Мой убийца - 2

     Был знойный, ядрёный полдень самой вершины на удивление доброго и непривычно чудесного российского лета. Нет, действительно непривычно чудесного, потому что такого, по-настоящему тёплого и благодатного, с своевременными и ненадоедливыми дождями лета не случалось на памяти Леонида уже довольно давно. Пожалуй, чуть ли не с самого его беззаботного, милого детства. То беспросветные, холодные сеногнои, то несусветная адова жарища, поднимающая спиртовой столбик в термометре на сорок с лишним пунктов выше ноля днём и не дающая ни единого шанса нормально дышать и выживать даже по ночам, были визитными карточками последних летних сезонов. Причём, безо всяких правил, безо всякого порядка то дожди, то духота сваливались всегда на грешную Землю в самое неожиданное и самое неподходящее для её жителей время.

     В этот же год погода была просто идеальной: и весна от души порадовала тёплыми, ласковыми денёчками, позволив всем дружненько в срок вскопать и посадить огороды, и июль удался поистине на славу. Правда, июнь слегка напугал, заставив невольно вспомнить весь ужас прошлогоднего сумасшедшего пекла, но, лишь едва солнце, раскалявшееся с каждым днём всё больше и больше, перевалило на зиму, всё встало на свои места.

     Упёршись головой и одним плечом в никелированную с ржавыми задирами на дужке спинку кровати и подогнув плотно ноги к саднящему от частых, болезненных уколов животу, Леонид неподвижно смотрел в окно. Омытые недавним дождём берёзы, призывно переливаясь изумрудно-бархатными треугольничками листьев и широко распустив почти до земли приятно шелестящие и причудливо колеблющиеся от шаловливых порывов ветра длиннющие ветви-косы, приглашали на прогулку. Но для него это было совершенно невозможно. Хотя где-то в глубине души, наверное, и хотелось всей своей исстрадавшейся, истомлённой грудью c неистовым наслаждением жадно глотнуть чистого и необычно свежего после грозы, оживляющего июльского воздуха. Он не мог выйти на улицу. И не только потому, что врачи, честно боровшиеся в течение трёх дней и отвечающие сейчас своей репутацией за его жизнь, не разрешали ему этого делать, но и от того, что он вряд ли бы сумел это сделать сам. Непонятная, лютая хворь, поразившая всю верхнюю часть туловища, парализующая волю и сводившая в приступах даже челюсти, крепко ещё держала в своих липких объятиях и не позволяла пройти ни одного лишнего метра. Только до туалета и назад. Десять шагов туда, десять обратно - всё, на что он пока был способен.
 
     Неприятно покалывало и щипало вену на сгибе руки - в том месте, где все эти дни находился катетер, через который почти беспрестанно вливали содержимое каких-то капельниц и шприцов; противно болели от нитроглицерина голова, а от таблеток желудок, но Леонид не обращал на это внимания. Ведь всё это было ничто по сравнению с той - другой болью: невидимой и неосязаемой, но чётко ощутимой и осознаваемой, скукожившей в крохотный серый комочек где-то в районе солнечного сплетения и всю его необъятную прежде душу, и здравый смысл, и что-то ещё огромное и светлое, не поддающееся привычному объяснению и приносящее всегда только радость его надорвавшемуся и отказывающемуся сейчас слушать голос разума сердцу - та боль была невыносимой. Она управлялась и регулировалась одной только мыслью. А мысли, как наваждение, навязчивые и беспощадные, ежеминутно кружились в голове, цепляясь за воспалённую часть сознания, и не хотели отпускать.
   
     - Ну как же так? Как такое возможно? Чтобы из хрупкой, слабой девчушки, вечно неуверенной в себе и вечно боящейся всего на свете, в которую он так бесшабашно и необъятно когда-то влюбился, выросла вдруг такая редкая и бескомпромиссная сука и стерва! Откуда в ней столько ненависти и злобы? Откуда такая жестокость и окаменелость в сердце? Даже ледяное сердце, пусть и с великим трудом, но всё же можно иногда отогреть, её же камень не растопить уже абсолютно ничем! Что же с ней такое могло случиться? А главное, за что она объявила ему эту негласную, бестолковую войну и по своей глупости чуть не убила его? Ведь этот микроинфаркт, подкосивший его так некстати и разрушивший все его жизненно-важные для семьи долгосрочные перспективы, по большей части её рук дело...

     А ведь он столько сделал для неё добра! Да что там добро, ведь он жил для неё и только ради неё! Ради семьи и детей конечно тоже, но в первую очередь ради неё. Чего же ей не хватало?..

     Леонид искал ответы, а перед его глазами, как видеоролики, проплывали картины их  совместной двадцатилетней жизни. Красивой и счастливой на его взгляд жизни, которой - и это наверняка так - многие и многие могли бы позавидовать. Он вспоминал, как встретил её в первый раз и как с первого взгляда сразу же влюбился. Как целый год хранил и носил в себе это нежное, высокое чувство, отвергая напрочь и недвусмысленные предложения серьёзных, степенных дам, и легкомысленные, пошлые намёки малолетних девочек сомнительного поведения. Вспоминал, как всё же, наконец, встретившись через год и познакомившись, бережно и осторожно ухаживал за ней целое  лето и только к осени, сжалившись над её чудной трёхлетней дочуркой – жертвой её необдуманной, сверхранней любви с залётным кавказцем – решился-таки сделать предложение и посмел вожделенно прикоснуться к уже давно и безумно желанному телу. Получив, конечно же, прежде всего согласие и благословление на брак от своей будущей и нелюбимой им впоследствии за её гадкий характер и пьяную жизнь тёщи.

     - Двадцать лет! Поистине целая жизнь. Жизнь трудная, но удивительно насыщенная и интересная. Заполненная настолько всевозможными событиями и новыми ощущениями, что всё, что было до этой жизни, практически уже и не помнилось. Сколько же хорошего случилось и произошло за это нелёгкое время! Ведь поженились-то они в самые сложные – смутные годы, не имея за душой к тому же совершенно ни гроша, и выстояли, выдержали всё и сумели с достоинством подняться! Ведь он же практически вытащил её из помойки: прикрыл от позора и помог обрести уверенность в завтрашнем дне. И вот она благодарность за всё это!.. Парадокс, но в противовес ему она почему-то всегда говорила и помнила только о плохом.

     Конечно, и у них, как впрочем и у всех, были и неприятные моменты в жизни: такие, например, как её первое предательство, - когда их сыну уже исполнилось три года а дочери девять. Бессовестное предательство, за которое Леонид всё же нашёл в себе силы простить её...

     Но он не хотел теперь об этом думать. Потому что тогда, наверное, в первый раз, он сделал этот шаг навстречу не для неё, а ради детей. Потому что тогда, скорее всего, и появилась первая серьёзная трещинка в их отношениях...

     Трещинка-то действительно появилась, и росла, и увеличивалась, но только, не с его стороны опять же, а с её. Будучи по природе своей человеком добрым и незлопамятным, Леонид быстренько всё забыл. Вряд ли бы вспомнил и сейчас, если бы ни эта досадная война. Ведь он же по-прежнему всё ещё продолжал любить  её и, как это ни странно, сейчас даже сильней, чем прежде...

     - А какого же прекрасного сына она ему подарила! И смышлёный, и чуткий, и отзывчивый… ну как ещё и за это тоже её не любить?!

     Правда, не повезло с усыновлённой дочкой: не оправдала она зараза их надежд! Но этого, видимо, и следовало ожидать в принципе. Потому что, как показывает статистика, полукровки, да ещё рождённые вне брака и без желания родителей, не сулят своим близким никогда и ничего хорошего...
 
     Если честно, то ведь из-за дочери они и рассорились-то так серьёзно и, наверное, уже навсегда перед тем, как случилась эта трагедия с сердцем. Хотя как знать... может, и не в дочке вовсе дело?.. Ведь он сделал всё для того, чтобы спасти её от восьми лет заключения, которые ей пророчили служители Фемиды за совершённые мошенничество и кражу. И сделал даже больше, чем это было в его силах. Не смог лишь выплатить немыслимые кредиты, которые неблагодарное, испорченное неправильным маминым и бабушкиным воспитанием чадо набрало во всевозможных банках. И как их только выдали-то без залога и поручительств?!..

     В перспективе и эта проблема наверняка бы была решаема, – и Леонид не сомневался в этом ни на миг, – но эта жуткая размолвка!.. Она положила конец всему: и жизни, и задачам, мыслимым и немыслимым, какие он только ставил перед собой и собирался решать - всё лопнуло, как мыльный пузырь!

     - Что же всё-таки случилось? Какая всё же силища встала между ними и сделала непримиримыми врагами? Почему незаслуженно и прилюдно обвинив его в том, что он якобы бросил и её, и детей, она вдруг встала на путь такой чудовищной измены? Третий мужик за полгода!.. Да ещё первый из них семидесятилетний! Это что-то невероятное!.. Это просто не укладывается в голове!.. Как может позволить себе такое замужняя сорокадвухлетняя женщина? Да ещё абсолютно непьющая! И ладно бы, как-нибудь втихаря, незаметно ни для кого, как делают многие, патологически неспособные, наверное, уже от самого своего рождения, быть преданными и верными. Так нет, у всех на глазах! Даже не постеснявшись своих воспитанников и собственного сына. Так, чтобы и он - Леонид непременно узнал об этом.

     Наверное, и листок с телефонным номером этого её последнего ссунявого кобеля, который сразу же наделал в штаны, как только получил послание с ответствующими обстоятельствам приветствием и пожеланиями поди не случайно обронила...
 
     Может быть, у неё «поехала крыша»? Иначе-то как же тогда могла мать, да ещё работающая в школьном интернате воспитателем, бросить сына во время университетской сессии, не благословив его на успешную сдачу экзамена, и смыться в неизвестном направлении аж на трое суток? Причём, все эти трое суток не отвечая на звонки родных своих детей...

     В отделении больницы был тихий час. Время ползло черепахой, а наваждение, которому он совершенно не имел способности сопротивляться, овладевало им всё больше и больше. Где-то подсознательно Леонид понимал, что неприятные, неспокойные мысли, вызывающие лишь отрицательные эмоции, когда-нибудь его всё же угробят, в конце концов, но справиться ни с ними, ни с собой никак не мог. Лишь на мгновение сумев отвлечься от бесконечно повторяющихся грустных воспоминаний и рассуждений, он приостановился, и в его голове мелькнула новая мысль. Мысль далеко не лучшая и не слишком отличающаяся вообще-то от остальных, но свежая. Не мысль-вопрос, как прежде, а скорее, мысль-ответ.
 
     - А что, если она намеренно хочет свести его со света?! Может, от того и выставляет напоказ так откровенно свои похождения? Ведь она же прекрасно понимает, больное сердце не лапоть – долго не выдержит!..

     - Ах ты, тварь! Ах ты, сучка! Так вот что ты затеяла – произнёс Леонид вслух, не обращая внимания на уплетающего доппаёк соседа инсультника, и его рука потянулась непроизвольно к телефону.
    
     Грудь распирало от досады и злости, руку трясло от появившегося вдруг в ней мандража, но он уверенно отыскал в списке абонентов номер жены и заменил словосочетание «МОЯ ЛЮБИМАЯ», аккуратно выписанное крупным шрифтом из заглавных букв, на «мой убийца». Затем применил функции «сохранить», «назад», «контакты» и с нескрываемой ненавистью в горящих глазах, задержал ненадолго взгляд на дисплее. Чтобы убедиться, что изменения сохранились, и он не удалил нечаянно этот самый мерзкий сейчас для него набор цифр.
 
     Убедившись, что всё в порядке, он отвёл уже было взгляд от дисплея, но тут его мозг переварил то, что выхватил этот взгляд случайно вместе с вызывающим чувство брезгливости номером и напомнил о чём-то ещё более неприятном. Леонид вернул взгляд назад – точно: следующим по списку, ниже имени «мой убийца» значилось имя «мужик». Это был телефонный номер того, кто по сути являлся, если всё действительно так, как сейчас представлялось, соучастником совершённого против него и против его семьи преступления. Соучастником коварных замыслов и откровенно-похотливого поведения или слегка свихнувшейся, или начисто оглумевшей от своей безнаказанности и теперь-то уже точно бывшей супружницы. Потому как не проявил ублюдок хренов в своё время должной мужской солидарности и не прислушался к первым, тогда ещё безобидным советам Леонида, поддержав и одобрив тем самым её грязные, идиотские «фокусы»...

     - А может, он и не соучастник вообще? Может, он... - как серпом ниже пояса резанула по сердцу следующая догадка, и очередная волна ярости почти полностью перехватила и без того ущербное дыхание серьёзно больного человека...

     Казалось, развязка была близка, но Леонид не сломался. Выждав немного, пока стихнет приступ боли и будет хватать воздуха, ещё более задрожавшей рукой, при этом стараясь, на сколько это было возможно, сохранять самообладание, он вернулся к презренному сучьему номеру; вызвал снова функцию «изменить» и с какой-то полупризрачной полунадеждой где-то в самом отдалённом и глухом уголке непонятно как всё ещё продолжавшегося биться сердца добавил к имени «мой убийца» тире и цифру два...               

23. 11. 2011 г.