Рыбки

Из цикла «Всё на продажу»

Женился я ни поздно, ни рано – двадцати пяти лет от роду.

Мы встретились в слякотной Москве, весной 1991 года. Ты спешила на работу с букетом мерзких желтых цветов. Нам было по пути, и я с тех пор не люблю Булгакова.

Вечером, после моих слов: «Питер надо изучать по кладбищам и островам», мы уехали в Ленинград. Секс был отличный. Через неделю я переехал к тебе, через два месяца поженились, а через три на Птичьем рынке купили рыбок. Купили с первого взгляда. Они были восхитительные, трепетные, безупречно чёрного цвета. «Как называются?», – спросила ты. Человек, продавший их нам, заговорщицки улыбнулся: «Скалярии, можете быть уверены  кроме меня, здесь ни у кого нет высокоплавничных, ангелопалых скалярий. Это – последние».

Рыбки украсили наше скромное жилище. Их аквариум, на фоне  нашей тогдашней бедности выглядел райской забавой. Телевизор отдыхал. Приходя с работы, мы не включая свет, подолгу смотрели на их совершенные движения. Даже передвинули кровать, чтобы лучше видеть. Мы назвали их Шип и Флаундер. У Шипа из-под хвостового плавника, как из-под плаща, торчал кинжалом длинный тонкий  отросток.

Проблемы у нас начались через год. Однажды вечером ты вернулась с Сашей. Саша, твой  первый любовник, представлял молодое поколение постперестроечных бандитов. Он любил всё блестящее, вел странную полу-богемную, полу-блатную жизнь, и таскал в наплечной кабуре бельгийский «Стандарт». Когда мы виделись с ним последний раз, он разломал на нашей лестнице гипсокартонный щит и пообещал убить меня, если я тебя брошу.

Я запил. Решив, разнообразить жизнь Шипа и Флаундера, подселил к ним гуппи-метиса по имени Гурвинок. Если бы он был человеком, мне бы с ним было весело, похоже, он знал множество весёлых историй и любил всех передразнивать. Мне, казалось, они подружатся. Но прожил Гурвинок недолго.

Второго любовника, литинститутского сопляка, на восемь лет моложе себя, ты притащила прямо с работы, знакомится с мужем. Влетела на кухню, и, не раздеваясь,  прощебетала: «Ты уже дома, есть что-нибудь вкусненькое, мы голодные – накорми нас».

Я отомстил тебе на следующий день с твоей лучшей подругой, и притащил домой очаровательного красноглазого крысенка, Фёдора Фёдоровича. Став взрослой крысой, он обожал хомячить под комодом всё подряд, снисходительно слушал мой пьяный бред и охотился на женские тапочки.

Шип и Флаундер достигли своего расцвета. В их синхронных движениях читался высший пилотаж любви  и гармонии, которых нам уже не хватало. Нам стоило бы поменять аквариум, им стало тесно, в душном объеме двадцати пяти квадратных литров   они задыхались. Но было не до того.

Все подряд: наши друзья, соседи, твои родственники и даже дворник Валера, отвлекали меня разговорами о тебе.

Третий любовник ушёл от нас через окно, потому что ты успела броситься с поцелуями ко мне на шею. Жили тогда на даче. Я приезжал поздно. А ты с этим господином, служившим на агрофирме ассенизатором, целыми днями беседовала о поэзии, театре и пугала соседей визгом во время оргазма.

Мы вернулись в город.
И обнаружили печальное продолжение этого рассказа. Умер Флаундер. Он лежал на крупном песке, в левом углу аквариума, рядом с побегами дешевой валлиснерии. Шип был рядом, сопротивляясь неотвратимой неизбежности смерти, он, нежными прикосновениями плавников, пытался удержать товарища на этом свете. Когда он отчаивался, на его теле молниями возникали промельки конвульсий.

Ты зарыдала – за время нашего отсутствия, Фёдор Фёдорович  обгрыз кружевную кайму на скатерти ручной работы, лежавшей на обеденном столе. Мы последний раз поссорились, и я ушёл. На другой день заехал за вещами, забрать десять килограмм своих рукописей, бросить их было жалко.

По привычке прошел в комнату, в аквариуме, в том же левом углу, как и Флаундер вчера, лежал мёртвый Шип.

С тех пор я больше никогда не видел ни тебя, ни «ангелопалых скалярий», хотя на «старую птичку» ездил ещё довольно часто…