Глава 7 - Чародей

С того дня для меня началась новая жизнь. Уже на следующий день я понял, что Дар приносит немало проблем, вскрывая для меня факты, о которых мне лучше было бы не знать.
Так, моя работа стала для меня тягостным и мучительным испытанием, потому что теперь я точно знал, что 90 процентов моего труда к лицу разве что крыловской обезьяне из широконосых. Мой лабораторный труд был почти бесполезен. Если бы профессора и академики, разработавшие все эти методики, знали, насколько они неточны и приблизительны!.. Если бы они знали, что многие биохимические показатели на самом деле имеют совсем другие значения, а то и вовсе ни на что не указывают!.. Если бы они видели, в каких условиях и с каким «тщанием» изготовляются реактивы, запатентованные ими... И с каким «тщанием» и «старательностью» их используют в лабораториях!..
С работой стал справляться плохо... Впрочем, я и раньше был не ахти каким сотрудником...
Также для меня открылись и куда более неожиданные и подчас страшные вещи.
По-видимому, мое мировосприятие стало каким-то средним между земным и тау-китайским. Добрых три четверти людей стали казаться мне одинаковыми. Раньше мне казалось, что все люди с Дальнего Востока — на одно лицо. А теперь обнаружилось, что и большинство людей всех рас и народов — тоже на одно лицо...
Впрочем, среди одноликой массы были индивиды, которые резко выделялись и сразу привлекали мое внимание. Обычным, «земным» взглядом, их, как правило, нельзя было выделить из толпы. Но Дар мгновенно разоблачал их для меня.
Так, среди крысоградцев были представители различных тайных обществ. Были поклонники таинственных древних культов, молившиеся неким непонятным, химерическим божествам — конечно, не Ктулху с Азатотом, но кому-то, довольно-таки похожему на них. Были люди с необычными способностями, врожденными или приобретенными — вот только Дара, аналогичного моему, не имел никто... Были целые народности и культуры, о которых я никогда ничего не слышал.
А были и вовсе не-люди. Причем их было сравнительно много — даже среди жителей моей общаги было несколько загадочных существ, похожих на людей или притворяющихся людьми. Некоторые не-люди с виду практически не отличались от людей. Некоторые же были настолько бездарными подделками, что я смотрел на них и изумлялся: почему никто их не замечает?!

С жуткой, невыносимой остротой я ощутил свое одиночество — и свою одинокость. Собственно, я и раньше их ощущал — но как жалки были мои прежние страдания!..
Я видел мир по-новому, Дар то и дело преподносил мне сюрпризы, неожиданно раскрывая для меня бесполезные и пугающие секреты, указывая мне на незаметные стороны привычных явлений, враз меняя мое представление о них. Отблески прошлого и будущего мелькали передо мной, нематериальные запахи, холод и тепло исходили от предметов, зданий, людей... Подсказки и прогнозы сами собой рождались то в голове, то в сердце. И сбывались...
И странный необъяснимый гнет, давящий на город, и недобрая тень, лежащая на нем и клубящаяся в его закоулках, арках, подземных переходах, и неведомая зловещая сила, пульсирующая где-то в недрах земли — все это стало для меня ясным и очевидным.
Я чувствовал себя так, словно проснулся после долгого колдовского сна, словно спал невесть сколько лет, да еще и не подозревал, что сплю. А тут вдруг очнулся...
Как бы я хотел покинуть этот проклятый город!.. Но как это сделать?.. Я распределен сюда, и обязан отработать свои положенные державой три года. Никто не отпустит меня, так как работник я — редкий и дефицитный. Ох уж эти пережитки империи, наследие феодализма...
Я боялся и того, что в других городах увижу точно такую же картину. Впрочем, я сильно сомневался в этом — но все равно боялся.
Что делать?.. Как дальше терпеть жизнь в этом невыносимом месте?.. Я... не думал об этом. Уж слишком безысходно все было, слишком неожиданно свалилось на меня это прозрение.
Несколько дней я без особого успеха пытался научиться хорошо различать соседей и сотрудников. Но большинство из них не имело никаких выразительных индивидуальных черт, и я по-прежнему путался в именах и отчествах, путал профессии и должности...
Понемногу я научился словно приглушать свой Дар, чтобы информация, поставляемая им, не вызывала заторов и путаницы в голове. Получалось даже фильтровать ее – бесполезных «запахов» и «бликов» стало намного меньше. Стали преобладать интересные и полезные сведения.
Ни соседи, ни сотрудники, однако, не заметили никаких изменений во мне. Я и раньше не слишком жаловал и тех, и других, и неохотно общался с ними, так что для стороннего взгляда ничего и не изменилось.
Очень хотелось рассказать о своем странном прозрении, о Мире За Стеной, о Тоттотто с Тау Кита, о странных силах, давящих на Крысоград — но кто бы стал меня слушать, и кто поверил бы?.. Жизнь моя стала совсем мучительной. Как же это было грустно — одиночество среди толп всех этих плоских людей и не-людей!..

В один из печальных вечеров (а иных вечеров у меня теперь, увы, не водилось) я вышел на кухню — вскипятить воды для чая.
На кухне было тесно и шумно. Там толпились спицеобразные женщины с волосами, похожими на крашенную солому, с лицами, испещренными морщинами. Там ворочались грузные неуклюжие девушки с преждевременно увядшей кожей. Все были заняты обычными кухонными делами, главным из которых была болтовня.
Визгливые и прокуренные голоса тараторили, хохотали, переругивались, старались перекричать рев хардрока, вырывающийся из приоткрытой двери напротив.
Хардрок и болтовня заполняли собой кухню, туго набиваясь в ее тесное пространство, прямо-таки давя на стены. Давили они и на меня. В этом шуме и тесноте мне казалось, будто я очутился в каком-то обезьяннике, в грязной клетке, полной непонятных существ, к которым я не имею никакого отношения.
В раковине громоздилась чья-то посуда. Я начал было набирать в воду в турку.
- Нет, хоть бы спросил! - возмущенно задребезжал кто-то за моей спиной. - Никакого такта!
Я обернулся и понял, что слова были обращены ко мне. На меня со злобой глядела одна из соседок — платиново-блондинистая особа неопределенного возраста с бутылкой моющего средства наперевес.
- Простите? - Я не мог понять причины ее гнева.
- Не, блин, «простите»! - передразнила меня особа, нервно встряхивая своими целлюлитными напластованиями, выбивающимися из-под шортов и майки. - Честное слово, вылила бы на голову! - воскликнула она, поливая «Галой» свои ненаглядные кастрюли. - Не, вы видели?! - обратилась она к другим пародиям на женщин. Но те остались холодны.
Я был в замешательстве.
- Pardonnez-moi... Вы меня понимаете? - Я попытался выяснить, что же ее так возмутило.
- Вас что — в институте не учат?.. - продолжала бухтеть «посудомойка», разбрызгивая по раковине мыльную пену.
- ...Вы меня понимаете? - продолжал я. - Просто я вас - не понимаю. Не понимаю, что я сделал предосудительного, и что вы мне хотите инкриминировать.
- Не, ну вы видели? - снова взвилась она, обращаясь к подружкам. Но те снова остались холодны.
- Мадам, вы - в адеквате?.. - осторожно спросил я, ставя турку на свободную конфорку.
"Мадам" на секунду замерла, словно не могла "переварить" мои слова, а затем что-то истерично провизжала, громыхнула посудой и выбежала из кухни.
- Психиатр живет в комнате 814! - крикнул я ей вдогонку, не удержавшись.
Конфорка грела слабо, и я стоял у плиты, ожидая - не освободится ли какая-нибудь из более горячих конфорок. Вода явно не спешила кипеть...
Посудомоечная "мадам" вскоре вернулась, а следом за ней на кухню ввалился тяжело дышащий краснощекий "мосье", похожий на ходячий сухожаровой шкаф.
- Так, парниша... - начал было он, сжимая красные волосатые кулаки. - Я не понял...
"Он и его супруга - уже на полпути к не-людям! Точнее, к недолюдям!" - словно булавкой, кольнуло меня. В тот же миг я почувствовал, что в моей груди, прямо за грудиной, что-то завибрировало, зашумело, будто какой-то механизм включился. "Сердце?!" - ужаснулся я, кладя руку на грудину.
Жлоб принял этот жест за признак страха и в его коровьих глазах промелькнули искры презрения и самодовольства. Вот, мол, какой я сильный и страшный - не будут разные рахиты к моей жене лезть.
  Впрочем я действительно был напуган - но не появлением краснощекого идиота, а странным "шумом" в моей груди. Впрочем, сердце билось нормально - в меру сильно, в меру ровно. "Это не физической, не физиологической природы?" - подумал я. "Шум" быстро возрос до нестерпимости, а затем резко оборвался. По жилам хлынула прохлада... Как жар от укола магнезии - только наоборот. Страх исчез. Мое тело стало казаться мне твердым, как резина или пластик; мышцы - как тугая проволока. Мысли стали необычными - даже не знаю, как это объяснить и передать. Словно я превратился в существо с иной логикой и иным modus vivendi.
Затем, как утверждали потом очевидцы, рассказывая о случившемся своим товарищам по табакокурению, я издал жуткий нечеловеческий звук - что-то вроде "нннннмн!.." или "ммммммн!..". Но сам я этого не помню. Зато превосходно помню, как я, не глядя, ухватил со стола, стоящего под боком, чей-то увесистый нож (словно я в то мгновение мог осязать на расстоянии). Рука двигалась легко, без какого-либо напряжения, быстро и хлестко, почти как плеть. Плавным, но в то же время молниеносным движением кисти я отправил нож в полет... Легко и красиво он выскользнул из моих пальцев и ровно-ровно полетел, словно скользя по невидимой плоскости...
С глухим ударом лезвие глубоко вошло в дверной косяк, расколов его брус.
Краснощекий "мосье" слабоумно приоткрыл рот и медленно оглянулся, так и не поняв толком, что же это стукнуло у него за спиной. Медленно развернулся обратно, растерянно глядя мне в глаза. Его щеки побелели прямо на глазах - экий хамелеон! А на краешке его правого уха (тоже побелевшего) выросла большая алая капля.
- Ты это... Че-то... - пробормотал он и, пятясь, покинул кухню, заодно выволочив в коридор и жену.
И мне отчего-то стало очень жаль его: "Бедняга. Сколько ему лет? По-видимому, тридцать с небольшим. Но гипертония и одышка у него - как у пятидесятилетнего."
На кухне воцарилась тишина.
Странная прохлада в моих жилах скоро рассеялась, и я снова стал самим собой. "Кухарки" глядели на меня с почти суеверным ужасом: а вдруг сейчас как метнет чем-нибудь еще?.. Например, раскаленной сковородой с плиты?..
Вода нехотя закипала в турке, и ленивые пузырьки вырастали на тефлоне и нехотя ползли к рябящейся поверхности. То и дело среди них попадались нетерпеливые, которые не желали ползти, и бодро срывались с места и взлетали, сшибая медлительных собратьев.
"Какой странный феномен... - раздумывал я, наблюдая за пузырьками. - Очевидно, еще одна сторона Дара. Вместе с ним я перенял часть тау-китайского мышления, часть их повадок и реакций. Странно - а ведь они до сих пор казались мне неагрессивными..."
Вытянул руку перед собой, подвигал ею (кумушки испуганно встрепенулись при виде этого движения). Нет, рука уже не казалась мне твердо-упругой, как в тот момент. Тогда рука была твердой, но двигалась, почти как хлыст.
Вода в турке начала шуметь, и в ней заклубился "белый туман". Китайцы (обычные, земные - не тау-китайцы) заваривают чай именно на этой стадии кипения - но, увы, крысоградская вода небезопасна, и ее нужно кипятить намного дольше.
Подошел к двери и с усилием выдернул нож из косяка, подивившись тому, как глубоко он вошел в дерево - хотя, казалось бы, бросок был несильным. Да и нож явно не был метательным - его центровка и аэродинамические качества явно не годились для полетов. Во всяком случае, для таких полетов - ровных и быстрых.
"Во всех предметах есть составляющие, о которых могут не знать конструктора и мастера. Их не вносят в чертежи, о них не думают, когда вырезают, выковывают, выплавляют или сколачивают. Просвети предмет рентгеном, разбери его на части, хоть в порошок истолки, хоть смотри под микроскопом, хоть засунь в перегонный куб - все равно не найдешь этих невидимых "деталей". Но, тем не менее, у всех вещей есть незримые каркасы, оси, обручи и крепежи, на которых держится материальная форма. Прочувствуй этот "скелет" предмета - и сразу узнаешь все слабые и сильные места. Можно найти крепкие части, которые при должном обращении могут выдержать немыслимые нагрузки. А можно найти слабины, что распадутся и от тычка пальцем."
Я положил нож на место, извинился перед соседками за доставленное беспокойство и подошел к открытому окну. Мне был нужен воздух... Запахи табака и готовящейся пищи раздражали меня, не давая собраться с мыслями. Странное открытие требовало внутреннего простора - а какой внутренний простор может быть здесь, на кухне?!.
"И каждый предмет заключает в себе затаенный импульс, затаенное напряжение, скрытое стремление. Или даже замерший порыв... Будто потайная пружина, прячется этот внутренний импульс внутри вещи. Общие черты импульсов можно понять, даже не имея Дара. Импульсы бывают резкие и мягкие, прямолинейные и крученые, четко направленные и рассеянные. Они похожи на жестовые рисунки - когда одним секундным росчерком карандаша пытаешься передать все части тела модели. Разгляди этот импульс, и сравни его с невидимыми осями и распорками - и тогда польза от предмета многократно возрастет. Можно будет даже сыграть шутку с законами механики, тяготения и сопромата, не нарушая их. Бритва разрубит камень. Тяжелый контейнер устоит на одном углу. Неуклюжий неравновесный нож полетит, как бумажный самолет..."
За окном серело осеннее небо, желтели крысоградские трехэтажки. И красные лужи отражали небо, окрашивая его бурым. Крысоград казался мне как никогда унылым, безликим и подавленным. Небо слово давило на него - не так уж сильно, но постоянно, без перерыва и без передышки. А город от этого словно кровавым потом исходил, и жался к земле, подспудно желая зарыться в нее. В давящем небе было что-то чуждое, зловещее, не свойственное небу... С виду - небо, как небо, но сердце-то хорошо чувствует, что что-то в этом небе - неправильно...
...И сидя на подоконнике в коридоре, прихлебывая горячущий чай с кардамоном, я снова разглядывал это зловещее небо, пытаясь хоть немного разобраться, хоть что-нибудь уразуметь. В чем  же дело?.. Что за тень лежит на городе и на всех нас?.. Кто или что эту тень отбрасывает?.. Не та же ли это тень, что наступала на Город Тысячи Солнц?..
"Нет, здесь бессилен рациональный ум... Дар - смог лишь открыть мне сам факт существования этой тени. Дальше он пасует - точно так же, как и ум. Знает ли хоть кто-нибудь разгадку?.. Сможет ли объяснить мне?.. И где его искать - этого кого-то?.."
В голове воцарилось смятение. Мука бессилия, тоска и одиночество смешались. Так смешиваются бурая, болотно-зеленая и серая краски. Родились новые оттенки - отчаяние, безысходность...
Посидел бы еще немного - но тут пришла шумная компания курильщиков, и я вынужден был допивать свой чай в комнате. В комнате, однако, звучали стрельба, взрывы и матерщина - там обнаружился целый компьютерный клуб, и в этом компьютерном клубе шел турнир по Counter Strike. Бессмысленная школьная игра, раздражающая и однообразная. Удивляюсь - сколько лет уже играют в этот CS, но он так и не изжил себя...
Допив чай, я оделся и пошел прочь, мимо пятна в виде висельника, по промозглому полу — мимо душевой, по прокуренной лестнице — вниз, и вниз... «Я ничего не понимаю... Не могу так больше... Что делать?..» - я чуть не хватался за голову от отчаяния. Спускался поспешно, почти бегом — непонятно, отчего. Словно сам от себя хотел убежать. Да куда там...
Синяя краска, гнутые перила, битые окна размазались вокруг меня. Только отдельные, несущественные, нелепые детали бросались в глаза, на секунды оставляя свой образ в моей голове. То опрокинутая жестянка, из которой высыпался целый ворох окурков. То нарисованный на стене бегущий человечек со стрелочкой, указующей вниз. Мол, спускаться туда, вниз. А то еще кто-нибудь по пьяни начнет спускаться вверх... На каждом этаже нарисованы такие человечки — а тому пририсовали фломастером какие-то пальчики, ушки, рожки, гениталии, и еще одну стрелочку. Она указывает на человечка, а над ней — маленькое слово из трех маленьких букв.
«Дегенерация не стоит на месте!.. Да здравствует маразм как норма жизни, и да здравствует безумие — как единственный вид здоровья!..» - мысленно провозгласил я, и тут же искренне испугался этой мысли.
Вечер был облачным и мокрым, дул холодный, простудный ветер. В моем воображении сразу возник человекоподобный образ этого ветра — такой противный, сутулый, тощий, в залатанном плаще, с дырявым зонтиком, с развевающимся шарфом...
«Погода не для прогулок... Но что поделать?..»
Я и сам казался себе таким же тощим, сутулым, уродливым и покинутым всеми. Я бесцельно пошел куда-то — еще бесцельнее, чем во время всех своих бесцельных прогулок. Вот показалась улица Скабичевского — нет, туда я точно не пойду!!! Там только эти тошнотворные общаги — и  выход на Весенний переулок, где живет странная старушка, похожая на движущуюся куклу. Свернул куда-то.
Кованная ограда, а за ней — желто-красный парк... Я часто видел этот парк, проезжая мимо него на автобусе — но ни разу не ходил по нему. И мне страшно захотелось пройтись по этим тропинкам, усеянным желтыми листьями, побродить среди понурых ив и пустых мокрых скамеек...
Парк был на редкость безлюдным. Только какая-то молодая семья бродила поодаль, и парочка подростков сидела на скамейке, взобравшись на нее с ногами.
Я пошел по главной аллее нарочито медленно, и мои ноги противились медленной ходьбе. Они привыкли к динамичному, быстрому шагу — этот шаг выработался у меня еще во время учебы в академии, когда я жил в далеком, сельском районе города, куда не ходил никакой транспорт. К тому же тот далекий район был довольно гористым. Все, кто отваживаются идти куда-то вместе со мной, жалуются на то, что я иду слишком быстро... Но мне трудно заставить себя шагать размеренно — даже если того требует ситуация. Даже если я сам этого хочу...
И мне стало мерещиться, что это — Первомайский парк в городе Заводи, в моем втором родном городе, в городе, где прошли мои студенческие годы — странные годы, мучительные и мечтательные... (впрочем, эти два парка и впрямь были очень похожи)
И что я каким-то мистическим образом перенесся обратно — в Заводь... А возможно, и в прошлое заодно... О, Заводь... Тихий городок, где улицы полны тени от разлапистых деревьев, и улицы образуют перекрестки-звезды с пятью-шестью лучами, и старинные здания на этих улицах кажутся милым анахронизмом... Там есть старинные булыжные мостовые, помнящие подковы лошадей и колеса карет и пролеток. Есть памятники двухсотлетней давности, возведенные в честь победы в войне, о которой знают только историки. Там нет ни шахт, ни огромных заводов, и потому воздух в Заводи всегда чист и прозрачен. Вода в водопроводе — исключительно артезианская, хоть пей ее прямо из крана... И суматохи там сроду не было, и в людях нет той затаенной злобы, что отличает всех крысоградцев.
Как я любил этот город!.. Но как я ненавидел свою учебу!.. Меня передергивает, когда я слышу слова о «студенческих годах — счастливейшей поре в человеческой жизни». И странное дело! Я прекрасно помню город Заводь, его старинные улицы, его центр, аккуратный и ухоженный, помню расположение магазинов и учреждений, помню название каждого переулка, помню множество мелких деталей — но вот академия, лекции и семинары, кафедры и библиотеки уже сильно размылись в моей памяти. Я забыл имена-отчества преподавателей, с трудом вспоминаю лица однокурсников.
Скоро мои академические мучения совсем сотрутся, выветрятся из памяти. Я не жалею об этом — ведь только врагу можно пожелать такую учебу.
Я долго предавался воспоминаниям о Заводи, мысленно бродя по ее тенистым улицам-садам, тщательно минуя студенческие воспоминания... Казалось, сейчас сверну с этой аллеи, пройду немного — и увижу белый собор, и подвесной пешеходный мост, по которому можно добраться до улицы Октябрьской, по которой я так любил прогуливаться...
Я и впрямь свернул с аллеи — но вместо собора увидел перед собой лишь кованный забор, украшенный завитушками и цветами. «ПЛАСТИК!!!» - кричали бумажки, там и сям приклеенные к забору, предупреждая любителей сбора цветмета.
За забором же высился холм, облепленный желто-бурыми домиками и увенчанный мрачной шахтой. «Нет, это совсем не Заводь... - разочаровался я. Аж в груди защемило. - Это все тот же Крысоград. Куда же я денусь?..»
Но воспоминания пошли на пользу: полупаническое смятение оставило меня, сменившись безысходной, ядовитой тоской.
Эх, присесть бы... Но скамейка поблизости была лишь одна, и на ней сидел какой-то быдловатый субъект с бутылкой пива. Я сел на самый край скамейки, подальше от этого субъекта.
Тощие осенние ветви колыхались от ветра - словно полоскались в низких, пропитанных водой облаках. Отчего в этом городе небо никогда не бывает ни ярким, ни глубоким, никогда не вызывает восторга и не зовет в полет?.. Оно всегда или пронизано беспощадным солнечным светом, или каплет за шиворот плаксивым осенним дождем, или сыплет реденьким противным снежком. Другого ему не дано.
Краем глаза я взглянул на своего соседа по скамейке — может быть, он тоже смотрит на небо с отвращением?
Но вместо быдловатого субъекта там сидел совсем другой персонаж... Может быть, тот быдловатый незаметно ушел, а этот — сел на его место? Но нет — уйти он мог, только пройдя мимо меня. Аллея упиралась концом в ограду, а по бокам ее высились густые заросли бирючины. Если же он не проходил мимо меня — то куда же он делся?.. Перелез забор? Продрался сквозь кусты? Нет, вряд ли...
На противоположном краю скамьи сидел один из не-людей. Размерами и сложением он походил на поджарого подростка. Но глубокие морщины у углов рта и глаз подсказывали, что он уже давным-давно не подросток. Лицо было очень странным — вытянутым вперед, словно тянущимся куда-то, с острым любопытным носом и тонкогубым ртом, выражающим что-то среднее между напряжением и отвращением. Волосы неопределенного, какого-то серо-русого цвета, почти достигали плеч. И, похоже, прическа имела определенную функцию — закрывать уши. Должно быть, было что закрывать...
И одет он был необычно. По-видимому, его одежда должна была имитировать современную —  но имитация была очень скупой. Так, его куртка не имела ни «молнии», ни пуговиц — только шнуровку, как у средневековой одежды. Штаны были из джинсовой ткани, но по покрою походили скорей на шаровары. Обувь на первый взгляд напоминала кеды или кроссовки, но вместо традиционных логотипов фирмы-производителя на ней были короткие надписи на каком-то неведомом языке. Подошвы были тонкими, без какого-либо намека на каблуки. На коленях не-человека лежал еще какой-то предмет одежды из темно-синей плащевки.
Но самым удивительным был предмет, который незнакомец держал в своей костлявой руке. По форме он напоминал клык некоего гигантского зверя, вырезанный из дерева и украшенный несколькими металлическими ободками. И вокруг острия этого «клыка» кружился хоровод серебристых шариков — экая издевка над законами тяготения! Шарики казались живыми — уж слишком весело и осмысленно плясали они вокруг «клыка», то приостанавливаясь, то прибавляя темпу, то задорно прыгая вверх-вниз... Не-человек пристально следил за их танцем, и то и дело поводил «клыком» из стороны в сторону, слегка встряхивал его, наклонял под разными углами. Каждый раз шарики плясали по-разному: то вели обычный неторопливый хоровод, то пускались по кругу вскачь, словно танцевали фарандолу, то разбивались на пары или тройки, а то вовсе скакали так, словно ими кто-то жонглировал.
Незнакомец выполнял свою таинственную работу тщательно и самозабвенно, по-видимому, уверенный, что все окружающие видят вместо него лишь лениво развалившегося человека с бутылкой пива.
Лишь минут через десять он наконец-то обратил внимание на то, что я тоже наблюдаю за его летучими шариками. Не говоря ни слова, он с сердитым видом взмахнул перед собой своим инструментом, вычерчивая в воздухе какой-то жест, и продолжил работу, искоса поглядывая на меня.
«Должно быть, обновил личину, - смекнул я. - Не хочет привлекать внимания. Оно и неудивительно — не-люди всегда стараются быть незаметными.»
Несколько раз я, разочаровавшись в сородичах, пытался наладить контакт с не-людьми, но те или старательно притворялись людьми, или просто игнорировали меня. Однажды я попробовал заговорить с девушкой в черных очках, двигавшейся с необычной нечеловеческой грацией, но та неожиданно зашипела по-кошачьи, демонстрируя острые белые клычки. «Мы можем и когти показать!..» - добавила она зловещим шепотом. С тех пор я опасался лезть в не-людские дела.
Но этот незнакомец не вызывал у меня опаски — напротив, в нем было что-то смутно знакомое, словно давно забытое...
- Все еще видишь меня?! - недовольно промолвил он, пряча свой «волшебный клык» в футляр, висящий на поясе. Шарики проворно шмыгнули в отверстие на его основании — прямо как мышиная стайка.
- Вижу, - кивнул я. - А должен видеть быдляка с «пивасиком»?
- Вообще-то, должен. Но ты каким-то образом научился обходить защитные чары. Это очень необычно.
- У меня есть Дар... Его, наверное, ни у кого в этом мире нет — только мне он достался. И я схожу от него с ума...
- Не спеши так говорить, - возразил не-человек. - Ведь сумасшествие — нечто, совершенно отличающееся от того, как его представляют. В психбольницах попадаются люди, которые на самом деле здоровее большинства «здоровых». А среди «здоровых» есть немало серьезно больных. И эти больные ходят на работу, занимают ответственные должности, растят детей... Но ты непохож ни на тех, ни на других. Скорей, ты похож на человека, который не может приспособиться к новым условиям.
- Да, насчет мнимых больных и ложных здоровых — совершенно с вами согласен. Взять хотя бы диагноз «шизофрения», который так любят многие психиатры. Почему они его так любят? Потому что это красивое и емкое название для всего, чего они не могут ни понять, ни, тем более, вылечить. К настоящей шизофрении многие «шизофреники» не имеют никакого отношения.
- Лечить все, что кажется необычным!.. Это одна из доктрин здешнего общества.
- Да... Впрочем, здесь никто толком и о норме не имеет представления. Чт; есть норма?.. За норму принимают наиболее распространенный вариант!
- Есть в этом мире регионы, где очень распространены малярия, микседема или ВИЧ-инфекция. Ими страдает почти все население — мужчины, женщины, дети, старики. Так что же — признать малярию, микседему и ВИЧ региональной нормой? - безрадостно усмехнулся не-человек, энергично кивая мне.
- ...А еще нормой часто считают среднестатистический вариант! - оживился и я.
- Это тоже нелепое представление. Надо не забывать, что их рассчитывают статистически, учтя все варианты нормы. А разброс у нормы может быть очень и очень большим... И крайние формы «нормальности» могут сильно отличаться от наиболее распространенной или усредненной... Варианты нормы могут быть странными и даже пугающими. Я уж не говорю об аномалиях...
- Простите, но кто вы? Вы — не человек? Так ведь?
- Трудный вопрос... Я — человек, но по меркам моей родины и моего народа. А по здешним меркам — нет. Здесь я — хи-хи! - ни в какие границы нормы не вписываюсь. И потому я слишком заметен и вынужден маскироваться.
- Вы из другого мира?.. С другой планеты? - После тау-китайского звонка, Дара и событий по ту сторону я был готов поверить во что угодно.
- Да, я из другого мира, но, как ни странно, с этой же планеты, - ответил он, немного поразмыслив.
- Параллельная Земля? Или... Как еще назвать? Альтернативная?
- Да, так и есть. Только называй меня на «ты». Не люблю я этих множественных чисел, - Он на мгновение вынул «волшебный клык», повертел его в руках, рассеянно глядя на блики, бегущие по блестящим ободкам. Видно, не ожидал такого поворота разговора. - На первый взгляд все просто, но по сути — никто до сих пор не разобрался в этом до конца. Думаю, будет излишним объяснять тебе, что такое «параллельный мир». Это знает любой, кто читал или смотрел фантастику. Ваша фантастика правильно описала немало фактов о параллельных мирах — однако в действительности все намного сложнее. Эти миры не просто соседствуют — они постоянно взаимодействуют и зависят друг от друга. Они образуют своего рода иерархию или градацию... Как бы это объяснить...
- От светлого к темному? Или от созидания к разрушению?
- Что-то вроде этого, но не совсем то... С каждым миром соседствуют два других мира, две его противоположные альтернативы. Представление о «рае» и «аде» - это смутная догадка о двух альтернативах. Знаешь, что здесь самое странное? То, что «райский» мир всегда является воплощением детских мечтаний, светлых и добрых фантазий, мыслей и чувств жителей «среднего» мира. Но при этом он — не фантазия. Он существует... И его жители также мечтают о чем-то, и что-то воображают — и создают свой собственный «рай».
- А в «адском» мире воплощаются наши кошмары, наша злоба, все, что в нас есть жестокого, лживого, низменного, - добавил я.
- Верно! - незнакомец обрадовался моему пониманию. - Как видишь, все понятно, но не объяснимо.
- Значит, и этот мир для кого-то является «адом», а для кого-то - «раем»...
- Именно! Он соткан из чьих-то мыслей и чувств, плохих и хороших, и сам производит мысли и чувства, из которых строятся два соседних мира... Чей-то «рай» и чей-то «ад». Не совсем корректное, конечно, сравнение — ни к какой загробной жизни это отношения не имеет.
- Получается замкнутый круг?.. Цепочка вселенных, создающих друг друга?..
- Да, это так... Я и сам не могу охватить это умом, да и никто не может. Сам с трудом в это верю — но это правда, и я ежедневно убеждаюсь в этом.
Поначалу я слушал его с недоверием, но его объяснения оказались для меня понятными и до боли знакомыми... Мои мысли о Мире За Стеной, мои сновидения, путанные и урывочные, неожиданно начали обретать четкость и ясность. Сердце затрепетало от нетерпения — неужели?!..
- Многие планеты, страны, города и люди имеют свои аналоги в одном из соседних миров — а нередко и в обоих соседних мирах, - продолжил было мой диковинный собеседник, но я не удержался и перебил его.
- Что с Городом Тысячи Солнц?! Выстоял ли он?.. - с дрожью в голосе спросил я.
Незнакомец вздрогнул, и его глаза медленно округлились.
- ...Конечно, он выстоял... Он не был готов, но все же выстоял, - неуверенно ответил он, с трудом подбирая слова. - Но мы не знаем, выдержит ли он вторую волну, и не знаем, куда вторая волна будет направлена...
С минуту мы молчали, ошеломленно хлопая глазами, будто раки засвистали на холме с шахтой.
- А я только-только хотел об этом рассказать... - промолвил он наконец. - Ты не перестаешь меня удивлять. А я как раз вел к тому, что между близлежащими вселенными происходит постоянный обмен, своего рода диффузия. Одни мысли и чувства переходят в «нижний» мир, а другие — в «верхний». Это понятно. Но бывают и гораздо более интересные явления. Например, когда человек имеет своего рода канал связи со своим двойником в одном из соседних миров.
- Иногда я чувствую, что этот мир — ненастоящий, а я должен находиться в совсем другом мире. Или что я — не приспособлен к условиям этого мира.
- Это оттого, что у тебя объединенное сознание. Твой разум и разум твоей проекции соединены, и порой они начинают как бы смешиваться, сливаясь воедино. И тогда ты начинаешь смотреть на родной мир глазами двойника, находя его отталкивающим, бессмысленным и нереальным. Двойник же может увидеть свою родину твоим взглядом — и восхититься ею, не веря, что такое возможно наяву...
- Иногда я вижу сновидения, в которых я нахожусь в другом мире — и похожем, и непохожем на этот... Порой он кажется мне сложным и нереальным миражом, а порой — что он-то и есть настоящий мир, а я — сплю, и вижу кошмары о Крысограде...
- Да, это именно то, о чем я говорю... И я до сих пор не встречал ни здесь, ни там людей с объединенным сознанием. Только слышал и читал о таких. Проекции-двойники — да, их полным-полно. Но «объединенных» - никогда... И вот теперь — наконец-то увидел.
- ...И все-таки это не было моим воображением, - Мне стало тепло и радостно, словно и не было ни давешней тоски, ни смятения, ни отчаяния. Мои странные сновидения были реальней, чем мне казалось. И пусть я не могу отправляться в Мир За Стеной по своему желанию — я встретил вестника оттуда...
- Тем, кто не имеет объединенного сознания, параллельный мир всегда кажется неправдоподобным. Представь себе, каково было мне, когда меня переправили сюда... Но я приспособился. И другие приспосабливаются.
- Другие? Вас здесь много? Людей из «верхнего» мира?
- Несколько тысяч. По всему земному шару. Но есть и много других других... Экая тавтология!
- Те не-люди, которые скрываются среди толпы?
- Не-люди?.. Да, можно и так их называть. Когда мы начали исследовать этот мир, мы столкнулись с тем, что здешнее общество не имеет четкого и правильного представления о самом себе... Так, вы считаете свой мир изученным, измеренным и упорядоченным, тогда как в нем существует множество вещей, не желающих, чтобы их изучали и измеряли. Они неизвестны науке, о них не говорят в новостях, не шепчутся старухи. Кажется, что их не существует вовсе. Но они есть... Есть языки, не относящиеся ни к одной известной языковой семье. Есть народности, которые не упоминаются в переписях, о которых не ведают ни этнографы, ни антропологи, ни историки. Есть культы, о которых не говорится ни в одной книге. Есть явления, которые не снились ни уфологам, ни парапсихологам, ни оккультистам.
Я слушал, затаив дыхание.
- Поначалу мы называли всех жителей этой планеты «землянами», но позднее выяснилось, что помимо коренных, тайных и явных народов, здесь обитает и немало инородных существ. Многие из них прибыли сюда намеренно — как и я...
- Из других миров? Планет?..
- И миров, и планет... Некоторые же попали сюда случайно — их словно вбросило сюда, сквозь слабины между разными вселенными. Это еще одна форма обмена между параллельными мирами... А есть и такие, о которых вообще ничего не известно. На контакт не идут, таятся, наблюдают...
Мне вспомнилась фальшивая бабушка на Весеннем переулке.
- Они похожи на искусно сделанные куклы? Или на актеров, чересчур усердно играющих роль?
- Есть среди них и такие, - согласился пришелец.
Еще мне вспомнилась девушка с клычками. И прочие не-люди, виденные мной: прекрасные и изящные, уродливые и несуразные, мрачные и зловещие, запуганные и осторожные, скрытные и таинственные, нездорово-веселые, вычурно разговаривающие... И я неожиданно усомнился в своем новом знакомом...
- Был ли ты в Глауполе? - строго спросил я, решив устроить ему проверку.
- Был, - улыбнулся он. Мое недоверие только насмешило его. - Я родился в соседнем с ним королевстве.
- Какого цвета крыши Адмиралтейства?
- Темно-синего. Как глубокое море... А стены Адмиралтейства — серые. Из красивого такого камня, словно узорчатого... А площадь перед ним — вымощена брусчаткой. И два ряда гранитных стел идут к парадному входу.
- Да, это так, - согласился я. Он помнил Глауполь намного лучше, чем я. - А куда можно пройти по проспекту — тому, что с каштанами?
Куда ведет этот проспект, я толком не помнил, но то, что я неоднократно ходил по нему в своих сновиденческих путешествиях, было бесспорным.
- По нему можно идти очень долго. Проспект спустится в низину между двумя холмами. Склоны холмов превращены в сплошные ступени-террасы. А на террасах — целые улицы и кварталы. Там с десяток разных архитектурных стилей...
- Да, да! - Забытые детали снов вновь стали яркими и четкими, память вернула мне их — сохранными и чистыми. - А чем примечателен парк, в который упирается проспект?
- Малахитовый икосаэдр стоит там на постаменте, - с улыбкой отвечал не-человек. - Там так тихо... Как бы я сейчас хотел оказаться там... - взгрустнул он.
- Но разве?.. - Меня прервал внезапный порыв холодного дождевого ветра. Он хлестнул нас, словно мокрым полотенцем, бросил на нас горсть размокших листьев, с почти что человеческой, сознательной злобой. - Разве ты не можешь вернуться туда в любой момент?
- Я могу вернуться туда в любой момент, но это настолько сложная и дорогостоящая процедура, что я могу прибегнуть к ней только в самом крайнем случае. Например, при
непосредственной угрозе моей жизни.
Ветер снова взвыл, цепляясь за ветви, рванул желтые листья, взрябил поверхности луж. Я аж передернулся от холода, а пришелец развернул плащ, лежавший у него на коленях, и, проворно вскочив со скамьи, набросил его на себя. Точнее даже, не набросил — он подбросил плащ в воздух и словно поднырнул под него, так, что плащ аккуратно опустился ему на плечи. Он поднял капюшон и приобрел совсем таинственный вид: небольшая тощая фигура, закутанная в просторный темно-синий плащ с огромным капюшоном. Края плаща и капюшона были украшены узорами, вышитыми золотом.
- Холодает, - проговорил я. - Боюсь, придется мне бежать в общагу... - Можно было сказать «бежать домой», но я никогда не говорил так по отношению к общагам.
- Похоже, сейчас задождит, - согласился не-человек. - И задождит неспроста... Я тоже ретируюсь. Но мы еще встретимся — думаю, тебе будет интересно узнать побольше о том, что творится в этом мире на самом деле... А мне интересно узнать побольше о твоем Даре. Вероятно, мы сможем помочь друг другу, не так ли?..
Ветер протащил по небу целое рваное покрывало, сотканное из темно-серых туч. Я внутренне съежился: ну, сейчас начнется... И не ошибся. Дождь обрушился на Крысоград резко, моментально, как падает груда снега с весенней крыши, как рушится изветшавший потолок. Такого частого и мелкого дождя я никогда еще не видел.
- Зови меня просто — Вестник, - сказал из-под капюшона мой новый друг. - На моей родине не принято называть свои истинные имена. А я буду звать тебя — Видящий. Не беспокойся — я тебя не потеряю. Я найду тебя тогда, когда будет удобно и тебе, и мне...
И растворился среди дождевых струй... Дождь лился мне за шиворот, стекал по куртке (которая уже успела насквозь вымокнуть), заливался даже в карманы брюк и в ботинки.
Я побежал к общаге, шлепая по дождевым ручьям и речушкам. Мир вокруг расплывался и терялся в дождевой пелене, походил на неумелый акварельный рисунок, который разочаровавшийся рисовальщик бросил в лужу. Бурые, бежевые и серые краски расплывались, причудливо смешиваясь друг с другом. Немногочисленные яркие пятна расцветали, как бутоны, выросшие из буро-бежевой грязи.
Я вымок до нитки, но мне не было холодно. В конце концов, этот дождь был лишь водой, размывающей акварель... Крысоград казался совсем нереальным, этаким дождевым миражом, иллюзией, порожденной преломлением света в воздухе, насыщенном водными каплями и парами.
Я вспомнил другой дождь — дождь, который однажды пролился на площади и террасы Глауполя. Крупные шумные капли стучали тогда по черепице и по стеклам, шлепали по брусчатке. Вода шумела в водосточных трубах, веселые потоки неслись по канавкам, выдолбленным в мраморе. Поверхности прудов рябились и пузырились, словно в неком холодном кипении. Это был настоящий ливень — но он был теплым и радостным... Он не вызывал досады, и люди бежали от него со смехом и с удивлением... Я тогда укрылся на крыльце какого-то дома, и стоял среди белых массивных колонн, увитых виноградом, слушая, как капли шуршат резными листьями. Этот дом — белый, низкий и длинный, с крыльцом-колоннадой отчего-то был памятен мне...
Кажется, я бывал в нем прежде. Или позже?.. Да, этот дом был связан с другими моими сновидениями. Но кто в нем жил?.. Какова была его обстановка?.. Я силился вспомнить, но не мог. И это казалось странным, сродни deja vu: воспоминание, четкое и неуловимое одновременно...
Конечно, это был не лично я, а мой аналог из «верхнего мира». Просто я видел тот ливень его глазами... Интересно — не смотрит ли он сейчас из моих глаз? Не думает ли моими мыслями?...

Когда я вернулся в общагу, в комнате на восьмом этаже все еще гремели выстрелы и рвались гранаты. Виртуальное сражение по-прежнему было в разгаре — наверное, «бойцы», сидящие за ноутбуками, не заметили ни моего ухода, ни моего возвращения, ни усиливающегося дождя, барабанящего в окно.
Я включил свой ноутбук, надел наушники и около часа пытался навести порядок в примечаниях и дополнениях к моему magnum opus, который я безуспешно писал уже невесть сколько лет. Вероятно, если бы я жил в каком-то более уютном и просторном месте, то моя работа над ним шла бы вдесятеро быстрей. Но в общаге какая-либо творческая деятельность почти невозможна. За что здесь ни возьмешься — все получается неловким, неотесанным, блеклым и жалким.
Час спустя над нами пророкотал гром. Длинный, сердитый и низкий раскат словно топтался в небе, осыпая нас проклятиями на своем грозовом языке.
Что говорил Вестнике? Этот дождь — неспроста... Отчего бы это?.. Может быть...
Я выключил свой Asus, ибо грозы для компьютеров небезопасны. И буквально десять секунд спустя город обесточился...
«Бойцы» понегодовали немного — у кого-то ноутбуки были с отомкнутыми батареями и погасли, у кого-то — перешли на недолгое батарейное питание. Так или иначе, а турнир был сорван. И они разошлись — кто в курилку, кто — к кому-то в гости, кто-то взял зонтик и пошел в гастроном...
А я лег в свою гамакообразную койку и думал, думал о странном мироустройстве, где соседние вселенные постоянно влияют друг на друга и образуют ряды альтернативных реальностей — и чудесных, и кошмарных одновременно... Когда же Вестник снова найдет меня?! Как мне захотелось узнать о Мире За Стеной больше, как можно больше — чтобы пробудились воспоминания обо всех моих сновидениях, чтобы я снова мог мысленно рассматривать эти пейзажи, города, интерьеры... Чтобы я снова мог — хотя бы в воображении! - любоваться этим миром, который кажется мне моей настоящей родиной... Хотелось узнать и о неведомой опасности, нависшей над Миром... Хотелось услышать о тайнах нашего мира, не желающих раскрываться, и о странных существах, пришедших на Землю или же «вброшенных» на нее...
Гроза была сердитой, и в громовых ударах ощущалась необычная, сверхъестественная осмысленность. Мой Дар с трепетом ловил в этих громыханиях и перекатах ноты гнева и угрозы. Молнии хлестали по небу, словно титанические цепы и плети, и, грезилось мне, небосвод вздрагивал от этих ударов, а после — дрожал о боли.
Тревожный, напряженный трепет не утихал в моей груди, словно туда забился какой-то испуганный зверек.
Когда же в комнате окончательно стемнело, я завернулся в одеяло, как в кокон, и уснул. Я словно приказал себе заснуть — чтобы не мучить себя воспоминаниями и предвкушениями, чтобы успокоить то несчастное нечто, что чувствовало злобу, бушующую за окном, и дрожало от страха рядом с моим сердцем. И я заснул.