Камень Рубика

Двадцать  лет назад Новый год в Тбилиси встречали под пушечную канонаду. Это были самые, пожалуй, трагичные дни в новейшей истории города, когда брат стрелял в брата через опустевший, ставший узким и беззащитным проспект Руставели.

Мы, несколько близких друг другу людей, отмечали праздник у нашего друга — художника Олега Тимченко в колоритнейшем старом районе грузинской столицы. Сидели в холоде, при свете единственной свечи, слушали музыку, вставляя кассеты в мой диктофон, пока в нем не сели батарейки. Среди собравшихся был сосед Олега, немолодой уже человек, по профессии — реставратор мебели, которого звали Рубик.

Разговор как-то сам собой зашел о том, что вот сидим мы, празднуем, как умеем, желаем друг другу всяческих благ, а вокруг творится черт знает что, стреляют, пули свистят, и никому на самом деле не известно, что может случиться с каждым из нас в следующую минуту. Так и останутся замыслы нереализованными, дела недоделанными и т.д. «Не знаю, кто — как, — подал тут голос Рубик, — а я давно ко всему готов, даже к самому худшему».
— Точно, — подхватил Олег. — У него и собственный надгробный камень в мастерской стоит. Расскажи, как он у тебя появился.

Все началось, оказывается, за несколько лет до нашего разговора, с похорон кого-то из родственников Рубика.

— Хоронили далеко, в Мухатгверди, — вспоминал Рубик. — Погода паршивая была. Я представил себе, что и меня могут когда-нибудь здесь закопать. И так мне страшно стало, что на следующий же день взял дома денег, сколько было, поднялся на Кукийское кладбище и договорился, чтобы мне выделили место. Огородил его, огляделся: вид вокруг, что надо. Успокоился. Назавтра галстук повязал и пошел снимать фотокарточку. Отнес ее Саркису, что надгробные камни изготовляет, и сказал, чтобы тот сделал мне камень из черного мрамора, как полагается, с фотокарточкой, и чтобы написал внизу: «Жизнь прошла мимо. Бедный Рубик». Саркис на все согласился, а надпись сделать не захотел. Если, говорит, на такое идешь, надо быть серьезным. А что жизнь прошла мимо, это каждый дурак написать может. Я всю ночь не спал, сочинял оригинальный текст. К утру придумал, наконец. Пришел к Саркису и говорю, чтобы он написал так: «Жизнь прошла мимо. Не поздно ли оглядываться назад?». А подпись: Рубик. Просто. Если умер, и так ясно, что бедный.

Когда камень был готов, Рубик хотел установить его на заготовленной впрок собственной могиле и отметить это событие. Позвал гостей. Но пошел накануне на рынок, там упал и сломал ногу.

— Вечером ко мне зашли друзья, — продолжал рассказчик, — чтобы договориться, куда им на следующий день приходить. А я лежу в гипсе. Видимо, говорю, Бог не хочет, чтобы я раньше срока камень себе на могилу ставил. Стол мы завтра все равно накроем. А вы поезжайте утром к Саркису, заберите камень, привезите мне и поставьте в подвале, где мастерская устроена. Пусть постоит, пока время не настанет вслед за мной его на кладбище тартарить. С тех пор камень там и находится. И, представьте себе, он мне жить помогает. Иногда работаю в мастерской, устану, присяду передохнуть, налью себе стаканчик вина, чокнусь со своим изображением при галстуке на камне и скажу: «Давай, Рубик-джан, на том свете мы свои дела шикарно устроили. Теперь на этом за ними присмотрим». Выпью, и как будто силы прибавляются, снова начинаю трудиться. Или иной раз разозлюсь на кого-нибудь (мало ли что бывает, то дома кто-нибудь не так слово скажет, то клиент попадется капризный), только соберусь крик поднять, а внутри как будто голос шепчет: Рубик, не надо, дорогой, не забывай, что ты не вечный. На душе сразу спокойно становится, и выход из положения всегда удается найти так, чтобы и сам доволен остался, и другие были не в обиде. Стараюсь, если начинаю какое-нибудь дело, заканчивать его побыстрее, не откладывать, чтобы, не дай Бог, в воздухе потом не повисло. Вы не поверите, все долги раздал. И перед людьми, которых когда-то обидел, извинился. Специально на бумажке их имена написал, ходил, прощения просил и потом вычеркивал. Сейчас со всеми отношения прекрасные, работа ладится, от клиентов отбоя нет. И ничего я не боюсь — ни в этой жизни, ни после нее. За это и хочу выпить в новогоднюю ночь.

С тех пор много воды утекло. Рубика уже несколько лет как нет в живых. А мы, остальные участники того застолья двадцатилетней давности, по-прежнему собираемся если не в ночь на 1 января, то в первые дни каждого Нового года — обязательно. И всегда, вспоминая тот рассказ нашего старшего товарища, желаем друг другу душевного покоя, мужества и мудрости, без которых трудно прожить достойно. Не скажу, что у нас всегда получается быть такими, как Рубик. Но мы с тех пор хотя бы стараемся.