Малоизвестные случаи из жизни малоизвестных людей

     А. был мечтателен. Особенно его умиротворяли и успокаивали устойчивые, солидные архитектурные формы. Он с упоением воображал золочёные своды, роскошные колоннады, богатые анфилады, внушительные балюстрады, поражающие восприятие адиабаты. Он был слаб в физике.

     Б. то и дело казалось, что он — учитель пения и изящных искусств в реальном училище. Когда на него находил этот стих, он с хитрецой поглядывал на окружающих, украдкой подмигивал в пространство, прищёлкивал пальцами, причмокивал и надолго замыкался в себе. Это, впрочем, не слишком удивляло тех, кто его знал: он и так-то был довольно необщительным человеком.

     В. в молодости проиграли в карты богатому землевладельцу. Именно тогда укрепилось в сознании В. понятие эксплуатации человека человеком, поскольку он всё же продолжал считать землевладельца таковым. Тот же, нимало не смущаясь, заставлял доить трёх коров, пасти стадо овец, делать из их молока вкусную брынзу, а когда подошла осень — собирать виноград. В. ел кислые мелкие ягоды, шуршал подсохшими листьями и тихо плакал, а землевладелец, сидя на расписном крыльце обширного дома, только похохатывал, поглаживая необъятное пузо. Вскоре произошла революция, и В. поступил моряком на торговое судно, поскольку вид суши вызывал у него неприятные воспоминания.

     Как-то раз Г. ехала в поезде дальнего следования. Вошёл контролёр, и тут Г. вспомнила, что билет остался лежать на туалетном столике между маникюрными щипчиками и пропуском в учреждение. Приятно улыбнувшись, она попыталась объяснить ситуацию контролёру. Не изменившись в лице, контролёр высадил Г. на занесённом снегом полустанке, где под вой ветра лишь беспрестанно болталась в заржавленном жестяном ободке электрическая лампочка. Мороз крепчал, и, хотя на Г. была колонковая шуба, ей стало не по себе. С трудом таща чемодан через сугробы, она поплелась к станционному домику, где и провела следующие четыре часа, попивая чаёк с мятой и мёдом, слушая истории путевого обходчика, поглядывая в заледеневшее окошко и согревая руки о горячую кружку.

     Д. очень боялся тараканов. Стоило ему увидеть высунувшиеся из щели шевелящиеся усы, а иногда даже целого таракана, быстро пробегающего мимо по своим делам, как он менялся в лице, покрывался холодным потом, его руки начинали мелко трястись, и ему казалось, что целая стая тараканов сейчас залезет на него, заберётся в волосы, проникнет под воротник, а некоторые, чего доброго, попытаются пробраться в рот. В конце концов ему пришлось отрастить громадные усы, которые, как он рассчитывал, сделают его в тараканьем обществе немного своим.

     У Е. была излюбленная страсть — он увлечённо коллекционировал спичечные коробки. В его квартире две комнаты были завалены этим добром, и в скором времени должна была понадобиться третья. Выезжая в заграничные вояжи, Е. с приятным чувством предвкушал пополнение своей коллекции. Товарищи по работе знали о страсти соратника и помогали, кто чем мог. Однажды Ж. решил подшутить над Е. и преподнёс ему спичечный коробок, который, как оказалось, был наполнен отбросами. С тех пор, завидев Е., прикуривающего от спички, члены дружного коллектива так и покатывались со смеху.

     З., несмотря на всегдашнюю добродушную улыбку, был довольно малочувствительным человеком. Ничто не могло его расшевелить. Когда Х., подкравшись в перерыве на обед, шутя высморкался ему в ухо, З. только неопределённо хмыкнул и отодвинулся несколько дальше от шутника. Сконфуженный Х. вынужден был ретироваться ни с чем.

     И. обожала айвовое варенье, но нигде не могла его достать. Однажды, посещая на юге ботанический сад, она внезапно увидела айвовое дерево. Не успели окружающие оглянуться, как она с неимоверной ловкостью вскарабкалась на ветви и, сидя там, только посверкивала на столпившихся снизу людей весёлыми глазками. Однако при помощи подоспевшей из ближайшего города пожарной машины её без труда удалось снять.

     У К. были золотые часы-луковица на стальной цепочке, которыми он очень дорожил, старался заводить вовремя, то и дело вынимал, щёлкал крышечкой и прислушивался к музыкальной фразе, всякий раз при этом звучавшей. Однажды часы остановились, и К. стало не по себе. Он решил действовать. Положив часы вместе с цепочкой в жестяную коробочку из-под цейлонского чая, он вскипятил чайник, вылил кипяток в эмалированный таз и со всеми предосторожностями погрузил коробочку на дно таза. Подумав немного, он бросил в кипяток горсть сухой горчицы, несколько раз посолил, подумал ещё, добавил три десертные ложки сахара, а сверху накрошил листьев сельдерея и любистока. Через полчаса, уверенный в успехе, он осторожно извлёк чайную коробочку из остывшей воды и вынул часы. Каково же было его удивление, когда он заметил, что те по-прежнему стоят.

     Л. тайно ненавидел галстуки, что было немудрено при его крепкой, мужицкой шее. На многих фотографиях в инстаграмме видно, как он ослабляет галстучный узел, а некоторым фотографам удалось заснять его и вовсе без галстука. Однажды, когда приехали важные клиенты и надо было соответствовать, Л. внезапно изменился в лице, скомкал коммерческие переговоры и поспешно выехал на дачу.

     М. был страстным рыболовом и все выходные просиживал на берегах различных водоёмов с удочкой. Но рыба клевала плохо. М. не мог понять, в чём дело: в наживке ли (червь, макуха, что-то ещё), в неудачной снасти (не завести ли заграничную удочку), в несчастливой звезде рыбака, или в том, что через две-три минуты рыбалки он неудержимо засыпал, падая то на берег, то в воду, и разбудить его тогда мог только запах вкусной ухи, сваренной на костре более удачливыми рыболовами.

     Н. был от природы чрезвычайно ловким, неимоверно юрким человеком. Ему ничего не стоило пройтись по канату, засунув голову под мышку и жонглируя четырьмя-пятью небольшими предметами. Сидячая работа притупляла его природное дарование, наполняя душу меланхолией и грустью. Когда в кабинете никого не было, он иногда срывался с места и, задёрнув тяжёлые шторы, выделывал у стола для заседаний немыслимые кульбиты, щёлкая при этом от удовольствия пальцами. Однажды, увлёкшись, он не заметил, как вошла его секретарша, которая, увидев на дорогом ворсистом ковре завязанного в узел шефа, тут же лишилась чувств, после чего несколько сконфуженный Н. собственноручно отпаивал её валерьянкой.

     Однажды О. ехал куда-то на казённом автомобиле. Внезапно раздался громкий хлопок — лопнула правая передняя шина. Шофёр, порывшись в багажнике, вынул компрессор, приготовил запаску и уже отвинтил лопнувшее колесо, как вдруг свалился рядом с машиной в эпилептическом припадке. Пришлось О. выйти из машины и рядом с беснующимся в пыли шофёром самому прилаживать компрессор. С непривычки он действовал малоэффективно и чересчур энергично, и у него вдоль спины лопнул пиджак. Чертыхнувшись, он скинул обрывки пиджака на не утихающего шофёра и продолжал работу. Тут его прострелило в поясницу. Редкие прохожие с удивлением наблюдали, как у чёрного автомобиля накрытый тряпьём человек с криками взбивает облако пыли, а другой неподвижно стоит, согнутый под прямым углом. Случившийся поблизости полицейский решил проверить у необычных людей документы, но, когда он приблизился, О., не разгибаясь, отхлестал его по лицу веером кредитных карт, сбив при этом фуражку и изрыгая страшную брань. Полицейский тут же полез в кобуру за пистолетом, и неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы оклемавшийся под рваным пиджаком О. шофёр не приподнялся и не предъявил милиционеру нужный документ.

     У П. в кармане всегда был ржаной сухарь. Бывало, в какой-нибудь ответственный момент, когда всё затихало, из его угла слышалось осторожное похрустывание. Одних это забавляло, других бесило, ему постоянно делали замечания, но он никак не мог отстать от этой привычки. В конце концов, все свыклись с этим и оставили П. в покое. В обиход вошла дежурная прибаутка: "Хрустит — значит, думает!" — и кто бы когда её ни произнёс, она неизменно вызывала весёлое оживление.

     Р. считал, что у него в носу полипы, и изводил этим врачей. В очередной раз не обнаружив полипов, разведя руками и прописав капли от насморка, врачи вынуждены были наблюдать, как Р., желая досадить врачам, демонстративно вставляет в обе ноздри по наконечнику от клизмы и в таком виде удаляется из лечебного учреждения. Когда в очередной раз Р. пристал к врачам со своими полипами, одного хирурга осенило, что следует сделать. Он уложил Р. на операцию по удалению полипов. Когда всё было готово и Р. лежал на операционном столе, хирург сказал, что при такой операции общего наркоза не дают. Р. несколько приуныл, но крыть было нечем, и он смирился со своей участью. Напихав ему в нос ваты, хирург незаметно достал из кармана две заранее приготовленные пиявки и ловко заменил ими вату. Затем, проведя несколько неглубоких надрезов, чтобы пошла кровь, он с нарочитыми предосторожностями извлёк из носа Р. пиявок и торжественно продемонстрировал их. Р. был очень доволен и, когда поправился, перестал вставлять себе в нос трубки от клизмы.

     С. на охоте в ухо заполз муравей. С. бросил ружьё и с криком бросился прочь. Егеря решили, что в него попало несколько шальных дробин — охотились на водоплавающую дичь. С криком С. продолжал бежать, куда глаза глядят, шурша камышами. Тем временем муравей нашёл, наконец, выход, и страшный треск и щекотание в ухе С. внезапно прекратились. Ему сделалось стыдно перед остальными охотниками, и он нерешительно присел в высоких камышах, стараясь придумать правдоподобную причину своего необычного поведения. Так ничего и не придумав, час спустя он сконфуженно появился из камышей, сделав вид, что ничего не произошло.

     Т. был завзятый театрал и не пропускал ни одной стоящей премьеры. Чтобы остаться не узнанным и избежать ненужного ажиотажа среди зрителей, он искусно гримировался. Иногда баловства ради наряжался женщиной. В один из таких разов он приглянулся соседнему ловеласу и, когда первое действие было в разгаре, ощутил горячие липкие руки на колене и груди. Не зная, как выйти из неловкого положения, он осторожно выбрался из зала и, стуча шпильками, от волнения направился в мужской туалет. Ободрённый этим знаком, ловелас вновь настиг Т. и уже собирался перейти к весьма решительным действиям, когда Т. молча вырвался, выбежал в фойе, оттуда — наружу и был таков.

     У Ф. было много родственников. Пользуясь тем, что он живёт в Москве, они беспрестанно наезжали к нему в гости. Ф. был радушным и хлебосольным хозяином, но всему есть предел. Возникшую на пороге двоюродную внучатую племянницу — женщину, впрочем, весьма обширную и дородную — Ф. вытолкал взашей, банки с вишнёвым вареньем и яблоки "Белый налив" обрушил в мусоропровод, а открытку, которую покрыл для него каракулями её подрастающий внук, изорвал в клочья и запихал женщине за шиворот. Заметив, что погорячился, он тут же исправился, сбегал в спальню и вынес оттуда плачущей женщине большую конфету "Гулливер".

     Ц. в минуты отдыха любил решить пару-тройку тригонометрических задач, построить геометрический чертёж. Он обкладывался транспортиром, циркулем, широкой линейкой, остро наточенными карандашами, ластиками и приступал к работе. Его внук, недостаточно успевавший по этому предмету, как-то раз незаметно подсунул деду домашнее задание. Каково же было его смущение, когда учительница, оглашая результаты, подняла его тетрадку, потрясла ею в воздухе и сказала, что вынуждена оставить этого ученика на лето.