Первый рейс. День сто тридцать девятый

 Как и обещал прогноз – погода на обратном пути была, мягко говоря, веселой. Наутро Алексей за завтраком еле пропихнул в себя кашу, запил горячим сладким чаем и отправился наверх. Точнее – полез. Потому что его перемещения по внутренним лестницам-трапам были похожи на движения обезьяны, взбирающейся по лиане на самый верхние ветви дерева.  Его швыряло от поручня к поручню и, пока он добрался до своего рабочего места – подумал, что пара синяков ему гарантирована. На «мосту», как на почти самой верхней точке траулера, качало еще сильнее. Дожидавшийся его матрос-рулевой из вахты старпома уступил Леше руль с видимым облегчением. Судя по курсу, «Звезда Приазовья» двигалась в сторону Кергелена.
 
 На своем боевом посту, у лобового квадратного иллюминатора уже стоял Николай Егорович. Одет был он, как и многие на траулере, в темно-синий рабочий х/б костюм – брюки и куртку, простроченные светлыми нитками. Только вот у Егоровича костюм был всегда чист и выглажен, да и сам рулевой в нем был похож на образцового заводского рабочего с плаката. Лешка подумал, пора бы уже сдать свою робу в стирку и подкатил рукава, чтобы не было заметно масляное пятно на манжете, которое он посадил невесть когда. Из штурманской вышел «третий». Его униформа тоже была постоянной – кроссовки, джинсы, теплый свитер по горло.
 - Смотри, Лёш, волна в правую скулу нам бьет. Внимательнее у «баранки». А еще лучше… , - он посмотрел снизу вверх на Егорыча. – Стань-ка ты пока к рулю, от греха подальше, Николай Егорыч. А ты, Лёшк, не обижайся – еще настоишься в такую погоду.
 
 Алексей прошел к лобовому окну. Сколько было видно вокруг – весь океан был покрыт длинными полосами белой пены. Нос «Звезды» проваливался вниз, и тут же выдавленная им вода взмывала вверх стеной, захлестывала палубу, а отдельные капли беззвучно разбивались о толстые стекла иллюминатора. Потом траулер снова задирал нос над белопенным полем и вода с палубы устремлялась к шпигатам. Если килевую качку переносить было привычно и легко, то бортовая качка была намного неприятнее. С килевой все понятно, подумал Алексей, все на виду – ты, как на ретивом скакуне взлетаешь на волну, вниз-вверх по седым от пены холмам. А вот бортовая… Траулер валится медленно на бок, и ты замираешь, не зная, как долго продлится этот наклон. Остановившись на секунду в почти горизонтальном, как тебе кажется, положении, он нехотя начинает выпрямляться, но только для того, чтобы «задуматься» на другом боку. В такие моменты Лешка всегда смотрел на стрелку кренометра, на переборке, спрятанную за стеклом в черной пластмассовой коробке. И ему казалось, что только от этой стрелки зависит судьба парохода. Хорошо хоть сегодня стрелка ходила в пределах приличных, не забегая за черточку пятнадцати градусов.
 
 Однообразная картина штормового океана завораживала, убаюкивала и Алексей даже впал в какое-то оцепенение, из которого его выдернул голос третьего штурмана:
 - Лёш, пойди в радиорубку, принеси-ка ледовую карту. «Маркони» должен был свежую с «Молодежной» получить. Посмотрим, не ждет ли нас какая-нибудь гадость впереди. Прощальный, так сказать, подарочек от Антарктиды.
 
 Леша постучал в дверь радиорубки и после невнятного ответа зашел. Сидящий за столом с нависшими над ним и стоящими на столе радиоприборами Анатолий повернулся и скинул наушники. Вопросительно уставился на Лешку.
 - Третий карту ледовую просил взять, – сказал Леша, оглядываясь вокруг. В радиорубке было интересно и необычно. В отличие от ходовой рубки, где все приборы находились строго на своих штатных местах, в радиорубке царил хаос. Аппаратура была везде – на столе, на переборках, на небольшом столике перед угловым диваном и на самом диване лежал какой-то прибор, бесстыдно вываливший свои внутренности. Лешке было интересно и непонятно. Радист с минуту понаблюдал за зачарованно оглядывающим радиорубку Алексеем. Анатолию, по видимому, было лестно такое внимание к его берлоге и он предложил Лешке:
 - А хочешь послушать как жены полярников с «Молодежной» разговаривают?
 Лешка замялся:
 - Это, наверное, неудобно?
 - Ха, ты думаешь, мало судов или антарктических станций их разговоры слушают? Все ж какое-то развлечение. Да и приходится слушать – чтоб свою очередь не пропустить.
 Он протянул Леше наушники:
 - Держи, послушай «землю». Кстати, а ты не хочешь позвонить своей зазнобе или старикам? Я тебе устрою по-корефански, без очереди пароходной.
 - Спасибо, только у моих дома нет телефона, а маме в школу звонить неудобно, только волноваться будет.
  - Смотри, надумаешь – позвоним и твоей мамане в школу. Только когда будешь звонить, не забудь предупредить, что связь односторонняя, сначала ты говоришь, потом она. И так весь разговор!
 
 Лешка натянул наушники, в голову ударили шумы, отдаленный грохот, скрежет. Будто весь эфир, вся Вселенная взбесились и пытаются вломиться в Лешкины уши. Сквозь эту какофонию еле пробивался женский голос  - « Сереж! Ты меня слышишь? Я тебя совсем не слышу! Сережа! У нас все хорошо, Светку в музыкалке хвалят очень, да и в школе у нее все хорошо, а вот Вовка шкодничает, здоровый он уже, ему отец рядом нужен. Не слушает он меня. А помнишь, как он, когда маленьким был, все просил тебя пингвиненка привезти?... Деньги твои  исправно получаем и твоим родителям я тоже передала. Вот только картошка подорожала и Вовке ботинки новые надо купить, старые совсем прохудились. Ничего не слышу…Ничего… Сереж! Я тебя очень люблю. И мы тебя очень ждем – и дети и я. Может эта зимовка последняя? А, Сереж?»
 И никакого ответа, в Лешкиной голове только разнобой огромного шумового оркестра, только нескончаемая песня эфирного пространства.
 - Послушал? А карту вот, держи. Только руки после нее не забудь помыть.
 
 Радист протянул Лешке карту, принятую на факсимильном аппарате. Она была влажная, кисло пахнущая химией. Или электричеством? На белой бумаге были нанесены контуры побережья Антарктиды, с точками полярных станций и несколько линий вдоль него. Лешка понял, что эти черточки означают предполагаемые и реальные границы ледовой кромки и дрейфующих ледяных полей.
 Когда Алексей вышел из радиорубки, «третий» не преминул съязвить:
 - Небось, «Маркони» эфир давал послушать? А вдруг тут без этой карты нам совсем кирдык был бы?! Ладно, тащи ее сюда, будем посмотреть! – Володя зашел в штурманскую и махнул рукой Леше. -  Подержи уже эту заразу, буду я еще руки пачкать!
 
 Он склонился над большим столом, на котором была разложена карта. Поглядывая на растянутую Лешкой на вытянутых руках факсимильную карту, нанес на своей несколько точек карандашом, которые соединил линией. Лешке, чтобы удержаться при качке, пришлось «расклиниться» в дверном проеме.
 - Атлична!!! Повезло нам, считай, что выскочили мы … Впереди чистая вода!  - оторвался от карты и повернулся к Алексею. – Сверни в рулон эту отраву и сунь вон в тот угол. «Наука» потом заберет. И руки не забудь сполоснуть…
 
 Пока Леша ходил мыть руки, штурман Володя приготовил кофе и, стоя у входа в штурманскую, держал на отлете Лешкину кружку.
 - Держи.
 - Спасибо!
 Кофе был горячим, крепким и сладким. Видимо, «третий» не пожалел сгущенки из своих нескончаемых запасов.
 - Зайди сюда.
 Алексей вошел в штурманскую и уперся бедром о стол с картой, чтобы удержаться при качке.
 - Смотри, - сказал Володя, и они склонились над картой.
 Лешка раньше видел карту только издалека, в штурманской он бывал только тогда, когда делал приборку. Теперь он с интересом разглядывал побережье Антарктиды с такими знакомыми из школьного учебника названиями полярных станций. Вот и станция «Молодежная», совсем недалеко от них. На некотором расстоянии от берега карта была почти истерта. Лешка догадался, что это работа штурманов, которые бесконечно чертили и стирали ластиком курсы при тралении и поиске. Сейчас на карте была единственная карандашная линия, которая тянулась от Антарктиды на северо-восток.
 - А куда мы идем, на Кергелен?
 - Точно так, - улыбнулся Володя и показал на карту. – Видишь вот архипелаг?
 - Так это не остров?  - удивился Лешка.
 - Нет. И острова такого, строго говоря, не существует. А есть группа из почти трехсот островов, которая называется Кергелен и принадлежит Франции.
 - Ого! Далеко же они забрались! И много там народу живет?!
 - Человек сто, все они работают на полярной станции, которая расположена на главном острове. Настоящий городок – поселок. Есть свой губернатор - Жан-Мари. Даже свои монеты имеют, правда, которые только для нумизматов представляют ценность.
 - Эх. Побывать бы там… - вздохнул Лешка, разглядывая острова на карте.
 - На самом острове –вряд ли. Французы нашего брата-рыбака пускают на остров неохотно. Природу берегут.
 
 - А шо там беречь! – вклинился в разговор Николай Егорович, который, оказывается, внимательно прислушивался к рассказу «третьего». – У них же там одни скалы да травки немного осталось, которую кролики еще не схарчили!
 - Кролики?! – поразился Алексей.
 - Ага! Они сдуру завезли кролей, чтоб мясо свое было! А те, не будь дураки, так расплодились по всему острову, что всю чахлую растительность пожрали! Вот тебе и природа! И не пускают на берег не только из-за того, что природу, мать твою берегут! А потому, что как-то наш траулер, что по лицензии в водах их работал, зашел к ним. Так рыбачки наши у «лягушатников» все вино выдули. Это ж надо было додуматься – в столовой держать бочку с вином?! Да еще стаканчики рядом пластмассовые?! Ну, наши ребятки и дорвались.… А потом пошли еще с морскими слонами в футбол играть и камни самоцветные из скал выковыривать!
 - Ну не знаю, может из-за этого, может по какой другой причине, но заход на Кергелен нам не светит,  – ответил штурман. – Максимум, что дозволят – это в бухту Морбиан зайти, да воды питьевой из речушки качнуть. Водичка там знатная, не то, что наш дистиллят…
 Володя снова повернулся к Леше:
- Так тебе и без Кергелена будет что девчонкам на берегу рассказывать! Ты только посмотри на карту, где мы были! От одних названий только с ума сойти можно! – он начал водить карандашом над картой. – Это же песня! Ты слушай… Земля королевы Мод, Берег Принцессы Рагнхилль, Берег принца Улафа, станция «Молодежная»! Думал ли ты, сидя в своей Костогрызовке, что будешь бороздить море Рисер-Ларсена и море Космонавтов?!
 
 А ведь «третий» прав, подумал Лешка. Вот как здорово звучат одни только названия! А айсберги?! А пингвины, которые резвились на льдинах, прямо у борта судна? А полярные рассветы и закаты? Ведь миллионы, да что там, миллиарды людей за всю свою жизнь так и не увидят этой красоты. Не услышат чарующей тишины Антарктики… А вот ему повезло все это увидеть! Пусть и с высоты ходовой рубки или через иллюминатор рыбцеха. Но он видел все это. И Алексей поймал себя на мысли, что он хочет увидеть все это еще раз.
 
 Вечером, когда Лешка собирался у себя в каюте на вахту,  он заметил, что качать стало заметно меньше. И почти исчезла бортовая качка. Когда Леша поднялся на мостик, то принял курс у вахтенного рулевого не на северо-восток, а на северо-запад. Западный ветер дул теперь почти в корму, и управлять траулером было значительно легче, чем на предыдущей вахте. Алексей отрепетовал курсовые цифры и недоуменно посмотрел на третьего штурмана.
 - Вот так, Алексей Батькович, накрылся Кергелен! Медным тазиком! Наблюдателя от Анткома заберет БМРТос какой-то калининградский, который как раз заканчивает работы в зоне Кергелена, они там по лицензии французской клыкача добывали. И пойдут как раз мимо «Оби-Лены» в Луандовку. Там, на банках и передадут нам пассажира. А мы его уже на Маврикии высадим.
 - Понятно! Ну почти все, понятно…, - пробормотал Лешка.  – Жаль…
 - А что непонятно, Алексей Васильевич? – раздался голос старпома. Оказывается, он и Александр Романович, научный работник, были в штурманской и сейчас вошли в темноту рубки. И совсем не суровым, а веселым голосом «чиф» продолжил. – Товарищ третий помощник капитана, вы как воспитываете подрастающее поколение?! Что за босяцкие выражения?!
 - Мало мне «папа» выговаривает, так и Вы, Владимир Иванович, туда же,  - досадливо ответил стоящий над раструбом радара Володя.  – Чего я такого сказал? БМРТос – значит Большой Морозильный Рыболовный Траулер, Луандовка – Луанда, столица ангольская…Будто сами, «чиф», так не говорите…      
 Разговор подхватил Романович, прикуривающий у лобового иллюминатора очередную сигарету: 
 - Еще скажи, Иванович, что Антком – это слово ругательное! – И обратился к Лешке. – Это значит – Антарктический комитет, который всю человеческую деятельность в Антарктиде регулирует. И хотя международной организацией называется, штаб-квартира их в Австралии, да и австралийцы там, в основном, заправляют. И на суда, что лов ведут в приантарктических водах, своих наблюдателей направляют.
 - Так что придется тебе, Лёха, в следующий рейс идти…. Чтоб на Кергелене побывать, – уточнил штурман Володя. Оторвался от радара и обратился к старпому. -  Чисто все, Владимир Иванович. И даже айсбергов впереди по курсу не видно.
 - Вот и славно,  - ответил «чиф». – Мы тебе не помешаем с Романовичем? Еще по одной выкурим и пойдем по каютам.
 - Ради бога! – и тихим голосом, но так, что все услышали. – Права моряцкая пословица! «Если хочешь жить в уюте, то кури в чужой каюте»…
 
 Старпом прошел в правую сторону рубки и встал у окна. Долго смотрел на пенные полосы вдоль борта, высвеченные прожектором, который широкой полосой рассекал ночную темень. Потом вытащил из нагрудного кармана форменной тужурки пачку «Примы» и закурил, пряча огонь в ладони.
 Это чтобы рулевого и впередсмотрящего не ослепить, догадался Лешка. Между тем, старпом и научник продолжили разговор, который они, видимо, начали еще в штурманской. И хотя они говорили негромко, в темной тишине рубки их беседа была хорошо слышна.
 - Ты, безусловно, прав, Владимир Иванович, - обратился к «чифу» научник. – Конецкий – это глыба, это наше все. Только на нем и держится вся современная литература о море. Сам его книжки в рейс беру, по сто раз перечитываю, ты же видел. Ему за «Завтрашние заботы» и «Среди мифов и рифов» уже при жизни памятник ставить надо. Не то, что нашему бровеносцу с его маразматической «Малой землей». Нет для меня лучшего писателя, чем Конецкий.
 - А мне вот больше его арктические повести и рассказы нравятся,  – ответил старпом. – Может оттого, что в перегонщике Вольнове не автора, а себя самого увидел. Я же там же, на «северах», на СРТ начинал рыбацкую эпопею свою. Там же и ВикВика увидеть повезло. Мы у какого-то лесовоза воду брали, а он на нем капитаном-наставником был. Нормальный мужик, только не такой мягкий, как часто себя в книжках изображает. Суровый, ершистый, даже – колючий. Повезло, что у меня с собой журнал с его рассказом был, кажется про Елпидифора. Вот на обложке журнала ВикВик и написал, мол, попутного ветра и удачи рыбацкой. Я теперь под замком этот журнал храню дома, чтоб детвора ненароком не порвала.
 - Да я же не возражаю, «чиф»! – Досадливо отмахнулся Романович и огонек сигареты в его руке прочертил небольшой огненный овал. – И тот же Елпидифор, который квазидурак вообще уникальный персонаж! А чего стоит Фома Фомич Фомичев, в мохеровых кальсонах?
 - И Петр Ниточкин у Конецкого это же Василий Теркин оморяченный! А рассказ про незадачливого Альфонса?! Я последнюю строчку из него наизусть запомнил… «Дай все-таки господь, чтобы такие неудачники жили на этой планете всегда, иначе вдовам с детишками придется совсем туго.» Вот скажи, кто из столпов современной литературы таких персонажей написал?!
 - Иваныч! Я тебе сотый раз говорю – все правильно о Конецком, я с тобой полностью согласен! Только пойми: Виктор Викторович описывает морское все с любовью, через себя пропущенное, но с величайшей любовью. К морю, к пароходам, к людям на них болтающимся. Он картину пишет, а не роман, у него и море и звезды – живые. Просто Конецкий и Владимов пишут об одно и том же, только каждый пишет – о своем. Вот смотри – Конрада, Мэллвила, Хемингуэя и Конецкого – связывает что-то? Безусловно, связывает. И общее есть в их романах. Море опять же, героика будней, героика профессии морской, не побоюсь этого слова! И Владимов это не отрицает, просто он с другой стороны в жизнь нашу корабляцкую влез!      
 - Романыч! А кто такой этот Владимов?! – вклинился в разговор старших штурман Володя.  – Я и не слыхал никогда про такого писателя.
 - Может и хорошо, что не слышал и не читал! – в голосе Александра Романовича явственно была слышна улыбка.  – А то еще визу прихлопнули бы, не ровен час.
 Он прикурил очередную сигарету «Ту-134»и продолжил :
 - Есть такой писатель. Владимов Георгий, если не запамятовал, Николаевич. Не моряк, но чтобы написать свой роман, сходил матросом в море, на «рыбаке». И написал после этого только одну вещь про море – «Три минуты молчания». Вроде как производственный роман. А на самом деле – вся подноготная нашей славной рыбацкой жизни. В полной красе. Издан был в журнале, кажется в «Новом мире». После этого на Владимова обрушилась вся наша литературная критика. Вся эта свора. Говорят, что про роман донесли самому Каменцеву, министру рыбного хозяйства СССР. Тот и начал лютовать, типа какой-то писака опорочил советских рыбаков, изображает их, понимаешь, алкоголиками и рвачами. После чего Владимова задвинули подальше от издательств, печатать перестали, а в 1983 году он вообще «за бугор» уехал. Так что, Володя, правильно, что ты не читаешь всяких отщепенцев и диссидентов, которые позорят нашу советскую действительность.
 
 Оказалось, что сарказм последней фразы был направлен в сторону помполита, который минуту назад появился на мостике и прислушивался к разговору.
 - Я правильно говорю, Николай Петрович?!
 - Наверное…, - замялся первый помощник. – Хотя я тоже про этого Владимова первый раз слышу.
 - А как же! Конечно первый раз! Ведь все, что написал он – сразу из библиотек изъяли!
 - Ты это, Александр Романович, не кипятись! – урезонил «научника» Николай Петрович. – Хоть и не те времена, но выражения подбирать надо бы…
 - Да что Вы! А как быть со словами генерального секретаря Коммунистической партии товарища Горбачева?! – ехидно осведомился Романович.
 - А что товарищ Горбачев? Причем тут Генсек?! – вскинулся помополит.
 - А то, уважаемый Николай Петрович, что Михаил Сергеевич сказал на Пленуме –у нас нет закрытых тем. Гласность, понимаешь и демократия. Почти.
 - Ага… развели тут демократию! – проскрипел «помпа». – Сталина на вас нет. Еще год назад за такие разговорчики сразу бы визы лишились…
 - За цитирование слов Генерального секретаря?! – возмутился «научник».
 - Тьфу ты… - сплюнул с досады помполит и пошел в сторону трапа. - Развели тут, понимаете ли, разговорчики, да еще и при рядовом составе…
 Лешка услышал, как старпом тихо сказал Романовичу:
- Ты не горячись, Сань! Прав в одном «помпа» - не стоит при членах экипажа, тем более подчиненных – такие разговоры вести…
- Да понял я. Понял…,  - с досадой отмахнулся тот. – Просто взбесило, что Петрович как соглядатай, тишком прокрался и разговор наш подслушивал… Он, кстати, мужик, в принципе, нормальный.
- Ну…, работа у него такая. Сам понимать должен. Он же у нас – на переднем крае, боец невидимого фронта…

В рубке наступила тишина. Только поскрипывали при наклонах траулера деревянные панели переборок и щелкал эхолот.
 - А Вы где читали Владимова? – прервал молчание третий штурман. – Если журнал убрали из библиотек?
 - Хм. Хороший вопрос. – Усмехнулся в ответ Романович. – В прошлом рейсе летели в Луанду через Италию. Часа два гуляли по аэропорту «Леонардо да Винчи». Вот в одной книжной лавке я и завис. Приценивался к биографии Джона Леннона, только уж больно дорогая книга… А тут смотрю, в коробке, где все книжки в мягкой обложке по одному доллару, мелькнуло русское название. Я достал ее и вспомнил, что повесть или роман с таким название читал когда-то. Вот и купил, о чем не жалею. А биографию Леннона… Может и у нас когда-нибудь издадут.
 - Ага, ждите! – рассмеялся третий штурман. – Еще скажите, что у нас «Камасутру» напечатают!
 Тут все, стоящие на «мосту», прямо зашлись от смеха. Володя же не унимался и продолжал «допрашивать» Романовича:
- Так что в этой книжке антисоветского? Если Вы говорите, что он правду написал?!
- Правда, Володя – это и есть самая настоящая антисоветчина! А в «Трех минутах молчания» нет ничего шокирующего и опасного для власти. Знаешь же, что такое эти три минуты?
- Ну да, сектор трехминутный на судовых часах. Чтоб в это время никаких разговоров и слушать эфир, вдруг кто сигнал SOS подаст…
- Точно. И смысл книги в том, что каждый должен быть услышан, пусть его и считают самым пропащим человечишкой. И у людей тоже должны быть свои три минуты молчания, что услышать других.

- Здорово!  - восхищенно произнес Лешка. – Вам бы самому книжки писать!
«Научник» рассмеялся в ответ:
- Мне отчет рейсовый пора писать, а не книжки! Вот это тебе фантастика с детективным романом пополам будет! И плюс «Камасутра»! А насчет книг…  Вот представь, Алексей, захотел бы я повесть или роман о тебе написать.
- Это почему сразу обо мне?!
- Ну как же… Ты персонаж самый подходящий! Первый рейс. Первый раз в море. Все в новинку. Все необычное. И пароход и люди на нем. Только что у меня получилось бы? Очередной роман Станюковича «Вокруг света на «Коршуне» в современных реалиях? Нет, Леш… Пока плавается – я буду рейсовые отчеты строчить. А про книжки на пенсии будем думать. Если доживем. Что есть весьма для нашей профессии проблематично, друг мой Лешка.
 - «А ведь так все хорошо начиналось… Вызывают в Москву….» - пробурчал из своего угла Никлай Егорович.
 - Егорыч! А это что за присказка такая? – поинтересовался у своего наставника Леша. – Я эту фразу уже раз сто на пароходе слышал!
 Все присутствующие на «мосту» захохотали.
 - Вот, Романыч, когда про Лешку сочинять будете, про его слабое культурное развитие помяните! – в открытую ржал Егорович.
 
 Увидев, что Леша не понимает причины их бурного веселья, на помощь пришел старший помощник.
 - Это сейчас для развлечения на пароходе и видеоаппаратура и прочие удовольствия. А раньше весь культурный досуг  - это вечером кино на белой простыне или, если повезет, на экране. Под стрекот аппарата, который еще братьев Люмьер помнит. Пленка рвется, звук плывет, народ то и дело кричит, мол «кинщика», матроса который кино крутит, на мыло!
 
 А какие фильмы были… Ммм… Все про любовь. Про любовь ткачихи к своему станку, про любовь девушки из кишлака к родной ей степи, про любовь к партии. Подсовывали нам фильмы четвертой или какой-там категории. Которые в кинотеатрах показывать стыдно, никто не пошел бы смотреть это чудо Беларусьфильма или Казахфильма. Фильм о борьбе с басмачами какого-нибудь Узбек-урюк-фильма считался удачным приобретением. Ну, а такие шедевры, как «Волга-Волга», «Операция «Ы», «Гусарская баллада», «Отец солдата», «Кавказская пленница» - ценились выше всего и меняли их минимум на пять или более уцененных фильмов. Говорят, ходила где-то по судам и затертая до дыр в пленке «Бриллиантовая рука», но думаю – это уже из серии морских баек. Быть не может, чтоб такое кино на флот попало. Сказка. Не более.
 
 Так вот – копии эти смотрели раз по двадцать. А то и тридцать. Как только «кинщик» объявит, что сегодня будет фильм «Встреча в степи», так народ кричать начинает – « Давай «Карнавальную ночь»!» - «Так я ее вчера крутил!» - «Ничего, я не разобрал, что там Ильинский сказал Гурченке! Давай «Карнавальную ночь»!»
 
 И крутили в двадцать восьмой раз и смотрели. И каждый раз – будто впервые. А уж фразочки из фильма – это непременный атрибут каждого разговора.
 - Точно «чиф»! – Поддержал старпома Николай Егорович. – А потом приходишь домой, если повезет – под Новый год. И вечером жена зовет к телевизору, мол, иди скорее, «Карнавальную ночь» будут показывать! А что тут делать?! Садишься у телика  и смотришь!

 А ведь точно, подумал Лешка. Он каждый день слышал то у одного, то у другого моряка цитату из фильмов. Он представил себе – ночь, сейнер переваливающийся на волнах. Темноту столовой команды прорезает яркий луч. И на экране веселятся герои «Карнавальной ночи», в «зале» сидят бородатые, вымотанные за вахту рыбаки. И в тридцать или сорок какой-то там раз заворожено смотрят на экран. На такую далекую от них земную жизнь.

 - Раз уж о кино зашел разговор… «Откройте, полиция», французский фильм видели? – спросил «научник».
 - Конечно! – откликнулся Алексей.
 - Видели! С Филиппом, как его там… - поддержал Николай Егорович.
 Третий штурман поправил рулевого: - Филипп Нуарэ. Смотрели,  конечно.
 - Сюжет фильма помнишь, Алексей?
 - Ага! Он играет плохого полицейского, который всех помаленьку грабит. И еще лошадей он любит. А потом они с напарником ограбили мафию и героя Нуарэ посадили в тюрьму.
 - И финальные кадры хорошо помнишь?
 - Конечно! Он выходит из тюрьмы. Никто его не ждет, никому он не нужен. И только туман вокруг. Конец фильма.
  - То есть финал демонстрирует нам, что в капиталистическом мире человек человеку волк? Получается, его напарник смылся с денюшкой, а старик его не выдал и попал в тюрьму?
 - Вроде так…, - озадаченно ответил Лешка.
 - Все верно. Правильное кино, – подтвердил Николай Егорович.
 - Егорыч! Помполит уже третий сон видит! Не перед кем тебе, коммунисту, навытяжку стоять! – засмеялся Романович. Прикуривая при этом очередную сигарету.
 - Так к чему это кино вспомнили?! – нетерпеливо поинтересовался штурман Володя.
 -  А к тому, что французский фильм длинней всего на минуту, на самом деле. Но на какую! В прошлом рейсе зашли мы в Порт-Луи, как обычно, и двинулись в кинотеатр. Уже не помню, то ли в «Рекс», то ли в «Маджестик». А там фильмы по два сразу крутят. И оказался вслед за «Рембо-2» - как раз «Откройте, полиция!». Так вот - о той минуте, на которую оригинальная версия длиннее. Туман в последнем кадре, говоришь? Правильно- туман! Я уже порывался встать и покинуть кинотеатр. А фильм-то оказывается, еще не кончился! И из этого тумана раздается цокот копыт и появляется породистый жеребец. И ведет его под уздцы напарник Нуарэ… вот тебе и «волшебная сила кино»… Точнее волшебные ножницы нашей цензуры. Чик – и отличный фильм превращается…
 - «Брюки превращаются… Превращаются брюки… В элегантные шорты!» - подначил Романовича третий штурман.
 «Научник» рассмеялся в ответ:
- И не просто в шорты, как у Миронова, а в идеологически правильный фильм, показывающий звериный оскал капитализма!

 - А не пойти ли нам покемарить? – Спросил старпом. - Мне через пять часов на вахту…
 - Согласен! – Поддержал «чифа» Романович. – Пора и нам по койкам. Спокойной вахты!