Воспоминания в алфавитном порядке хх век - К

Многие главы на другие буквы  алфавита содержат в себе разделы, начинающиеся  на  эту 10ю букву - их  жаль не выделить. Так, в главе «Ж» - «Женщины в геологии» действие происходило в Кахетии - районе  Грузии (это долина  реки  Алазань)

«Кахетия»
В конце сентября 1964 года мы уходили с Бежтинского листа Дагестана. Уходили в Грузию – на снимаемую нами базу, где собирались в течение месяца приводить в порядок наши полевые материалы. Нас догоняла непогода. Перевалили хребет, разделяющий Дагестан и Грузию. Поблизости от перевала мы оказались на участке уже сглаженного рельефа.
Здесь ночью уже порошил снег. Под лучами утреннего солнца на этом снегу появились проталинки – полянки с несколько пожухлой травой, и на этих полянках выросли и потянулись к солнцу до сих пор мною не виданные цветы. По форме и расцветке они напоминали скромные весенние подснежники – те же удлиненные чашечки (или бокальчики), белые с фиолетовыми прожилками, полосками.
Но они были раз в пять крупнее (почти как тюльпаны) тех весенних цветов других регионов. Приехав домой, я нашла в справочнике их название: «Безвременник Кавказский», а в книге о Карачаево-Черкесии по-видимому эти же цветы назывались «Безвременник Великолепный».
После этих полянок внизу нам открылось великолепное зрелище: Алазанская долина – солнечная Кахетия. Само русло Алазани сверкало на солнце, как никелированная труба.
Необычна была земля Кахетии. Все растущее на этой земле приобретало сказочные, колоссальные размеры. Во дворе хозяйского дома, где мы снимали квартиру, росли черешни – они были по крайней мере вдвое мощнее таких же черешен в районе наших Кавминвод.
Повсюду росли  могучие  каштаны  плоды их были съедобные- сладкие. Росли они и по  склонам гор ,и, во дворах  и  по  улицам селения. Мне  такие  каштаны  приходилось  есть  всего  раза два  -мама покупала  на  базаре у  грузин. Местами на склонах гор они буквально застилали землю. Интересно их было жарить на кострах – от жара они лопались и при этом стреляли так громко, что создавалось полное впечатление ружейной стрельбы.
Конечно, в округе водилось много диких кабанов. Свиньи были и в каждом дворе, но это были не те бело-розовые добродушные хрюши. Здесь свиньи были непривычно полосатые, с длинными носами, с маленькими, казалось, злыми глазками. Этих свиней никто специально не кормил. Их просто утром выпускали из загона, и они отправлялись пожирать каштаны или фрукты, привлекающие их. Вечером они сами приходили по домам, а если забредали к соседям, то хозяева быстро разбирались.
В телеги здесь запрягались буйволы. Кормили нас буйволиным мясом. Покупали буйволятину на базаре в соседнем поселке.
Но главная достопримечательность Кахетии – конечно, виноград. Село, где находилась наша база, было в центре винодельческого района Грузии. Виноградники были у каждого жителя. Был он и у нашего хозяина квартиры – он же был у нас вьючником. Мы снимали у него второй этаж (дома здесь в основном были двухэтажные – первый этаж хозяйственный, второй – жилой; на первом этаже – помещение, в котором в землю были врыты громадные многоведерные емкости - чаны).
Мы спустились с гор в Аалазанскую долину к моменту начала сбора винограда. День этот здесь считался праздником. Весь наш коллектив геологов был приглашен на торжественное начало сбора винограда (никто, конечно, не нуждался в нашей рабочей силе). После символической выдачи ведра каждый из нас обобрал по кусту. Кисти  были  тяжёлые  душистые
Затем был обед. Никогда после я не ела так вкусно приготовленных баклажанов с мясом, картошкой, помидорами и многочисленными ароматными травами-приправами. И, конечно, было вино: старое и новое, из только начинающего бродить виноградного сока, - «маджара». Слово это не переводится на русский язык. Для сочетания букв «д» и «ж» в грузинском языке есть специальный знак.
Дальнейшая жизнь в эти месяцы, конечно, такой роскошной не была, но была тоже совсем неплохой и весьма размеренной. Завтракали рано – часов в 8 (готовили по два человека в день, которых назначали дежурными). Потом часов до 5 интенсивно чистили свои полевые огрехи. К обеду покупали за 10 рублей ведро этой самой «маджары» - не забродившего виноградного сока, который, будучи выпитым, еще довольно долго продолжал бродить внутри нас… В этом месяце (октябре) к нам из Ессентуков была прикреплена грузовая машина. Машина, а значит и ее водитель, пользовались большим спросом – то нужно было отвезти на базар виноград, то перевезти из одного двора в другой соковыжимальную машину. Везде его щедро угощали. Водитель, к своему большому сожалению (по его словам), был не пьющим… Переживал он это очень болезненно, сокрушался, что нет здесь его брата – «Вот бы сюда Серегу! Ведь рассказывать будешь – не поверит!» Но, спустя некоторое время жалобы его прекратились – видимо, он справился со своим недугом.


«К» - «Казахстан»

Описывая впечатления о моих производственных практиках, я очень мало написала о казахстанской преддипломной – она, как таковая, была неудачной, но хочу все же восстановить несколько картинок, характерных для этих мест.
Место это было по дороге Караганда-Джезказган; это пустыня, равнина. Горизонт далеко (кажется, мы учили, что виден он на расстоянии приблизительно 11 км)… Проезжая к месту назначения, я видела по правую руку вдалеке поселок Экибастузского угольного месторождения и там же, как я впоследствии узнала, – одну из зон ГУЛАГа – Карлаг. Здесь в это же самое время, когда я проходила свою практику, пребывал в этой зоне Солженицын, о котором тогда мне было неизвестно.
Многие рабочие нашей маленькой партии были выходцами из этой зоны. В частности, хозяева квартиры, в которой жили мы с еще одной девочкой – тоже студенткой техникума. Им было лет по 36… По их быту можно было восстановить жизнь в зоне. Квартира представляла собой землянку, вырытую на глубину около 1,5 метров, с небольшими окошечками вверху под потолком. Наши хозяева были освобождены. Ехать им было некуда. Они остались вблизи зоны…
Солженицын так характеризует жилье в зоне – бараки, «БУРы»: «…Это может быть и обычный барак, отдельно огороженный колючей проволокой с выводом сидящих в нем на самую тяжелую и непритязательную работу в лагере. А может быть каменная – тюрьма в лагере со всеми тюремными порядками: избиением в надзирательских вызванных поодиночке (чтобы следов не оставалось – хорошо бить валенком, внутри которого положен кирпич); с засовами, замками и глазками в каждой двери, с бетонными полами… Именно такой был Экибастузский БУР…»
В партии среди рабочих ходили глухие слухи о восстании зэков Экибастуза и его подавлении. Это был 1954 год – тогда я была в Казахстане на своей практике. Экибастуз был в поле нашего зрения.
И еще картинка. Едем на грузовике. Каждая машина едет по делам; я – с целью поработать с материалами по этому месторождению. Дороги по сути нет – ровная пустыня, ехать можно по данной колее, а можно и в 10 метрах от нее. Жара. И вдруг вдали появляется точка, приближающаяся к нам. Точка разрастается – и это уже видимое небольшое стадо степных антилоп – сайгаков.
Они увидели машину и мчатся ей наперерез – зачем? Пересекают дорогу перед машиной и продолжают свой стремительный бег, уже на другую сторону, удаляясь с той же скоростью, что и приближались.
Однообразная пустыня. Куда ни глянь, песок, изредка колючие кустарники, кое-где жестколистная зелень.
Но есть геологическая карта, на ней, как на всех геологических картах, границы между породами, раскраска, обозначающая их возраст… Откуда их взяли? Оказывается, есть «высыпки» (среди поверхностного песка, если присмотреться, на отдельных участках – мелкая крошка других пород; в некоторых местах – это даже низенькие гребни). А кроме того – вокруг буровых скважин верхние слои песков «снимаются» на карте и изображаются те породы, которые вскрыты глубже. Расстояния экстраполируются.
Хожу на скважину, документирую керн, укладываю его в ящик по намеченным интервалам – они отмечены бирками (деревянными дощечками, по которым проходчики отмечают длину проходок и процент выхода керна в данной проходке). За выход керна буровики борются – укорачивают уходки, крепят стенки пород (это они знают – буровики, я этого не знаю). Изменяют данные по проходкам по рудной зоне, проценту выхода керна по ней, рудной видимой минерализации – так по ней зарплата рабочим выше.
При документации замечаю, что кусочек руды встречается дважды – на разной глубине… А потом рисуются рудные зоны, линзы, жилы(!)
И, наконец, звуковая картина пустыни и присутствия геологов в ней…
Дни – зной, тишина почти оглушительная… Спускается солнце за далеким горизонтом, и пустыня оживает: звенят многочисленные сверчки или кузнечики, их, наверное, много видов. И звуки, издаваемые буровыми скважинами, звуки спускоподъемных операций.
Да – забыла прилет саранчи!
Как-то раз сидим в камералке, и вдруг кто-то заходит, вернее, заскакивает: «Саранча!» Тут вскакивают все, и каждый что-то хватает. Я из любопытства тоже бегу за всеми. Оказывается, здесь есть у геологического отдела кусочек земли, на котором посажены арбузы (бахча). Над этой бахчей стремительно летает небольшая тучка (метров 7 – 10 в диаметре) этой самой саранчи – тоже «сверчки-кузнечики» серо-коричневого цвета. Эту тучка стремится быстро опуститься на несчастный пятачок бахчи, и каждая особь этих кузнечиков интенсивно начинает работать мощными челюстями (непропорциональными общим размерам).
Остается голая земля…
Геологи бегают вокруг и внутри тучки – гремят колотушками, ведрами…
Длится это недолго, кажется, полчаса. Наконец она поднимается под крики и стуки наших огородников, и удаляется, скрывается за горизонтом. Хозяева считают потери.

«Коктебель»

Завершить свои воспоминания на десятую букву алфавита «К» я решила впечатлениями гораздо более поздними. И разрешу себе написать их в стихотворной форме:

Сентябрь… Морское побережье.
Твоя могила так далека от нас теперь
А здесь чудесный Коктебель,
Воспетый столько раз стихами.
Но ты во мне, на все вокруг
Твоими я смотрю глазами.
(3/IX/1985)

***

Ритмичный шум волны вечерней
И встречный бег гряды холмов.
Зубчатый профиль Кара-Дага,
Луна над ним, и пульс стихов в крови…
И соль волны, и соль в крови,
И свет луны мерцает в море…
А завтра чуткий лик земли
Осветит солнце – все закольцевалось…
Запомнить все хочу до боли…
(10 - 11/VIII/1985)

***
д
На склоне Кара-Дага
Полыни терпкий аромат
На склоне древнего вулкана.
Там в выси – четкий штрих  орлана,
Парит над степью он сухой.
Внизу, за берега чертой –
Простор извечно голубой,
Здесь легкий и прозрачный зной
Дарит душе моей покой
(3/IХ/1985, утро, Коктебель)

***

Пограничные катера
В этой мирной прекрасной бухте.
Предзакатная гор синева…
Мысль о зыбкости не нова
В нашем жизненном перепутье…
Отдыхает беспечный люд –
Молодые тела и лица.
Горечь вдруг проникает в грудь –
Нет, мгновение не продлится,
Не продлится и не повторится
(4 - 6/VIII/1999(93?), Коктебель)