***

Тагир Омариев.
                Кенгуру.
         Детство - самая счастливая пора в жизни человека. Это понимание приходит позже, со временем, уже ни в детстве. Ребенок в глазах  взрослого человека – беззаботное существо. Мы все родом из детства и понимаем, - это заблуждение. У детей свои проблемы, порой не менее важные, чем у взрослых. Самая большая из них, как ни удивительно, - как можно быстрее вырасти, покинуть детство и стать взрослым. Знали бы тогда, как  сильно мы ошибались. Расставшись с детством,  всю оставшуюся жизнь будем с теплой грустью вспоминать безвозвратно оставшуюся где-то далеко, мгновения былого счастья … Со временем стало понятно: - надо жить настоящим, мечтая о будущем и не забывая о прошлом. 

        Была и у меня заветная мечта, как у многих  моих ровесников и друзей,- обуздать и приручить настоящего, дикого необъезженного жеребца.  В жизни детские мечты иногда сбываются.  Я расскажу об одном дне своего счастливого детства.

         В те, совсем недавние времена, у нас, тогдашних детей, не были современных развлечений: - всяких мобильников, компьютеров и прочих  электронных игрушек. Не было даже телевизоров. Может они и были где – то, но до гор моего детства эти достижения цивилизации тогда еще не дошли.  Лишь электрические лампочки тускло горели по вечерам, и то, на определенное время.  Радио было почти в каждом доме. Они хрипели и бубнили и в деревянных ящиках,  приколоченных на телеграфные столбы в нескольких местах у  главной дороги, проходящей через наше село, там, где вечерами, после работы собиралось мужское население. Содержание речи этих радио - агитаторов из-за хрипов и шумов было трудно понять, зато хорошо были различимы звуки мелодии  гимна,  пионерской зорьки и сигналы точного времени. Ближе к вечеру, в четыре часа все взрослое население села старалась быть ближе к радиорепродуктору. Традиционная «Говорит Махачкала» на Лакском языке, была прелюдией к сообщению последних новостей, коряво переведенных передовиц центральных газет, по окончании которых на целых двадцать минут транслировался долгожданный концерт на родном языке. Вечером, когда село засыпало, далеко был слышен одинокий голос диктора радио; - скучное и монотонное. Дома хозяева выключали радио перед сном, а те, что на столбах - не достать, уж слишком высоко были приколочены.  Мне казалось,  что диктор знал,  что никто не слушает его словесную ерунду, (кому интересны рапорты о достижениях передовиков производства и политика Партии и Правительства), часто прерываемый сплошным шипением  и хрипением  и он  старался заполнить время до полуночи,  до долгожданного гимна, а затем уйти отдохнуть до шести часов утра  следующего дня.  По этой причине, ближе к полуночи  доверчиво, с нотками плохо скрытой радости в голосе объявлял; «- а теперь, послушайте легкую оркестровую музыку», после чего на полчаса звучали однообразные, наводящие сон звуки мелодии. В то время радио было для нас главным источником информации, не считая газет и книг. Оно первым возвестило о полете Юрия Гагарина в космос, и оно же сообщило нам печальную весть о его трагической гибели…

       У нас, ребятишек моего детства были другие игры и игрушки,  другие развлечения, которые переняли от старших братьев. Мы играли в кости, лапту, прятки и многие подвижные игры; - их названия для нынешних мальчишек ничего не говорят.  Они  давали нам силу, выносливость, ловкость, сообразительность, глазомер, координацию и многое другое, которое сейчас  называют здоровьем.

        Мы, ( Иххи, Пуххли, Пезу, Пилисс Кола, Пюнц,  Аьв База и я) - семеро мальчишек от десяти до тринадцати лет сидели на краю плоской земляной крыши,- помещения для  колхозного скота и смотрим вниз, в загон образованный с  левой стороны каменной стеной жилого дома и двухметровой стеной с противоположной  стороны. Такая же стена с деревянными воротами ограничивал загон спереди, а сзади – помещение, на крыше которого мы и сидели.

       Здесь мы были не одни;- весь передний край крыши был заполнен такими же сорванцами. Весь гребень стены вокруг двора  тоже был оседлан ими. Все сидели, свесив ноги, и чего-то ждали. Ждали с утра. Зрители были одеты кто во что, но заметно было, – одеты налегке. У всех на голове – кепки, на ногах – кирзовые сапоги, кто в пиджачке, кто  рубашонке. У меня в руках была настоящая кожаная уздечка, который отец надевал на колхозного мерина по кличке «Молоток», на котором он ездил на работу, на колхозные поля и сенокосы. Такие же уздечки были и у некоторых других мальчишек. Если бы сторонний наблюдатель был внимателен, сразу бы заметил;- мальчишки с уздечками были в центре внимания неких групп, состоящих от шести – семи  до десяти и более, мальчишек. Они общались только между собой,  и для этого периодически сбивались в кучи, перелезая  друг через друга по стене, один поверх другого.

        Мальчишек становилось все больше и больше. Никто не придал значения шкету, подъехавшему на велосипеде, который  был ему уж слишком великоват. Остановив свой транспорт, он убрал ноги с педалей, на которых  стоял при езде, устроившись внутри рамы, деловито  вылез из нее. Вставши на землю, малец еле доставал головой до руля своего железного коня. Его транспорт представлял собой образец примитива:- непонятного цвета рама, руль да  два колеса по три раза чиркающее покрышкой об вилку, при каждом обороте, и цепь с педалями. От последнего механизма остались блестящие  втулки, отшлифованные подошвами сапог, остро  и угрожающе торчащие в стороны. Малыш что-то сообщал, указывая рукой в сторону улицы, которая вела к центру села. Тотчас,  вокруг него собралась толпа ребятишек. От толпы отделились самые нетерпеливые и побежали в ту сторону, куда указывал мальчуган и через несколько минут  они возвратились назад. Возвратились не одни.  В их окружении было трое мужчин. У одного из них в руках был длинный деревянный шест с рогатиной на  тонком конце. Другой нес большой моток канатной веревки. У третьего в руках - увесистый деревянный ящик с ручкой, наподобие чемодана. Все  присутствующие зашевелились, забегали. Началось!

         Вчера с горных пастбищ, от колхозного табуна были отбиты около тридцати молодых полуторагодовалых жеребцов. К вечеру того же дня с большим трудом это трудно управляемое  сборище гривастых дикарей, которого тянуло как магнитом только в направление своего табуна в горы, было пригнано в  загон, а затем загнано  в то помещение, на крыше которого мы и сидели.

          Насколько трудно было привести их сюда, мы лишь догадывались:- об этом наверняка знали те трое мужчин, конюхов, которые пришли сюда.  С какой завистью вчера мы смотрели на них! Ах, как они красиво сидели на своих конях,  словно слитые с ними! А как кони повиновались им!  Седоки же, лишь сдерживали  и направляли их незаметными движениями рук, ног и всего тела. Их  четвероногие красавцы,   как сжатые пружины норовили спуститься с места вскачь,  и были  так разгорячены и взмылены,  что  пена хлопьями падала с них, а ноздри были широко  раскрыты  и алели изнутри. Казалось, вот-вот из них хлынет кровь.  Главный конюх колхоза Бадави  гарцевал  на знаменитом  красавце - скакуне «Цек».
   
        Мужчины открыли ящик, достали оттуда нож и большие ножницы для стрижки овец. Затем они отрезали от мотка канат длиной около десяти-двенадцати метров, сделав из нее лассо, накинули на рогатину шести ее петлю. Один из них открыл двери конюшни и, зайдя вовнутрь, выгнал оттуда перепуганных жеребцов. Выйдя во двор, жеребцы от неожиданно  яркого света и множества голосов  и вида детворы, испугались и сбились в плотный ком  и начали крутиться, образовав живую карусель «коновращения».

         Бадави, - высокий  широкоплечий мужчина  со смуглым мужественным лицом и громким  с хрипотцой голосом,  спросил одного из  стоявшего на крыше мальчишек:
 - Который!?
 Мальчик, указывая рукой вниз, на одного из жеребцов, называл приметы:
- Красный! Нет! Слева! Ага!

       Бадави подали шест с петлей. Он быстрым и ловким движением накинул петлю   на шею указанного жеребца.  Жеребец, почуяв на шее удавку, встал на дыбы и со сдавленным от удушья храпом потащил за собой всех трех мужчин, вцепившихся в канат. Они крепко держали его, упершись согнутыми в коленях ногами на землю. Их лица покраснели от напряжения, вены на шее вздулись так, что казалось; - еще немного, и они лопнут. Протащив их на десяток метров,  задыхающийся  дикарь остановился, повернулся головой к своим мучителям и, мотая ее из стороны  в сторону, продолжил тянуть назад канатную удавку. Но конюхи были не из новичков. Они  ни на секунду не ослабили натяжение каната, на шее животного. Ошалевший  жеребец, собрав последние силы, опять повернулся к ним спиной, еще сильней натянув  удавку. На этот раз  «мустангеры» крепко удерживали канат  в напряженных руках и не сдвинулись с места. Жеребец встал на дыбы, и отчаянно дергая передними ногами в воздухе, опрокинулся на спину. Мужчины сразу накинулись на него, прижали голову и шею бедного животного к земле, не давая  ему встать, насели на него так, чтобы самим не оказаться  под ударами мощных и опасных  ног. Надели уздечку. Почему – то  ножницами быстро остригли гриву и хвост. От хвоста остался короткий и безобразный ершистый обрубок. (Насколько, оказывается, коня украшает его хвост и грива!).  Держа в руках канатную удавку и уздечку с наращенным к ней крепкой веревкой, все разом отскочили, предварительно ослабив немного удавку. Жеребец тотчас резко вскочил и, широко раздувая ноздри и мотая головой начал кружиться, норовя вырваться от этих мучителей. Чем сильнее он тянулся, тем крепче затягивалась удавка на шее, и тем сильнее  задыхался и слабел. Все его усилия вырваться, к сожалению, оказались тщетны и напрасны. Таким полузадушенным и ослабленным, он был  выведен за ворота.

          Так, или примерно так, в этот день были отловлены, отстрижены и выведены из загона все молодые жеребцы.
 
        Эти действия происходили на глазах всех собравшихся ребятишек. Кто- то смотрел на происходящее с восхищением, кто-то с оторопью, а кто-то из новичков от неожиданности и вовсе испугался.

        Подозвали  невменяемого от увиденного зрелища хозяина уздечки и его «команду». Из рук в руки передали канат-удавку и уздечку с наращенным длинным поводком. Уздечка с поводком была нужна для того, чтобы управлять положением жеребца и удерживать его «лицом к лицу»  удерживающим.  Наверное, смешно было видеть, как вместо здоровых мужиков в канат вцепились десяток шпаны; мал - мала, меньше:- как в сказке про репку. Ближе всех, на расстоянии четырех – пяти метров от жеребца в уздечку вцепился «старший ковбой», остальные – дальше, по мере убывания роста и силы держались за канат. Последние малышки настолько растерялись от увиденного, что, бедняжки сами не понимали, что они делают.  Из этого состояния невменяемости их вывел жеребец, который всхрапнув, дернулся и,  пятясь,  потащил за собой эту гоп- компанию, словно кот связку сарделек. Кто - то упал и тащился на животе, кто-то  ногами вперед катился  на попе, кто-то, цепляясь за ноги соседа, бежал, с силой топая и еле удерживаясь на ногах. Шум и пыль тащившихся по земле ребят,  их пыхтение, крики, и топот кирзовых сапог еще сильнее напугали бедного жеребца. Пятясь и похрапывая от удушья, он не отрывал взгляда  больших с белыми ободками глаз,  от этой шумной ватаги и все время тянул назад,  держа канат и узду в натяжении.  Задыхающийся  жеребец,  закатывая глаза, покачиваясь и резко поводя боками,  остановился метрах в пятидесяти. Но никто из мальчишек не выпустил канат из рук. Когда задохнувшееся животное остановилось,  удавка ослабла,  позволив ему подышать и прийти в себя.       Тащившиеся по земле ребята  встали, однако, никто не стал отряхиваться, не стал рассматривать свои ссадины, ободранные колени и рваные штаны. Они еще не поняли, что произошло, и были удивлены, что им удалось удержать такую мощь и силу. Они почувствовали и поверили в силу своего единства.  Мальчишки одержали первую маленькую победу над своей неуверенностью и над страхом перед силой дикого животного.

        Теперь им предстояло измотать жеребца, чтоб он перестал дергаться, перестал лягаться, кусаться и брыкаться. Раз за разом животное пыталось вырваться из их рук и убежать на волю, в горы, к родному табуну, к своей матери-кобылице. Но, удавка каната оказалась в маленьких, но дружных  ручонках детей. Для них сегодня главное – не дать жеребцу потянуть канат через свою спину, а удерживать его лицом  к себе. Иначе, жеребец легко утащит их всех и  три раза стольких же. Вырвавшегося на волю жеребца - не поймать. Только в горах, в табуне их, вырвавшихся из человеческого плена, и вылавливали. Беглеца, почуявшего вкус свободы и ужас неволи еще труднее потом обуздать. Запомнив дорогу назад, они при каждом удобном случае убегали в горы, в табун. Все знают коня по кличке «Убежал». Он в молодости вырвался во время такого же «обучения» и сбежал в горы, в табун, прицепив за собой такую смешную кличку. И теперь, много лет спустя, он всегда при первом же удобном случае норовил убежать, даже зимой, когда кругом все  горы покрыты снегом.

          Нам надо было вывести жеребца подальше из села,  через поле, небольшую речку,  мост через бурную  реку, дальше на плоскую равнину, где нет камней, где мягкая  дерновая земля с травой не поранит нас, в случае падения. Легко сказать, - вывести. А как? Если мы тянем в одну сторону, а он – в другую… Те, кто был ближе к животному, практически висели на канате и катились за жеребцом по земле на ногах, как на лыжах.  Приходилось так ослаблять веревки, чтобы, двигаясь назад, прошел хотя бы несколько метров. Большей частью  мы кружились на месте, поскольку животное никак не желало идти туда, куда мы хотели. Если  бы  кто - то из нас отпустил бы канат, у других не хватило бы сил удержать это дикое и испуганное животное. К счастью, у нас этого не произошло. Постепенно, по метру вперед, да два метра назад, кружась и пятясь, мы, вконец измотавшись, и изрядно измотав жеребца, через три часа вышли на Большой луг.

         Целый день, с утра до вечера продолжалось это состязание между мальчишками и несчастным животным; - кто кого быстрее измотает.  У нас горели ладони рук, и еле передвигались  ноги.   Жеребец тоже был весь мокрый,  с боков, по шее и по ногам у него струились  темные дорожки  стекающегося пота.  Это было нечестное состязание: - у ребят на шее не было удавки, ни была уздечка на голове. Мальчишки при желании могли попить воды, поесть хлеба. У жеребца, без воды и пищи, с изматывающей удавкой на шее, железного удила во рту вместо пищи, силы к концу дня оставались лишь на то, чтобы устоять на ногах.

        Постепенно, по мере убывания сил жеребца, расстояние между мальчиками, удерживающими канат и дикарем, сокращалось. К обеду  он впервые дал нам прикоснуться пальцем к кончику своего носа. При первом прикосновении жеребец вздрогнул и, неожиданно всхрапнув, резко выбросил вперед переднюю ногу. Только чудо спасло меня. Я успел интуитивно отпрянуть и в дальнейшем стал осторожным. Попади это копыто в голову  или другую часть тела - страшно представить последствия. Раз за разом я осторожно касался до его носа, затем лба и далее головы.  При каждом новом прикосновении жеребец дергался и рвался. Но его удерживала уже опытная и надежная команда моих друзей.

      Вот  мы трогаем его одной рукой за голову, а другой – за шею. К обеду жеребец дает похлопать и погладить себя по спине. Через час – другой,  я делаю подобие попытки спрыгнуть ему на спину. При каждой такой  попытке наш воспитанник недоверчиво отходил в сторону. Осторожно, после многократных и безуспешных попыток, наконец, накинули ему на спинку, чью- то куртку. Жеребец встал на дыбы, затем резко перекинулся на передние ноги, подпрыгнув вверх на задних,  и при этом курточка как самолет мягко  спланировала на несколько метров вверх и в сторону. Не доверяет еще…

           Теперь  глаза нашего дикого друга не были уставлены в одну точку,  они стали спокойны и рассматривали  и другие  сторонние предметы. От усталости или от чего еще, жеребец разучился ходить. Его движения стали, какими - то неестественными. Нашей команде стоило большого труда сдвинуть его с места. Для этого одни дергали и тянули уздечку, другие - понукаем сзади, покрикивая, похлопывая и размахивая руками. Изрядно помучив нас, наконец,  он сдвинулся с места понемножку начал переставлять ноги. Теперь он шагал так, как - будто под ногами у него битое стекло или жар от костра. Проходя несколько метров, он останавливался, и все начиналось снова. У жеребца, по - видимому, разум начал преобладать над страхом. Он понял, что мы не так и страшны, и незачем впустую тратить силы.  Можно  отдохнуть, успокоиться и попытаться управлять этими двуногими мучителями и при случае вырваться на волю и убежать домой, в горы к матери и своим подругам.

     По ходу дела мы придумывали подходящую кличку нашему животному. Как ни странно, это было трудной для нас задачей. Если кто-то предлагал свой вариант клички, другие тут же под разными предлогами старались ее отмести: - каждому хотелось прицепить свою версию... Мое предложение назвать его «Кенгуру» ребята поддержали не сразу, однако, согласились как с  самым удачным из всех предложенных. На самом деле, спина нашего животного не была немного вогнутой, и даже ни прямой как у других, а несколько выпуклой и от этого как то напоминало Австралийского сумчатого прыгуна.   
 
      Откуда взялись клички некоторых коней я не знаю. Например, кличка того же «Цек».  На Лакском языке она ничего не означает. Но кто из мальчишек не знает Цек! Не всякому довелось садиться на него верхом. И не всякий удержал бы его, а если  и удержал бы, вряд ли удержался бы на нем. Темно – рыжей масти, стройный, с тонкими, длинными  сухими ногами, с легкой головой с острыми и подвижными ушами на изогнутой шее, Цек представлял собой  живое воплощение высшего достижения творчества природы.  Сколько было в нем жизненной энергии! А как красиво он скакал! Он не скакал, он летел над землей, иногда на миг копытами касаясь ее, чтобы вновь взлететь! Когда смотришь на такое чудо, дух захватывает, и от восторга комок подкатывает к горлу и на глаза, почему то находит слеза. Ему только такая кличка и подходит, и никакая другая.  Цек. Коротко как, цок копытца, и звонко как свист пули.

           Кулинцы кличку просто так не дают,  ни животным, ни людям. Дают за характер, за внешние черты сходства и нечто такое, которое характерно для данного субъекта.  Со временем кличка так прилипает, что становится вторым именем человека, его своеобразным псевдонимом. Бывало, что про имя человека забывали, называя его лишь по кличке, и  человек отзывался лишь на нее. Он иногда удивлялся, когда к нему обращались по имени и даже обижался, воспринимая такое обращение как насмешку над собой.

        Ведь кличку дают только животным, скажете вы. Давать кличку человеку унизительно и оскорбительно. Согласимся, - это так. Но, у нас так принято, потому что без индивидуальной клички по имени человека нельзя узнать. Когда четвертая часть мужчин села носит имя Магомед, и  таких Магомедов в селе ни меньше сотни, как же без клички узнать, о ком из них идет речь. Пюркьу (Магомед) знают все. Баццу (Магомед) в селе один, и его тоже знают, также как  и Аьв, Пилисс, Оьрус, Ккиз, Уцц (Магомедов). Когда речь идет о ком – либо, надо к имени  добавить кличку, как фамилию,  поскольку сразу слушатель задаст вопрос, о каком из, скажем, Али идет речь;  об Атал Аьли,  Гъадара Аьли, Оьрчи Аьли или Ккиз Аьли. Без упоминания клички зачастую и фамилии не помогают. Помнится, как- то пока до моего брата дошло письмо, его вскрыли и прочитали двое таких - же Али, с такими же фамилиями, пока по содержанию не установили, что оно адресовано не Гъадара Али, а Ккиз Аьли. Если же отправитель написал перед фамилией в скобках кличку адресата, письмо было бы доставлено почтальоном точно по адресату. Замечу, официальных названий  улиц в наших селах не существуют. Подозреваю, однако, что они все же где то в сельсоветских анналах  записаны, ибо, на стенах домов, масляными красками кем- то неряшливо выведены какие - то номера и через каждые 4-5 лет появлялись уже другие номера и написаны были красками, другого цвета. На фасаде нашего дома их было не меньше четырех.

           Случалось, что человека в жизни называют только по кличке и все так привыкают  к ней, что про его настоящее имя забывают. Но бывают  исключения. Кто в селе не знает смешной случай, когда местный участковый, родом из другого села официально обратился к некоему Магомеду по его кличке, и довольно обидной; - «Г… нолуп». Откуда было ему знать, что это кличка, а не имя! Кличка-эта неофициальная фамилия. Потому и никто на кличку и не обижается. Конечно, если она не обидная. Но это – редкое исключение.

           Мы, мальчишки знали клички всех колхозных жеребцов и меринов. Знали возраст и номер, который был выжжен каленым железом на их правом бедре. Знали их характер и норов, знали их скаковые качества, знали их «биографию», и кто их обучил. К примеру, был такой мерин по прозвищу «Иникма» (что по-нашему значит, тесто), и не случайно его так назвали. Если он встретит прудик или лужу, обязательно ложился  и валялся в ней. Неважно, навьючен или кто – либо сидит верхом. И горе тому всаднику, кто по своему незнанию, легкомыслию, или зазевавшись, допускал его в лужу или другой водоем.  Иникма с ничего не подозревавшим седоком и поклажей на спине заходил в самую середину водоема, напивался воды, нежно касаясь глади водной поверхности, как бы боясь ее взмутить, затем… начинал передними копытами рыть, взбивая воду и ил. Водный моцион заканчивался тем, что наш Тесто, любитель грязевых ванн ложился на живот, затем переворачивался на спину и таким образом купался сам,  «купал» свою поклажу, и нерасторопного всадника заодно. Иникма и вся поклажа превращалась в одно грязевое тесто. Никакие усилия всадника не могли помешать этому «кулинарному» процессу.      

      Вернемся к нашей компании. Жеребчик уже сам ходит за мальчиком, который водит  его за узду и к обеду настолько ослаб, что ему не хватило сил сбросить мальчишку,  подпрыгнувшего ему на спину и легшего на живот, неудобно свешиваясь наполовину с одной и наполовину с другой стороны. Теперь, в течение десятка минут он вынужден был смириться с этим живым грузом. Всем мальцам хватило храбрости  прокатиться так, лежа на животе. Когда  Пезу, самый шустрый из нас, осмелился перекинуть одну ногу и сесть на его спину, жеребчик неожиданно выдал такую свечку, что всадник, сделав в воздухе кульбит, слетел с него метра на три в сторону и упал в траву, прокатившись кубарем еще столько же. Храбрец Пезу, морщась от боли, встал, ощупал себя, отряхнулся и… на время стал героем дня. Еще бы: - такое увидишь разве что в фильме про ковбоев. 

      Опять все приходится повторять: - поглаживание, подпрыгивание на спину и прогулки на животе, до тех пор, когда животное настолько привыкло к этому, что и не заметило как сели верхом на его спину, незаметно, по ходу движения перекинув ногу. Пюнц, новый герой дня,  впоследствии не рад был этому подвигу. Ему пришлось мучиться верхом на остром гребне спины Кенгуру ни меньше часа, пока животное не привыкло к нему, его первому настоящему всаднику. Когда, наконец, бедняжка Гаджи (его настоящее имя) слез со спины, он еще долго стоял в раскорячено - полусогнутой позе,  не смея двигаться и жалуясь на растертую до крови копчик, онемевшую спину, отекшие ноги.  Неделю рана на его опорном месте будет его мучить, прилипая и присыхая к трусам, не давая ходить, садиться и справлять … пока не зарастет корочкой. Корочка же  будет мучить еще неделю, лопаясь и кровоточа, после обязательного и вынужденного акта приседа.

     Жеребец, обреченно опустив голову, к радости мальчишек, катал всех по очереди. Все расслабились; - и животное и его мучители. Когда на спину  жеребцу сел Аьв База, он, как обычно громко… шмыгнул носом. Наверное, зря. Кенгуру второй раз показал нам картину про ковбоя, после чего бедняжка База некоторое время лежал в невысокой траве, еще не понимая, что с ним произошло. В тот день он больше не  захотел садиться на жеребца. Шмыгал украдкой и тихо…

        Обучение подходило к завершению. Уздечку отдали в руки седока, оставив канат и с удавкой в руках водящих. Однако, получив такую относительную свободу,   Кенгуру неожиданно остановился и стал. Может быть, он растерялся, когда его поводырь, все время маячивший перед носом, вдруг исчез. Как ни старался седок, дергая уздой и шпоря своими каблуками в бок несчастному, животное упрямо не хотел двигаться: он стоял, расставив ноги в сторону. Может, он устал?  Или не понимал, что от него хотят эти мелкие мучители?  После упорных попыток сдвинуть его с места, он вдруг резко  и неожиданно рванул с места, потащив того, кто держался за канат. Всадник напрасно пытался уздой направить его движение в нужном направлении; - голова жеребца повернута влево,- он рвется вправо, или наоборот, не слушается руля - уздечки. К ужасу всадника, животное неуправляемо рвалось к краю луга. За ней – крутые обрывы  и грохочущая внизу река. Только сняв сапоги и налегке, босиком догнали его и, ухватив за узду, удалось предотвратить возможные печальные последствия для всадника и животного.

          Ни в этот день, ни в последующие несколько дней Кенгуру трудно было управлять при таком большом «люфте» его руля. Если направляли  жеребца влево или вправо, он, с повернутой в нужном для всадника сторону головой,  норовил  двигаться в другом направлении, не туда, куда его направляли.  А если же на дороге - встречная машина: - всадник отчаянно тянет узду вправо, дугой выгибая шею упрямому животному,  он же продолжает идти посереди дороги, даже умудряясь как бы назло седоку брать влево, под машину. Неслучайно, в эти дни на поворотах дорог часто можно было увидеть такую свистопляску всадников и молодых жеребцов.

        На нашего животного было жалко смотреть:- опущенная голова на безгривой шее, нелепо торчащий уродливый колючий ершик вместо хвоста, впалые бока, до крови стертые железной уздой углы рта: - все это ничуть ни напоминало дикого красавца, пойманного сегодня в колхозном дворе. Кенгуру еле передвигал ногами и при каждом удобном случае останавливался, не реагируя на укусы  слепней, облепившие его шею и места мужского достоинства.  Из залепленных мухами глаз вниз по морде стекали две темные дорожки  от слез.  Как сильно он голоден, ничего не евший и не пивший уже вторые сутки, - никто из мальчишек не догадывался.

         Раскаленное Солнце застыло в зените,  прибавляя страдания измученному животному.  В невменяемом состоянии он с трудом передвигал ноги, подчиняясь всему, никому и ничему не сопротивляясь. Теперь, выматывая последние силы, на  спине Кенгуру катались  и зарабатывали  у себя на копчике болячки,  уже двое других маленьких джигитов.  Канат с ослабленной удавкой был намотан на его шею,  уздечка - в руках  переднего седока.

        Ближе пополудни все мальчики были измотаны и голодны. Никто, кроме Иххи не догадался припасти съестное. Иххи тоже ничего не ел, но все знали о его запасливости и скупердяйстве. Где бы наша детская компания ни оказывалась, всегда у него был припасенный кусочек хлеба, сахара или конфетки. Мы также знали о его жмотистом характере, когда дождавшись, что у других ничего съестного не осталось, потихоньку доставал свои припасы и начинал демонстративно с удовольствием помаленьку, по кусочку отправлять их в рот. Самые нетерпеливые, забыв свою гордыню, начинали выклянчивать у него «кусочек». Иххи этого и надо! Сегодня известная картина повторилась в очередной раз,- он достал свой НЗ. 
   - Гарун, оставь кусочек,  первым кинулся к нему Пуххли.
   - Мне самому мало осталось.
   - Ну, самую малую малость,- не унимался голодный Пуххли.
   Услышав этот диалог, остальные окружили нового героя дня, и каждый на свой лад начал униженно выклянчивать, надеясь на его благосклонность. Такой мелочной хитростью  Иххи, самый слабый из нас, поднимался на  лидирующую роль. Отдавая только в долг, он диктовал определенно выгодные условия, компенсируя свою физическую слабость.          
         
        Никто не обратил внимания на одиноко стоящего Кенгуру, презрительно повернувшего к ним задом,  и не обращающего на них никакого внимания. Мальчишки чем - то напоминали грачат с мелко трясущимися крылышками, выпрашивающими у своего взрослого родителя что - либо съестное. Только, наш «Грач» был гораздо мельче просителей.
 -Дай, хоть разок куснуть.
- Я сам голодный.
-У тебя еще в кармане, - ни унимался голос.
 -Ага, тебе отдай, а сам голодным останься?- жадничал Гарун, набивая цену кусочку хлеба.
-Вечером, дома, я тебе верну еще больше…- унижался голодный проситель.
-Дома я и сам наемся.
Наконец, добившись своего, Гарун отломил по маленькому кусочку насаждавшим его мальчишкам.
 - А где Кенгуру? – неожиданно ошеломил всех возглас Пилисс Кола. Все повернули головы в ту сторону, где он до этого стоял. Невероятно, Кенгуру, только что стоявший рядом, исчез, как сквозь землю провалился или испарился в воздухе. Оглядывая окрестности, они только сейчас обратили внимание на крики, которые давно слышали, но в пылу хлебных  торгов не обращали на них внимания. Вдали, на краю луга, откуда крики раздавались, видны были фигуры таких – же, как и они мальчишек, обучающих своего жеребца. Странно дергая вниз головой, к ним приближалось какое - то животное и мы угадали в нем нашего воспитанника.

- Кенгуру!- запищал Пилисс Кола, и все, кроме Пюнц, застывшего в своей полусогнутой позе, рванулись в сторону беглеца.

          Почувствовав приближение погони, Кенгуру тоже перешел на бег, однако далеко убежать не смог. На наше счастье, уздечка запуталась в передних ногах и мешала ему свободно бежать, цепляясь за ногу, дергая и заставляя резко опускать голову при каждом шаге.  Две группы ребят окружили его, подогнали к другому жеребцу и когда они спокойно начали обнюхивать друг друга, вероломная рука мальчика, хозяина жеребца вытянулась из-под шеи и схватила за уздечку.

     -Из-за твоего кусочка, - укорил Пуххли, обращаясь к Иххи, прибежавшему сюда последним, однако, никто к его удивлению  его не поддержал. Все были радостно возбуждены, и каждый норовил потрогать беглеца, явственно ощутить его и поверить, что он пойман.

     Эта ватага мальчишек удивила нас своим  ужасно жестоким методом обучения. Они, почему- то безжалостно избивали бедное животное длинным плетеным кожаным кнутом так, что все тело жеребца было исполосовано темно багровыми полосами. Таким способом они подавляли  его волю. Несчастное животное при каждом свистящем ударе кнута, лишь сильнее прижимал меж ног свой куцый хвост. Оно не понимало,  что эти изуверы хотят от него и за что так его истязают, и упрямо не подпускало никого к себе ближе метра, всхрапывая, брыкаясь и становясь на дыбы. На наше замечание о бесполезности такой казни, они деловито и брезгливо ответили, мол, наше животное: - как хотим, так и приручаем. Самое ужасное было в том, что они друг перед другом состязались, у кого сильней удар и звонче свист кнута при ударе.  Мы поспешили удалиться от этого ужасного зрелища…

    Обучение продолжилось. Кенгуру давал себя потрогать, залезть на спину, хоть и с трудом, но заставить его бежать рысцой, а галопом тем более, оказалось нам не под силу. Мальчики с криком, шумом, взмахивая руками, иногда бросая кепки,  толпой бежали вслед, заставляя его бежать. Однако, как ни старалась детвора, его бег никак не переходил в галоп. Тот, кто скакал на лошади, знает, как сильно трясет седока  при беге рысцой, перед переходом в ровный галоп. А теперь представьте такую зубо…, точнее, задодробилку без седла, на острой и горбатой спине. Обучение завершилось тем, все по очереди пострадали от спины Кенгуру и  устали от беготни за ним. Голод также навязчиво давал о себе знать.

        Ближе к вечеру вся компания странной походкой медленно и понуро поплелась в сторону села. Кенгуру вели без седока (никто больше не хотел точить свою болячку), который еле передвигался по твердой каменистой дорожке и хромал одновременно на все четыре ноги. Вид его был жалок:- впалый живот,  низко опущенная голова с обвислой нижней губой, подрагивающей при каждом шаге, до крови стертые железной уздой  красные углы рта, да дурацки торчащий ершик вместо хвоста. Мальчишки двигались мелкими шажками, как то бочком, держа одной рукой оттянутым заднюю часть брюк (чтобы не прилипал и не присыхал к ранке). Все они никак не походили на полных сил и энергии героев, что в начале дня проходили здесь в другом направлении.      

  Так завершился первый день неволи жеребца по кличке Кенгуру. Завтра и далее день за днем ему снова придется повторять уроки общения с человеком до тех пор, пока он не станет безропотно выполнять все прихоти, этих слабых, но коварных и жестоких двуногих существ.  В эту ночь и на следующий день он снова останется без пищи. Сегодня кончилось его детство…

Ночь.
         С заходом Солнца вся компания благополучно добралась до села и молчаливо разошлась по домам. Село встретило нас не совсем дружелюбно, если не сказать - враждебно. Каждый встречный мужчина, почему то считал своим долгом обозвать нашего жеребца крайне обидными, оскорбительно уничижительными  словами, наверняка понимая, каково мне этого становится скверно на душе.
-Откуда ослика ведете?
-Это не ослик, а конь.
-Не смеши. Где же тогда его грива и хвост?
…
-Смотри, кобылицу без хвоста ведут.
-Конь эта, а не кобылица.
-Ты ей под хвост не заглядывал?
…
-Где вы нашли этот живой скелет с ушами?
-Сам такой…
-Осторожно, ребята, кажется ваша кобылица вот-вот ожеребится.
…
-Конь-то у тебя двухцилиндровый…

           Я готов был с кулаками наброситься на обидчиков, но каким- то чутьем понимал, что этого делать нельзя, и, наверное, так  принято, не могли же все они сговориться.  Дело в том, что в нашем селе, почему то не содержат ослиц и кобылиц. У всех, кто держит в хозяйстве корову,  обязательно содержал и ослика. Но, ни в коем случае ослицу. Это считалось позором. А в соседнем селе Хосрех, все поголовно держали  только ослиц. Думается, их изолированное содержание  проводилось по этическим нормам и практической целесообразности.  Известно, ослы славятся не только своим упрямством, но и необузданной похотью. Стыдно признаться,  сам был свидетелем не совсем этичного  акта, когда осел на виду у всей разношерстной публики, и детей в том числе, совершал коитус  с ослицей демонстрируя свой …  внушительных размеров.

          В нашем селе, все же имелись несколько ослиц, и по этой причине летом они паслись  в стаде с телятами, а ослы же, - отдельно в стаде с коровами. Помнится, давно, в моем детстве, все ослы нашего села в течение нескольких дней были оскоплены на радость дворняжкам, которые наелись до отвала свежим ослиным деликатесом …

        Пройдя через позорную словесную экзекуцию, привел своего воспитанника до своего дома, где с большими трудностями его завели в хлев. Животное никак не хотело зайти в темное помещение. Когда я тянул его за уздечку, Кенгуру задирал голову так высоко, что она оказывалась выше проема ворот. После долгих и бесполезных мучений и отчаяния его завести вовнутрь, на наше счастье  вернулся с работы отец, верхом на своем вороном жеребце «Молоток». Увидев наши мытарства, он слез с коня и завел его в сарай, перед носом нашего упрямца. К нашей радости он с радостью последовал за ними. Век живи, век…

                Ночь.
       Здесь, в темном сарае в одиночестве  и провел первую ночь рабства наш Кенгуру. В невменяемом состоянии он стоял привязанный уздечкой к каменной опоре, подпирающую крышу второго этажа дома. Он не чувствовал ни запаха, ни света, ни собственного тела, ничего, кроме одной сплошной тупой изнуряющей боли. Болела кожа, болела спина, ноги, глаза:- все болело. Из этой тупой боли выделялась своей остротой пронизывающая все тело резь, исходящая от уголков рта. Она начиналась при каждом  движении челюстей. А не двигать ими было невозможно, - во рту находились металлические удила, от которых невозможно было избавиться: - не перекусить зубами и не вытолкать языком.  Чувство голода не ощущалось. Иногда в полузабытьи он слышал звук воды журчащей речки и,  проснувшись,  остро, превосходя остальные ощущения, наступало чувство жажды. Кенгуру вспоминал, когда он пил воду в последний раз и эти воспоминания незаметно унесли его в совсем недалекое детство...

      Первое, что он помнил в жизни, было мягкие  и нежные прикосновения губ и теплое ее дыхание матери - кобылицы, облизывающие его, и вкус молока. Воспоминания матери заглушили боль, сковывающую его плоть, вернув в беззаботное детство, когда он, длинноногий жеребенок с  такими же малышами резво давал стрекача по песчаной степи, покрытой алыми весенними маками.  Воспоминания обрывками перенесли его на железнодорожную станцию, где их погружали в тесные вагоны, страшно грохочущие в пути. Долгая и изнурительная дорога в горы в табуне, где крутые подъемы сменялись такими же спусками, потребовала от него напряжения всех сил, упорства и выдержки. Не описать той радости когда, наконец, добрались до горного пастбища и там,  в течение всего лета резвились: скакали наперегонки, соревновались в борьбе, подражая вожаку табуна.

      Кенгуру потерял чувство времени и пространства, временами возвращался из состояния полузабытья и никак не мог понять, где он и какое это время суток…         Только тупая боль всего тела, нестерпимое жжение и зуд высохшей накануне потной кожи и неприятное, постепенно нарастающее чувство жажды вернули нашего героя в реальный мир. Ни света, ни звука, ничего  не ощущалось.  Только противный затхлый запах овечьего навоза и … больше ничего. Где он? Что с ним? Почему все болит? В его сознании  всплыли картинки сегодняшнего дня. Неужели все это произошло всего за один единственный день? Нет, наверняка это был не один день, иначе не мог же он так сильно измотаться.


                День.
       Самая длинная в его жизни ночь закончилась. Послышались звуки шагов и вскоре его вывели на  ослепительно яркий свет дня. Принесли ведро воды и поставили перед ним. Кенгуру не стал пить не просто из каприза или желания досадить хозяину. Он явно чувствовал запах близкой воды. Но, ни ручья, ни лужи рядом не было видно. То, что вода находится прямо под его носом, - он не догадывался. Хозяин взялся за уздечку и начал тянуть голову жеребца вниз, к ведру, отчего  животное  стало упрямо поднимать голову еще выше. Тщетные попытки, когда ведро стали поднимать, чтобы заставить выпить воду, закончилось тем что,  в пылу возни оно упало, и содержимое вылилась. Только теперь бедное животное заметила воду, вылившееся на землю и начала обнюхивать ее, в надежде напиться,- тщетны были его усилия, вода быстро впиталась в сухую землю, лишь раздразнив жажду животного. Хозяин понял это по- своему:- Кенгуру не хочет напиться из-за своей вредности. Знать бы ему как он ошибался!

       Только к обеду, когда хозяин вывел жеребца на улицу, далее в горы чтобы продолжить обучение, на первой же речке Кенгуру стал на ее середину и стал пить. Пил долго. Так долго, что его живот раздулся и принял вид чем - то похожий на шар. В это время хозяин сидел на его спине,  на подстеленной старой фуфайке. Его свисающие по бокам ноги постепенно разошлись в стороны из-за раздувшегося живота Кенгуру. Наконец, жеребец напился и поднял голову и некоторое время стоял, причмокивая языком и двигая железные удила языком, отчего изо рта вниз, в воду стекали тонкие струйки.  Тяжело вздохнув, он опять опустил голову вниз, к воде, для полного утоления жажды, но поняв, что места в желудке не осталось, поднял его. Так они еще долго стояли посреди речки, пока Кенгуру сам не решился выйти на берег. В тот день Кенгуру не смог есть траву. Проковылявши обратно домой, он переночевал в том же смрадном помещении, как и накануне ночью.

         На третий и последующие дни Кенгуру стал послушным, хотя трудно управляемым рабочим животным: - ежедневно на нем привозили домой полные хурджины травы, использовали как транспортное средство для поездок в горы.                Через месяц нашего жеребца было не узнать: - высоко поднятая шея, подросшая грива и особенно – хвост, зажившие уголки рта, округлые бока, круп и бедра делали его похожим на жеребца - подростка.  К концу месяца его впервые подковали и он стал настоящим рабочим конем, пригодным на дальние переходы по горным каменистым тропам.

       Через полтора месяца, по окончании срока обучения я привел Кенгуру сдавать главному конюху колхоза. За обучение мне полагалось, как припомнится пять трудодней, канат,  отстриженные грива и хвост Кенгуру. Бадави осмотрел животное со всех сторон, зачем-то потрогал его бока и, похвалив меня за обучение,  предложил отвести его в горы, к овечьей отаре. Конечно, за определенную плату: - за один трудодень. Плата, разумеется, маленькая, тем более зная, что в одну сторону, в горы поеду верхом, обратно домой придется идти пешком.  Я, недолго думая согласился,- жаль было расставаться с Кенгуру. Бадави назвал имя и кличку главного чабана и гору, где находится его стойбище с отарой овец.
  -Завтра поезжай с утра на гору «Ханский родник", сдашь коня  Магомеду.
-Какому Магомеду?
-Пюркьу Магомеду. И возьми у него расписку…
-А что это такое?
-Бумага такая. Ты Пюркьу скажи, он знает. Смотри не забудь. Так и скажи: - дай расписку за коня.
-Хорошо, не забуду. (Расписка, расписка.  Как бы не забыть слово. Рас- пис-ка.)

         На следующее утро, отломив  пол каравая хлеба и кусок брынзы на обед, положил их в сумку, сел на Кенгуру и мы направились в горы, туда, куда указал Бадави. День выдался солнечным и жарким.  Ближе к обеду мы начали подходить к стойбищу. Навстречу выбежали три здоровенные  овчарки и с громким басистым лаем взяли нас в осаду, норовя схватить меня за ногу. При этом мой верный друг  Кенгуру прижал уши, оскалил зубы и, опустив голову, пытался укусить негостеприимных овчарок, от чего те отбежали на почтительное расстояние, перестали лаять и вскоре молчаливым эскортом  стали сопровождать нас до самого стойбища.

         Увидев нас, со стойбища  навстречу с лаем сорвались еще три крупные собаки и несколько щенков. Теперь мы были окружены десятком  ощерившимися и отчаянно лающими хищниками. Так и стояли мы, арестованные и лишенные всякой возможности двигаться. (Чтобы слезть с коня и мысли не было). Впрочем, мой Кенгуру перестал обращать на них никакого внимания. Он стоял с опущенной головой и полуприкрытыми глазами, иногда резким выбросом задней или передней ноги отгоняя  назойливых слепней норовящих прилепиться ему в пах или на грудь. Вскоре свора потеряла к нам интерес, и также внезапно перестали нас облаивать:- прилегли и демонстративно позевывая,  начали следить за нами. Минут через десять они явно что-то почувствовали;- повернули головы в одном направлении, начали негромко, вполголоса рычать. Те три здоровяка, что встретили нас внизу, резко вскочили с места и рванулись вперед. Присмотревшись в ту сторону, я заметил фигуру человека, спускающегося с горы в нашем направлении. Скоро стали заметны детали его тела и одежды: - лохматая папаха, кривые кавалерийские ноги, палка в руке, невысокая фигура, важная походка… Собаки с достоинством сопровождали своего хозяина.  Вот он подошел ближе. Неожиданно резким гортанным голосом, от которого Кенгуру вздрогнул и чуть не сбросил меня, он отогнал прочь всю свору собак и миролюбиво улыбаясь,  предложил слезть, что я с охотой и сделал.

- Ассаламун  алайкум! Ча увккра, дуснал арс!? ( Приветствую тебя! Какими судьбами, сын моего друга! – Лакский яз.) – протянул руку, улыбаясь и осматривая меня пронзительными голубыми глазами.
-Ваалайкум Ссалам, Магомед!
- Рассказывай, что нового в селе?
- Ничего нового, все живы - здоровы. На сенокос вышли.
-Это хорошо! Моего сына Джамала не видел? Он у меня в Москве учится.  На милиционера. Должен приехать на каникулы. 
-Нет, не видел, - отвечал я.

           Расспрашивая меня обо всем, Магомед, забрал у меня из рук поводок уздечки, повел Кенгуру к вкопанному в землю шесту и привязал его к ней. Затем усадив меня за импровизированный стол из каменных плит начал выкладывать на него хлеб, овечью брынзу, вареную баранину, сел напротив и предложил пообедать с ним, что я и сделал. Пока ели, он по второму разу начал спрашивать;
-Какие хабары в селе?
-Ничего нового, все по-старому.
-Мой сын Джамал не приехал из Москвы?
-Не знаю, не видел.
Не приехал еще, иначе, ты бы его увидел!:- сделал вывод Магомед.
            
         О цели моего визита он и не думал спрашивать и я, набравшись храбрости, разом выпалил:
-Меня послал конюх Бадави сдать жеребца. Кличка Кенгуру. Сказал, чтобы ты передал мне расписку.
-Кенгуру. Забавная кличка.
-Расписку просил Бадави:- повторил я.
-Какую, такую расписку?
- Я не знаю. Он сказал, что ты знаешь.
Пюркьу Магомед на время задумался, затем резко встал, достал из палатки хурджины, начал потрошить их, в поисках чего-то.
-У тебя нет бумаги и ручки? -спросил он меня
-Нет.
 -А карандаша?
-Нет.
Мне, почему то стало стыдно и неловко перед ним, из-за того, что у меня нет ни ручки, ни бумаги и ни карандаша.
-На чем я тебе напишу расписку?
В ответ я промолчал.
- Может быть, напишу, когда приеду домой? - спросил он.
-Бадави сказал, чтобы я без расписки не возвращался…
-Бадави, Бадави, - передразнил меня Магомед, продолжая поиски письменных принадлежностей.
Прошло полчаса. Пора было мне возвращаться домой, иначе дотемна я не успею вернуться. Пюркьу Магомед прекратил безуспешные поиски и сидел, покуривая свой «Памир».
-Напиши на пачке от папирос, - предложил я.
-Чем?
-…
       Магомед резко встал, взял палку и в сопровождении тех же овчарок начал быстро удаляться от меня, в сторону ручья, который брал начало из обильного родника, выбывающего  прямо из скалистых каменных валунов. Через некоторое время также быстро вернулся, держа что-то в руке. Это была каменная пластинка серого  цвета. Отбросив прочь свою палку, сел на землю и,  достав из кармана камешек, начал карябать им об пластинку: « Я Магамед принял один конь от Тага». Далее угадывались дата и подобие подписи.
- На! Отдай своему Бадави!
Молча взяв петроглиф из его рук, я начал собираться домой. Магомед дал мне свою палку, чтобы при случае отбиться от собак и попрощался, пожав руку:
-Счастливого пути. Передай Ссалам отцу!
-Передам. Счастливо оставаться:- сказал я и, на прощание погладив по шее Кенгуру, начал уходить, боязливо оглядываясь на собак. Собаки рванулись было ко мне, но услышав резкий окрик Магомеда, понуро опустили головы и вернулись на место, оставив меня в покое.

        Так, со «справкой» в руке к вечеру спустился с гор и добрался до горной речушки. Надо заметить, нести справку было крайне неудобно;- рука немела от нее, ладонь потела,  и влага постепенно стирала нацарапанные следы буковок. На самом узком месте речки я разбежался и перепрыгнул, держа в одной руке палку и каменную справку – в другой. В момент приземления на противоположном берегу, (Надо же случиться такому!) камень выскользнул из рук и упал в воду!  Я тотчас вытащил его из воды, но, увы, записи угадывались еле-еле. Положив пластинку сушиться, искупался в речке. Когда мой документ высох, надписей уже не было видно. Пришлось, камешком по памяти вновь  накарябать текст расписки Магомеда, подделав и подпись.  Больше в тот день  со мной приключений не случилось, и до темноты я благополучно вернулся домой. Передал привет отцу и показал ему каменную расписку. Отец сначала не понял что это, а когда узнал, рассмеялся, ничего не сказав.

      Утром следующего дня я поспешил с распиской к Бадави, пряча ее за пазухой. Увидев меня, он спросил:
-Отвел коня?
-Да.
-Расписку принес?
-Принес…
-Давай его мне, чего тянешь.
Я достал из-за пазухи «Расписку» и протянул ее Бадави.
-Что это?,- спросил Бадави,  - ты мне расписку дай.
-Это расписка Пюркьу  Магомеда.
-Как расписка?
-Там написано… пробормотал я.

           Он взял каменную пластинку, и, шевеля губами, попытался прочитать текст. Прочитав ее, он разразился громким хохотом, привлекая внимание окружающих, которые  подошли и тоже начали читать странный и невиданный  документ. Когда же успокоился и пришел в себя, вырвал из рук ротозеев каменный документ, подошел ко мне, поднес ее к моему лицу близко-близко и тихо спросил?
-Как я ее пришью к отчету?
 А затем, громко выкрикнул:
-Как?!
 
Кули-Малая Семеновка. 2011г.