Их жизнь. В краю голубых озёр 7

     (фотография Владислава, сделанная 21 июня 1941 года. Автор.)
   ...Каждую зиму, рано или поздно, сменяет весна. Пришла она и на их лесной хутор; согнала снег, просушила землю, одела берёзы в яркие зелёные сарафаны. Время зимнего отдыха закончилось. Опять все взрослые, с раннего утра до позднего вечера, копались на огороде, сажали картошку, морковь, чеснок, лук, капусту, огурцы и т.д. Робчик тоже ползал неподалёку, играл с Тузиком. 

   ...Однажды, после обеда, Владислав куда-то ушёл, не сказав никому ни слова. Наступила ночь, а его всё не было.  Мария выкупала сына, уложила его спать, присела рядом с матерью, штопавшей дырку на рукаве платья.
   - Господи, мама, ну где он может быть, как ты думаешь? - Посмотрела  она на маму измученными глазами.
   - Маша, ну успокойся, пожалуйста, ничего с ним не случится, просто надоело лопатой махать, вот и подался, наверно, к Августу, и спит сейчас пьяный с ним в обнимку, - с усмешкой сказала мать, не отрывая глаз от иглы.
   - А вдруг с ним что-нибудь случилось? Пойду искать! - Мария вскочила, набросила на плечи платок.
   - Ты с ума сошла! Ну куда ты пойдёшь, на ночь глядя? - Схватила её за руку мать. - Ложись спать, завтра твой муженёк будет тут как тут, вот увидишь! 
 
   ...Всю ночь Мария не могла  сомкнуть глаз, разные ужасы приходили ей в голову: то она представляла себе, как его схватили "лесные братья" и замучили до смерти, то, вдруг, он сломал ногу и лежит на дороге, не в силах двигаться... Иногда она даже плакала, вжимаясь лицом в подушку, потом успокаивалась, отгоняя от себя эти дурацкие мысли, прислушиваясь к дыханию спящего сына. Мать тоже ворочалась на своей кровати, вздыхала, и ей не спалось...

     Владислав явился домой на  следующий день к обеду, весь растрёпанный, с красноватыми глазами и опухшим лицом. От него за версту разило перегаром.
   - Эх, Володя, Володя, - только и сказала Мария, укоризненно качая головой, и опять взялась за лопату.
   - Что, Володя? Что? - Неожиданно взорвался он. - Я вам, что? Ишак? Батрака нашли бесплатного? А? Да катись она к чёртовой матери, эта работа! Не хочу! Не буду больше! -  Мария удивлённо пожала плечами, вглядываясь в его лицо, будто видя впервые:
   - Не будешь, и не надо, никто тебя не заставляет. Это дело добровольное. Я думала, что ты - взрослый человек, а ты...
     Владислав открыл рот, хотел что-то сказать, но передумал, молча махнул рукой и поплёлся в хату. Он, не раздеваясь, даже не сняв сапоги, плюхнулся ничком на кровать, обхватил голову руками и затих... Несколько раз заходили женщины, кормили Робчика, посматривали на Владислава, тихо разговаривали.
   - Ты, всё же, разденься, - потрясла мужа за плечо Мария, когда совсем стемнело. - Пора уже спать ложиться.
     Владислав промычал что-то нечленораздельное, провёл пятернёй по помятому лицу, побрёл на улицу. Когда он вернулся, Робчик уже крепко спал, вволю наползавшийся за день.
   - Может, покушаешь? -Спросила Мария, причёсывая на ночь волосы.
   - Не хочу! - Буркнул Владислав, и начал раздеваться. Мария легла рядом с ним, почувствовала, что он отчуждённо отодвинулся и спросила обиженно:
   - Что это на тебя опять нашло? Почему ты такой... чужой?  Он помедлил несколько мгновений и заговорил:
   - Вот что, Мария... Я больше так не могу... Завтра же поеду в Ленинград, к матери, а оттуда поеду в Ашхабад. Эта мысль у меня так засела в голове, что каждый день здесь, для меня - мука, понимаешь? Я тебе напишу и ты приедешь, да?
   - Володя, ты, хотя бы, помнишь, что я - беременна?
   - Ну, ничего, ведь приехать ты всё-равно сможешь?
   - Как у тебя всё легко получается! - С горечью проговорила Мария. - Я боюсь туда ехать в таком состоянии, как ты понять не можешь?.. Нет, я туда не поеду!
   - Как хочешь! - Со злой решимостью сказал Владислав. - А я, всё-равно, поеду туда! И если ты меня любишь, приедешь, ничего с тобой не случится! 
  ...Мария из последних сил держалась, чтобы не разреветься, и не смогла, уткнулась лицом в подушку и затряслась в рыданиях.
   - И что вы, бабы, так любите сырость разводить? - Язвительно спросил он. - Перестань! Это ничего не изменит! Я так решил! Всё! -  Выплакавшись, Мария почувствовала облегчение: - Что ж, уезжай! Скатертью дорога! - И повернулась спиной к нему.
   
   - До свидания, Маша, поеду,- сказал Владислав, набросив на плечо вещмешок.
   - Володя, - на глазах у Марии заблестели слёзы, - я тебя прошу, не уезжай, не бросай меня... такую... Как же я, тут, одна? Без тебя? Володя?
   - Нет, я не могу иначе... ты приедешь... я напишу...
     Мария несколько мгновений молчала, силясь взять себя в руки.
   - Что ж, поезжай... Больше упрашивать не буду... - Он подошёл к ней, собираясь поцеловать. Она отстранилась: - Обойдёшься! Уезжай! - И пошла в хату.  Владислав постоял несколько секунд в раздумье, затем махнул рукой и пошёл...
     Мария стояла за дверью, страстно желая, чтобы он вернулся, обнял её, сказал, что не уедет, останется, что любит её, не может без неё... Но вот его фигура показалась за окном. Он поднял на руки сидевшего на траве сына, прижал к себе, поцеловал в лобик, опустил на землю и пошёл, ни разу не оглянувшись... Мария зажала рукой рвущийся из груди крик и упала ничком, забилась в рыданиях...

     День выдался на редкость жаркий, безветренный, даже небо, вроде бы, поблекло от жары, выцвело. Мария полола сильно заросшие лебедой грядки, часто вытирала платком потное лицо и грудь. Мать только что ушла подоить корову. Мария взглянула вслед её мелькнувшему среди зелени светлому платку и опять опустила голову, задумалась. От Владислава до сих пор не было ни одного письма. Первые дни она не находила себе места от острой тоски по нём, от чувства, что она не нужна ему, что он бросил её, разлюбил...

    Она ложилась в пустую, холодную постель, на простынь, хранившую его запах, вспоминала его сильные, волосатые руки, умевшие быть такими ласковыми и нежными... Обида на него, почему-то, быстро уходила, забывалась, и тогда она только жалела, что не уговорила его остаться... Зря она так гордо тогда себя повела, не захотела унизиться, упросить его, победить лаской и мольбами...

    Но, вслед за этими мыслями, приходили другие, просыпалась её женская гордость и достоинство. "Ладно, пусть, - думала она. - Чёрт с тобой, если ты оказался таким, проживу, как-нибудь, и без тебя!"  Она прислушивалась к новой, зародившейся в ней, жизни, порой довольно больно дававшей о себе знать.     "Интересно, кто это будет, мальчик, или девочка? Братик, или сестричка, будет Робчику? - Часто думала она.
    Эту беременность она переносила хуже, чем первую. Её почти каждый день тошнило, совсем не было аппетита, она силой заставляла себя покушать, чтобы совсем не ослабнуть...
    Мария механически дёргала лебеду, совсем уйдя в свои мысли и, вдруг, почувствовала, как поплыла грядка перед глазами. Она упала на бок и от удара пришла в себя, пошатываясь, встала на ноги. Земля качалась перед глазами. Мария с трудом добрела до сарая и прилегла в тени.

    Через некоторое время ей стало легче. "Нет, не буду вставать, - подумала она, - отдохну ещё, пусть совсем пройдёт".
   - Что с тобой? - Испуганно спросила мать, вышедшая из-за сарая с Робчиком.
   - Ничего, мама, слабость почувствовала, пройдёт, - успокаивающе ответила Мария и попросила: - Полей мне, хочу умыться, может, полегчает. Она с наслаждением умывала лицо холодной водой, чувствуя, как проясняется сознание, уходит тошнота и слабость. Напоследок она сполоснула водой дочерна загорелые руки и грудь.
   - Спасибо, мама, - Сказала она, взглянув в её глаза и воскликнула удивлённо, увидев в них слёзы: - Чего ты?
   - Милая доченька, всхлипнула мама. - За что же тебе такое, а? Робчик на ноги только-только встал, второго под сердцем носишь... И одна осталась... Бросил он тебя...
   - Почему бросил? - Неуверенно возразила Мария. - Он же говорил, что напишет... просил, чтобы я приехала...
   - Мало ли что он говорил... надо же что-то сказать...
   - Нет, мама, я верю, что он вернётся ко мне, вот увидишь! Вернётся! - Твёрдо сказала Мария и вздохнула: - Пойдём полоть.
   
     Падали листья с деревьев, устилали землю багряно-жёлтым ковром.  По ночам трава становилась седой от лёгкого морозца и потрескивала под ногами.  Стаи птиц улетали на юг, посылая остающейся позади родной земле жалобные прощальные крики... Вот и сейчас Мария подняла голову, всматриваясь в пролетающую высоко в небе стаю уток.  Грусть затопляла душу, вызывая, вроде бы, беспричинные слёзы.  "Скоро зима, - подумала она. - Выпадет снег, укроет землю, начнутся морозы, и будем мы сидеть втроём в своей избе... Нет, не втроём, а вчетвером! - Усмехнулась она, опуская глаза вниз и взглянув на свой выпирающий живот. - Эх, Володя, Володя, неужели ты настолько подлый человек, что решился бросить меня в таком положении? Ведь скоро у меня будет двое детей, понимаешь ты? Двое!.. А, ведь, бросил! - Пришла трезвая и жестокая мысль. - Чуть ли не пол-года прошло, а он, ни одного, письма не прислал, ни одного!"  Мария глубоко вдохнула холодный воздух и нажала ногой на вилы, приподняла и перевернула землю с забелевшими в ней белыми картофелинами. Мать проворно собрала их в корзины: мелкую в одну, крупную - в другую.
   - Езус Мария! Хоть бы успеть выкопать картошку и бураки, убрать их в погреб, - вздохнув, сказала мать. - Вон как по ночам мороз поджимает! Вдруг закуёт землю... и пропадёт наш урожай! Будем зиму голодать!
   - Мама, может, попросим дядю Августа, пусть он нам картошку плугом, а? - Предложила Мария.
   - Ничего из этого, доченька, не получится, сама знаешь, как он пил последнее время, вряд ли свою картошку успеет выкопать, не до нашей ему...
   - Давай, тогда Алфреда попросим... У него жеребец сильный...
   - А чем рассчитываться будем? Нам же одежду покупать надо, совсем обносились, одно рваньё осталось. Нет, Маша, - решила мать. - Может, сами успеем. Не может быть, чтобы сильные морозы ударили, редко такое в наших краях бывает...
   - Так, ведь, мама, если бы я, как следует, работать могла, мне же, через месяц-полтора рожать, - кивнула Мария на свой живот.
   - Ничего, доченька, ты помаленьку, не напрягайся, не торопись... Мы уже половину картошки убрали, остальную, как-нибудь, уберём, бураков у нас не так уж и много, правда? 

    Тузик, лежавший около будки, поднял голову, потом вскочил на ноги и залился хриплым лаем.  К их хутору скакал всадник.
   - Добрый день! - Поздоровался он, останавливая коня. - Бог в помощь!
   - Спасибо! - Отозвались женщины.
   - Тётя Мальвина, тебе телеграмма, -сказал почтальон, соскакивая с коня. - Распишись в получении! -  Мать вывела корявую закорючку карандашом, развернула телеграмму, медленно, по складам, прочитала текст, недоумённо посмотрела на Марию, и опять стала читать... потом, вдруг, вскрикнула, резко бледнея: - Езус Мария!
   - Что случилось, мама? - Испуганно спросила Мария, увидев её изменившееся лицо.
   - Язеп... Юзик... умер,.. -прошептала мать непослушными губами.  Мария выхватила из её рук телеграмму и впилась в текст: - "Умер Язеп Похороны десятого Приезжайте"
   - Я пойду, - тихо сказал почтальон, пряча глаза, как-будто он был в чём-то виноват и пошёл пешком назад, ведя в поводу коня, отойдя подальше, он вскочил в седло и ускакал.  У матери обессиленно подогнулись ноги, и она села на землю, даже не заметив этого.
   - Езус! Мария! - Прошептала она. - Почему? За что? Господи! За какие грехи? В чём мы провинились перед тобой?.. Юзик! Сыночек мой родненький! Кровинушка моя! - Вскрикнула она и заплакала.  Мария обняла её за шею и попросила: - Мама, миленькая, держись! - И у неё самой тут же задрожали губы и полились слёзы...
   - Что будем делать, мама? - Спросила Мария, когда они вернулись в дом, заглядывая матери в глаза.
   - Тебе надо оставаться дома, доченька, - помедлив, ответила мать. - Хозяйство не на кого оставить, Робчик маленький ещё, да и сама ты... вон какая, - кивнула мать на её живот. - Вдруг в дороге что случится? Что я тогда с тобой делать-то буду? -  Мария обессиленно опустилась на табуретку, закрыла лицо руками и, неожиданно всхлипнув, выкрикнула: - Господи! Ну что за проклятая жизнь! Даже брата сама похоронить не могу!.. Юзик! Юзик! - Слёзы текли по её лицу.  Робчик подошёл к ней, покачиваясь, как утёнок, уцепился ручонками за подол, посмотрел в лицо маме, сморщился и громко заревел.
   - Маша, возьми себя в руки! - Строго приказала мать. - Не пугай ребёнка! Слышишь? - Мария посадила малыша к себе на колени, судорожно прижала к себе, стала покрывать его лицо поцелуями.
   - Бросили нас с тобой, сыночек мой миленький, - бормотала она, всхлипывая. - И как мы жить будем? Не знаю...
   
     Было ещё совсем темно, когда мать встала и принялась собираться в дорогу. Она  надела чёрное платье и чёрные чулки, которые берегла для траурных дел, долго расчёсывала и заплетала косу, потом начала собирать продукты в дорогу. Мария, ещё растрёпанная после ночи, в одной ночной рубашке и ветхих валенках, обутых на босу ногу, помогала ей.  Они уложили в вещмешок кусок солёного сала, солёные огурцы, вареную картошку в мундире, сваренную вечером, пару караваев хлеба. Потом мать спрятала подальше завёрнутые в платок деньги, поцеловала спящего внука, подошла к иконе, перекрестилась, пошептала молитву, сняла с гвоздя пальто. Повязав чёрный платок, она взялась за вещмешок.  Мария помогла приладить его удобно на спине и проводила мать до дверей. Они троекратно поцеловались.
   - Береги себя, мама, - прошептала Мария и всхлипнула, не в силах сдержать слёзы.  Они постояли, обнявшись, прижимаясь друг к другу мокрыми лицами, наконец оторвались, вытерли слёзы.
   - Смотри тут, Маша, - строго сказала мать. - И не реви много, у тебя дитё под сердцем, не забывай!
   - Мамочка, поклонись за меня перед Юзиком, да?
   - Поклонюсь,- скорбно ответила мать.
   ...Вернулась мать домой спустя десять дней, почерневшая от горя, с воспалёнными от частых слёз глазами.

Продолжение: http://www.proza.ru/2011/12/03/1145