Не верю

У него специальность, о сложности которой мне страшновато даже думать. А у него – красный диплом. У него – корочки из музыкалки, пояс по боевым искусствам и пять лет в ролевом движении.
Я – филолог. Самая бесполезная профессия, если подумать. Язык... да кому он нужен? Скоро весь мир будет говорить по-английски. В крайнем случае – по-французски. А я только родным, великим и могучим владею. У меня тоже есть музыкальные корочки – по классу вокала. Четверки по сольфеджио и фортепьяно были липовыми еще в момент выставления, а четыре года спустя я и вовсе ничего не помню. Я многому пробовала учиться, но всему – не до конца, по тем или иным причинам. «Разносторонне недоразвитая» – это про меня. Единственное, что я действительно умею – это складывать слова. Слова со словами, слова о словах – кому это нужно? Впрочем, я повторяюсь.
*Он говорит, что я интересная собеседница.*

У него яркая улыбка, от которой тают северные льды, у него – широкий шаг и длинные волосы – на зависть половине знакомых девиц. На него оглядываются на улице. Даже тёртые джинсы на нём смотрятся как сияющий доспех. На него хочется смотреть не отрываясь.
У меня средняя внешность – ни то, ни сё, ни красавица, ни уродина. На меня не оглядываются на улице и не подходят знакомиться. Я не умею носить одежду правильно, любая вещь на мне смотрится так, словно переживает не лучшие свои времена. Я страдаю небрежностью, не настолько серьезной, чтобы назвать ее неряшливостью, но достаточной для постоянного мелкого недовольства собой.
*Он говорит, что в моих глазах можно утонуть.*

У него – множество друзей, десятки знакомых. Он с легкостью становится «своим» в любой компании. Он уверен в себе и ни от кого не зависит. Он не подстраивается под собеседника – ему это не нужно. Собеседники рады принять его таким, какой он есть. Впрочем, те, кто не принимает, тоже встречаются. Но ему нет до них дела.
Я отчаянно нуждаюсь в одобрении. Не из тщеславия, нет – просто чтобы знать, что не натворила ошибок. Я изучаю людей, запоминаю, с кем и о чем можно говорить, а чего нельзя касаться. Заискивание? «Прогиб»? Возможно. Я стараюсь понравиться собеседнику, и чем больше он мне нравится – тем сильнее стараюсь. Мне хочется соприкасаться с дорогими людьми чаще, дольше, владеть их вниманием постоянно. Но еще больше я боюсь стать навязчивой. Я не удерживаю людей рядом, а потому у меня мало друзей – они уходят, остаются только те, кто держатся за меня сами.
*Он пока остается.*

У него за плечами – не одна победа на любовном фронте. Девушки строят ему глазки, хихикают, если он соизволит приобнять или сделать комплимент. Он касается людей без боязни, он может купаться в их внимании и восхищении.
Я не касаюсь людей первой, это невежливо... но тоскую по прикосновениям – их было не так много. Меня не баловали нежностями, а потому я готова пойти за любым, кто даст хоть немного искреннего тепла и внимания. Звериная, нерассуждающая потребность в любви... Я лишь недавно осознала ее в себе. Это смотрится жалко.
*Он ничего не говорит. Просто обнимает.*

Он уверен в себе, в своих силах, в своих правах. Он себя любит. И это правильно – как можно жить, не любя себя?
Можно. Можно тоскливо смотреть в зеркало, понимая, что как бы ты ни гордилась «римским профилем», большая часть людей будет все равно искренне советовать клиники пластической хирургии. Можно сколько угодно рассуждать о том, каким должен быть настоящий мужчина – «чтобы ему могла без стыда покориться сильная и без страха довериться слабая!» Ха! –  и понимать, что ты, такая, какая есть, этому «настоящему мужчине» не нужна. Потому что Он достоин большего. Я не люблю себя.
*Он говорит, что я – лучшее в его жизни.*

Я   е м у   н е   в е р ю.