Человек года

Утро выдалось прекрасное, и солнце блистало уже совсем по-весеннему. В приоткрытое окно валился холодный, влажный воздух, и, вдыхая его, Левин чувствовал себя полным живительной пружинистой силы. Он не знал еще к чему применить эту волнующую силу и радостно оглядывал офис, медля и удерживая ее в себе. Все доставляло ему удовольствие, и пачка листов, ожидавшая его подписи, и коричневый маленький глобус, рядом с которым сияли золотые ручки, где давно не было чернил, и даже телефон, который он давно подумывал сменить, казались ему сегодня особенно милыми и симпатичными.
Через час должен был прийти известный консультант, чтобы говорить с ним об искусстве продаж. Этого консультанта рекомендовали Левину, как одного из лучших в своем деле, но преклоняясь перед ученостью консультанта, Левин испытывал странную неприязнь и, пожалуй, даже презрение к его слишком теоретическому уму. Консультант говорил, что он любит и знает клиента, что подход его к бизнесу – это подход от «клиента» и от его потребностей, что клиент это все то, ради чего нужно работать любой компании. Левин же не мог разделять этого подхода. Каждый день встречаясь клиентом и считая его важным участником того общего дела, которое ежеминутно свершалось в его и тысяче других таких же компаний, он не мог выделить какого-то особенного своего отношения к клиенту.
Испытывая уважение и радость ко всем тем людям, что приносили ему деньги и хотели работать с ним, он испытывал также злость и раздражение ко всем тем людям, которые не умели себя вести, которые хамили или невнимательно читали договор и потом высказывали свои претензии. Если бы его спросили, любит ли он клиента, он решительно не знал, как бы ответить на это. Это было все равно как спросить, любит ли он солнце, которое он, конечно, любил, но от которого он порой и страдал, и мечтал, чтобы наступила прохлада. И потому, если бы Левина спросили, любит ли он клиента, все, что он мог бы сделать, это честно ответить, что хорошего клиента он любит, а дурного нет.
Левин хотел уже заняться бумагами, которые вообще любил подписывать, как в эту минуту в приемной звякнул колокольчик, и чей-то жизнерадостный голос спросил секретаршу, у себя ли он?
«Ах, как некстати», – подумал Левин, чувствуя как та пружинистая сила, которой он все никак не мог найти выхода, сменилась вдруг неприязненным ожиданием. Ему показалось, что это консультант, о котором он думал последние минуты, приехал раньше, чем они договаривались, и что сейчас ему придется отложить все свои дела и слушать рассуждения консультанта. Но, подумав так, Левин тут же устыдился этой своей мысли и с виноватой улыбкой поглядел на дверь.
– Вот новости! – воскликнул он радостно, увидев Обломского. – Я и не знал, что ты в Москве.
– Сегодня только приехал – сказал Обломский, обнимая и целуя его. – И сразу к тебе и с самыми прекрасными вестями!
– Что же? Что за вести? – спрашивал Левин, улыбаясь и радуясь, что все так хорошо устроилось.
– Вести самые наилучшие, да и какие еще могут быть в такой день? Весна! – продолжал говорить Обломский. – Только не делай лицо, будто ты совершенно не догадываешься о чем я. Право, я даже завидую тебе.
– Что? Что? – не понимал Левин, и, глядя на его недоумевающее лицо, Обломский радовался все больше, так, что радость его понемногу передалась и Левину.
– Тебя номинировали на премию! С чем тебе мои искренние поздравления. Гляди, – и запустив руку во внутренний карман, Стива выложил перед Левиным сложенный лист бумаги.
Тот взял дрожащими пальцами бумагу, слова запрыгали у него перед глазами: «сообщаем Вам... редакционная комиссия... сочла... литературный уровень достойным номинации... премию «Писатель года»... Большого жюри... разместить... альманахе».
– Ты теперь «Человек года»! – не успокаивался Стива. – Присоединишься к Толстому и прочим небожителям. Ох, как же я рад за тебя!
– Погоди, погоди, я не понимаю, – Левин стал поворачивать к Обломскому бумагу, но тот уже оказался рядом с ним. – Вот здесь. Это что?
– Ах, это, – как ни в чем ни бывало проговорил Обломский. – Это плата за то, чтобы вступить в ряды лучших.
– Но семьсот рублей за лист?!
– Ну так и что? Что? Ах, какой же ты все-таки чудак...
– Нет, подожди... это что же сто пятьдесят тысяч за собственный роман?!
– И что же это, по-твоему, много? – добродушно улыбаясь, спросил Стива, зная, что Левин уже завелся и все теперь будет нехорошо ему.
– Это ужасно много! – горячась, заговорил Левин. – И потом, разве не они должны платить за все это? Это же какая-то глупость  – я сам должен покупать у себя свою книгу!
– Ах, нет, нет, вечно ты не так все повернешь...
– Ну как же не так?
– Не покупать, а выводить на рынок, – пытался объяснить Стива. – И потом, неужели ты себя так мало ценишь, что сто пятьдесят тысяч кажутся тебе большими деньгами? Да ты за день зарабатываешь больше...
Но Левин вспыхнул и сердито заговорил:
– Это совсем другое, и дело тут вообще не в деньгах, за деньги я и так могу, что угодно. Нет, – заторопился он, радуясь, что точно смог ухватить то, что так сильно разозлило его в этом предложении, – это как если бы мне сказали, вот тебе награда, а потом потребовали за нее денег. Именно в этом все дело, – закончил он решительно.
– Ах, Левин, иногда я удивляюсь, как ты вообще можешь вести дела, – улыбнулся Стива, качая головой. – Как ты не распугал еще всех клиентов с таким-то простодушием?
Левин хотел было ответить, но в этот момент дверь раскрылась, и вошел консультант. Нахмурившись, Левин представил его Обломскому, и консультант, тут же энергично улыбнувшись, тряхнул ему руку.
– Вот человек, – кивая на Левина, произнес Обломский, – не хочет быть «Писателем года», представляете? Выпускает, так сказать, журавля из рук.
– Я не то, что не хочу, – вскинулся Левин, которому неприятно стало, что постороннего человека, каким он считал консультанта, Стива втягивает в их спор да еще с какими-то  глупыми прибаутками. – Я на таких условиях не хочу. Ты же должен понимать...
– И зря. Вы упускаете прекрасный шанс, – заговорил консультант.
– Что за шанс? - мрачно глядя на него, спросил Левин. – Напечатать свой роман за целое состояние? Так это я всегда могу сделать, и очень просто.
– Смирить свою гордыню, – негромко произнес консультант и во внезапно случившейся тишине продолжил. – Ведь лучше смиряться духом с кроткими, – тут он бросил взгляд на Стиву, – нежели разделять добычу с гордыми.
Левин растерянно приоткрыл рот, а Обломский просиял доброй и глуповатой улыбкой:
– А ведь и точно, лучше, – воскликнул он. – Как хорошо-то сказано, а?
– Соглашайтесь, – сказал консультант. – А то судьба отвернется от вас, и вы будете искать утешения в подобных буклетах.
Из папки, которую все это время он держал подмышкой, консультант вытащил, по-видимому, один из тех буклетов, про которые он говорил, и протянул Левину.
«Хотите стать «Писателем года», но не знаете как? – прочитал Левин. – Не устраивают условия издательств? Вас не печатают? То, что вы пишите, никто не читает? Обращайтесь к нам, и мы поможем!»
Буклет смутил Левина. В душу его, в которой так ясно и просто все было минуту назад, вкралось сомнение, что, может быть, консультант и прав, и то, что он говорит, совсем не так глупо, как показалось ему сначала. Левин часто и сам упрекал себя за свою гордыню. Теперь же он ясно вспомнил то облегчение, которое приходило всегда, когда он сходился с простыми людьми: пил пиво с админами или крыжил с бухгалтерами. Может быть, и в самом деле надо было быть проще, как советовали и Обломский и консультант?
«Господи, прости мне все!» – подумал Левин и, медленно подняв голову, хрипло произнес:
– Я согласен.