Джерико. 19

19. Странница

Лишь сотые от процентов всех людей, проходящих мимо опускали свои глаза до Джерико. Остальные же отклонялись на какие-то совершенно нелогичные углы. «Я ничего не вижу. Я считаю птиц на небе. Я заметил что-то подозрительное в номере машины. Меня крайне заинтересовал этот камень на дороге…» Отвести его в больницу? Я даже не пробовал расчитывать на это. Когда всё стало плохо, я как-то возненавидел всю значимость справок и страховок. Во что превратили мир люди? Я сходу представляю себе царство, собранное из листов справок и документов, обязательно с печатями и росписями. Бумажные клетки. Территории государств, разделённые бумажными заборами…
Джерико всё ещё изрыгал Изнанку, и клянусь, мне кажется, я слышал её крики в самом начале. Спрятанный под толстым пледом, он, словно какой-нибудь проклятый тёмными силами, блевал чернилами и бормотал бессмыслицу.
В лицах проходящих людей читалась условность. Конечно, же, большинство из них уже давно не люди, а некоторые, возможно, и не были людьми никогда. Вся эта условность (читай: безучастность) она превращает мир в одну сплошную декорацию. И пусть великий говорил, что все – актёры и играют роли, но рассматривать мир настолько глобально – всё равно, что проявлять такую же безучастность. Миллионы душ не сыграют в поколении своих ролей, как бракованные часы. Огромная свалка наручных часов, что сгребается в одну-единую яму, а потом всё раздавливается массивным прессом. Трески, скрипы. Пищат заблудшие тени, решившие, что от них погода всё равно не поменяется. Ни от одного, ни от всех.
Конечно, все, абсолютно все бесполезны в этом мире. Особенно я, и особенно Джерико. Не честно играть со всеми на равных в импровизацию жизни, когда тебе втихаря подсунули твои реплики.
Джерико споткнулся и, чтобы он не свалился, я прижал его к себе крепче.
К сожалению, это всё неимоверно бесит, как меня, так и всех, кто меня бесит.
Мимо проходят люди, и я готов плюнуть в спину каждому из них. Пусть хоть мимо меня пройдёт Иисус. Пусть хоть он остановится и излечит Джерико и избавит нас всех от лукавого. Я плюну ему в лицо, в его вьющуюся бороду и спрошу: “Почему так долго?!” Самая тяжёлая мука – это обещание, что муки вот-вот пройдут.
В какой-то момент, когда уже мы начнём идти мимо людей, я, возможно, увижу себя вверх ногами, в чёрном-чёрном мире, где среди цветов лишь сплошные контуры да заливки. Зато я смогу увидеть хорошее волшебство. Ту легенду, которую я когда-то лично для себя придумал. О мире, который занавеской протянется, уцепившись за одежду последнего мимо проходящего. Последний мимо проходящий – это словосочетание гонит мурашки по моей спине кнутом и смачно матерится. Насколько мимо он пройдёт?
- Я слал ей письма, - шептал Джерико. – Но она не отвечает. Когда она меня разлюбила? Почему не сказала мне?
Честно говоря, Джерико, твои письма она даже и не получала. Не верю я, что у тебя достаточно сил, чтобы добросить до неё свои сообщения.
- Это больно. Это очень больно… - Джерико шмыгнул носом. – Первая боль за всю мою жизнь…
Как это «первая»?! А кричал ты недавно не от боли?
- Ты не понимаешь! Я люблю её! Я не могу без неё! Она жестока. Она игнорирует меня. Но лишь заводит этим сильнее…
- Ты родился несколько лет назад, Джерико! Откуда такие извраты?
- Когда она заберёт меня… когда придёт за мной… я хочу помнить каждый момент моей жизни. Чтобы ценить её любовь ещё сильнее…
Тебе лучше ценить то, что я для тебя сделал, а не то, что никогда с тобой не случалось…
- Откуда столько красок? Я не могу некоторым дать названия…

… - Ты нас отпустишь? – спросил я у фигуры в капюшоне, читающей газету. – Мы здесь, как на ладони.
- Моё предназначение уже исполнено, - он говорил неожиданно холодно. Вайкусу словно пришёл презент от Гудвина в виде храбрости. – Я – сын Города, но дядя того, кого ты нарёк Отцом. Все мы в какой-то мере ненавидим тебя.
- Это мило.
- И каждый из нас осознаёт, что ненависть эта была не к твоей личности, но к семени внутри тебя. Там его больше нет, - сказал Вайкус, смяв газету. – Но почему-то ненависть не проходит.
- Видимо абстракции, вроде вас, туги на перемены отношений, - этот, не внушающий доверия, образ всё ещё стоял в переулке и преграждал путь на улицу мне и Джерико.
- Сможет ли мальчишка твоего возраста, нечаянно нажавший на красную кнопку, каким-то образом всё исправить? Что ты сделаешь с разбитой вазой?
- Ожидаешь от меня, чтобы я её починил? – я уже сжал кулаки дабы затеять драку с образом вполне зрелого человека, имеющего достаточную комплекцию для того, чтобы сломать меня полностью. – Я избавлюсь от осколков и буду делать вид, что даже не заметил, как она исчезла. Магия … она же всё равно есть в нашем мире.
Не уж то он думал, что я пойду на поводу у него и всех этих странных безликих личностей?
- День назад ты сказал бы по-другому. А знаешь почему? – взгляд Вайкуса был слишком прямым даже для меня. – В тебе больше нет сил что-либо исправить. Это тебя ослепляло. Но скоро ты поймёшь, что к чему… - с этими словами он прислонился к стене, уступая нам дорогу. – Бумажные солдаты идут. Я могу чувствовать их топот. Надеюсь на то, что я всё же не просто абстракция…
- Пошёл ты, - я пожелал ему удачи….

… Стоя в очереди на кассу метро я чувствовал нетерпение. Странное ощущение, будто я куда-то втайне от себя спешил. Джерико стоял чуть поодаль, прижавшись к стене. С накинутым пледом выглядел настоящим попрошайкой. Наверное, без меня к нему бы прицепились охранники. Хотя, скорей, без меня он так бы и не поднялся с колен у той многоэтажки.
Он не отреагировал, когда я вновь приблизился к нему. Так и хочется протянуть ему немного мелочи, но не знаешь, куда её сунуть.
- Понимаю, ты всегда ненавидел метро, но придётся потерпеть. Я не хочу весь путь пешком пройти, это нас доконает.
Да, у нас не особо обширное метро – скорей модный аксессуар для города. Две ветки по пять станций. Нам хватает.
- Ладно, пойдём…
Ухватившись за плечо, я уже собрался было направить его к турникету, но заметил, как он приподнял голову под пледом. Из-под тени мне открылся его подбородок и рот, приоткрытый в готовности разреветься. В сложенных лодочкой ладонях его что-то блестело. Я подумал, что кто-то всё же успел сунуть ему монетку, но монеты так не блестят. Монеты грязные и отвратительные. А там блестело что-то чистое. Приподняв его ладони, чтобы на них упал свет, я увидел смятую бабочку. Словно отлитую из золота механическую красавицу … ну, когда-то ей бывшею.
- Так вот как они выглядят.
Его ладони дрожали. Я понял, что ещё несколько секунд, и Джерико обратит на себя внимание всех людей на станции, а это бы угрожало нашему продвижению. Резко дёрнув ангела за плечо, я заставил его двигаться, и кажется, он передумал кричать. Поставил его перед миниатюрными воротами, преграждающими путь к эскалатору. Бросил монетку, и преграда расступилась перед ним.
- Иди же! – буркнул я, но Джерико наоборот попятился, уткнувшись в меня. Что-то тревожно замычал.
Мимо нас шли люди. Никто даже не думал обращать на нас внимания. Это так сильно бесило. Может, вовсе не стоило бояться за Джерико? Может, он бы ревел, орал, махал кулаками, но никто всё равно не заметит его?
Что это за новые люди? Я отчётливо помню тот случай. Я только успел притронуться к Джерико, как люди слетелись, окружили нас, а некоторые даже подошли на непростительно близкое расстояние. А что было с этими людьми не так?
Может, его действительно никто так и не заметил? Тогда, у многоэтажки он кричал, плакал, но никто так и не заметил его? Окружаемого тенями, а, быть может, и зверьём каким-нибудь по типу гопников. Никто так и не услышал его? И он оглох орать. Оглох к этому миру. Может, так?
Я толкнул его и он, опасливо качаясь, проковылял через ворота, уронив блестящую бабочку, которую вмиг стёрли в пыль ноги новых людей…


Спустя пару минут мы сели на поезд и двери закрылись.
Какие ж тут размышления? Я и забыл, что в поездах настолько шумно. И этот грязный шум просто не давал и возможности развить мысли, пока Джерико открыт, как трактат правды.
И пока я катал ногой откуда-то прикатившийся чёрный фломастер, то не мог больше ни о чём думать, как об ангеле, сидевшем рядом со мной. Теперь всё моё восприятие ограничено словосочетанием «осторожно, двери закрываются».
И я пытался думать. Думал о шуме. О том, как противно скрипят колёса, и как неприятно укачивает. Как же мне сейчас не хватало Стило и Таррита. Но ничего, скоро мы вновь будем в полном составе. А пока…
Пока я чувствую себя предельно отвратительно из-за того, что сосед рядом со мной рябит, как изображение на сломанном ламповом телевизоре. Из-за того, что отвернувшись к отражению в окне дверей, один из пассажиров, кажется, решил что-то подправить на своём лице. Из-за того, что люди напротив нас смотрят на нас холодным прямым взглядом. Смотрят так, будто у них нет больше дел в этом мире, будто они были созданы для того, чтобы смотреть на нас.
Да, так я и думал. Солдаты всё это время были гораздо ближе к нам, чем мы могли представить. Я взглянул на завёрнутого в плед ангела, а они уже стояли перед нами, нависли, словно тюремщики. По губам их и глазам были размазаны чёрные фломастеры, а кожа бледнела, становясь похожей на странницы тетради, которые собираешься вырвать и сложить из них самолёты. Целую эскадрилью самолётов, словно дождь падающую с крыши школьного здания.
Поезд остановился.
- Ему нужна помощь, - затрещал динамик.
Я разглядывал холодные улыбки нависших надо мной людей и пробубнил в ответ:
- Не смешите меня.
Уж что-что, а в помощи тени ни черта не смыслят.
Целый вагон обращённых на нас глаз. Целый поезд взоров, верно направленных в нашу сторону.
- Всё верно, - просипел тихо Джерико, не поднимая лица. – Солнце светит на нас неодинаково. Я плохо умею очищать апельсины.
- Джерико…
Плед скатился с его головы, когда он захотел посмотреть вверх. Глаза, обделённые сознанием. Глаза, преисполненные глухоты. Его слёзы почернели. А в искусственном свете ламп обломки его рогов смотрелись особенно зловеще.
- Вот они! – мальчик резко указал на ближайшую лампу. – Звёздный свет. По звезде в каждой комнате. По звезде в чулане и подвале…
Из него откровенно никудышный мученик.
Приняв помощь одного из солдат, ангел встал и направился к выходу из поезда.
- По звезде в каждом куске мяса…
Мне мешали встать остальные террористы. Встали неприлично близко, нарушив моё личное пространство, так ещё и улыбались пустыми, ничего не значащими, оскалами. Действительно, кто ж я теперь? Я – просто мальчик, которому отрезали путь к источнику силы. Прокляни меня Фростморн, я ощущаю себя настолько бессильным, что отруби мне руки и ноги, я не почувствовал бы разницы.
Сквозь бесполезные туши живого забора я следил за тем, как загорается потихоньку скупой коридор света на конечной станции. Нам надо было выходить на ней вместе, но вышел один лишь Джерико. Там были всё ещё считающие себя обыкновенной серой массой люди. Лишь некоторые из них ни с того, ни с сего, останавливались и начинали размалёвывать лица вещами, завалявшимися в сумках и карманах. Другие безразлично продолжали своё броуновское движение. От созерцания этого флешмоба в моей груди начал разгораться пожар.
Внезапно Джерико падает на колени, и толпа солдат обступает его, скрывая от моих глаз, и огонь внутри меня уже почти принял реальные формы.
Я попытался оттолкнуть одного из моих захватчиков, но он стоял на своём месте, как скала. Более того, совершенно не шевелился. Холодная улыбка превратила его в восковую куклу.
- Ведь это тело курит? – спросил я, и без разрешения залез руками в его карманы.
Внутри пиджака обнаружил зажигалку. Вот так вот разваливается тщательно спланированная операция. Потонувшие в собственном идеализме, неведомые по структуре мне, обычному человеку, существа, были то ли слишком горды, чтобы шевельнуться и вырвать из моих рук зажигалку, то ли уже действительно умерли. А я думал об огне в своей груди. Это горела звезда в куске мяса, несущем моё имя.
- Бумага горит, - сказал я последнее предупреждения трём статуям передо мной, чиркнув зажигалкой. Но в их глазах уже не было душ. Они были теперь просто похожи на людей.
Я сказал:
- Живут ли в вас ещё ваши хозяева?
Живут ли те, кто ходит на работы и хранит разноцветные бумажки внутри кожаных кошельков? Кто собирает справки, читает газеты и подтирается бумагой в туалете. У кого есть блокноты с важными адресами и номерами. Мне уже всё равно, кто по ту сторону осознания почувствует боль. Твоя душа стала пилотом бумажного солдата…
Солдат загорелся так, как и подобает бумаге. Сухо, быстро. Без смены эмоций на лице. Как только он упал, я сорвался с места и побежал к выходу, хотя не скажу, что мне не было интересно понаблюдать за тем, как пепел разовьётся порывами туннельных сквозняков.
Я был в кромешной пастеризованной темноте и единственное, что мог видеть, это круг случайных солдат, собранных из новых людей, окруживших Джерико. Скупой купол чёрно-белой композиции. Я даже почти перестал верить в то, что находился на станции метро. Не надо было сюда спускаться. Надо было идти пешком. Кто ж знал, что такая засада будет ждать в сосредоточении искусственного, но всё же, света?
Несколько лиц повернулось ко мне.
- Ну, кому ещё не хватает солярия? – я снова чиркнул зажигалкой, словно взвёл револьвер.
За стеной людей, в центре круга съёжился одинокий ангел, спрятавший лицо в руках.
- Эй, псих!
Да, ты меня хорошо слышишь. Я обращаюсь именно к тебе.
Я уже знаю, что ты хорошо осознал то, за что я тебя ненавижу. За те вещи, что от тебя не зависели. И за те, которые ты успел совершить. И я не хочу сейчас заплетаться в каких-нибудь словах, расписывающих твою ценность, как острого оружия, или напарника, привязанного ко мне против моей воли. Вовсе нет. Твоё созидание было главной моей волей. Ты просто-напросто не оправдал моих надежд. Просто-напросто катастрофически подвёл меня. Со всеми бывает. Но, ведь, ты ещё можешь исправиться…
Обступающие меня со всех сторон солдаты сгорали в языках незаконно большого бензинового огня зажигалки. Но сгорали медленно. Они держали в руках бумажные кинжалы и их намерения были прозрачнее стакана некачественной воды из-под дорогого крана.
- … Например, сейчас! – нетерпеливо крикнул я, увернувшись от первой серьёзной атаки.
Вторая атака пошла уже со всех сторон. От такой невозможно увернутся. Сотни килограммов бумажных туш упало на меня, и огонь в моей груди начал обжигать кожу. Я полз в неизвестном направлении в море тел, где каждое резкое движение наносил мне увечья. Где я видел лицо, там вновь загорался кулак и отдавал ветрам новые запасы пепла. В один момент я упал на холодный пол, но смог встать лишь на колени – чьи-то руки схватили меня за шею. Пыльцы сжимали меня так, будто бы всё ещё не могли определиться: задушить меня или раздавить. Чьё-то колено упёрлось в позвоночник. В любом случае, я чувствовал, как огонь льётся по моей коже, какая от него исходит холодная вибрация. Я чувствовал каждую частичку этого огня, и понимал, что с первой каплей, что сорвётся с моего тела, меня не станет. Кто-то схватил меня за руки, кто-то за ноги. Не в силах больше пошевелиться, я закрыл глаза и…
… Меня обдало сильным ледяным ветром. Ураган взвился, выбрав центром моё тело. Во тьму подземки уносились тысячи листков с расплескавшимися чернилами. Огонь больше не горел в груди. На смену ему пришёл озноб первого вдоха. Я вновь открыл глаза. Тяжело дышащий Джерико стоял на четвереньках в единственном круге света, его заплаканные чернотой глаза  вонзились в меня самым тревожным и возбуждённым взглядом, что я только видел на его лице за все немногие годы его существования.
На станции больше никого не было.
Внутри меня должна была гореть звезда, литься свет, как мне казалось. Но я видел только как медленно лилась кровь из-под бумажного ножа, уже пропитавшегося и обмякшего. Молодец, Джерико. Ты всего лишь немного не успел…