Треугольник вторичностей - 9

 
читайте с первой главы - всё будет яснее ...

                9
                АЗИАТСКИЙ ВАРИАНТ ...

          … В Ташкент он прилетел вечером. В гостинице при аэродроме для него нашлась койка в десятиместном номере … Отсюда для прибывшего офицера началась афганская война … Этот номер оказался точкой, где для него на одну ночь пересеклись линии тех, кто уже … и тех, кто пока ещё … Ночной разговор компании, сляпанной из постояльцев этого номера, покоившийся на роскошном питье и плебейской закуске, колебался от женщин и пайсы (да деньги же на афганском сленге) до Горбачева и Наджибуллы. В этом разговоре он, новичок, ещё не окунувшись в загадочный и жестокий мир совейских и афганских ангелов и шурави, но сквозь густое сигаретное марево только прикоснувшись к нему, понял, что скоро его тоже приобщат к этому братству, познавшему повадки, жаргон и простую, но страшную тайну бытия и бития пушечного мяса ...
         
        … А ранним утром, тяжело задыхавшимся винным перегаром, он был вдавлен в самолётное кресло вертикальным взлётом в ташкентское небо … Сосед по креслу, капитан улыбнулся – … взлёт – это семечки! ... – и прыжок в пропасть для него, новичка, как, впрочем, и для капитана, наверно был семечками в квадрате, против посадки в кабульском аэропорту...   
         
        ... Сначала внутренности в густой тошноте, как оторвавшись, резко надавили на горло … Земля в иллюминаторе развернулась стеной и с бешенной скоростью, оказавшись по курсу, понеслась на него … Он падал … падал со всей самолётной компанией пассажиров, до которых сейчас ему, мгновенно превратившимся в животное, не было дела … И вдруг, весь свинец тяжести, самовольно и до беспардонности резко, перешёл в задницу и ноги, спонтанно выродив, не у одного его, затаённую мысль – не обгадиться бы – и тут же бетонка резко ударив по колёсам, и через них же, приветливо застучала в самолёт … – … зато без ракеты в бок … – улыбнулся капитан …
         
        … В Кабуле представился начальству … Ему дали понять – до назначения  сиди в штабе … знакомься … вникай … разбирайся … куда будешь уходить, спрашивай разрешения …

        Вдруг через час с лишним его позвал селектор. В кабинете намекнули, что на Шибарском перевале случилось ЧП и туда посылается офицер для расследования … – хотите, мол, присоединяйтесь – часа через два туда летит вертушка с боеприпасами …
         
        … До отлёта оставалось полчаса, когда он обратил внимание на загрузку, как стало понятно по репликам, самолёта на Душанбе. Загружали штабеля цинковых ящиков. Его вопрос – … Что это? ... – ближайший прапорщик посчитал нетактичным и сквозь зубы, нехотя и зло спросил  – … Новичок, что ли? ... – но потом, снизойдя, лаконично бросил – … груз 200 – знакомься, но не попадайся … – и, виртуозно выматерившись, отхаркался и прицельно плюнул в тарантула. Паук, не поняв оскорбления, с густком слюны на спинке и лапках, нехотя скрылся в щель под камнем. Как будто читая мысли собеседника, прапорщик процедил – … я тоже ни хрена не пойму, зачем и кто на нас плюнул, кому, какая от этого польза, кто будет оттирать, и будет ли … – потом смягчившись, пробормотал вроде бы про себя – … перед полковником Чёрный Тюльпан …
         
        … В Чарикаре приземлились … Кто-то сошёл … Кого-то взяли на борт … Задраиваясь, молодой вертолётчик, еле перекрывая рёв двигателя, в натуге напрягая узлы шейных артерий, озорно закричал – Айцин Хвайцин Зир Унд Зихцин!!!, что в переводе с греко-немецкого на русско-афганский – Намаз нам поможет!!! – и, довольный шуткой, скрылся в кабине … Летели на Запад, вдоль реки Горбент, слева виднелся, как ему прокричали на ухо, хребет Кухе-Баба, а справа ещё не набравший силу Гиндукуш, вот к его Шибарскому перевалу и летели … Летели недолго … Без приключений – намаз помог … Разгружали все, кто был рядом, не взирая на погоны.
         
        Улетая, командир машины хлопнул его по плечу и весело, глядя в глаза, повторил свою тарабарщину, переведя уже с ивритоармянского на индофранцузский – Чти Аллаха, а он разберётся, куда тебе звезду – на грудь или на памятник – и, уже обращаясь ко всем – Завтра в это время ... на этом месте! Взлетая, вертолёт сделал большой разворот и, набирая высоту, начал удаляться. Вдруг солдат в грязной, потемневшей от пота, панаме и фурункулом на шее, оказавшийся рядом, грубо толкнув его, взвалившего на плечи патронный ящик, жёстким кулаком в бок, крикнул, указывая на спичечный коробок вертолёта – Гляди!!! – машина в кувырках, не подчиняясь законам авторотации, падала. Наткнувшись на остриё скалы, она взорвалась и горящими кусками, теперь уже по частям, полетела на дно пропасти.
         
        – Ну вот, с этими Аллах уже разобрался. – зло кинул комбат – Придётся и нам всерьёз посчитаться с вардакской джиргой за хребтом – махнул рукой в сторону ущелья и, морщась от взвалившейся на него вертолётной проблемы, добавил – надо отпарировать … сегодня же ночью и пойдём …
         
        … Ранним вечером пили не только крепкий чай … обильно закусывая с ножа консервами. Печка, набитая жёстким терескеном, а другого топлива, кроме этого кустарника, не было, весело гудела и держала на стрёме крутой кипяток … Посчитаться за вертолётчиков решили ротой. Не спеша шлифовали детали операции … Ему предлагали не ходить за неизвестным – может воевать ты и умеешь, но особенностей этой войны ещё не знаешь – против нас воюют не душманы, как накрутили тебе уши в отечестве, а афганский народ, и это надо не только увидеть, но и пощупать.
         
         – Вот я и посмотрю, а заодно и пощупаю – бескомпромиссно бросил он …
          … Вышли в час ночи. В ущелье опускались через заросли боярышника. Закон войны – где легко пройти, там всегда мины или ещё какая пакость. Вот и спускались не по открытым склонам – на них пакости не было, поскольку знали – своя территория, но мины-то были – сами ставили.
          Разведка уже карабкалась вверх, когда основные силы спустились на дно ущелья. Проверили людей, снаряжение. Он не отходил от ротного – вникал … сам  для себя разбирался … Подъём начали в тишине. Оказалось, что ощущение лёгкости после отдыха было обманчивым – ноги стали пудовыми и норовили не слушаться, дыхание из нормального превратилось в поверхностное и он с каждым вздохом норовил побольше набрать того, что называется воздух, кстати вспомнился из кадетской жизни совет старшины Чемерис – чтобы набрать побольше воздуха, надо побольше его выдохнуть. И он сконцентрировался на мощном и ритмичном выдохе – помогло …
         
        – Ставь трикони на всю ступню – меньше уставать будешь – зло зашипел идущий сзади, а значит и снизу, щуплый сержант и через минуту добавил – в горах всё должно оставаться на своих местах, даже если ты слепой … Не забывай – идём втихаря, да и внизу под тобой не бараны.
         
         На гребне залегли. Новичок спросил у старшого – … а как же их дозоры? –
          – … Уже – беспечно ответил комроты – если б они уцелели, нас бы здесь не было –и, вдруг спохватившись, добавил – имей в виду, операция сверху не санкционирована, провалим – ни тебе, ни себе, ни комбату, я не завидую. Выиграем – победителей не судят – он (старшой) сорвал травинку и, глядя уже в разбавляемую утренним белым туманом колышащуюся ветерком жидкую темноту, кусая и выплёвывая стебелёк, уже волнуясь от предвкушения рискового дела, бросал собеседнику хриплые фразы – … зря ты ввязался … это наши проблемы … во-о-он кишлак! … с тобой будет сержант … взводА уже обложили аул … ждём первой ракеты, а она …, ну ты же знаешь, когда или нас обнаружат, или мы снимем часовых.
Офицер хотел добавить ещё что-то, как слева, и тут же справа взвились две ракеты …
      
         – Ну, Господи, благослови! ... Пошли! Братва! ... Новичок, не отставай! – всё это уже на бегу вниз, кричал старшой …
         
         … Стиль был простой. За дувал кидалась граната … После взрыва в проём калитки врывался ангел смерти и уже свинцом укладывал оставшихся в живых. На возраст и пол обращать внимание было некогда, и нельзя было – этим ты безвозмездно кому-то мог подарить свою жизнь …
         
        … Из-за угла затравлено выскочил тощий в засаленном армейском жилете с оттопыренными от патронов карманами, поверх длинной, до колен, грязной рубахи, с патлатой бородой абориген, вскинул автомат … но у новичка это получилось быстрее …
         
         – Ловко! – крикнул белобрысый напарник, что учил его шагать на склоне ущелья, а сейчас приставленный к нему комроты для страховки.
         
         Новичок не понял как, но что он вмешался в чужую судьбу, зачеркнув чью-то жизнь простым нажатием на спусковой крючок – это до него дошло …
         
        – Не ты духа, так он тебя! – заорал всё тот же сержант, увлекая его на землю и в падении короткой очередью снимая полуголого окровавленного пацана, прямо перед ними налаживающего в их сторону гранатомёт. Мальчишка, схватившись за живот и согнувшись пополам, с широко расставленными ногами, качаясь взад-вперёд, сдавленно, на выдохе, тонко и жалобно захрипел – … Эней! ... – затем ткнулся стриженной под барана головой в пыль, продолжая судорожно сучить ногами. Тут же из глинобитной землянки выскочила горбатая высохшая старуха с текменём в руках и, увидев корчившегося пацана, бросилась к нему. Пробегавший мимо солдат, мускулистый и высокий, в расстёгнутом до пупа френче и с закатанными рукавами, сходу, матерясь, схватил визжащую, размахивающую маленькими кулачками бабку, с необыкновенной лёгкостью бросил её назад в землянку, вслед за ней швырнул лимонку и прижался спиной к стене. Сзади, у него за спиной ухнуло, и тотчас расстёгнутый до пупа оказался в проёме дверей, но … ему не повезло, и он, уже с крупным кровавым рваньём выходных отверстий в спине, валился навзничь, а вместо гиганта, с трясущимся автоматом и открытым в крике ртом, уже стоял его сержант … и новичок понял – раз опекун жив, значит в этой мазанке уже все мертвы.

        А белобрысый уже тянет офицера за собой, успевая и держать под контролем улицу и определять по звукам боя направление и ещё страховать привязанного приказом к нему новичка …
         
        … Напряжение боя уже спадало, когда из-за старой шелковицы под ноги бегущей паре, крутясь волчком, упала граната. Телохранитель мигом выбрал единственно правильный вариант, который в такие моменты не выбирается, а автоматически выполняется – с надрывным криком: «… Падла!!!», в котором выразилось отчаяние человека, увидевшего перед собой пасть смерти, и всеми клетками своего грязного, но ведь не по его вине, тела, и не согласного с такой несправедливой концовкой, резким движением правого плеча сшиб новичка на землю, а сам, левой рукой, очутившись туловищем между упавшим и гранатой, схватил её, но …
         
        … Но сержантово время уже отстучало … Осколки одинаково легко вошли и в стены, и в живое тело, разрывая его на части и выпуская душу на суд праведный. Рука, оторванная по локоть, тупо ударившись о дувал и шлёпнувшись на землю, два раза судорожно, жадными пальцами, схватила нагретую спокойным утренним солнцем тонкую азиатскую пыль …

        ... А у старой шелковицы, привалясь спиной к стволу и уронив в эту же пыль чалму, тихо умирал белобородый старик – по любопытству он рано выскочил из-за дерева полюбопытствовать на свою работу, ну и … осколки достали и его …
         
        … – Если пули свистят, значит живой – вспомнились за ночным чаепитием слова лейтенанта, топившего печку. С этой мыслью новичок вскочил и побежал прочь от того, что секунды назад было человеком, но сзади послышалось радостное и пронзительное – Алла-а-а!!! Он развернулся и … встретился с пулями, которые ему уже не свистели …
         
        – Мои!!! – забилась в лапах небытия последняя мысль, а тело ещё какое-то мгновение продолжало стоя содрогаться от злых, как осы, молчаливых пуль …
         
         … В нагрудном кармане убитого полковника нашли тронутые кровью, но прошитые пулями стихи, видимо нацарапанные накануне, на подложенном под бумагу планшете -               
               
                Где вы, пропавшие в Афгане,
                Где вы, утопшие в вине,
                И не хватившие по ране,
                Перед людьми в большой вине …

                Я вспомнил, как всё начиналось –
                В строю сто гаденьких утят,
                Но шли когда – земля качалась –
                Нас не держали за кутят …
               
                Лечили … мыли … одевали …
                Науки заставляли грызть,
                Подспудно грёзы навевали –
                Пойти служить не за корысть.

                В строю по среднему равняли –
                Не лезть вперёд … не отставать,
                Клыками скалить заставляли –
                Нас не держали за кутят …

                Дела и время – в преисподню,
                Всё провалилось на корню,
                Бывали случаи – в исподнем
                Мы подавали воронью …

                Кому в уме … кому в кармане …
                Хмельными мысли не кричат …
                Где вы, пропавшие в Афгане –
                Нас не держали за кутят …

                А детство чёрно-красное встаёт стеной …
                Придумано не сразу ни тобой, ни мной.
                Закручены пружины, чтобы в жизни воевать
                И кроме автомата ничего не знать ...

          … Накануне же … вечером три женщины – Елена Васильевна, жена Лёвы  Людмила Николаевна (помните Милку Петлёву?) и их пятнадцатилетняя дочь Алёнка, в одиночестве, поскольку полковник Парамонов пребывал в длительной командировке, пили чай и за чаем тихо вспоминали свою прошлую жизнь, гадали, кем же будет Аленка и рассуждали, а чем же будет заниматься Лев Михалыч, когда уйдёт в отставку и интересно, закончится к тому сроку война в Афганистане, или нет, ведь это может отодвинуть его уход на пенсию – в общем, обыкновенный вечер крепкой советской семьи без хозяина (а и с хозяином мало что изменилось бы) – трёп без повода, короче говоря …
         
        … Конечно, если бы он (Лев Михайлович) был бы … там … в Афганистане … то и разговоры были бы напряжённее, и темы соответствующие, но он же сказал, что офицеров, имеющих семьи, на войну не посылают, а вот в длительные командировки, так всегда пожалуйста … – это было накануне … а сейчас …
         
        … Сейчас, ранним утром … до того ранним, что ещё не рассвело, когда Елена Васильевна, явно услышав счастливый смех своего тогдашнего, ещё трёхлетнего Борьки, в тревоге проснулась и, открыв глаза, внезапно поняла, кто этот червовый король, нагаданный харьковской гадалкой …
         
        … Не спрашивая ... самовольно ... он распорядился тысячами не только  солдатских судеб … и ушёл … ушёл спать в кремлёвскую стену …  ушёл от возмездия … ушёл с почётом. Но и мёртвым, чьи же жизни он продолжает искажать и зачёркивать? ... И  вдруг в памяти этой женщины всплыла забытая фраза харьковской цыганки  – « … Ой, не торопись судить, золотая …»


                Конец