Славься сим, Екатерина!

«СЛАВЬСЯ СИМ, ЕКАТЕРИНА!»

1
По ночам в болотистой пойме Ворсклы вразнобой верещали ляушки, но потом их забивали кочевавшие в бору соловьи. Душно пахло черемухой и яблонями в цвету.
Май..
Седьмого дня в Хотмыжске на новую церковь поднимали колокола. Городские обыватели от мала до велика высыпали на Майдан, но к новенькой колокольне священник отец Павлантий подпустил лишь дюжих крепких телом мужиков. При этом он оглядел ватагу тех, кому предстояло поднимать на канатах многопудовый голосистый груз, и сказал, слегка гнусавя:
Которые мужики грешат со своими снохами — уйдите от греxa... Которые в противубожеском союзе живут уйдите, говорю.
После этих слов толпа на площади затихла, придирчиво озирая всякого добровольца из работных. Когда еще определишь грсховодника? Надо же — ни один не отошел в сторону! Даже Влас Клейменов на призыв батюшки лишь крякнул да закатил повыше рукава. А ведь чего только не треплют про мужика да его молодую невестку!
Помолясь, натянули пеньковые веревки. Малый колокол-подголосок легко поплыл вгору, слегка прозванивая при всяком дружном натяге. Наверху его ловко приняли плотники-строители и укрепили на перекладине.
Столь же проворно, но с большим трудом, подняли средний, и пятипудовын полуголос.
Роздых! — распорядился церковный староста, руководивший подъемом. Мужики оставили веревки, разошлись по толпе. Кое где поплыл по воздуху сизый табачный дым. Это чадили бывшие солдаты, привыкшие к никотиновому зелью в елизавтинских полках. На них сердито шикали бабы и укоризненно поглядывали бородатые старики. А батюшка даже зашумел:
-Которые табашники — геть с майдану, не доводите до греxa!
Но тут за курильщиков вступился комендант, майор Остапенко. Сам отъявленный табашник, он и теперь, состоя на службе, не оставлял вонючей трубки. Отец Павлантий лишь досадливо махнул рукой.
И вновь натянулись веревки. Теперь уже с тяжким трудов оторвали гулко брякнувший голос, и двадцатипудовый великан
медленно тронулся вверх. Утреннее солнце преломилось на его крутом блестящем боку, осветив узорную славянскую вязь: «Лито во граде Златоусте в лето 1782 от Рождества Христова»!
Колокол был настолько тяжел, что даже бравшие его рывками мужики не могли стронуть массивный язык так, чтобы oн коснулся медного бока изнутри. Шел колокол вверх натружно, на руках у мужиков едва не лопались жилы от усердия. Слышно было лишь шуршание веревок о перекидные блоки, да потрескивание лампадного масла в кадильнице у священника
И вдруг оттуда, из-под самого купола, медный гигант, внезапно перекосившись, быстро заскользил вниз. Дико взвизгнул женский голос на майдане, и уже вся толпа ахнула, одновре менно с грохнувшим оземь главным колоколом. Придавленный его медным боком, на земле лежал бездыханный Влас Клейменов.
Потом над ним пестрой птицей кружила голосившая сноха и причитала старуха-жена. Мужики откатили под стену церкви треснувший колокол и полицмейстер придирчиво разглядывал концы перетертой веревки. Мертвого Власа увезли на подводе к его дому, а отец Павлантий размашисто крестя его вслед, уро¬нил:
-Добром ведь предупреждал греховодника. И за какие шиши покупать теперь новый колокол — ума не приложу!
В тот же день отец Павлантий отписал сыну, корабельному священнику Дорофею, о печальном происшествии, случившемся на родине и просил сообщить Никите Клейменову, состоявшему при сыне денщиком, о страшной участи его отца, Власа. Комендант Остапенко бегло просмотрел письмо, нашел его дозволенным к пересылке и вложил в почту, предназначенную к отправке в действующую русскую армию.

2
Никита Клейменов, как и его начальник, отец Дорофей, служил на гребной однопарусной дубель-шлюпке «Донец». Было судно чем-то вроде плавучего штаба светлейшего князя Григо рия Александровича Потемкина. Правда, сам князь почти не бывал в роскошно отделанной штаб-каюте с тяжелыми шторами у иллюминаторов, креслами и столом красного дерева, привинченными к полу и разноцветными картами на стенах. Зато полным хозяином тут чувствовал себя личный секретарь и начальник канцелярии светлейшего Василий Степанович Попов. Человек широкой души и крайней добродетели, он во многом
походил на самого Главнокомандующего, блистая при этом умом и эрудицией. Поэтому «Донец» из-за своего высокого [назначения в боевых действиях против турок не участвовал. Покачиваясь на рейде на виду у новенького города Севастополя, судно лишь раздражало кровожадных оттоманских мореходов, не раз пытавшихся взять его на абордаж. Но всякий раз прикрывали своими высокими бортами штабное судно два фрегата — «Храбрый» и «Осторожный».
Служба при священнике мало обременяла молодого матроса. Следить за корабельным алтарем и дароносицей, заправлять ламнадным маслом кадильницы, чистить поповскую рясу — вот, пожалуй, и все, чем занимался Никита. Где-то неподалеку пехота Суворова штурмовала Очаков, русский флот бился у Бугского лимана и там же на дубель-шлюпке «Оскол» участвовал в сражениях земляк Кузьма Пиличев... Скучал Никита по дому, каждую ночь снилась молодая жена Липа, а тут еще отец Дорофей запил, добрался и до денщикова жалованья. Отвороты на рукавах заменить бы надо, поистерлись, да не на что.
Вот при такой хандре и получил Никита известие о гибели отца. Заплакал моряк и два дня не вылезал на палубу. А когда поднялся на поверхность, то носом к носу столкнулся с Василием Степановичем Поповым. При ленте и в эполетах, он выглядел огурчиком но сравнению с хмурым матросом:
— Почему не брит? — резко спросил он, — где головной убор?
Минут пять отчитывал офицер вытянувшегося в струнку матроса, а потом накинулся и на подошедшего отца Дорофея. Свя¬щенник почтительно выслушал вельможу, но, вопреки ожиданию, взял деныцика под защиту:
— Горе у него, ваше высокоблагородие. — И выложил все, что узнал из отцовского письма. Попов выслушал, однако заметил:
— Это не повод для расхлябанности. Накажите матроса за нерадивость сами, ваше преподобие, а через полчаса пусть он зайдет в канцелярию.
Попов хлопнул дверью каюты, и теперь уже Дорофей устро¬ил Никите разнос. Определил ему три дня в камбузе в наказа¬ние чистить котлы и велел выполнить приказание начальника канцелярии.
За двадцать минут Никита смотался в корабельную лавку на фрегат «Отважный», купил новые отвороты на рукава, выбрился до синевы, до блеска надраи ботинки и в таком виде перёступил порог канцелярии. Попов поднял голову от карты, оглядел матроса, улыбнулся:
— Орел! Ведь можешь же человеком быть, когда захочешь. Всегда помни, что ты матрос Ее Императорского Величества и даже погибая должен быть образцом во всем. А теперь рассказывай подробнее, что за нужда у тебя приключилась? Да проходи к столу, присядь, в ногах правды нет.
Словом, робость оставила Никиту. И когда рассказывал он вельможе, что в Хотмыжске в семье у него остались две женщины да шестеро сестер-девок, и ни одного мужика, Попов сказал:
— Служи спокойно, о семье твоей позаботятся. А теперь ступай, мне тут помозговать надо. Знаешь, небось, что мы Очаков штурмом взяли?.. Да больно не сияй, у нас тоже есть потери, Вот и тень наша, дубель-шлюпка «Оскол», взорвана самим экипажем. Впрочем, команда, кажется, спаслась.
...И опять Никита цедил лампадное масло и думал о том, уцелел ли Кузьма Пиличев? А в это время стрелы на карте у Попова протянулись от Севостополя к устью Днестра и выше, к сильной турецкой крепости Бендеры.

3
То было время, когда пали турецкие крепости Гаджибей и Аккерман. Предприимчивый Де Рибас на месте Гаджибея уже заложил город Одессу, но Бердеры все еще не сложили зеленых знамен ислама. Стояла крепость на высоком берегу Днестра, по суше обнесенная глубоким валом с десятью бастионами. Гарнизон Бендер насчитывал 20 тысяч янычар и при этом сераскир, возглавлявший оборону, требовал у паши подкреплений.
Войска Потемкина преимущества в численности не имели. Но полководец, обложив крепость редкой цепью, сумел создать у турок впечатление, что у него не менее 100 тысяч войск. А генерал-поручики Самойлов и Гудович так разместили осадные батареи, что их огонь достигал городских кварталов. Еще одна мощная батарея для бомбардировки города находилась на левом берегу Днестра. Она могла вести навесной огонь но крепости через реку.
На виду у крепости днестровскую волну резали 50 плоскодонных запорожских гребных дубов и несколько дубель-шлюпок. Среди них — «Донец», с полным боезапасом и постоянной го¬товностью открыть огонь.
Словом, турки чувствовали себя, как мыши в мышеловке. Кот — Потемкин лишь облизывался, глядя на столь привлекательную приманку. Но при этом он прекрасно понимал, сколь кровопролитной может оказаться битва за первоклассно укрепленную крепость. Он решил добиться мирного исхода.
Василий Степанович Попов по требованию Светлейшего заготовил для сераскира бумагу следующего содержания: «Я требую, чтобы скорее как можно крепость была сдана, а на первый случай везде караулы наши были... Снисходительства такие да послужат уверением Османскому народу, что моя Самодержица и мы, ее подданные, опричь войны расположены к ним не иначе, как дружбою, моля всемогущего Бога, создателя Неба и земли, об утверждении согласия. Вам, господам превосходительствам пашам, и народу желаю всяческих благ. Потемкин».
Когда на палубе выстроили матросов и унтеров, Попов спросил:
— Есть ли желающие доставить сей ультиматум турецкому сераскиру? Предупреждаю, что дело это опасное и может кончиться гибелью парламентеров. Но иначе я обращусь с сей просьбой к гренадерам.
Никита влюбленными глазами глядел на ласково обошедшегося с ним вельможу и даже сам не понял, как ноги вынесли его из строя.
— Дозвольте мне, ваше превосходительство.
Попов оглядел фигуру Клейменова, узнал его, улыбнулся:
— Ну и прекрасно. Пойдешь с мичманом Путилиным, доб¬ровольцем из офицеров. Вверяю тебе судьбу офицера и да по¬может вам Бог.
Шлюпку спустили за борт. Щуплый мичман Путнлин спрятал пакет на груди зябко ежился на студеном ноябрьском ветру. Шестеро матросов мощно гребли веслами, рывком толкали шлюпку к берегу. А вот и он — высокий, с неприступной каменной стеной. Видно было, как янычары сквозь бойницы поводят стволами французских мушкетов вслед за белым флагом на носу шлюпки.
Ступили на берег. Крутой подъем начинался сразу от воды, и Попов внимательно следил в подзорную трубу, как две темные фигурки с трудом вскарабкивались вверх. Вот они достигли кромки берега и стоят, озираясь в поисках дальнейшего подъема вдоль стены...
А вот из крепостной башни, вначале вроде бесформенного кома, а потом все разматываясь, к ногам парламентеров упала веревочная лестница. Перекрестившись, офицер взялся за перекладины первым. За ним на стену начал подниматься матрос. Минут пятнадцать длился их подъем. Наконец на самом верху мичмана подхватили за руки, спустя миг исчез в крепости иI матрос.
Попов перекрестился и тяжело плюхнулся в кресло. Потом открыл крышку карманных часов и положил их подле, на колченогий столик.

4
Их вели по городу в окружении дюжих голых по пояс, несмотря на осень, янычар. Турки держали над головами обнаженные кривые сабли и по виду их видно было, что они едва сдерживались от расправы над русскими.
Никита не встретил на улице ни одного мирного жителя Лишь в окнах глиняных лачуг изредка мелькали испуганные лица, да под присмотром турок с нагайками возводили мина рет десятка два русских пленных пехотинцев. При этом вид пленных никак нельзя было назвать угнетенным. Они дерзко огрызались па выпады охранников, и громко пели, таская саманные блоки:

-Нынче времячко военно,
От покоя удаленно
Наша Кинбурнска коса
Открывала чудеса!

Пленные на минуту примолкли, лишь завидев парламентеров, и глаза их засияли новой надеждой. Но перекинуться даже парой слов с соплеменниками мичман и матрос не могли.
Привели их в сераскиру Юсуф-паше. Сидел он на подушках в курильнице, а рядом прохаживался офицер-европеец. Он и начал первым:
— Кто вы и кого здесь представляете? — Его русский язык был безупречным. Мичман достал и с поклоном передал сераскир-паше пакет:
— Его сиятельство граф Потемкин-Таврический предлагает его превосходительству сераскир-паше сдать крепость на милость русской армии.
От взгляда Никиты не ускользнуло, что Юсуф-паша вскочил с подушек именно при упоминании фамилии Потемкина. Турок что-то резко проговорил, и офицер перевел:
— Светлейший граф сейчас при войске?
- Уже несколько дней тому, как он лично возглавил осаду, - подтвердил мичман.
Юсуф-паша забегал по комнате, волоча за собой дым, струящийся из расписного кальяна. Потом он опять заговорил, а европеец перевел:
— Его превосходительство серакир-паша предлагает вам подождать ответа в крепости в течение двух недель. За это время он запросит мнения Стамбула и тогда даст ответ.
Мичман вновь отвесил поклон и спокойно закончил:
— Задержка парламентеров в русском штабе будет расценка как отказ от капитуляции и тут же приведет к штурму.
Юсуф-паша опять заметался, заматываясь в дымный шлеф, потом вызвал охрану.
И вновь обнаженные янычары повели мичмана и матроса к веревочной лестнице через словно вымерший город, где только русские пленные продолжали громко петь:

— Приказ только получили
Турков били и топили,
А которых полонили,
А оставших порубили.

Это под носом-то у тех самых «турков», которых «порубили»! Никак не хотели эти пленные чувствовать себя побежденны¬ми.

5
Надо ли говорить о перепетиях дипломатической игры Потемкина, приведшей к сдаче Бендер? Об этом много написано и общеизвестно изречение императрицы, что князь Потемкин взял Бендеры ударом кулака по столу. Она назвала эту кампанию I789 года «щегольскою», щедро одарив ее участников монаршей милостью. Судьба улыбнулась и Никите Клейменову, которого уже в день капитуляции вызвал в канцелярию Попов:
-Вот что, молодец, — сияя от блестящего успеха, сказал он. -Князю Потемкину только что вручены ключи от Бендер. Его распоряжением велено мне доставить их в руки Екатерины Алексеевны. Собирайся, вместе с мичманом Путилиным бу¬дешь сопровождать меня в столицу. И твой успех есть в сей кампании.
С завистью глядел за сборами денщика отец Дорофей.
-Ты уж там не подведи меня перед матушкой императри¬цей, — в который раз говорил он, подписывая сопроводительные документы матроса. — И смотри мне, что б к Рождеству был на судне!
На север двинулись по первопутку обозом в семь возкоы.! Сопровождали обоз казаки полковника Матвея Ивановича Платова. Ехали через богатые хохлацкие села, в местечках у ев реев покупали фураж и провизию и аккурат 23 ноября прибыли в Санкт-Петербург. Их ждали и без промедления провели в кабинет императрицы. Ни о чем подобном и не мог мечтать хотмыжский мещанин Никита Клейменов, преклонив колена и целуя холодную, пахнущую миром, руку императрицы. На красной бархатной подушке Попов передал ей громадные позлащенные ключи о Бендер на массивном кольце и произнес:
— Прими, воительница Екатерина!
И в этот момент с башен Петропавловской крепости гряну, салют. Двадцать один удар насчитал коленопреклоненный Hикита, и при каждом выстреле сладко замирало сердце матроса Еще бы! Ведь оступись он в парламентерах — и могло бы не быть этого торжества.
— Подымитесь с колен, — ласково сказала Екатерина и громко молвила, полуобернувшись к своему статс-секретарю Александру Храповицкому:
— Жалую Василию Степановичу Попову орден святой Aнны да шесть тысяч рублей золотом. Мичмана Путилина произвести чином во флота лейтенанты да тысячу рублей золото. И матросу Клейменову быть артиллерии констапелем, сиречь шхипером второго ранга да десять тысяч ассигнациями... Впрочем, заготовь Александр Васильевич, резолюцию на всех отличившихся под Бедерами по списку, присланному Светлейшим.
С тем посланцев Потемкина провели в трапезную, где в честь героев турецкой войны кубок подняла сама императрица.

6
В новенькой морской офицерской форме в середине декабря прибыл в отпуск под материнскую крышу артиллерии конестапель Никита Клейменов. Но не узнал он родительского дома. Вместо развалюхи, из которой забрали его в рекруты, нашёл он на улице новый кирпичный особняк под железной крышей, свежеструганным тесовым забором и презлючей овчаркой на цепи. Встретила Никиту сияющая , но явно смущенная жена Липа, жарко обнимала. На вопрос, откуда такое богатство привалило, мать рассказала, как еще в октябре наехали в подворье из губернии военные начальники, долго что-то вымеряли и высчитывали, а потом явились каменщики и плотники, городская управа навезла материалу, и месяца не прошло, как вырос этот дом. И понял тогда Никита, что не прошла даром его беседа в
штабной каюте с Поповым.
На следующий день нарядная Липа под руку с новоиспеченным офицером пошла по улицам обходить родных и знакомых. Когда остановились у церкви, она долго молилась на новенькую колокольню и на вопрос мужа, от чего все-таки погиб отец, уклончиво ответила:
— На то воля Божья.
* * *
Вот, пожалуй, и все. Добавлю только, что корабельный священник отец Дорофей так и не дождался своего денщика. Лишь из письма Никиты спустя время узнал, что молодой офицер по¬лучил назначение на фрегат «Федоръ Стратилатъ» и несет службу на Балтике. Сообщал земляк своему бывшему начальнику, Что прошел он школу военных капельмейстеров и теперь музыканты под его началом при всяком торжестве исполняют государственный гимн: «Славься сим, Екатерина!».
А вот уже сам отец Дорофей дослужился на «Донце» до 16 мня 1812 года, когда, согласно Мирному договору с Турцией, к числе прочих судов дубель-шлюпка была разоружена и пере дана в торговый Одесский порт. Под именем «Камбала» она еще долгие годы ходила вдоль побережья в Бессарабию и дальше по Дунаю и закончила свой век на корабельном кладбище.
Исключительно редкая судьба для деревянных судов эпохи кровавых и огненных турецких войн.