Институт НиЭКМИ

Я хочу рассказать вам об институте, в котором я проработал всю жизнь за малым исключением. Об институте, которому не было равных в стране.

Советская наука, как и всё с этой приставкой, было не совсем таким, как в остальном мире. Наиболее приближалось к мировому стандарту «Советское шампанское»,— наука наименее.

Действительно, вот имена величайших ученых, которыми Отдел пропаганды ЦК КПСС понуждал нас гордиться: Королев (победы КПСС и всего советского народа в космосе) и Туполев (победы в авиации). Вообще-то мы были согласны, и гордились этими самыми славными советскими учеными. Но вот какой нюанс, который нам стал известен только после перестройки: оба эти героя были заключенными и свои научные подвиги совершили в ГУЛАГе.

Боже, как нам врали! Вот только в этом году всплыла правда про челюскинцев. Мы-то так восхищались этими героями, первыми Героями Советского Союза, а, оказывается, их послали по Северному морскому пути с огромной баржей, набитой теми же заключенными, осужденными на колымские лагеря. Это потом этих несчастных стали переправлять через Владивосток-Ванино, а тогда решили сэкономить. Когда ледокол стал вмерзать в лед и капитан послал сигнал бедствия, из Москвы был радирован приказ баржу торпедировать. И среди этих «героев» не нашлось ни одного порядочного человека. Торпедировали. Хреново. Баржа тонула 4 часа.

Королеву с Туполевым несказанно повезло, их не утопили в ледяной каше. Не в тот этап попали. А с ними и советской науке тоже пофартило. А то бы и гордиться нечем.

К временам «дорогого и любимого Леонида Ильича» наука, слава КПСС, из лагерей и шарашек, так пронзительно-правдиво описанных одним из их узников А. И. Солженицыным в его «В круге первом», вышла. Но вышла не на свободу, ибо свободы и за проволокой не было. Наука осталась лагерной, только без вертухаев и вышек с пулеметами, остальное по-прежнему: «Советский ученый должен стоять на платформе марксизма-денинизма»,— объяснил мне следователь КГБ. Мне вот не повезло, и до конца дней я формально никакого отношения к когорте советских ученых не имел. Перепутал платформы, не на той ждал свою электричку.

«Органами», по моим подсчетам за «не ту платформу» ученых степеней лишалось… Да лучше почитайте письмо, которое я отправил по дурости после «победы демократии», сейчас уж не помню кому, да и что толку помнить, не заметил я тогда, что у «новой» власти старое личико гебистское:

«Я, Спицин Валентин Михайлович, 1941 года рождения, проживающий в г. Иванове, имею сообщить следующее.
В 1968 году я закончил обучение в аспирантуре Московского текстильного института и защитил кандидатскую диссертацию, мне была присвоена ученая степень кандидата технических наук. Однако мне не суждено было стать ученым. Вместо этого я стал жертвой и невольным свидетелем малоизвестной «отрасли» преступной деятельности КГБ СССР.
Как мне пришлось узнать, так называемая «Высшая аттестационная комиссия при Совете Министров СССР», была не столько «при Совете Министров», сколько при вышеназванной государственной террористической организации. После трех лет унизительных допросов в здании на улице Жданова, я был лишен ученой степени, как мне приватно шепнул тогдашний секретарь ВАКа Волков (имени не помню), за то, что «Вы что-то где-то не так сказали». Бумагу о лишении степени мне удалось получить только через несколько лет после неоднократных обращений в ЦК КПСС, Верховный Совет, орган ЦК газету «Правда» и т. п. «Контора», как известно, следов не оставляла, как, впрочем, и сейчас.

Лишить ученого возможности заниматься наукой, иметь свою научную школу, это примерно то же, что пианисту отрубить руки. Жалко, а ведь я имел талант и мог много сделать.

Но речь не столько обо мне. Дело в том, что и на допросах, и в «предбаннике», где по повестке садился в 10 утра, а вызывали в 10 вечера, я по привычке наблюдал, сравнивал и вычислял. Посчитав число моих «собратьев» по предбаннику, умножив на число дней работы с учетом количества вызовов одного человека, я подсчитал производительность этой адской машины. Итак, в СССР, по крайней мере, в 60-е годы ежегодно «за политику» лишали ученых степеней примерно от 50 до 100 ученых. Преимущественно это были молодые и очень умные люди. В памяти остался один из них, звали его Юра Ляховицкий, у меня даже осталась его фотография, мы договорились рассказать миру обо всем этом. Правда, тогда мы не думали, что доживем до того дня, когда можно будет рассказать, не рискуя попасть за это в «случайную уличную драку» с ножом в бок. С КГБ шутки плохи.
Я не думаю, что именно этот параноидальный страх коммунистического режима перед думающей молодежью и связанное с этим кастрирование советской науки послужили основной причиной краха Советского Союза. Но, наверное, во многом из-за этого советскому научно-техническому комплексу оказалось нечего предложить пришедшему Рынку. Наша страна до сих пор отстала навсегда».

Это я вам не пожаловаться, а чтобы вы прочувствовали атмосферу той, советской, науки. Лично у меня иллюзий не осталось. Я в Россию не верю и предоставляю моим потомкам отыграться за меня в Германии или где они еще там захотят жить. Это я в тюряге, они на свободе. Я твердо уверен: порядочному человеку жить в одной стране с КГБ – позор и бесчестье.

Но репрессии и «короткий поводок» для ученых – это еще не все беды и родовые уродства советской науки. Она, как и общество, построенное террористами, создавалась по кастовой схеме. Как и в стране, в науке тоже было две касты: номенклатура и быдло. В применении к науке этот ленинско-сталинский принцип означал «остепененные» и «прочие». Остепененные, т. е. проверенные и сертифицированные «органами», имели многократно большие зарплаты, например, мои доценты на кафедре получали 360, а я, зав, только 120 р., также они имели право ставить свою подпись в качестве научного руководителя, т. е. иметь учеников. Очень милые мои младшие товарищи считают меня своим учителем. Я им несказанно благодарен, но с юридической точки зрения это не так. Я не имел права.

Кстати, чтобы завершить эту мерзкую тему, сообщаю, что и до сих пор кастовая структура в российской науке сохранилась. Российский ученый до сих пор получает не за трудовые успехи, а за степень. В цивилизованных странах ученая степень есть только почетный титул, визитка, а зарплата целиком зависит от вашей успешности на научной ниве. И какое дело фирме, где Вы работаете, до того, что Вы имеете кучу степеней и дипломов? Про них вспомнят только тогда, когда Вы будете ежегодно выдавать по 5 изобретений с прибылью для компании, да еще на Ваших похоронах.

И ученые степени у нас по-прежнему утверждает ВАК. Тот самый. Правда, он сейчас не при ФСБ, но восстановить структуру не сложно. Вы можете представить себе, что ученую степень, присужденную Оксфордским или Гарвардским университетом, нужно «утверждать» еще где-то? У нас же это норма.
А вы говорите, любить Родину, понимай, государство. За что?

Теперь о более приятном. Ивановский научно-исследовательский экспериментально-конструкторский машиностроительный институт (НИЭКМИ) был образован в 1960 году и находился в ведении то Минлегпищемаша, то Минавиапрома, а накануне своей насильственной смерти — Министерства промышленности, науки и технологий Российской Федерации (Департамент промышленной и инновационной политики в машиностроении).

Но в него я попал только в 1971-м году. До того было другое событие. Вот «Рабочий край», 1960, № 179, 29 июля. В этот день в г. Иванове было организовано Специальное конструкторское бюро красильно-отделочного оборудования (СКБ КОО).
Оно станет основным источником кадров для института, а потом и формально с ним будет соединено.
В СКБ я пришел в 1960-м году, перед этим поработав слесарем-сборщиком на заводе. Поступил чертежником с окладом 60 рублей.
Какие там прекрасные ребята работали! Ныне многих из них уже нет. Вот мой первый начальник отдела Бронислав Антонович Галинский, остался, похоже, единственным из моих терпеливых учителей тех лет. Мы иногда видимся, он говорит, что на мои кордные линии до сих пор спрос. Я поддакиваю, но в душе сомневаюсь, уж много лет минуло, да и я вовсе не Королев.

Что меня сразу поразило в них, так это их способность буквально из ничего, из головы, уверенно чертить чертежи еще не известной никому машины. Я так и не смог даже в зрелые годы сровняться с ними. Это были особые, отборные люди, ожившие боги. Набирали их со всей страны. Вот Юра Пискунов, ставший впоследствии Генеральным конструктором, из Архангельска. Мой учитель трудному изобретательскому ремеслу Юлий Рафаилович Зельдин, из Белоруссии. Ребята со мной кульманами рядом из Орла.

Система СКБ, удачный вариант очеловеченных шарашек, сохранила от тех главное — отборность. Случайный человек туда если и попадал порой, то долго там не задерживался. И работая там, можно было видеть истинные масштабы талантов народа.
Кстати, я уверен, что секрет особой талантливости русских – в их национальной беде: генетическом алкоголизме. Не обижайтесь. Работа в науке сделала меня немного циником, и приучила рассматривать любое явление с двух сторон. Как говорят немцы, Vorteile und Nachteile. Так вот, алкоголизм лишил моих соотечественников стереотипов. Только русский может себе зрительно представить зайца с колесами вместо ног. Он сразу же начнет соображать, как это могло бы быть устроено. Поэтому так много изобрели именно русские. От телевидения до той же практической плазмохимии.
Конечно, русский гений-алканавт несистемен, нелогичен и поразительно ненавидит труд. Это реакция раба. И запить может прямо посреди проекта.
И все же и в СКБ, и потом в НИЭКМИ я наблюдал одну и ту же картину: люди запойные на самых ответственных позициях. Кстати, оба главных конструктора плазмохимических реакторов, и лабораторного, и того, роботизированного, были рыцарями запоя. А Володя Постунов, очень хороший изобретатель (он мне еще как-то принес почитать «Мастера и Маргариту», за Булгакова уже не таскали, таскали за Евтушенко), вообще после очередного запоя пропал. Так его больше никто и не видел. Просто какой-то синдром Высоцкого, да и только. Есть в русской слабости нечто творческое.
Никогда в моей жизни я не был так счастлив моей работой, как тогда в СКБ.

К 1965-му году, когда я одновременно окончил институт и получил диплом, я уже стал ведущим конструктором. Далее была аспирантура в МТИ, работа по обязаловке на Украине. Но это к данной теме не относится. Вернулся я на родину в том самом 1971-м году, вновь в родное СКБ и вновь к Галинскому. Меня приняли так, как будто я вернулся из отпуска.
Но меня сразу же пригласил тогдашний директор НИЭКМИ Александр Иванович Щеголев и предложил должность зав. отделом красильно-промывного оборудования с широчайшей карт-бланш на любую поисковую тематику. Институт был тут же, за стенкой, в одном с нами здании, ул. Суворова, 39. Я согласился. Мне хотелось в науку несмотря на официальный запрет, а из конструирования я уже вырос. Я-то согласился, а вот Александр Иванович многим рисковал. Принять на такую должность не члена КПСС, да еще и репрессированного, «готовившего переход госграницы в районе Батуми», многие бы не отважились. Он отважился, и я ему за это благодарен. Хоть и зайцем, а проехался я на стремительном бронепоезде советской науки.

Что представлял из себя тогдашний НИЭКМИ? Официальных документов не сохранилось. Но вот каким он умирал, Интернет зафиксировал:
«Научно-исследовательская лаборатория (материаловедение и машиностроительных технологий, химических технологий, электротехническая, экспериментально-механическая, приборов неразрушающего контроля, нетрадиционных технологий физического воздействия с применением ВЧ-, СВЧ излучений, низкотемпературной плазмы и вакуума);
— конструкторские отделы;
— отдел научно-технической информации с фондами стандартов, патентов, научно-технической библиотекой и архивом конструкторской документации на созданное оборудование;
— испытательный центр, аккредитованный Госстандартом России по Системе сертификации ГОСТ Р. Аттестат аккредитации №  RU 001.22ТЛ02 от 18 августа 2000 года;
— научно-технический совет.

ОАО «НИЭКМИ», как научная и проектная организация с момента образования (1960 г.) до настоящего времени специализируется на выполнении всего комплекса работ (от научных исследований до введения серийного производства и сдачи в эксплуатацию созданного оборудования) по следующим основным направлениям:
— выполнение научно-исследовательских, опытно-конструкторских, экспериментальных и технологических работ по созданию и изготовлению  оборудования, приборов контроля, систем управления и технологических процессов для легкой и текстильной промышленности;
— выполнение научно-исследовательских, опытно-конструкторских и экспериментальных работ по созданию и производству машиностроительных материалов и технологий изготовления деталей и механизмов;
— проведение сертификационных испытаний оборудования.

Всего с момента образования организации создано и серийно освоено более 300 типов оборудования (от отдельных агрегатов  и машин до поточных линий), которые эксплуатируются  на всех текстильных предприятиях Российской Федерации и стран СНГ, и предназначенных для обработки пряжи, тканей, трикотажа, нетканых материалов из натуральных, синтетических волокон и их смесей. Основная масса оборудования использует агрессивные химические, жидкостные и паровые среды с температурами 120–150 градусов.
Оборудование производится тремя специализированными заводами текстильного машиностроения в г. Иваново и Ивановской области и одним заводом г. Кострома.
За последние годы предприятие, кроме создания, совершенствования и модернизации оборудования  традиционных методов обработки, проводит работы по созданию технологий и оборудования, основанных на принципиально новых и экологически чистых методах физико-химического воздействия на текстильные материалы и по освоению оборудования, ранее не производимого в стране и закупаемого по импорту. Реализация этих работ обеспечена большим опытом деятельности и компетентности организации, накопленным научно-техническим заделом в предыдущих периодах и квалификацией работающих специалистов».

Это про него писалось уже при «демократии». Не нужен он оказался такой демократии,— разграбили и развалили ко всем чертям.

Но тогда, в 71-м, институт был крепок и способен решать любые задачи, ставившиеся перед ним Госкомитетом по науке и технике. Для чего он, в общем-то и был создан. Как и СКБ. Коллектив был что надо, все мои любимые ребята из СКБ. С такими не только в науку, на крест пойдешь. И мой учитель, Юлий Рафаилович тут. Зав. отделом отделочных машин. Сотни изобретений. Он и сейчас не перестает изобретать, вот городскую многоэтажную парковку особенную придумал. Только тогда, в наши далекие годы, социализм русского розлива был не способен воспринимать изобретения, а теперь вот капитализм «суверенный» по этому качеству нисколько не лучше.

Но опять же Vorteile und Nachteile. Что хорошо было тогда, так то, что сам процесс создания новой техники и технологий отлично финансировался. Все-таки мощь тоталитарного государства не сравнить с хилостью даже большой частной фирмы. Потому мы и создали плазмохимию, а они на полдороги бросили. Не будь СССР, плазмохимии не было бы. Там у них миллиарды под сомнительный успех никто не даст. Это я даю пищу для ума нынешним «мудернизаторам». Как с этим справитесь, господа?

Мне здорово повезло. Я первым делом сел за изучение работ моих предшественников, и сразу же в одной из них увидел заимствованный без критики некорректный вывод, который не позволил завершить работу победой. Это было исследование о вакуумной технологии пропитки капиллярно-пористого субстрата. Вывод же этот состоял в том, что время вакуумирования субстрата перед воздействием на него пропитывающим реагентом должно быть не менее 2 секунд. Это противоречило сверхзвуковому характеру истечения газов в вакууме. Но авторами этого ошибочного вывода была группа московских ученых во главе с известным лауреатом Ленинской премии Фридрихом Львовичем Альтер-Песоцким, и усомниться никто не посмел. А создать непрерывно работающую вакуумную камеру таких размеров невозможно.

Мне удалось доказать, что время вакуумирования измеряется сотыми долями секунды, и даже убедить в этом «Фреда», кстати, мы потом стали с ним друзьями и даже вместе получили медаль ВДНХ. За уже работающую вакуумную пропиточную машину МПВ-140. На ней тяжелый брезент пропитывался на скорости 100 м/мин. Это была моя первая победа на новом месте.

За ней последовали другие. Я пришел уже фактически к готовой технологии непрерывной обработки ткани под высоким барометрическим давлением. Эта прекрасная технология была детищем А. И. Щеголева и Сергея Ивановича Анохина. Они изобрели устройство непрерывного проведения полотна через герметичную стенку, так называемый затвор. Это была архисложная задача. Автор идеи о возможности существования такого узла Городисский даже лишился при испытаниях руки. Затвор искали как некогда философский камень. Многие, и безрезультатно. А вот у ивановцев все получилось. На мою долю досталось только незначительно усовершенствовать процесс. Пришлось поторчать в Краснодаре, где был установлен объект. До сих пор считаю Старую Кубань моим любимым пляжем.

Известно, как много тратится энергии на противоточные промывки, когда грязный кипяток приходится сбрасывать в сточную канаву. И вот мы с тогда еще молодыми Василием Ивановичем Караваевым и Александром Алексеевичем Красновым (теперь доктор наук и академик, а оба уже такие же седые, как я) решили снизить потери энергии. Процентиков эдак на 70. И воздали экономайзер, который воду любой степени грязности пропускает, а тепло нет. Не буду утомлять вас техническими подробностями, но этот небольшой тепловой фильтр отлично работал. Если бы не криминальная революция, работал бы повсеместно. Это вам к вопросу о модернизации.

Интересную работу довелось выполнить и с Юлием Рафаиловичем. Приехал как-то человек из Узбекистана с мольбой механизировать изготовление основы авровых тканей из натурального шелка. Вы эти ткани наверняка видели на восточной национальной женской одежде.
До этого нити основы в мотках красились в автоклавах. Заматывали вручную веревкой те места, которые не нужно красить в этот цвет, потом красили, промывали,  сушили и разматывали. И так столько раз, сколько цветов. А их в узбекской палитре десятки. Рабочие к 30 годам инвалидами становились.
Вообще, полюбил я с тех пор узбеков. Хороший народ, дай ему Аллах счастья наконец. Кстати, об Аллахе. Вы заметили, что у узбеков так и не прижился религиозный экстремизм с терроризмом? Дураков в мире много, но только не в Узбекистане.

Создали мы им машину. Очень они благодарили. Когда мы приезжали,— всегда нам праздник устраивали. В гостеприимстве узбекам, как и в мудрости, равных нет.
Осталось в памяти прощание на перроне маргеланского вокзала. Теплая южная ночь, напутствия друзей. И никто не догадывался, что видимся в последний раз… Друзья теперь многие в Америке, а мы тут.

Может, что забыл, так извините. Много интересного было придумано. Вот, например, насос-пневмопомпа, который перекачивает жидкость сжатым воздухом, не перемешивая ее. Ну о плазмохимии и трагической смерти НИЭКМИ я уже писал.

Хороший и уникальный институт был у нас в Иванове. То, что сейчас называют технопарк. Талантливые люди в нем просто делали свою работу.

Мне так кажется: если мы такие инновационные оазисы не возродим, Россия не выживет. Но как это сделать при нынешней политической и экономической системе,— убей Бог мою душу, не знаю. Ни криминал-фашистская «суверенная демократия», ни олигархия с наукой не монтируются.
 
Валентин Спицин.