Реквием по Земле

[Почему люди так редко задумываются о том, что шипы отчаяния, которыми украшен их венец, рано или поздно вонзятся в плоть?]


                Увертюра


Расположившись на крошечной платформе, возвышавшейся над бездной, два человека молчаливо сидели рядом. Они были ещё довольно молоды. Коротко стриженые волосы у одного были черны, как смерть, у другого – белы, как снег, создавая некоторый контраст монохромности тёмного и светлого. Одежда же их была лишена каких-либо претензий на индивидуальность: на них были цельные облегающие костюмы из какого-то тёмного материала, покрытые крошечными шипами.

Слева и справа людей, словно стены, ограничивали уходящие равно как вниз, так и вверх на невесть какое расстояние заброшенные железные сооружения, одновременно потрясающие как своим величием, так и упадком. Их взгляды были устремлены куда-то далеко вверх. Там, в тысячах километров над ними, виднелась тоненькая полоска света, продиравшаяся сквозь металлические тернии. Эти самые «джунгли», некогда бывшие первообразом высокотехнологичного будущего, сейчас являлись для этих людей чем-то необычайно близким и родным. Даже несмотря на то, что по сути своей были они холодны и бездушны.

— Четырнадцатью тысячами уровней выше система всё ещё функционирует. Там обнаружен жилой район. Правда, неизвестно, есть ли там люди. Но тебе следует туда сходить, — наконец произнёс Снег.

Смерть промолчал. Он достал из внутреннего кармана куртки очень потрёпанного вида книгу и пролистал несколько пыльных страниц:

— «Первые лучи солнца озарили землю, принеся с собой умирающую надежду и окрыляющее отчаяние»… Что такое «земля»?

— Земля? Что это у тебя? Похоже на резервную копию данных на бумажном носителе. Сколько же ей лет?.. Можно я возьму это себе? — Снег осторожно разглядывал реликвию со всех сторон. Книга была рукописной. Она была словно собрана из тысячи маленьких историй, каждая из которых была написана своим почерком. Объединяли их все лишь сиреневые заглавия, явно написанные одной рукой, которые представляли собой определённые даты, расположенные в хронологическом порядке. Юноша принялся за чтение.



                31.сентября X года; [X(больше или равно)2011, X e N];


Первые лучи солнца озарили землю, принеся с собой умирающую надежду и окрыляющее отчаяние. Но для тебя ещё слишком рано. Нехотя открываешь глаза. Хочется закрыть нос, но понимаешь, что, увы, уже слишком поздно. Эта вонь уже всюду. Болезненное состояние полусна, с которым просыпаешься каждый день, словно стократно усиленное, охватывает тебя. Но ты всё равно встаешь, ибо спать уже невозможно. Щуришься на яркий свет, бьющий прямо в окно твоей спальни, но выбора нет: тебе нужно добраться до источника свежего воздуха. В одной футболке выходишь на балкон и, перевесившись через перила, предоставляешь организму осуществить желаемое. Ты молча созерцаешь как поток из смеси всего, что ты ел вчера вечером, стремительно достигает асфальта. Жуткое состояние опустошения наполняет теперь не только сознание, но и тело. Только сейчас на фоне смрада извергнутой тобой субстанции ты ужасаешься, осознавая, что вонь, от которой ты пытался сбежать, на самом деле пришла с улицы. Хуже зловония мёртвых может быть лишь зловоние живых, этот отвратительный запах круглосуточно опорожняющихся. И ты – лишь один из них. Как противно.

Возвращаешься в комнату и по привычке сразу бросаешься к ноутбуку. Клац – начинает тихо шуметь внутри механизм. Такой знакомый звук. Но… сегодня что-то идёт не так. Привычный звук сопровождается каким-то другим, медленно нарастающим шипением, обычно возникающим при соприкосновении воды и пламени. И вот из-под клавиатуры уже просачивается серый дым, быстро сводящий все звуки на нет. Мимолётный страх сменяется отчаянием и мыслями о последствиях. Пытаешься включить свет – безрезультатно. И ты опять вдыхаешь эту вездесущую противную вонь, от которой невозможно скрыться.

И вновь балкон. Ты мечешься, словно раненый зверь, из последних сил пытаясь вырваться на свободу. Холодные плиты жгут твои босые ноги, но тебе безразлично. Замечаешь висящее на сушилке мокрое полотенце и обвязываешь им лицо, как респиратором. Глаза болят уже не так сильно, но тебе всё ещё хочется их прикрыть. Тебе хочется проснуться и обнаружить, что весь этот ад – лишь плод твоего воображения, но ты с грустью замечаешь про себя, что вряд ли во сне подумал бы о чём-то подобном. Облокотившись о перила и придерживая руками голову, вглядываешься вдаль, не обращая внимания на пустынную улицу. Внезапно ты обнаруживаешь, что по всему небу вспыхивают необычные яркие разноцветные сполохи. Ты точно не спишь?.. И лишь сейчас боковым зрением замечаешь слева от себя ехидную усмешку.
— Что, молодёжь, в кои-то веки появился повод выглянуть на улицу? – донёсся сочный баритон с соседнего балкона.

Сосед, немолодой мужчина, лицо которого традиционно украшала эспаньолка — короткая остроконечная бородка, был одет в легкий серый костюм и белую рубашку, несмотря на жару, был при галстуке. Академик. Так его все называли. Когда-то, кажется, он был награждён за «особые» заслуги перед советской наукой. Весьма продвинут для своего возраста, ровесников он называл просто: «динозавры». Был он довольно общителен, но мало кто желал его общества, считая немного тронутым.

— Чему вы так рады?

— Переменам!

Если бы физиология позволила, его улыбка точно расползлась бы до самых ушей. Тебя начинает раздражать спокойствие этого самодовольного пингвина.

— Вам что-то известно об отключении электричества, этих странных всполохах неба и ужасной вони? Вы ведь тоже чувствуете её?

— О да, кое-что мне известно, — явно лукавит Академик, роль Мефистофеля ему определённо идёт. — Два обстоятельства эти связаны между собой прямо пропорционально. А вонь… я уже привык к ней. Человек быстро привыкает, знаете ли.

— Только что сгорел мой ноут, на котором я менял термопасту всего пару недель назад. Я хочу знать всё, — холодно произносишь ты, близко приблизившись к перегородке, разделяющей балконы, и глядя на него в упор.

— Ши-ши-ши… (Что за странный смех?) Что же ты сможешь предложить мне взамен?

— Что вам надо? Деньги? – подозрительно вглядываешься в него, но выбора нет.

— С сегодняшнего дня деньги – лишь туалетная бумага. Я возьму с тебя всего лишь провизию, имеющуюся у тебя в квартире, — пальцы его соединены в «купол».

— Ладно, но вы расскажете всё без утайки, — почти не раздумывая, соглашаешься ты, ведь твои ноги ещё не атрофировались – сходишь в магазин позже.

Удивительно, но он поверит тебе на слово. Похоже, не только деньги являются для него туалетной бумагой.

— Итак… Полагаю, это конец света, — он так спокойно говорит это, даже как будто бы с воодушевлением. —  В самом буквальном его смысле. Весь корень зла – наша домашняя звезда. Меня давно интересовало изучение солнечной активности, а также феномен геомагнитных бурь. Поэтому я знал, что такое может произойти, особенно при нынешней активности солнца…
Ты бы точно счёл этого прорицателя каким-нибудь сектантом. Тем, кто беспрерывно учится обманывать себя и других, но больше других, чем себя, а в действительности обманывает больше самого себя, чем других. Если бы только не эта ужасающая реальность, по сравнению с которой ад – лишь слово.

— Ближе к практике. Сколько ещё это будет продолжаться? – тебе даже не интересно что представляют из себя эти бури: захочешь — сможешь узнать в интернете, когда свет появится.

— Не перебивай, невежа! – тоном обиженного ребёнка воскликнул Академик, — Колоссальные вспышки на Солнце вызвали второй Солнечный супершторм, который парализовал все электрические сети и всё то, что работает от электричества. Заряд плазмы, который извергнуло Солнце на Землю, сделал воздух проводником электрического тока. Вы только подумайте, сбывается предсказание Теслы! Воздух действительно стал проводником! Вследствие чего все работающие электроприборы, трансформаторы, а также генераторы будут сгорать в течение ближайших трёх суток. Столько, примерно, длится среднестатистический геомагнитный шторм.

Намеренно выдержанная Академиком пауза оказала должный эффект.

— Что за?.. Нет… Это всё чушь… Ведь… Это же, получается, что свет исчез на всей планете… Значит, мгновенно рухнет вся инфраструктура, перестанет поступать питьевая вода, выйдут из строя системы охлаждения и хранения продуктов, отключатся бензоколонки, перестанут функционировать нефте- и газопроводы… Но... Самое страшное… Потеря генераторов и трансформаторов… Исчезнет возможность выработки и передачи электроэнергии… Нет…  Но всполохи… северное сияние?.. Вы лжёте… А вонь… фекальные насосы?.. Этого просто не может быть… — твой голос дрожит, первый раз тебе по-настоящему страшно, страшнее, чем когда-либо.

— Хе-хе-хе! Теперь ты, наконец, осознал всю прелесть ситуации? Да! Да! Да! Это – начало конца! Разве это не восхитительно? А главное, самое интересное ещё впереди! – он, приподнявшись на носках и немного перевесившись через перила, хватает тебя за плечи и начинает трясти, глядя прямо в глаза. Твой собеседник уже не сдерживает свой истерический смех. Его зрачки – они расширены, как у наркомана. Он точно псих! Или… учёный? И есть в этом что-то завораживающее. Счастье? Он счастлив — и это просто невероятно.
 


                Интерлюдия I


Парень молча перелистывал страницы, словно выискивая особенную дату. Смерть был всё также мрачен, как окружавший его мир, Снег — увлечён, как познавший другой мир.



                6.октября X года; [X(больше или равно)2011, X e N];


Незнакомый потолок… Единственное, что я смогла разглядеть в этом ярком свете. В свете всё началось, светом всё и закончилось. Похоже, я лежу прямо под окном. Подо мной какая-то простыня, чистая, но воняющая хлоркой. Она напоминает мне постель, выдаваемую в поездах. А ещё в воздухе витает немного пугающий меня запах крови. Я лежу и пишу правой рукой в своём блокноте. Карандашом на ощупь вырисовываю уродливые буковки. Судя по тому, что я нашарила блокнот и карандаш в кармане джинсов, я в своей одежде. Не помню, чтобы когда-либо пробовала писать с закрытыми глазами, но, оказывается, это довольно просто, хоть и приходится интуитивно делать лишние отступы, чтобы случайно не заехать на уже написанное.

Мой левый глаз настолько раздражается от этого света, что я больше не решаюсь его открыть. Тоненький ручеёк слёз стекает по левой щеке. Что до правого глаза… лишь кромешная тьма. А ещё боль. Острая и невыносимая. Кожей я чувствую плотно прилегающую к веку марлю, а также липкий пластырь, очевидно, держащий эту самую марлю. Глаз перевязан? Неужели, я лишилась своего правого глаза? Чёрт… Надеюсь, его ещё можно вылечить…  Похоже, повязку держит не только пластырь. Я начинаю чувствовать лёгкое натяжение вокруг головы: ещё одна повязка. Я смогла почувствовать её лишь из-за того, что головная боль ненадолго отпустила. Моё сознание кристально чисто, но эта ужасающая боль по всему телу… Как только один из источников боли ненадолго отступает, я начинаю ощущать другой. А ещё меня жутко тошнит… Пытаюсь пошевелить рукой… но она словно чем-то привязана. Это же… капельница. Так я в больнице? Точно… этот грязно-белый потолок, повязки, капельница…

Но что я здесь делаю? Похоже, у меня сотрясение мозга. Помню, у подруги было такое.

— Эй, детка, а ты как здесь оказалась? Почему ты плачешь? – откуда-то слева послышался прокуренный мужской голос. Ну вот… такой, как он, не отцепится, пока я в сознании. Разве что… Из уст моих вырвался глухой, отчаянный стон, сопровождаемый хаотичными движениями головы:

— А-а-а-а! Опять эти голоса!

Этот стон… мне даже не пришлось его имитировать, душа сама вырвалась на свободу.

— Ну вот… Ненормальная, — только и молвил мужчина, и, судя по звукам, отвернулся от меня.
Всю эту сценку я сейчас наспех записываю, пока не забыла.

Вопрос этого мужика… а ведь и точно… Чёрт… я не могу вспомнить, как я здесь оказалась. Может, всё опять из-за этих людишек? Им всем нужно просто сдохнуть, вот что я помню.

В свете всё началось. Это точно, я помню. В тот день небо сияло. Мне казалось, что этот небесный свет волновал только меня. Остальным же до него не было дела: их занимал лишь свет земной. Не знаю почему, но мне действительно было очень страшно, хоть я и не избегала этого света, а, наоборот, всё время восхищалась его пугающей красотой. Что же произошло?..

Что это за толпа?.. Ненавижу толпу, эту бесформенную серую массу. Было бы умилительно, если бы они спели строчку из песни одной известной рок-группы: «Мы живём для того, чтобы завтра сдохнуть»… Но тогда всё было не так. Все будто сошли с ума. Они все были безумнее безумцев. Это уже были не люди. И, наверное, даже не звери. Но самое страшное… Мама была одной из них. Я обхватила её сзади за пояс, но ей не было никакого дела до четырнадцатилетней дочери. Я болталась сзади, словно тряпичная кукла. Удивительно, как в критических ситуациях из человека вылазит всё самое дурное, что скрывала его гнилая душонка. И да упаси вас Бог повстречать такого человека. Обнажённого. Ничтожного, глупого, презренного, жалкого, себялюбивого, злопамятного, завистливого и неблагодарного. Почему же я смогла остаться сама собой? Или это мне так только кажется…

Мне трудно вспоминать об этом. Похоже, моё подсознание пыталось уничтожить те воспоминания. Наверное, оно и к лучшему. Но, видимо, ему ничегошеньки не удалось. Всё новые и новые картинки постепенно всплывают в моей памяти. Может, это тоже к лучшему.

Эта толпа. Она просто ворвалась в супермаркет. Она была едина и всепоглощающа, но каждый… нет, каждое, каждое (!) существо было само за себя. Ужасающие звуки сопровождали сие действо. Была ли им нужна еда? Сейчас, вспоминая, мне кажется, что они хотели лишь убивать и быть убитыми. Это был уже не инстинкт самосохранения, а самый настоящий звериный инстинкт. Всё это было видно по их глазам. И её глаза… они были такие же. Я рыдала, уткнувшись в её нестиранное синее платье.  Я пыталась убежать от этих тварей и самой себя… Тогда я потеряла маму… Возможно, это даже к лучшему, что её убили.  Быть может, вам дико слышать такое, но я не хочу больше лгать. Я не уверена, что по-прежнему любила бы её сейчас. Так что… let it be. Её убил какой-то мужчина, я точно не помню. Выстрелом из пистолета. В сердце. Она умерла у меня на руках. «Ева, прости…» — было единственное, что она смогла произнести. Странно, что она не умерла мгновенно. Видно, у неё уже не было сердца. Но это «прости»… Я простила ей всё в тот же миг и зачем-то набросилась на убийцу. Он уже был увлечён другими существами, и, лишь на секунду недоумённо взглянув, ударил меня по голове чем-то очень тяжёлым и холодным. Пара секунд, как мне казалось, полёта, и я потеряла сознание…

В свете всё началось, светом все и закончилось. А до тех пор была тьма…



                Интерлюдия II


Юноша вновь грустно листал ветхие страницы.

— Скоро стемнеет, — напомнил Смерть.

Снег, наконец, остановился на одном из заглавий. Ещё одна дата, которой не существует в его мире. До задней обложки оставалось всего пару десятков страниц.



                29.февраля Y года; [Y:=X+2, Y(больше или равно)2013, Y e N];


Последняя в его жизни восхитительная церемония уже прошла, но она всё не хотела отпускать своего сына. Того, кто был оправданием её бытия.

На кладбище уже давно опустилась ночь, но женщина в трауре всё ещё стояла на коленях возле холодной могильной плиты, скрывавшей тело её сына. Почему? Ради него? Вряд ли. Крышку гроба со стороны пользователя не украшают. Лишь живые нуждаются в сострадании. Она оплакивала себя, а не его. Ей ещё не было и тридцати, но чёрное уже было ей к лицу. Её голова была опущена, но она не смирилась. Словно ребёнок, не понимающий и не принимающий внезапно открывшиеся ему несправедливости мира. Обоими руками она, что есть силы, сжимала полы своего шикарного чёрного платья. Она хотела плакать. Хотела рыдать дни напролёт, но лишь всхлипывала:

— Я не должна плакать… Жизнь продолжается… ведь так?.. Назло всему миру…

Небо было плотно затянуто серыми тучами, погружая земных жителей в почти абсолютную темноту, но ей был безразличен окружавший её мир.

— Плакать не плохо, пока есть слёзы, но рано или поздно они заканчиваются, и тогда надо решать, что же делать, — послышался откуда-то сзади твёрдый голос.

Словно застигнутый врасплох зверь, она резко повернула голову. Это был высокий мужчина. В руках его была какая-то круглая лампа, размером с голову человека. Внутри обтянутой бумагой сферы плясал дикий огонёк. Его белая одежда отражала свет от лампы, создавая впечатление, будто всё его тело светится. Судя по серебрящимся в отсветах огня волосам и бороде, он был уже довольно стар, но держался очень крепко. Он был спокоен, но глаза его были полны какой-то одинокой грусти.

Слёзы вновь полились из её глаз неудержимым потоком, орошая ещё лежавший на земле грязный снег.

— Его… уже не вернуть… этот так называемый бог… он может только забирать… Если он действительно существует и просто насмехается над нами на своих небесах, то уж лучше бы его не было вовсе…

— Бог на небе – всё прекрасно на земле, да? – он как-то тяжело выдохнул.

Она промолчала. Он присел рядом. Проходящий сквозь бумагу свет выхватил из тьмы и её, и серую могильную плиту её сына. Только теперь, когда она смогла разглядеть мужчину поближе, вспомнила: это он закапывал останки её сына. Гробовщик.

— Может, он всё-таки не так плох, как кажется? Всё-таки, человечество медленно, но верно восстанавливается после катастрофы. Вдруг он не так всемогущ, как все о нём думают, и делает всё, что может? Что если он защищает людей от валунов, а они обижаются на него за мелкие камешки, которые он вынужден был пропустить? Может, эта катастрофа была необходима для того, чтобы предотвратить что-то намного более ужасающее? Ведь… с людьми только так. Их нужно безжалостно учить. Такие уж времена. Времена, когда музыку заказывают нежелающие никого слушать серые массы. Полагаю, вам не хотелось бы, чтобы ваши потомки, читая какую-то старую книгу, не знали что это за слово такое — «земля»?

— Да кто вы… кто вы вообще такой… чтобы говорить нечто подобное, — тихо произнесла она сквозь слёзы, уткнувшись своим воспалённым взглядом в имя на могильной плите.

— Я – часть той силы, что вечно хочет блага и вечно совершает зло.

Женщина так и застыла. Прошло меньше пяти секунд, но ей показалось, что она встретилась с вечностью. Мать медленно повернулась, но рядом с ней стоял лишь одинокий бумажный фонарик.



                Кода


— Космос… С таким Богом согласился бы даже такой атеист, как я. Иногда он бывает таким пугающим, темнее чёрного, и всё-таки в нём невообразимо много звёзд, — Снег захлопнул книгу и задумчиво взглянул на уже почти растворившуюся полоску света.



19.11.11-27.11.11