Властительница дум

               
 Посвящается Нине Александровне Тулашвили
 
Через мою жизнь прошла яркой вспышкой встреча и дружба со старой актрисой драматического театра.
 Каким – то фантомом она шла рядом, поправляя и наставляя, гордо не замечая окружающей подлости, предательства, сплетен. Не осуждая, но интуитивно отвергая общение с людьми недостойными. 
 Способность взирать на все и вся с  недоступных вершин,   относило ее к  существам неземным, нереальным. То, что она снизошла до дружбы со мной, так и осталось непостижимой тайной.
 Нина Александровна будучи соседкой моей сестры по балкону,  давно вызывала мой неподдельный интерес к своей особе. Она благосклонно отвечала на приветствия, но никогда не вступала в беседы, так принятые в наших итальянских дворах.
Да и о каком общении могла быть речь, учитывая мой юный возраст.
  Ей в ту поры было уже далеко за 70. Неожиданные встречи, когда, будучи студенткой, я забегала в гости к сестре,вызывали неподдельные любопытство, но недоступность и отрешенность лишали   надежды на сближение.
 Она прогуливалась по балкону в старинном халате с золотыми разводами, «дыша духами и туманами», загадочная, с гордым недоступным видом, сохранив прежнюю грацию и остатки былой красоты.
Все началось с кошки, ею опекаемой, когда несчастную затравили дворовые псы. Я знала эту белохвостую красавицу и вызволила из лап собак.
Несчастное животное, обезумевшее от страха, буквально впилось в меня когтями.   
 Возник замечательный повод пообщаться поближе с хозяйкой. Я поднялась по винтовой лестнице на ее половину и вручила перепуганную красавицу.
Она подобно Снежной королеве мгновенно оттаяла,преобразившись в счастливую мать, обретшую пропавшее дитя.
Благодарила несколько пафостно, но искренне и   пригласила зайти к  себе на чашку чая.
Переступив порог ее коморки,  я увидела на стене  портрет в полный рост юной красавицы, редкой, неописуемой красоты, чем-то напоминавший «Незнакомку» Крамского.
Пораженная красотой и величием, я рассыпалась в комплементах, на что она, привыкшая к поклонению, прореагировала весьма сдержанно.
Так и началась наша необычная дружба и Нина Александровна стала рассказывать о себе, о своих друзьях, о времени.
Каждая новая встреча превращалась в удивительное путешествия в   прошлое. Мир, наполненный волнующими душу именами:   Есениным, Пастернаком, Марджанишвили и многими, многими давно ставшими легендой русской и грузинской культурной жизни, становился реальностью, днем сегодняшним, вызывая неподдельный восторг.

 С умиленной улыбкой она вспоминала, как по гулкой булыжной мостовой подъезжали фаэтоны с огромными корзинами цветов от восхищенных поклонников.
Иосиф Гришашвипи восклицал:
 "О ты, грузинка — мечта поэта, ты вся — движенье, огонь и взрыв!"

Юная Нина произвела столь сильное впечатление на художника Ладо Гудиашвили, что откажись она позировать, влюбленный художник просто не пережил бы. Многие художники писали ее портрет, однако Нине понравился имеенно тот, что висел на стене, выполненый в масле ее супругом.
 
Это была  звездная полосе  ее жизни. Рассказывая, она преображалась и представала сквозь старческое увядание, та прежняя, юная Нина, счастливая, сказочно красивая, влюбленная в жизнь, в людей. Она светилась особенным внутренним светом, преображая все вокруг. Исчезала каморка, унылый скарб, все превращалось силой воображения в огромный бальный зал, где в вальсе кружилась фея, властительница дум лучшей части элегантных кавалеров.

Она жила в сложнейшее время, но их молодых бунтарей от искусства объединяла та полная достоинства, одержимая устремленность вперед, которая не давала пасть духом и пропасть в смуте времен. 
 Воистину муза Тифлиса,   выдающаяся личность,  щедрая, искрометная растрачивала себя не задумываясь, смеялась, плакала, любила и страдала. Жаждала впечатлений и странствий по дороге искусства и жизни.

Стремительное течение жизни прерывал молот НКВД,   разлучал, крушил жизни ее друзей и других, лучших представителей этого поколения. Но им чужды были придуманные уловки  аппарата, созданные для того, чтобы поймать в плен, покорить, связать и диктовать, когда и  как им проявляться. Они увозили   с собой в изгнание шлейф воспоминаний. И творили, писали, сопротивляясь напору бессмысленной тупости и жестокости.

 Странными были эти  З0-е годы нашего столетия: новации, страсти в жизни и в искусстве — все бурлило и все оценивалось в превосходных степенях. Любовь была одной из тех категорий жизни, которую никто не отвергал: "Дай найти мне любовь средь исканий. Очаруй, увлекая, пьяня", — молил ниспровергатель Венеры Милосской Илья Зданевич.
 Константин Бальмонт неистово призывал, опьяненный красотой  Нины: "Любите, любите, любите, любите. Любите, любите — любовь!"
 Другой непреклонный футурист Василий Каменский бывал и лиричным:

 Я звал ее кавказской ланью
 И пел чаруйно ей стихи,
 И где-то там — за синей гранью —
 Костры дымили пастухи.
 
 Она была одной из самых известных красавиц той эпохи. Славилась умом, обаятельностью и остроумием. В числе ее друзей были знаменитые русские поэты и художники того времени".

 Не прошел мимо такой редкой красоты  и Берия, судьба любимого мужа, режиссера, была предрешена. Обвинение сфабрикованное, не имевшее никаких основание оказалось трагичным. В 1937  году, он получил письмо с оказией через французского журналиста. Это стало причиной ареста и гибели. По обвинению в связи с французской разведкой  был расстрелян. Имущество конфисковано, и только небольшая коморка, служившая гардеробной, осталась в распоряжении Нины.
Но тем и прекрасно было то поколение, что, несмотря, а может и вопреки, всем бедам еще прочнее и нежнее была дружба с поэтами: Ахматовой, Мандельштамом, Радловым. Анна Ахматова подарила ей сборник "Четки" с надписью "В надежде на дружбу", а также сборник "Белая стая" со словами любви и дружбы.
 На фотографиях поздних лет  она побеждена временем, увы! Но в стихах и письмах, в живописных образах   навеки прекрасна, загадочна, как и положено музам. И в старости воспринимала себя такою, какою были в юности. Ведь тогда она не помышляли о славе, она пришла к ним сама.

Когда она заканчивала свой очередной рассказ, и свет изнутри гас,  внутри под слоем пепла угадывалось неистребимое желание помнить и любить прошедшие мгновенья.