Судный день

   Средина августа. Солнце палит нещадно.
 Старики наши мрут один за другим. Это не удивительно. Жара. Вторую неделю под сорок.
 Иногда кажется, что вот он и наступил, Судный день.
   Мой второй день работы на новом месте. Обливаясь потом тащу себя к главврачу, мысленно проклиная того, кто придумал, что в этом интернате все должны носить белый халат.
   А мне сейчас так хочется содрать с себя этот мокрый, липнущий к телу халат! Содрать вместе с собственной кожей!
 Может тогда станет не так удушливо жарко.
   - День добрый,Пал Семеныч...-здороваюсь с главным.
   Обмениваемся вялыми рукопожатиями. Подсаживаюсь по ближе к гоняющему  воздух  старенькому вентилятору. Благодарно подставляю лицо под упругий чуть прохладный поток. Какое то время молчим.
   - Тебе, как юристу..,- начал было он,и тут нас прервали.
   В кабинет буквально влетела незнакомая мне женщина, и, совсем не обращая внимания на мое присутствие громко затараторила:
   -Слышь, Семеныч!-почти кричит она,-Мне шо?! Больше всех надо?! Где люди? Нам как, вдвоем с дедом пупы рвать?!
   -Стой ты!-осек ее главный,-Завелась тут на мыльной воде!
   -А ты-б не завелся?!-еще громче кричит та,-У меня там девять негриков набралось! А если еще подбросят?! А попомни!! Таки подбросят!!
   -А Пашка Что?!-перебил ее Семеныч.
   -Пашка то Пашка!-не унимается та,-Так ему напарник требуется!
   -Дай минутку подумать,-говорит главный глядя невидящим оком куда то в окно за моей спиной.
   Вдруг он смотрит в упор на меня,и я замечаю странные изменения в его взгляде от непонятного удивления до какого то "Эврика!", "Да вот же оно!"
  - Слушай!-спрашивает он меня,-Ты покойников не боищься?!
  -Да нет,-говорю,-А что?
   -Тогда счетай , что это моя личная просьба!-молитвенно сложив руки ведет Семеныч,-Помоги вон Григорьепне трупы выдать,а я тебя сразу и домой отпущу!Идет?!
   -Ладно!-говорю,- Раз надо...
   Иду за Григорьевной...
   -Щас зайдем на прачку!,-говорит она, набирая шаг и совсем на меня не глядя,-Дам тебе другой халат и фартук! Свой сымиш , а то спортиш! Твой размер там, кажись, имеется!
  А пока вот на держи одеколон и марлевую повязку!
   -Зачем это?!-интересуюсь,-И что такое "негрики"?!
   -Все увидишь! Все скоро узнаеш!-выпалила она подходя к прачечной,-Стой тут, а то там девки в одних трусах! Жарища-ж...
    Подходим к моргу. Несем большой узел списаных простыней.
У дверей морга, подъехав вплотную к рампе, стоит обшарпаный "Газон". Кузов заставлен свежесбитыми гробами. Гробы открыты. Крышки тут же, приставлены к боковым бортам.
   -Все, хлопцы!-зычно зовет Хозяйка, обращаясь к стоящим рядом парню и сухому старику,-Погнали бегом, бо и так чужую машину скоко продержали!
Давай!-командует она мне,-Бери вон деда!..Мочите повязки и за мной!..Щас буду учить, как конфеты заворачивать!-доносится до нас ее голос уже из глубины морга.
   Все заходим...
    На старых серых цинковых столах лежат ничем не накрытые тела.
Старики...Старухи...Некоторые без ног или  руки...
    Их телам, исковерканным и обезображеным самой  прожитой жизнью, смерть прибавила свое собственное уродство.
    За несколько дней без холода, эти тела вздулись так, что на них лопается кожа и на столы
сочится какая то слизь.
 Тела вздулись и почернели, как если бы их вываляли в саже и действительно цветом своим напоминают негров.
    Мы трудимся с дедом, который представился как Димыч и сам из числа интернатовских. Подкатываем старые цинковые носилки вплотную к столу. Расстилаем списанную дырявую простыню. Перетаскиваем разваливающиеся в руках тело. Накрываем другой простыней. Быстро заворачиваем у ног и головы на манер конфетной обертки и вывозим на свет.
    Подаем через задний борт. Простыни быстро пропитываются. Если поднимаем так,что ноги покойника выше, слышно, как внутри свертка что то шипит. И кажется будто злобно...
    В голый плохо выструганный гроб ложится протекший грязно-белый куль. Опускается крышка. Бьется по гвоздю в головах и ногах. Финиш...
    Когда мы вымылись и переоделись,нам передали Бутылку водки и закуску. От Пал Семеновича.
    Сидим в тенечке на лавочке в конце интернатовского сада.
Пьем молча. В глаза друг другу не смотрим.
    И так же молча потихоньку расходимся, прощаясь скупо, сильным долгим рукопожатием...