глубже  вникнуть  в  ее  жизнь,- подумал  он  с  сожалением. – Что – то мы  удаляемся  друг  от  друга. 
   Самолет  должен  был  улететь   в  час  ночи, но полет  задерживался. Его  провожали  Лера  и Соня, и  он  беспокоился, как  девушки  доберутся домой. С интонациями  старшего  велел  им непременно взять  такси.  Девушки  засмеялись.
- Вот! Теперь  есть  кому  подчиняться! Старший  брат  приказал! –
Им  было  грустно. Лера  даже  поплакала. Совсем не хотелось  расставаться.   Но когда  объявили,   наконец, посадку и девушки ушли, взяв с него  обещание  часто  звонить, он  почувствовал  такую  пустоту вокруг  себя, что  кажется, готов  был  вернуться.
   Прежде  он  всегда  улетал  с удовольствием  и облегчением.  Нужно  было  отдохнуть  после  бурных  встреч с друзьями, ничего  не  значащих  знакомств и обильных  возлияний. Мансарда  манила  его  тишиной  и удобством  собственного  жилья.
Он был свободен.  Не происходило ничего, что  бы его  глубоко  затронуло. Не происходило?  Ну, нет!  Случалось  всякое, и он  это  обдумывал, понимал разумом и складывал в  памяти. Сердце  не принимало в этом  никакого  участия.   А сейчас  он жил  одними  эмоциями,  беспокоился  о родных ему  людях, и это  было  совсем  новое  и странное  чувство.  Оно не  поддавалось  анализу, просто  существовало  в нем  и было  живым и теплым. Прямо мистика какая – то! Он  подумал, что  настоящая  любовь,  наверно,  именно  такова, и что  у него  еще ничего  подобного не  было.
        Самолет кончил разбег, и поднимался  все  выше.
      Москва  светилась, удаляясь,   теплыми  огнями, лучи  тянулись  к нему и  обрывались, не могли  удержать.  Горький  комок стоял  в  горле.
- А что я, собственно, забыл  в  Мюнхене? – спросил  он  себя. 
Теперь  он   начинал   понимать, что  такое  ностальгия! 

Галина  Кисель.