Он расставался со мною 25

                25


     Мы стояли с королевой на бордюрчике, когда мимо пробегал справец:
     - Армянский художник,  имени называть не буду, принес мне коллективное письмо к пану Соукупу, не подписанное ни одним именем. Сказал, что письмо готовы подписать все.
     - Мы нет, - быстро сказала Люся.
     - Я тоже нет, - вторила я, - И не то, чтобы тоже, а категорически.
     - Вот я ему и ответил, что когда он соберет все подписи, я вынужден буду передать письмо пану Соукупу. Но, поскольку у Серебряного по документам полный ажур, то мне ничего не останется, как поднимать из архива эти документы. Это напрасная работа, а я очень не рад делать напрасную работу.
     - А мы как не рады! – быстро, но, уже смеясь, подхватила Люся.
     - Я не то, чтобы тоже не рада, я прямо-таки ненавижу! – воскликнула я, - Минус семьсот, пане справце! Два часа дня!!
     - Ничего, после трех что-нибудь обязательно продадите, - пообещал справец и побежал дальше.

     - Что, правда, минус семьсот? – спросила, помолчав, Люся. – Какое сегодня число? Двадцать девятое? Завтра последний день осени?! Так, переходим на зимнее время. Коммисию на большие принты снижаем на пятьдесят крон.
     - О, - сказала я, - Королева!
     - Только никому не говори.
     - Могила.
     - Знаю я твою могилу, - пообещала Люся и тоже побежала.

     Часа через два мимо проносился Виталик, в млекарню. У меня уже было плюсом триста крон, и я хотела выпить, давно хотела. Может, это с Венского фестиваля началось, а может, «как с ними, суками, не пить», я напросилась к нему в компанию.
      - Люся снизила комиссию на пятьдесят крон, - сказал мне Виталик тет а тет за панаком, - только тебе и мне. Но взяла с меня слово, что я никому не скажу. Я пообещал.
     - И я пообещала. Я ничего никому не скажу.
     - Конечно, не скажешь, - сказал Виталик, - Ты писать умеешь. Ты напишешь.

     И мы смеялись до полпятого.
     В полпятого королева вернулась с пятью мерзавчиками метаксы (пришла еще Иришка). Мою бутылочку Люся не дала мне в руки, а передала Серебряному, чтоб он передал мне.
     - Понимаешь, я поклялась себе, что ни одного глотка алкоголя ты из моих рук не получишь, - сказала королева.
     - Подумаешь, один глоток, - ответила я. Во мне-то тех глотков уже было.

     Мы смеялись до полседьмого.
     А в полседьмого все плавно перетекли к Люсе в галерею. Причем, Серебряного и Виталика бросили раньше, чтоб подняли подлажки, бросили Иришку на них, бросили Али, который смотрел на меня в упор от начала Гавелака, продефилировали мимо, без кивка, шурша подолами, и растабаривая по-женски:
     -Что это на тебе за дубленка такая?
     - Натуральная!
     - Я вижу, что натуральная,  я спрашиваю – откуда?
     - Ты не поверишь, мне ее подарила твоя Любаша. Вчера пробегала мимо на работу, и закинула. Причем, не только эту дубленку, но еще и цигейковую шубку, ты меня в ней сегодня видела. Сказала, шубы абсолютно новые, богатая соседка уезжает на Багамские острова, навсегда, там они ей ни к чему, сказала, может, здесь кому нужны. Я решила, что тебе нужней.
      - А что ж самой Любаше, я прямо поражена, такие шубки не нужны?
      - Любаше досталась каракулевая шубка.
      - Да шубка не натуральная! Она ее на свои,  на кровные покупала!
      - Я не знаю.
      - А я знаю. Тебе это через Любашу сам бог послал. Очень тебе к лицу.
      - Любаша у тебя ангел.

     Мы так надрались в этой галерее, причем, на огонек слетелась еще пара-тройка мотыльков, что уходить пришлось в двенадцатом часу ночи, огородами. Было решено, что Люсю провожают Серебряный с Любашей, а меня провожает Виталик.

    - Я приглашаю тебя к себе, - сказал Виталик, когда уже подошел мой 17-ый предпоследний трамвай, - Я обещаю к тебе не приставать.
    - Что ты, Али узнает, а он узнает, он меня убьет, - сказала я, хотя сердце мое на минуту остановилось.
    - Наверное, именно такой, как Али, нужен был тебе мужчина, - сказал Виталик, и в голосе его прозвучала горечь.
    - Наверное, именно такой, - согласилась я, когда уже закрывались двери. - Да не, наверное, Виталик, а точно!

     Сердце мое билось ровно и нежно.
     Он расставался со мною так, как будто умирал.