В ожоговом отделении

Практика в ожоговом центре в 1 РКБ была довольно тёмной. Декабрь 2010 года.

Всё началось как обычно. Я проснулся в 7 часов, еле разлепил глаза. Выпил утреннего кофе, перекусил чем-то по вегану. Как всегда посидел в интернете перед выходом и только затем начал собирать свою сумку. Какая-то вторая обувь, хирургический костюм и пара тетрадей с учебником.

Выйдя на морозную лицу я отправился вверх к остановке. Пройдя обычные серые хрущёвки, кафе (Для быдла) "Медведь", ларёк около которого крутились утренние пропойцы и встретив по дороге инфернальных, Буммашевских персонажей, я повернул направо и оказался на остановке. Стрельнув у какого-то хмыря похожего на хипстера сигарету я закурил. Стоял смотря на морозное солнце, которое разрезало своими лучами ледяные облака и думал наверно о том какие ещё мне нашивки нарисовать, а также как бы я играл краст в своей группе и знакомые панки подпевали бы мне на хардкор гигах...Во время этих безоблачных мыслей к остановке подъехал мой троллейбус, номер которого был "Единица" (Но чаще в Удмуртии его называют "Однёрка"). Всё с теми же мыслями я отправился в путь на этом корабле среди белых, заиндевелых пустынь. Публика там была такая же мрачная как и на остальном Буммаше: рабочие с прокуренными и пропитыми лицами, кондуктор в непрекращающейся прострации, какие-то малолетние гопники дерзко смотрящие на тебя и твои нашивки, - но они меня не интересуют, как и обычно с утра я весь в мыслях.

Выйдя на остановке я с горем пополам пересёк шоссе и пошёл по направлению к больнице. Здесь стоит заметить что имея лишь проездной на троллейбус я не тратил деньги на автобус (Который шёл прямиком до нужной остановки) и из-за этого мне пришлось идти лишний километр.
И пока я шёл, я любовался рассветом и деревьями обступившими меня со всех сторон как две большие, зелёные стены. Снег только выпал поэтому я в своих ботинках утопал в нём и встречные прохожие пополняли запасы снега в моих ботинках из-за узости тропинки и кому-то из нас приходилось уступать дорогу второму. Было довольно холодно. Мой путь лежал вдоль каких-то теплоцентралей изрисованных местами свастиками, местами "анархиями".

Вообщем таким макаром я добрался таки до больницы и обнаружил что опоздал где-то на 15 минут. Пройдя холл я поднялся по лестнице, которая вела на этаж где располагалось ожоговое отделение. Зайдя в помещение предшествующее ожоговому отделению я переодел вторую обувь и пошёл в учебную комнату. Она как оказалось располагалась на посту медсестры, пока все наши занимались делами порученными им преподавателем я начал переодеваться. Пока я переодевался мои одногруппники вернулись и разместились вокруг меня, я поздоровался с ними. Затем вошёл преподаватель и зная меня даже ничего не спросил о том, почему я задержался. Начались стандартные для травматологии вопросы. Потом начала рассказывать чем мы будем заниматься сегодня и ушла искать пациентов. В это время пришёл ещё один мой одногруппник (С редким именем Ян) и начал переодеваться. Мы с ним и с Антоном перекинулись парочкой шуток, он предложил сходить покурить, но мы тактично сказали ему что это время не подходит для этого. Мы разговаривали ещё, пока не пришёл препод и позвал нас в перевязочную. Там было несколько человек: мальчик с обожжёнными двумя ногами, мужчина с обрезанными из-за переохлаждения пальцами. Доктор сказал что нужно перевязывать ноги парню и медсестра начала лить ему на ноги Перекись водорода и медленно отцеплять старую повязку. Всё это проходило где-то две минуты и все эти две минуты мальчик кричал как резанный, пока мы не увидели что ожог на ногах его был третьей степени. В это же время девчонки из моей группы обрабатывали обрубок пальца для другого мужчины, а у мальчика уже были сняты все повязки и девчонки начали обрабатывать ему ноги. Его заплаканное лицо смотрело на них, а губы шевелились умоляя что бы они были поосторожней и с каждым прикосновением он вскрикивал. Ему намотали несколько слоёв бинтов и он взяв свои костыли пошёл обиженный в свою палату. В это время нас, парней, попросили привезти одну тяжелобольную. И мы пошли к ней в палату взяв с собой каталку.

Она лежала в кровати-манеже что бы не выпасть. Над ней нависала белая простыня, рядом стояла капельница. Всё тело её было перебинтовано и можно было видеть только лицо. Лицо...лицо её было изуродовано пожаром. Кожа уже начала восстанавливаться, но верхнего слоя ещё не было и местами можно было рассмотреть волокна мышц. Нос был красным словно мясо на прилавке и на нижней ноздре его были какие-то белые гнойные выделения с чёрными точками в них. На подбородке был бинт, но через него проглядывались какие-то синевато-зелёные наросты на коже, похожие на мох. Губы были сухими и потрескавшимися и лишь зубы, белые зубы казались какими-то реальными. Всё лицо её было похоже на маску и это заставило моё сердце ныть. Она открыла глаза и осмотрелась, взгляд её был замутнён, но сознание было при ней. Дышала она тяжело и со свистящим звуком.
-На перевязку?, - неестественным, приглушённым голосом произнесла она.
-Да, - сказала медсестра и обратилась к нам, - перетащите её на каталку.
Мы какими-то особыми усилиями захватили простыню под ней и подняв перенесли на каталку. Простыня была вся вымочена в плазме которая обильно текла из её ран. И мы повезли её в перевязочную.

В перевязочной сказали что слабонервные могут уйти, но мальчики должны остаться. Мы обработали руки и одели перчатки. Мы ждали пока придёт анестезиолог и переглядывались. Он опоздал на 4 минуты и вколол ей морфин после которого она заснула.
-Теперь нужно снимать повязки, - сказал доктор и дала мне хирургические ножницы.
Я начал разрезать бинты толстым слоем укрывшие её кожу, это было непросто так как они прилипли к нему из-за запёкшейся крови и свернувшейся плазмы. Я посмотрел на её лицо. Теперь подбородок её можно было явственно увидеть: он был сплошь покрыт белым налётом гноя и в некоторых местах был сине зелёным, - с этого ракурса она ещё больше была похожа на куклу. Ян сказал что он не хочет на это смотреть и вышел, на что препод сильно ругалась. Мой рассудок на мгновение помутился - я не мог себе представить что это живой человек, но она тяжело сопела сквозь свои маленькие, неестественно белые зубы и мне становилось всё страшнее. Тем временем я уже убрал с её боков часть бинта и увидел что местам её кожа из-за некроза была черна, а местами была бела из-за гнойного налёта - так называемой ожоговой болезни, когда в свежие раны попадают бактерии в 100% случаев и начинают процесс воспаления. Её красное, не похожее на человеческое тело мне казалось каким-то кукольным, я не хотел считать её за человека, когда эта мысль проносилась в голове мне становилось смертельно жутко...Доктор увидев что я сделал всё подошёл и попросил меня приподнять её бок что бы ему легче было удалить некротизировавшие участки. Я засунул свои руки в перчатках под её бок и приподнял. Её кожа на ощупь была мокрой и ужасно горячей, словно она до сих пор полыхала в языках пламени. Секунд 20 я стоял так и они мне показались целым часом. Наконец всё было сделано, все места нуждавшиеся в обработке обработаны и я снова приподнял её, но уже что бы её смогли перевязать. Груди, изъеденные язвами всколыхнулись, голова запрокинулась и мы положили её на место. Пакет для мусора был полон перегнившими, истлевшими остатками кожи человека. Ясность рассудка и ощущение реальности вернулось ко мне. Мы переложили её обратно на каталку на которой уже была новая пелёнка. Лицо Антона, вроде ничего не выражало и казалось будто ему напевать на всё это. Меня это пугало так как моя душа была в таком смятении, коего не испытывала ещё долгое время после этого. Пока мы её везли сестра рассказала что 60% её тела в ожогах и всё это произошло нелепейшим образом - когда она готовила еду её халат загорелся от конфорки - "Как нелепо и бессмысленно", подумал я. Мы положили её на место, я по быстрому ушёл оттуда. Дальше я мало что помню, знаю что только в тот день я пил раза в два больше, чем в остальные дни.