Признание убийцы

(Глава из романа «Беглецы» – заключительной книги фантастической дилогии «Неоконченное следствие»)

…Гудки отбоя в массивной эбонитовой телефонной трубке старомодного аппарата связи уже вовсю терзали тишину душного кабинета колхозного коммутатора, а Маркел Фатеевич все еще сидел, тупо уставясь в корпус аппарата. Долго не решался выдернуть штекер из разъема, относящегося к абонентному номеру в сельском Доме культуры.
Его мертвенное оцепенение нарушила жена, которой надоело кормить комаров на крыльце колхозной конторы. Она прямо-таки ворвалась в помещение, оставленное под присмотр мужа.
 – Заснул, Маркел Фатеевич, что ли? — с порога окликнула она Городухина, все так же сидевшего за ее рабочим местом.
 – Да, да, конечно! — откликнулся он, выйдя из оцепенения.
После чего стремительно поднялся из-за стола, протянув руку, выдернул наконец-то из гнезда медный наконечник разъема. И уже тогда сделал шаг навстречу:
 – Совсем заработался в поле, едва не заснул!
Супруга его поддержала.
 – Скорее всего, утомился, муженёк, сверх всякой меры, – заботливо лились слова Аллы Сергеевны, довольной тем, что супруг проводит по ночи до дома и не придётся одной шагать в темноте. – Доведут тебя эти рабочие бдения до инфаркта.
Этот, ставший едва ли не традиционным в их семье, шум о том, что не умеют у нас беречь людей, она поднимала уже не раз. Всегда ролагая, что и сама сможет, вместе с супругом хоть на какое-то время вырваться позагорать на теплое море – как-никах и в отпуске порядочном ни разу не был. Но только теперь искра полного согласия с супругой ярко мелькнула во взгляде Городухина.
Возвращаясь по ночному селу домой, он вдруг вспомнил и о больном -желудке, испорченном лагерной баландой и об отбитых там же почках Из чего явственно выходило, что решение об отпуске с лечением у него в голове созрело окончательно:
 – Лечиться мне нужно срочно и всерьез, без всякого пляжного баловства и отдыха на морском берегу.
И так это было необычно слышать от своего»трудоголика» Алле Сергеевне, привыкшей видеть супруга всегда деловым и подтянутым, что она не утерпела:
 – А все ты сам!
На неблизкий путь от конторы до их дома хватило разговоров на столь животрепещущую тему сохранение, как здоровья трудового человека.
 – Ведь не последний же человек в нашем колхозе, – рассуждала «бригадирша». – Мог бы уже давным-давно оформиться на лечение.
И сама же словно ответила за него, передразнивая прежние отговорки:
 – Да куда там, работа, мол, главнее всего!
Умело направленная в это русло Маркелом Фатеевичем, она так серьезно вошла в роль сердобольной жены, что действительно утвердилась во мнении на счёт крайней хворости супруга. Потому, еще до подхода к собственному подворью твердо сформулировала решение, к которому ее-навязчиво подтолкнул сам Маркел Фатеевич:
 – Завтра же еду в райцентр выбивать тебе путевку!
Поехали туда, однако все вместе. Сразу после того, как управились со своими колхозными заботами диспетчера и бригадира. Потому, что Городухии не хотел полагаться на случай в деле, обдумыванию которого посвятил немало тревожных часов. Прикидывая и так и эдак, подробности совсем не случайно подслушанного семейного разговора.
Прикомандированный к его бригаде украинский шофер говорил тогда совершенно откровенно с женой, находящейся так далеко от здешних мест, что Городухину даже не верилось в ее существование. Однако, она была, угрожающей всему его существованию, реальностью! Да и не только она одна. Оказывается, жива еще и Марина Матвеевна Васильчук, будь она неладна, сохранившая ту самую вещь, которой во время войны так не хватало Городухину.
Да и теперь она была бы, наверное, не лишней, мелькнуло в его, воспалённом от неожиданной новости, мозгу. Чтобы жить богато и счастливо, как это можно осуществить не в этом паршивом селе, а где-нибудь на Западе!
И теперь, вдруг выпал шанс добиться своего, стать действительно важным и успешным человеком, а не прозябать на пыльной  бригадирской должности.
...Райком профсоюза работников сельского хозяйства помещался в правом крыле здания Райисполкома. И по прежним обращениям за талонами на дефицитные товары, хорошо был знаком Городухину и его настырной супруге.
Особенно хорошие отношения сложились у Маркела Фатеевича с председателем – бывшим комсомольским вожаком Аманом Дулькубаевым, сменившим свое татарское, не совсем престижное среди местных жителей имя-отчество на «исконно русское» – Михаил Юрьевич.
 – Совсем как у Лермонтова! – незлобиво помеивались поначалу люди, незнакомые достаточно близуо с веселым нравом и добродушным характером Амана – Михаила Юрьевича.
Но затем все входило в привычную колею и вскоре столь удивительное превращение уже не вызывало никаких вопросов. Вот и сейчас, Городухин уверенно, чуть ли не ногой открыв дверь, вошел в кабинет Дулькубаева как давний и добрый друг. Да и был им на самом деле – не раз выручал в организации приема у себя на полевом бригадном стане гостей этого рачительного, за чужой счет, самовольного тезки великого русского поэта.
 – Здорово, бригадир! – протянул ему руку председатель Райкома профсоюза, уважительно встретив у самых дверей. – Ты, вот, ко мне? А меня сам Дуганов что-то к себе срочно вызывает.
Виноватая улыбка на хитрой физиономии профсоюзного деятеля словно сама говорила за своего хозяина:
 – Тороплюсь на приём к первому секретарю в райком партии!
Дверь, однако, раскрылась еще шире и из-за спины Городухина показалось полное женское лицо в обрамлении рыжего химического перманента.
 – И добрейшая Алла Сергеевна здесь! – еще шире растянулись, обнажая желтые прокуренные зубы, тонкие губы Дулькубаева. – Вот так гости.
Но у семейной четы не вызвал никакой радости, откладываемый по уважительной причине, прием по личным вопросам главного профсоюзного деятеля района.
 – Да какие мы гости, – протянул Маркел Фатеевич. – Самые обычные просители, которым можно и отказать в любой момент.
 – Лучше сказать, что мы непосредственно пострадавшие па работе! – тут уже не на шутку «завелась» из-за его спины Алла Сергеевна. – Вы, вот, не знаете, Михаил Юрьевич, а вчера у Маркела нашего сильнейший приступ был.
Она скорбно вымолвила, словно вынося обреченному на муки супругу, самый страшный приговор:
 – Почечные колики.
У нее имелся серьезный союзник в натиске на главного заступника членов профсоюза работниковы сельского хозяйства их района – собственная уверенность в то, что говорила и прежние угощения, не раз выставляемые на стол, когда доводилось Дулькубаеву наведываться в их село с различными проверяющими. Но теперь, когда не требовалось просить сверх того, что положено, она опиралась именно на медицинские показания.
По ее словам, супруг-бригадир, никогда прежде не жаловавшийся на свое изношенное здоровье, теперь словно потерял веру в славное будущее:
 – Как бы совсем не отдал концы, если подобное повторится.
Мимолетная тишина, наступившая за этой фразой, не могла не напомнить о том, что замешательство может повредить самому хозяину кабинета, собравшемуся в райком партии «на ковер»! Но гости и не собирались сами входить в его положение. Особенно Алла Сергеевна:
 – А вам все недосуг заставить его поехать на лечение! – укорила она, скорбно поджав свои, щедро покрытые яркой помадой, пухлые губы.
Ее слова несколько прояснили смысл такого визита.
 – Вот такие, получается, неважные дела! – после всего услышанного, посерьезнел Михаил Юрьевич. – Только не говорите, Алла Сергеевна, мне сейчас, что путевку Маркелу Фатеевичу у нас в Райкоме профсоюза пожалели.
Напряжённые физиономии сельских жителей говорили именно об этом, потому Дулькубаев сказал, как отрезал:
 – Сейчас любая путёвка будет ему – как на блюдечке.
Скорым шагом, чтобы успеть и бригадиру помочь, и попасть в условное время, на прием к строгому «хозяину района», Дулькубаев поманил приезжих за собой, пока не завел супружескую чету в бухгалтерию:
 – Гарны дивчины, постарайтесь, прямо туточки, обязательно найти в наших фондах на путёвки, все, что только будет нужно товарищу Городухину!
Перейдя в общении с окружающими, наподобие украинской речи, явно, подстраиваясь под «дорогого гостя» хохла-бригадира, не только скомандовал председатель, но и пояснил суть происходящего:
 – Заслуженный и работящий человек, можно сказать, при смерти, а у нас нет для него места на курорте.
И неизвестно кому пригрозил:
 – Ни куда так не годится?
Не дожидаясь ответа на этот свой, риторически прозвучавший, вопрос Михаил Юрьевич умчался в райком партии. Тогда как Городухину были предложены на выбор с добрый десяток различных путевок на санаторно-курортное лечение за счет профсоюза. В том числе и «горящая» в Трускавец.
 – Вот эта подойдет! Может отопьюсь минералкой, – будто бы нехотя, стараясь скрыть за этим личный интерес, сделал свой выбор бригадир колхоза «Свет маяка».
Чем несказанно обрадовал главного бухгалтера Райкома профсоюза, уже по сути, считавшую совершенно пропавшей эту путевку, срок которой начинался на следующей неделе. Да плюс дорога.
Оставался пустяк, о котором она и сообщила страждущему:
 – Оформляйте медицинскую карту.
И уж эти непростые хлопоты взяла на себя верная жена, внезапно заболевшего колхозного бригадира.
 – У меня в райбольнице хорошая подруга работает, – уверенно заявила Алла Сергеевна. – Она все устроит.
Отвезя супругу в райздрав на своейм автомобиле с будкой «Техпомощи», Городухин зашел в «Универмаг», где приобрел два похожих чемодана. Один он сховал за верстаком в крытом кузове, а другой оставил на глазах, чтобы порадовать супругусерьезностью своих намерений.
Правда, о втором чемодане ему пришлось открыться потом. Когда потребовалось рассказывать всё «под протокол» и лишь испытав активный натиск следователя, ознакомившего подозреваемого с неопровержимыми уликами. В том числе был предъявлен протокол показаний свидетеля – продавщицы галантерейного отдела главного магазина районного центра.
После чего на свет появилисьобгоревшие останки того самого чемодана, что были найдены на месте подожженной копны сена:
 – Да, взял два чемодана! Иначе, не знал, как лучше организовать себе алиби, – ракололся убийца.
...Как оказалось, за день до отьезда в Трускавец, Городухин обеспечил себе выполнение второй части плана. Нашёл вариант своевременного возвращения обратно в Рубцовск к отправлению поезда после расправы с шофером.
Основывался он все на том же бригадном автомобиле, бывшем всегда в его распоряжении. На этакой «летучке техпомощи», сооружённой на базе грузовика «ГАЗ-51» с жестяной будкой вместо кузова. Оставалось только воспользоваться техникой без свидетелей. Это успешно удалось Городухину. Однажды вечером, сразу после работы он поехал на «летучке» один, отпустив водителя. Но не домой, а в совершенно противоположную от села Шелковка сторону.
Все, что нужно, он приготовил заранее.
Одни из новых чемоданов – полностью собранный в дорогу, бригадир загодя завез на Рубцовский железнодорожный вокзал. Где и поместил в ячейку автоматической камеры хранения. Тогда же купил себе в кассе предварительной продажи билетов прямой «литер» до самого Львова.
После этого отправился по Змениогорской трассе. Подыскать кювет, подходящий для инсценировки автокатастрофы. На удачу Городухина и на горе его будущей жертвы, с десяток свежих копешек, недавно скошенного и просушенного сена, топорщились в непосредственном: близости от густой кленовой лесополосы, прямо неподалеку от крутого дорожного склона
Лучшего место для укрытия, тоже прихваченного из дома, мотовелосипеда просто не придумать, понял злоумышленник.
Эта техника — старая латышская «Гауя» много лет бесцельно лежала в сарае у его нынешней супруги Аллы Сергеевны Поспеловой, как память об умершем отце. Вторую жизнь технике вернул уже Городухин, накануне задуманного убийства, он, покопавшись в моторе и убедился, что тот вполне исправен!
В тот же день Горсдухин предложил жене:
 – Можно, Алла, выгодно продать эту рухлядь!
После того, как она охотно согласилась на столь неплохую прибавку денег в семейный бюджет, бросил мотовелосипед в будку техпомощи:
 – Покупатель уже ждет.
Жена еще и порадовалась хозяйственной хватке деловитого супруга:
 – Лишние деньжата, как раз не помешают в твоей, Маркел Фатеевич, поездке на санаторно-курортное лечение.
Вокруг уже совсем стемнело, когда Городухин решился спрятать мотовелосипед в укромном месте. Отсутствие машин на дороге упрощало дело. Да и поинтересуйся кто, по поводу того, что за «летучка» стоит у лесополосы, бригадир знал, как ответить. Не раз сам смеялся над сладкими парочками бесстыдно «крутившими любовь» в «зеленке»: – Вдали от любопытных глаз.
Заправив из канистры до отказа бачок и крепко завернув рычажок бензокрана, Городухин столь же степенно доделал остальное. Ловко орудуя четырёхрожковыми вилами, в два приема перенес ближайшую к нему копну на совершенно другое место и уложил сено прямо поверх спрятанной им «Гауи».
Теперь и сам, неизвестный ему, хозяин покоса – вздумай он проверить сохранность своих копен, вряд ли смог бы догадаться о сюрпризе, заложенном под ворохом сухого, еще не совсем слежавшегося сена.
Как выяснилось уже на следствии, совсем не случайно, а именно по заранее обдуманному решению бригадира, на день его отъезда в отпуск, получил водитель грузовика Касьян Львович Лимачко наряд для доставки на летние выпаса в горное урочище Ханхара груза дизельного топлива.
Только тот собрался, было, пораньше лечь спать, чтобы с рассветом отправиться в рейс, как в их «гостевую» комнату в Доме культуры постучался неожиданный вечерний посетитель, каком оказался непосредственно сам бригадир Городухин.
 – Касьян Львович, не откажи в срочной любезности, – проникновенным тоном заявил он прямо от двери. –  Довези до города.
После чего, подойдя ближе, прямо и без обиняков заявил бывшему земляку:
 – В полночь отходит мой поезд, а бригадная «летучка» вдруг забарахлила, водитель возится три часа, да всё бестолку.
И в другом оказалось, не повезло бригадиру.
 – Остальных машин в гараже нет, – расстроено пояснил Маркел Фатеевич. – Одна твоя готова в дорогу!
Хотя и таил Лимачко в душе, скрытую от всех, неприязнь к бывшему земляку, отказаться сразу не смог.
 – Рад бы, но бочки с соляркой лишь утром загружу на заправке, – посетовал он. – А без них получится холостой прогон.
 – Всего и проблем-то, — облегченно, ожидая более категоричного отказа, произнес Городухин. – Ключи от склада у меня как раз есть.
И объяснил такую запасливость.
 – Дубликат, конечно, как и полагается мне – непосредственному «хозяину» бригады, – без ложной скромности сказал Городухин. – Сами бочки погрузим, а потом сторож передаст учетчику, что я так велел.
И в столь поздний час на бригадном стане все же был кой-какой народ. В основном – прикомандированные по обслуживанию мезанизированного зернового тока на время уборки урожая. Они-то и помогли безотказно закатить бочки с дизельным топливом в кузов лимачкиного «ЗИЛа».
Одного не ведал за хлопотами Городухин, что в это время сам Касьян Львович случайно встретил, возвращавшегося из рейса на элеватор своего приятеля Семена Семеновича Федерко. После чего времени зря не терял – сунул ему в кабину грузовика, прямо под беседку, «на сохранение» библиотечную книгу – «Словарь русского языка», оказавшийся таким важным звеном в будущем разоблачениии убийцы.
Наверное, коли знать Городухин об этой мимолетной встрече водителей грузовиков, может и вышло бы тогда по-другому. А так, судьба простоватого земляка бывшего фашистского старосты, отмеряла последние часы.
…Все, о чем Городухин рассказывал на допросе, следователь Пущин уже успел представить себе, выстраивая обвиительную версию.
И лишь одно никак не укладывалось в егосознании. Всё гадал Пущин о том, как мог старый опытный шофер поддаться на уговоры – уехать в ночь со своим бывшим заклятым врагом? Тем более, что подозревал о возможных недобрых намерениях бригадира! Иначе зачем бы тогда ему было полагаться на Федерко в сохранности и библиотечной книги, и своего письма, так и не переведенного на официальный русский язык?
Потому Андрей не мог удержаться от вопроса:
 – Скажите, гражданин Городухин, о чем Вы беседовали в пути?
Маркел Фатеевич, впервые за время следствия, улыбнулся:
 – Это я уже говорил на допросе месяц назад, когда вернулся из Трускавца.
Да, тогда он действительно не врал. На самом деле всю дорогу пространно рассказывал о том, чем занимался после бегства из Кривичей:
 – Не таись Касьян, – вдруг первым начал откровенничать пассажир. – Я, ведь тебя сразу же признал, как только ты в бригаду мою пожаловал.
Неожиданное признание Городухина на секунду отвлекло водителя от созерцания, набегавшей под колеса грузовика дороги.
 – Откуда такая проницательность? — возвращаясь к управлению машиной, недоверчиво спросил Лимачко.
На что у Городухина, как оказалось, имелось своё собственное и весьма педантичное объяснение.
 – И не проницательность вовсе, а исключительно твои сопроводительные документы, Касьян Львович! – заявил он, после чего растолковал куда более популярно. – Еще до вашего приезда, из Районного сельскохозяйственного управления дали раскадровку о том, кто приезжает и откуда.
Начав вполне дружелюбно, между тем Городухин стал входить в раж. Даже голос бригадира вдруг начал терять свою прежнюю, на сторонний взгляд,  вполне приветливую окраску.
 – Думал, что ты, Касьян, как друг юности, можно сказать такая же жертва войны, как и я, сам подойдешь, всё расскажешь, представишься, – упрёк не был прикрыт ничем, даже манерой речи. – Ан, нет, не подошёл, затаился!
Городухин наклонился прямо к уху водителя и чуть ли не прокричал, чтобы тому не мешал его слушать шум работающего двигателя:
 – Значит, столько лет таил обо мне лишь недобрые воспоминания?
Тот и не стал ничего скрывать, чем несколько заставил сбавить тон разговора своего беспокойного пассажира.
 – Верно, гражданин бригадир, думал, – Лимачко и теперь поступил так, как делал всегда, не желая кривить душой. – Да и теперь продолжаю думать, что зря не попался ты мне в своей фашистской форме на мушку партизанской винтовки.
Касьян Львович говорил совершенно спокойно, хотя и проскальзовало в его, до крайности напряжённом голосе, не скрываемое отвращение к попутчику.
 – После всего случившегося на хуторе, долго тебя выслеживал, – продолжая крутить баранку, Лимачко повернул голову на сидевшего рядом предателя. – Да только жаль, что тогда разминулись наши дорожки, когда у меня был автомат, а ты носил свою паршивую форму бургомистра.
Касьян Львович, словно не желая больше общаться с Городухиным, повернулся обратно и взгляд более не отвлекался от дороги, набегавшей под колеса грузовика.
Хотя говорить он продолжал с прежней правотой в своём желании вывести фашистского прислужника на чистую воду:
 – Долго искал, пока вот снова не сошлись, уже здесь – на целине!
Только и Городухин, вынужденный выслушивать о себе столь нилицеприятные вещи, вовсе не походил сейчас на раскаивающего грешника.
Он перехватил инициативу в разговоре с прежним свои напором, незаслуженно обиженного подозрением, человека:
 – Эх, Касьян, Касьян! Зря ты так!
Городухин, долго готовился к разговору, потому и аргументы его были более разнообразными, чем прежние и довольно бесхитростные слова водителя, не ожидавшего откровенности со стороны затаившегося от земляков палача.
 – А ведь, мог бы, пожалуй, найти, окажись в концлагеря «Дора», где меня столько лет травили непосильным трудом, – Маркел Фатеевич сам желал пристыдить своего обидчика за подозрения. – Думаешь, не припомнили мне проклятые немецкие оккупанты убийство своего важного эсэсовца?!
Для пущей убедителыюстч Городухин пересказал случившееся на хуторе. Переврал лишь то, о чем и сам бы хотел забыть, как о наваждении. О собственной роли в гибели Кости Кротова и убийстве тем в хате на родном хуторе Кривичи самого главаря карателей – штурмбаннфюрера СС Шеффера.
Всё это, как и предполагал Маркел Фатеевич, вполне сходилось с тем, как рассказывала о том другу своего погибшего племянника единственная, оставшаяся, по его мнению, свидетельница – Марина Матвеевна Васильчук.
Потому Лимачко, не знавший о том, что его разговор был перед этим целиком подслушан пассажиром, склонен был поверить Городухину. Особенно когда тот, клятвенно ему пообещал, сразу по возвращению с лечения, показать все свои документы:
В тот момент, расчувствовавшийся, будто бы, Маркел Фатеевич был готов и на куда большее:
 – Да и заодно, отвечу исчерпываюше на все те вопросы, какие только ты, Касьян, пожелаетшь мне задать!
Тема их военных воспоминаний, таким образом до поры до времени исчерпала себя и следовало переводить разговор на другое, что сделал сам Лимачко, не желая более верить только на слово такому пройдохе, как Городухин.
 – А сейчас, далече будет путь? — спросил Касьян Львович.
И получил такой ответ, который устраивал их двоих. Как нельзя более, отводивший всякие подозрения.
 – В Подмосковье поехал по профсоюзной путевке!
Водитель не позавидовал, но и не поздравил бригадира с таким отдыхом во время страдной уборочной поры. Более того, даже с укоризной поджал губы, показывая свое собственное отношение к таким «курортникам», как его случайный попутчик.
Следовало разубедить бывшего земляка в его превратном отношении. Что и сделал Городухин, пустившись в больший обман по поводу адреса своего лечения от всевозможных, в том числе и мнимых хворей.
 – В тамошний санаторий для желудочников врачи еаправили, – смело соврал Маркел Фатеевич.
Он не боялся моментального разоблачения со стороны жителя Львовской области, куда на самом деле направлялся. Потому, что в деревне никто кроме его самого и супруги Аллы Сергеевны, не считая еще и председателя колхоза, не знали об истинном месте предстоящего отдыха, так внезапно занедужившего бригадира.
 – Приболел ч и вся недолга! Что тут такого необычного? Со всяким вполне может случиться! – примерно в таком ракурсе говорил Городухин рядовым колхозникам, которые могли передать что-то и водителю Лимачко.
А вот именно ему, по замыслу отсидевшего свое государственного преступника, не следовало вообще ничего знать о его предполагаемом «отпускном маршруте», кроме того, что сам ему и поведает.
К тому моменту от села они уже отъехали достаточно далеко. Впереди – в сгустившейся ночной темноте, приветливо появилась и начала всё ярче мерцать цепочка огней приближавшейся рубцовской городской окраины.
Тут Городухин, державший все это время на коленях свой роскошный чемодан, якобы, с «вещами», произнес:
 – Притормози Касьян, на секунду.
Объяснение было самым простым и житейским.
 – Кое-куда сбегать приспичило по нужде, совсем почки разболелись! – взмолился пассажир. – Да и размяться бы не мешало, не то мне этот дорожный сундук все брюхо истолок!
Лимачко послушно сбросил скорость, переключил передачу и плавно вырулил к самой обочине дороги.
В кабине грузовика, теперь освещаемой ярким светом, включенного потолочного плафона, он получше разглядел большой чемодан, прихваченный с собой из дома бригадиром.
Видно, что дорогая вещь. Больших денег стоит! Значит, зажил наш Городухин на славу. Ну, да и ладно! – подумал шофер о вышедшем из кабины пассажире.
Да еще и буркнул себе под нос:
 – Может и не прав я. Совсем, выходит, напраслину, едва на человека не навел со своими подозрениями!
А тут и сам Маркел Фатеевич оказался легким на помине.
Появившись внезапно, он совершенно непринужденно окликнул водителя, снаружи распахнув дверцу на его стороне кабины:
 – Эй, Касьян, погляди!
Уверенный в том, что водитель обязательно заинтересуется его сообщанием, он даже на подножку грузовика подниматься не стал:
 – У тебя задний скат совсем спустил.
Городухин даже ёрнически хохотнул, желая, чтобы его рассказ выглядел куда более правдоподобно.
 – Хотел на него просто «побрызгать», а он уже, баллон твоего грузовика, стал плоским, как блин!
Еще одник предвестником новых неприятностей донеслась до водителя очередная фраза излишне привередливого со своей наблюдательностью, пассажира:
. – Как бы нам его менять прямо здесь на дороге не пришлось, тогда как времени и без того остаётся только впритык!
Обеспокоенный возможным опозданием к поезду, голос бригадира, раздавшийся до Лимачко из ночной темноты, заставил того спрыгнуть из кабины:
 – Не может быть, чтобы спустило колесо!
Но убедиться в том он уже не успел. Жестокий удар, нанесенный камнем по голове, свалил его на дорогу, прямо под ноги убийце. Потом, оглушенную жертву, Городухин поднял обратно на водительское сиденье и там, навалив кадыком на баранку руля, резко, со всей силы, упёрся ссзади.
Переломленная гортань заставила захрипеть обреченного Лимачко. Но этот звук был для попутчика умирающего шофёра самой сладкой музыкой. Он сам сел за руль, переместив холодеющее тело на пассажитское сидение. Сделав это с тем, чтобы при случае какой случайной проверки, прямо так и заявить, что водитель, дескать, сам пострадал в дороге, ударившись гортанью о руль, и он везет его до ближайшей больницы!
…Дойдя в своем повествовании до этого эпизода, совершенного им тяжкого преступления, бывший теперь уже, бригадир совсем перешел на скороговорку. Видимо, пытаясь, как можно скорее отделаться от «миссии раскаяния и полного содействия следствию», сулившей существенную поблажку в приговоре.
Так что следователю пришлось приостановить его словоохотливость:
 – Не так быстро!
Пущин приподняд острие авторучки от бланка протокола:
 – Не успеваю записывать!
Строки запечатленного на бумаге дальнейшего признания, потребовали от Андрея требовали серьезного осмысления. Потому что за своими лаконичными формулировками таили страшный смысл хитроумного замысла бывшего фашистского прихвостня. С самой первой встречи с Лимачко, решившего безжалостно расправиться над этим, неугодным ему, самой судьбою принесенным на Алтай, единственным свидетелем прошлых военных преступлений.
…Убедившись, что водитель мертв, Городухин, от страха холодея сердцем, проехал по ночному Рубцовску, желая пока только одного – не встретить на своем пути милицейскую проверку.
Ему повезло:
Даже у поста ГАИ, за мостом через реку Алей, на выезде по Змеиногорскому тракту, машину с пропуском «Урожай» на ветровом стекле, не остановили. И он мог уже прибавить скорость, добираясь до намеченного заранее места, где должна была произойти «авария» со смертельным исходом.
Там, убедившись, что по всей трассе нет пока проходящего транспорта, Городухин приготовился к своему бегству с места предполагаемого пожара. Прежде чем сбросить под откос и поджечь грузовик, он достал из-под копны свой моторный велосипед, поместив на его место, ненужный более, чемодан с ветошью, взятый лишь для отвода глаз.
И вот тут обомлел.
В нос ему ударил едкий запах бензина, которого просто не должно было быть в свежем сене. Проверив простым гулким постукиванием костяшкой пальцев в пустой теперь уже бачок мотовелосипеда «Гауя», Маркел Фатеевич с ужасом убедился в собственной оплошности. Через вентеляционное отверствие в пробке, все горючие вытекло из бачка на землю.
Открытие породило столь отборную брань, какую от Городухина давно не слышали даже в лагере, не гоноря уже. о соседях но новому месту жительства.
 – Да чтоб тебе! – уже мягче, напоследок добавил бригадир, поняв, что просто забыл, завинтить специальную регулировочную гайку на пробке бензобака.
Все остальное по устранению допущенной им роковой оплошности, впрочем, не заняло у него слишком много времени. Обшарив карманы покойного шофера, Городухин нашел ключик от замка на бензобаке грузовика. Открыл его. Потом с помощью шланга, вынутого из-под беседки, выкачал немного бензина в бачок мотовелосипеда, чтобы только хватило ему на обратный путь до городского железнодорожного вокзала.
Его уже вовсе не заботило, что без добавления автола – чистый бензин из топливного бака грузовика, очень быстро, за какой-то там час, полностью и бесповоротно «убьет» движок «велика» с мотором.
Ведь, и оставшегося часа работы ему должно было хватить «за глаза». Главное было – успеть к поезду этим, последним рейсом на обречённой «Гауе»! А там у брошеного в любом из дворов, мотовелосипеда неприменно найдется вороватый хозяин, никому и ни за что не признающийся в том, откуда у него появилась «обнова».
Между тем, такая огорчительная, непредусмотренная прежним замыслом, задержка в пути, заставила торопиться. Да так, что обронив в дорожную пыль замок с бензобака, отыскать его Городухин уже не смог, как ни пытался, что бы и без того не торчать на этом злополучном месте. Теперь требовались другие действия и Городухин, направил грузовик под откос трассы, сам вовремя спрыгув с подножки на землю. Потом, суетливо спустившись к перевернувшейся вверх колесами машине, убийца бросил горящую спичку на разлившееся пятно бензина.
Пламя ударило в небо столбом. И под его всполохи Городухин с разбегу завел «Гаую», прыгнул в седло и затарахтел в сторону Рубцовска.
Он был полностью уверен, мол, огонь уничтожит все следы! В том числе и на покосе, чьи копны должны были загореться вместе со всем, что свалилось туда с дороги – грузовым автомобилем, дизельным горючим в бочках и трупом убитого водителя. Но на деле оказалось все не так. До сена пламя не добралось, а та копна, что была пропитана бензином, выдала-таки тайну, скрывавшуюся под сухой травой.
Допрос продолжался.
С каждым новым своим вопросом «под протокол» следователь, буквально добивал подозреваемого в совершении тяжкого преступления гражданина Городухина осуществлением, (на деле оказавшихся пророческими), слов о том, что всё тайное рано или поздно становится явным.
 – Так значит, узнаете фрагмент своего чемодана? – переспросил подследственного Пущин, разложив перед ним на своем столе вещественные доказательства – ручку и фрагмент кожа, выстоявшие в огне.
Всё это происходило в присутствии свидетелей, приглашённых из редакции районной газеты корреспондентов, которые так и горели желанием самим больше узнать о разоблачённом убийце приезжего автомобилиста.
Городухину ничего не оставалось делать, кроме как признаваться.
 – Да, узнаю! – ответил он.
После подписи под этой страницей протокола, Пущин достал следующий «сюрприз» из своего сейфа и продемонстрировал его Городухину:
 – Ну, гражданин Городухин, тогда и ключики, Вам, эти тоже должны быть хорошо знакомы!
Теперь перед Маркелом Фатеевичем лежал брелок-открывалка с парой ключей от замков двух совершенно разных, но похожих как братья-близнецы, чемоданов.
Увидя свою потерю, найденной, да ещё следователем, Городухин всем лицом покрылся крупными каплями пота, внезапно поняв, что за второе убийство уже никакими признаниями не отделаешься от высшей меры наказания!
Потому он оборвал свои признания, только закрыл лицо руками.
 – Что же Вы замолчали? – тем временем продолжал свое следователь. – Рассказывайте все на чистоту!
Таперь Пущин ждал нового откровения изувера. Уже в убийстве пожилой женщины-пенсионерки в поселке Кривичи. Но Андрей ошибся. С этого момента убийца водителя Лимачко окончательно словно ушел в себя, полностью и наотрез отказавшись от прежнего содействия следствию.
Городухин твердо стоял на своем:
 – Да, был в Кривичах.
Стараясь казаться убедительным, он даже слезу пустил по худой, заросшей щетиной, щеке:
Да, беседовал с Васильчук незадолго до ее смерти.
И даже воздел руке над головой, стовно призывая самого Всевышнего стать ему свидетелем:
 – Только не душил ее! На моих глазах старушка сама Богу душу отдала.
По словам уже не убийца, а безвинного очевидца, кончины, каким стремился выдать себя Маркел Фатеевич, выходило, что еще одно преступление доказать не удастся. У пенсионерки, по его словам, просто сердце не выдержало, остановилось. Потоиу оказалась старушка не в силах пережить, трудные воспоминания, что возникли в разговоре с другим очевидцем боя в Кривичах.
А вот на часы с белым жестяным браслетом он все же среагировал.
Буквально волком глянул на Андрея, доставшего их из ящика в своем письменном столе. Только продолжалось это мимолетно. После чего убийца вдруг преобразился, как человек, которому совсем стало нечего терять. В том числе и утратив свою последнюю надежду, с помощью этой реликвии, выбиться в «люди».
Теперь Городухин выбрал иную тактику поведения, которую уже по счёту – матерого уголовника, четверть века контовавшегося по тюрьмам и лагерям:
 – Не лепи, начальник, горбатого!
Подследственный теперь совсем не походил на работящего колхозного бригадира, в состоянии аффекта совершившего убийство. Не желал он больше выглядеть и безвинно пострадавшим в «сталинских застенках» партизаном. Перед Пущиным теперь сидел настоящий авторитетный уголовник с огромным стажем «отсидки за плечами», сулящим ему более-менее спокойное существование и за периметром из колючей проволоки.
 – Вижу «котлы» первый раз! – решительно отрёкся от самой страшной для себя улики Городухин. – Не грабить в Кривичи ездил, а лишь убедить всех, что не повинен в смерти Касьяна, будь он проклят.
Только и прежний образ – раскаявшегося во всем, случайно оступившегося, грешника проскользнул в его голосе
 – Алиби хотел укрепить, – чуть не застонал убийца от бессильной злости на свою прежнюю самонадеянность. – Вот и доукреплялся!
И столько тоски появилось во всем его облике, что Пущин просто не смог догадаться об истинных целях Городухина, так и не осуществленных им в, бывших когда-то родными, местах.