Жанна д Арк из рода Валуа 81

ВОКУЛЁР
(февраль 1429 года)


- Режь короче! Да соскобли всё, что отросло на шее – под воротом колется. И смотри - не порежь!
Робер де Бодрикур, выгнув бычью шею, чтобы цирюльнику было удобнее, нетерпеливо дожидался окончания стрижки. Он то и дело ерзал, вертелся, давал советы, мешал и возмущался - почему так долго?! Бедный Экуй готов был ударить рыцаря по голове чем-нибудь тяжелым, чтобы тот притих хоть на минуту, и дал возможность спокойно довести дело до конца. Но вместо этого только любезно отвечал, что «осталось совсем чуть-чуть».
- Чуть-чуть, чуть-чуть, - ворчал де Бодрикур. – Лекарь ты, конечно, от Бога, а вот цирюльник поганый. Возишься со мной, будто я какая-нибудь Иоланда Анжуйская - дай ей, Господи, здоровья побольше - а выходит всё одно: то длинно, то косо!
Бывший секретарь епископа Бовесского только вздохнул в ответ. Стричь хорошо он действительно не научился, но благодаря целебному снадобью, полученному от Рене, приобрел особую ценность в глазах коменданта Вокулёра, который от зубной боли так измучился, что готов был собственноручно рвать изо рта всё, что там росло.
- Ну, закончил? – в очередной раз спросил де Бодрикур.
Ножницы в руках господина Экуя щелкнули будто с досадой.
- Если желаете, то да.
- Разумеется, желаю!
Комендант провел пятерней по загривку и, удовлетворенно крякнув, вырвался наконец из кресла. Десны не ныли уже несколько дней, но он всё равно осторожно потрогал их языком, проверяя, не вернулась ли боль.
- Лекарство-то твоё ещё не кончилось?
- Нет, сударь.
- Смотри, чтобы не выдохлось, а то вдруг опять… Ты, если что, новое-то сделать сможешь?
Экуй неопределенно пожал плечами.
- Могу за ним съездить.
- А сам что?
- Сам сделать не могу. Человек, который мне его дал, состав держит в секрете.
- Ишь ты, - усмехнулся де Бодрикур, - так может мне его нанять вместо тебя?
Экуй ответил бесстрастным взглядом и новым пожатием плеч. Молча собрав свои инструменты, он низко поклонился.
- Мои услуги больше не нужны, сударь?
- Ну вот, сразу и обиделся…
Бодрикур, уперев руки в бока и слегка отклоняясь назад, чтобы размять спину, окинул цирюльника грубовато-дружелюбным взглядом.
- В шахматы со мной сыграешь, - заявил он, сразу давая понять, что возражений не потерпит. – Первое воскресенье поста - чего тебе делать? Ни выпить, ни закусить… А со мной можно. Угощу тебя отменным анжуйским, пока никто не видит.
Экуй послушно отложил инструменты.
Он с самого утра ждал подобного предложения и был уверен, что оно последует. Шахматы являлись любимым развлечением господина коменданта, несмотря на то, что играл он неважно. Впрочем, Экуй старался играть ещё хуже и, без конца проигрывая своему господину, доставлял ему откровенное удовольствие и становился раз от раза всё более желанным партнером в игре.
Другим любимым развлечением мессира была выпивка, от которой Бодрикур не желал отказываться ни при каких обстоятельствах. Когда же Экуй дал ему понять, что для лучшей циркуляции крови, которая несомненно поспособствует заживлению больных десен, небольшое количество вина просто необходимо - он стал партнёром вдвойне желанным. Поэтому получив повеление придти сегодня, чтобы укоротить волосы господину коменданту, и отлично зная, чем эта стрижка закончится, Экуй провертелся без сна половину ночи, так и этак представляя возможные повороты беседы, которую намеревался провести.



Накануне - вот уж чудо - к цирюльнику коменданта подошел господин де Пуланжи, обычно державший себя довольно отчуждённо, если не сказать высокомерно. При этом он то ли прикрывал новый кошель на поясе, то ли просто придерживал его рукой.
- Вы знаете, что в город снова пришла та девушка?
- Какая девушка? – напрягся Экуй.
- Та, что называет себя Лотарингской Девой. Разве вы не слышали? Вся округа о ней судачит.
Экуй, отводя глаза, пожал плечами.
- Мне-то что за дело? Ну, пришла и пришла...
Он прекрасно понял о чем речь, но сразу не сообразил, как реагировать. До сих пор почему-то казалось, что приход девушки - а, более всего, её достойная встреча -  были только его заботой, и причем тут придворный господина де Бодрикура? С другой стороны, этот придворный обратился именно к нему да еще с таким видом, словно точно знал, что Экуя новость заинтересует…  а это тоже показалось странным.
- Я не прислушиваюсь к пересудам, - добавил цирюльник на всякий случай.
Лицо Пуланжи вытянулось. Он явно выглядел озадаченным, но, потоптавшись немного и ощупав в очередной раз кошель на поясе, продолжил так, как будто собеседник отреагировал на его слова с живейшим участием.
- Дело в том, что господину коменданту все же следует её принять. Он решительно настроен против, но нам бы с вами его уговорить… Эта девушка довольно странная, хотя рассуждает так, что поневоле задумаешься…
- Вы, что же, говорили с ней?
- Не я... - Пуланжи почему-то покраснел. – Но конюший господина коменданта Жан де Нуйонпон говорит, что  пытался над ней подшутить, подошел и спросил, зачем она обивает ноги, приходя и требуя невозможного? Не проще ли будет прогнать из страны дофина, и всем нам стать англичанами? А она ответила, что сотрет ноги до колен, но к дофину дойдет, потому что, коли всем проще его прогнать, то выходит никто, кроме неё, помочь Франции не сможет. И Нуйонпон... он вроде бы пристыдился. Говорит, смотрела она так, что весь смех в глотке застрял. Захотелось поклониться и, черт возьми, поклясться ей, как клянутся, принося оммаж!*
Экуй низко опустил голову.
- Почему уговаривать должны мы с вами? – тихо спросил он.
- Ну, как же... - замялся Пуланжи. – Ведь и Карл Лотарингский не погнушался… Кто знает, вдруг она и вправду Дева. Уж если герцог счел возможным с ней поговорить, то нашему коменданту не следует поступать неосмотрительно. А у вас рекомендации от людей, весьма близких его светлости, да и к господину де Бодрикур вы вхожи…
- Как и вы.
- Я – другое дело. Мне прикажут замолчать, и я замолчу. А вы для господина коменданта человек полезный. Вас он выслушает… Давайте так: я доложу, что девица снова пришла, а вы уж поддержите - намекните, что, дескать, не так уж она и проста…
- Как скажете, сударь, - буркнул Экуй. – Завтра утром меня позвали стричь господина коменданта, и если на это же время выпадет ваш доклад…
- Да, да, утром я и приду, - торопливо заверил Пуланжи и поспешно отошел.


- Сегодня я намерен выиграть, - заявил де Бодрикур, когда фигуры были расставлены, и первый ход сделан.
- Как и всегда, ваша милость... как и всегда... - пробормотал в ответ Экуй, бросая на дверь взгляды более заинтересованные, чем на доску…


Разговор с Пуланжи его обеспокоил. С одной стороны, было ясно, что такое страстное желание помочь пришло к помощнику коменданта вместе с кошельком, явно полученным от кого-то заинтересованного. Может быть даже от самого господина Рене. И это не могло не вызвать легкой обиды: похоже, Экую все ещё не доверяют. С другой стороны, бывшему секретарю епископа Бовесского хотелось самому взглянуть на пришедшую девушку. Он уже хорошо успел узнать характер своего нового господина и понимал: если комендант упрётся, переубедить его простыми уговорами не будет никакой возможности ни у самого Экуя, ни у Пуланжи. И, значит, придется пойти на риск и прибегнуть к откровенному шантажу. Однако, чтобы идти на такое, следовало убедиться – дело того стоит.
Разыскав конюшего Нуйопона, Экуй довольно легко узнал у него, где остановилась странная девушка, о которой шепталась уже вся прислуга замка, и выяснив, что это недалеко, отправился туда. Но сколько он ни вертелся вокруг дома каретника Ле Руайе, увидеть смог только самого хозяина, обеспокоенно прибежавшего откуда-то с огромной корзиной, полной продуктов, да его жену, вышедшую из дома к двум соседкам с лицом просветлённым и радостным. Разговора женщин Экуй толком не расслышал, а ближе подходить постеснялся. Понял лишь, что говорили они о часовне «Богоматерь под сводами», которая находилась возле замка. Вроде бы Дева пошла туда молиться.
Пришлось возвращаться. Но, добежав до часовни, Экуй увидел довольно приличную толпу и какого-то господина, смиренно просящего всех разойтись, чтобы не мешать Деве. «Она говорит с Господом!», - шептали между собой люди, но расходиться не спешили. Кто-то хотел, чтобы Дева непременно коснулась его и исцелила бы, как его светлость герцога Лотарингского, кто-то ждал благословения для своего ребенка, кто-то рассчитывал на благословение для себя. Но в глазах у всех не было и тени сомнения в том, что чудо Господнее им явлено, и пришла наконец та, которую ждали как Спасительницу.
Воспользовавшись своей одеждой замкового служителя, Экуй протолкался ко входу, минуту помедлил и вошел внутрь. Господин, говоривший с толпой, окинул его взглядом и слегка посторонился.
«Взгляну и выйду… Только взгляну…».
Но прямо у входа внутри часовни стоял мальчик, который тоже смотрел на Деву, молившуюся где-то у алтаря. Глаза, ещё не утратившие отсвета мыслей, обуревавших  мальчика, обернулись на вошедшего, и Экуй вдруг почувствовал жгучий стыд. То ли за то, что пришел удостовериться в чуде, то ли за то, что, воспользовавшись своим ничтожным положением, вошёл туда, куда других не допускали, но стыд буквально затопил его!
Непонятно зачем поклонившись мальчику, Экуй быстро перекрестился и выскочил вон.
Нет, не ему, предавшему когда-то и носившему в душе жестокие планы мести, находиться тут, определяя стОит – не стОит. И, уж конечно не ему подвергать сомнениям веру тех, кто ему доверился, когда даже простой мальчик с лицом ангела и глазами, не запятнанными никаким грехом, безоглядно верит в эту последнюю надежду! «Я сделаю всё, что нужно, даже если меня выкинут за дверь!», - решил Экуй. – «И когда выкинут - не отступлю тоже! Так что простите меня, господин де Бодрикур, понимать и прощать я разучился, и если ваша упрямая натура возобладает над здравым смыслом, придется стать ещё упрямее… Клин клином вышибают».


Дверь распахнулась, и в комнату к играющим вошел господин де Пуланжи.
Вошел как всегда браво, оправдывая репутацию беззаботного гуляки, которым был в юности и которым оставался до своих сорока. Только напряженный взгляд выдавал то ли озабоченность, то ли нерешительность.
- Утренний доклад, мессир!
Бодрикур, крайне довольный победоносным наступлением на фигуры противника, лишь нетерпеливо отмахнулся. И Пуланжи, коротко глянув на Экуя, послушно отошёл к окну.
- Что, господин цирюльник, - радостно воскликнул комендант спустя мгновение, - король-то твой заперт! Признавай поражение, да расставляй фигуры заново – я сегодня в ударе и намерен разгромить тебя ещё разок!
- Признаю, - буркнул Экуй. – Вы играете, как всегда блистательно, ваша милость.
- Вот то-то же!
Бодрикур развернулся к Пуланжи.
- Ну, чего там у тебя, докладывай.
- В городе всего одна новость, мессир. Вернулась та девушка, которая еще весной требовала отправить её к нашему королю. Вернулась и требует того же самого с упорством, которому можно позавидовать… На улицах только о ней и говорят, называя не иначе как Лотарингской Девой, так что я подумал - следует доложить о ней...
Пуланжи изо всех сил старался говорить беспечно, но старания его оказались слишком заметны, придавая словам какой-то особый вес.
-  И еще... полагаю, это уместно... не лучше ли вам её принять и выслушать, чтобы не вызвать волнений?
- Девушка? – наморщился де Бодрикур. – Какая-такая девушка?
- Ну, помните, весной... в красном платье.
- Ах, эта!
В памяти коменданта всплыло яркое алое пятно на фоне серо-стальных лучников, но это воспоминание тут же повлекло за собой другое, которое отозвалось тупой болью в десне.
- Что за чёрт?! Зачем ты мне об этом докладываешь?! Зубная боль эта твоя девица! Вели гнать её в шею, а отцу передай, что если он её и в этот раз не выпорет, то я велю выпороть его самого!
Пуланжи стрельнул глазами в Экуя и поклонился.
- Как прикажете, мессир. Но люди поговаривают, будто сам Карл Лотарингский посылал за ней, и вроде бы она его вылечила от тяжелого недуга.
- А мне твой герцог не указ! – заворчал де Бодрикур, с раздражением ощущая, как  стремительно нарастает во рту проснувшаяся боль. – Мой предшественник слетел с должности за то, что слишком верноподданнически ему угождал! А Вокулёр - не лотарингская вотчина! Мне даже герцог де Бар не смеет приказывать – только король! Но король за этой девкой пока не посылал, и вряд ли пошлет!
Щеку словно прострелило, и комендант, замычав, в ярости шарахнул кулаком по столу так, что разлетелись фигуры с доски.
- Опять!!! Экуй, доставай свою микстуру, не то я всё здесь разнесу! А ты, Пуланжи, убирайся и сделай, как я сказал! Чтобы к утру девки в городе не было! И безо всяких там волнений!.. Ну, Экуй, чего застыл? М-мм, как больно!.. Микстуру давай, говорю!
Господин Экуй встал и медленно вернул на доску шахматного короля.
- Нет.
- Как?.. Что значит - «нет»?!
Бодрикур замер, от удивления забыв про боль, но она быстро о себе напомнила новым приступом, от которого господин комендант буквально согнулся пополам.
- Ты... Ты с ума сошел, что ли?!
- Я в своем уме, мессир, - спокойно ответил цирюльник, - и считаю, что вам лучше принять не микстуру, а Деву, посланную Господом.
Изумленный не меньше Бодрикура, Пуланжи посмотрел на Экуя с уважением.
- Эта боль, - безжалостно продолжал тот, - послана вам в наказание за то, что противитесь Божьей воле и грехом неверия призываете и на наши головы Его гнев и справедливое отмщение! Я не дам вам облегчения... не дам лекарства до тех пор, пока вы не согласитесь поговорить с той девушкой, как просит господин де Пуланжи.
- Идиот!.. – прошипел Бодрикур. - Вы оба идиоты!
Шумно и глубоко втянув в себя воздух, он бросился к окну.
- Стража! Кто-нибудь! – закричал на весь двор. – Немедленно ко мне! Взять под арест!.. И девку... ту, что пришла - вон из города, чтобы духу её тут не было!.. М-ммм!!! Господи, больно-то как... Не уйдет – сожгу за ересь, а укрывателей повешу!!!
На этом силы господина коменданта, истраченные на крик, иссякли. Он смог только указать вбежавшим стражникам на Экуя, давая понять, что именно его следует взять под стражу, а потом снова схватился за щеку и кликнул слуг, больше знаками, чем словами, требуя перерыть все вещи цирюльника, но добыть ему целебное снадобье!


*   *   *
- Он снова меня выгоняет?!
Широко раскрытые глаза Жанны смотрели на священника с таким непритворным удивлением, что вокулёрский кюре Жан Фурнье, и так без охоты выполняющий данное ему поручение, смутился ещё больше.
- Дитя моё, - забормотал он, - дорогое моё дитя… Мне самому тяжело, но ослушаться воли нашего господина мы не вправе.
- Кто же ваш господин? – еле сдерживая слёзы спросила Жанна. – Комендант де Бодрикур, да?
Кюре пристыжено кивнул.
- А мой – Господь Бог!
Губы девушки задрожали. Завтра утром она собиралась идти в замок, добиваться разговора с комендантом, поэтому весь сегодняшний день провела, молясь в часовне о словах самых верных, самых убедительных. Но вечером в ворота дома, где они остановились, постучали, и падре Фурнье в сопровождении толпы горожан вошел, чтобы сообщить о распоряжении господина де Бодрикура изгнать Жанну из города. Комендант не стал дожидаться, когда новоявленная Дева придет под его окна. А для пущей верности повелел запереть и замковые ворота.
- Я все равно поеду к дофину! - стирая со щек покатившиеся слёзы, сказала Жанна. – Через всю страну, одна, но под защитой моего господина, чью волю я выполняю не потому, что не вправе ослушаться, а по велению сердца!
- Ты не пойдешь одна, - раздался рядом голос Клод.
Девушка, совершенно преобразившаяся после того, как в замке герцога Лотарингского ей коротко подстригли волосы, подошла и встала рядом, взяв Жанну за руку.
- Ты же знаешь, я с тобой до конца.
Господин Лассар обреченно переглянулся с хозяином дома и его женой.
- Я тоже не брошу тебя, Жанна.
- Да вы с ума сошли! – вмешался каретник. – Идти вот так, по этим дорогам – верное самоубийство! Возвращайтесь лучше домой, переждите… Наш комендант – человек вспыльчивый, но отходчивый. Вернетесь через месяц - может всё по-другому сложится…
- У меня совсем нет времени, - покачала головой Жанна.
Рука Клод, сжимавшая её ладонь, словно источала спокойствие, так необходимое в эту минуту, когда требовалось принять какое-то решение. И обе девушки, посмотрев друг на друга и будто обменявшись какими-то мыслями, не сговариваясь, согласно кивнули.
- Поедем, - сказала Жанна. – Поедем прямо сейчас, потому что сегодня лучше, чем завтра.
Она решительно повернулась к Ле Руайе.
- Вы поможете достать еще двух лошадей?
- Безумие! – всплеснул руками кюре. – На ночь глядя! По приграничным дорогам! По бургундским территориям, где кто только ни шныряет!!!
- Мне нужны ещё две лошади, - не слушая его упрямо повторила Жанна. – Вчера возле замка я разговаривала с конюшим господина коменданта… Может быть, он поможет?
- Он здесь, в толпе за воротами, - пробормотал падре Фурнье, вспоминая, что видел встревоженное лицо де Нуйонпона перед тем, как вошел в дом. – Но ворота замка уже закрыты.
- Я спрошу…
Господин Лассар, ни на кого не глядя, накинул на плечи теплый плащ и выскочил наружу.
Священник беспомощно оглядел оставшихся и нервно сжал мешок, который ему дали на улице, уверяя, что «это обязательно понадобится».
«Что это? – пронеслось в его голове. – Истинное провидение Божье? Люди снаружи как будто были уверены, что Жанна все равно пойдет к дофину, и принесли кто что мог из одежды, которая понадобится в пути… А что же я? Я – служитель Господа, долженствующий только Его почитать своим господином? Почему я стою здесь как гонитель и пытаюсь помешать Его воле?».
- Прости нас, Жанна, - почти прошептал кюре. – Люди собрали тебе кое-какую одежду, более удобную, чем твоё платье… Ворота замка уже закрыты – лошадей не взять, но я позволю себе отобрать пару из церковной конюшни, если хочешь. Однако отпускать тебя сейчас, всего лишь с двумя спутниками, из которых один совсем мальчик – это грех перед Господом!
- Тогда помолитесь, падре, за вашего коменданта, потому что грех этот ляжет на его совесть.
- И все-таки подумай. Завтра я пойду к господину де Бодрикур, буду умолять… Он действительно отходчив, особенно если просить его стану не только я. В замке многие в тебя верят... Подумай.
Но Жанна, закусив губу, уже собирала свои вещи.
Через час с небольшим крошечный отряд выехал за ворота города по дороге на Совруа. Несчастный Нуйонпон, убивающийся из-за того, что не смог помочь с лошадьми, убивался теперь из-за невозможности ехать вместе с Жанной, без конца оправдывая себя перед кюре упоминаниями о служебном долге.
- Она вернется, - задумчиво произнес священник. – Господь не допустит… Он вразумит свою посланницу, и она вернется, хотя бы затем, чтобы не оставлять греха на нашей совести. Но мы-то все каковы? Вы, господин Нуйонпон, не задумались вот сейчас перед воротами, которые закрываются за ней, о том, что вера наша не совсем истинная, из-за чего само понятие долга понимается нами превратно?
Нуйонпон посмотрел на кюре с непониманием.
- Я помолюсь за вас этой ночью, - похлопал его по руке Фурнье. – А завтра с утра поступлю так, как велит мне долг – отправлюсь к господину де Бодрикур и буду умолять столько, сколько понадобится.
Он посмотрел на стражников, запирающих городские ворота, и уверенно произнес:
- А она вернётся. И всё произойдет так, как и должно.

*   *   *
Не доезжая до Сен-Николя-де-Сен-Фон, Жанна вдруг резко натянула поводья.
- Что-то случилось? – обеспокоился господин Лассар, который на своей церковной лошадке еле поспевал за конем, подаренным герцогом Карлом.
- Да, - резко ответила Жанна, бросая поводья.
Она обернулась на подъехавшую Клод и с отчаянием спросила:
- Разве так должны мы являться к дофину?!
- Нет, - покачала головой Клод, как будто только этого вопроса и ждала. – Ты видела свой путь абсолютно определённым: господин де Бодрикур отправляет тебя к дофину со своим благословением и никак иначе. То, что происходит сейчас - совсем другой путь, на который ты ступила словно слепая. Куда он заведёт - неизвестно. Но я тоже чувствую, что происходит что-то не то.
Жанна опустила голову.
- Как странно... Я думала, что виной моих сомнений стал обычный страх. Такой же, как испытывала ты, отправляясь к герцогу Лотарингскому. Помнишь? Туда ты ведь тоже не хотела ехать.
- Да, не хотела. Думала, что он захочет сам послать тебя к дофину, и путь твой снова изменится, пусть даже и станет более лёгким.
- Значит, надо вернуться?
- Да, Жанна. Что бы ни сказали люди, это испытание ты должна выдержать.
- Люди поймут, - неожиданно вступил в разговор Дюран Лассар. – Ле Руайе сказал мне на прощанье, что не ляжет спать и примет нас в любое время.
- Видишь, Жанна, они тоже думают, что так лучше всего. – Клод улыбнулась. – Странно, правда. Они как будто думают вместе с тобой об одном и том же.
- Тогда вернёмся.
Жанна решительно потянула за повод и развернула коня.
- Утром, после благодарственной молитвы за это вразумление, пойду в замок и не уйду, пока господин де Бодрикур меня не примет…


Они вернулись в Вокулёр под утро, еще не зная, что почти следом за ними в город въедет королевский посланник Коле де Вьенн с известием о разгроме французского подкрепления под Орлеаном и целым ворохом устных наставлений от мадам Иоланды, самым последним из которых было: «Хоть поджарьте этого олуха Бодрикура на каминной решетке, но заставьте его отправить Деву, о которой все судачат, в Шинон!».






*Оммаж – принесение присяги сюзерену.


Продолжение:http://www.proza.ru/2011/12/03/1952