Головоломка

Несколько слов от автора:
"Это безумная история, навеянная ночными кошмарами. Это
своего рода "привет" Дэвиду Линчу. Возможно, я даже где-то
перегнул, но она такая, какая есть.
Читать её рекомендую перед сном, хотя... кто я такой, чтобы
давать вам советы".




Обнаруживаю себя в очереди к кассе. Словно задремав – вздрагиваю, от звука пролетевшей у самого уха огромной мухи. В руке корзинка с продуктами, на гладко выбритых босых ногах - тапочки. Оглядываюсь по сторонам, и не нахожу никакого повода для беспокойства. Кроме одной странности: вокруг только старики и будущие мамаши на сносях, за редким исключением. Занятное зрелище – новая жизнь и грядущая смерть собрались под одной крышей.
Как будто, давно не виделись.
Судя по размерам моего живота, я рожу если не здесь, то по пути домой. Поясница болит, в голове необъяснимая тревога. Хорошо ещё, что между мной и выходом была лишь маленькая девочка, лет пяти. Сандалии, белые гольфы, чересчур коротенькое платьице и пара косичек – так выглядела эта карликовая сволочь.
Она взяла себе сразу два леденца, не смотря на то, что денег у неё оказалось лишь на один. И когда бегемотоподобная женщина за кассой, приторно-тошнотворным голосом, сквозь скотскую улыбку, объявила ей эту новость - та застыла в мучительном выборе между двумя абсолютно одинаковыми конфетами, заставляя и без того не весёлых людей напрячься.
Длилось это так долго, что в голову невольно закрадывалась одна мысль. Нет, не заплатить за второй леденец, чтобы поскорее всё это прекратить, а дать затрещину этой маленькой сучке, укоротив тем самым цепочку её размышлений.
А ведь мне всегда хотелось иметь дочь.

Она смотрит на одно, затем на другое кондитерское изделие. Вот, она уже протягивает руку к одному из них, но затем, отдёргивает её, мол – ход ещё не сделан. Она стоит ко мне спиной, так что лица её я не вижу. Заплетённые косы делят волосяной покров её маленькой головы на две части, образуя что-то вроде правого и левого полушарий, разделённых линией светлой кожи, обозначающей место для удара топором.
 Наконец, она делает выбор в пользу одного из близнецов, и люди за моей спиной облегчённо вздыхают.
- Одна тысяча сто тридцать четыре, - уже не так приветливо «отбивает» женщина за кассой, и я протягиваю ей свою карту.
Через минуту иду по улице. В какой-то момент, боковым зрением цепляюсь за силуэт. Поворачиваюсь - и снова вижу её. Сидит на скамейке и уплетает мороженое в стаканчике. На лице - радость, на разбитой коленке – зелёнка.
- У тебя же не было денег, - интересуюсь я, делая несколько шагов в её сторону.
- А это не твоё дело, - отвечает мне девочка, улыбаясь.
- А родители не боятся отпускать тебя одну?
- Я не люблю повторять дважды, - произносит она уже без улыбки.
Пара верхних передних зубов у неё уже отсутствовала, но пробел этот захотелось увеличить.
- Знаешь, кто это? – указывает она пальцем на мой живот.
- Не знаю. Но он скоро родится.
В ответ на мои слова, она завертела головой из стороны в сторону:
- Нет.
- Что, нет?
- Не родится.
Я хмурю брови:
- Это ещё почему?
Она встаёт со скамейки и подходит ко мне, отбрасывая мороженое в сторону. Она смотрит мне прямо в глаза.
- Потому что он дохлый, - произносит она своим звонким детским голоском, а затем, вприпрыжку, озорно смеясь, удаляется.
По телу пробегает дрожь, и я чувствую, как по ногам потекло что-то тёплое. Делаю шаг назад, и замечаю на земле лужу крови.

Обнаруживаю себя в палате. Живота нет, но я не чувствую утрату. Снова слышу, как летает муха, но не вижу её. Из множества больничных коек, обитаема лишь моя. На мне больничная одежда, а на босых ногах, всё те же тапочки, со следами крови. Снимаю их и швыряю в сторону, тут же обращая внимание на то, насколько холоден был пол. Осматриваюсь вокруг в поисках замены, но тщетно. Слышу голоса, звуки которых проникают через открытую дверь, и выхожу в коридор, в поисках кого-либо из персонала. Но стоит мне переступить порог, как голоса исчезают. Людей вокруг нет, вернее, не в том количестве, которого можно было ожидать. Замечаю лишь женщину, сидящую за небольшой стойкой с настольной лампой, в дальнем углу. Двигаюсь к ней, по пути обращая внимание на то, что соседние палаты тоже пусты.
Становлюсь перед ней, но она меня не замечает. Что-то пишет в своём журнале, и покачивает головой. Она слушает музыку. Тогда я щёлкаю пальцами у неё перед носом, заставляя вздрогнуть, и вырвать из ушей источник звука.
- Боже! – выкрикивает она, а затем, облегчённо вздыхает. – Как вы меня напугали. Хорошо, что я бесплодна, а то бы родила, - и мимолётный ужас на лице сменяется добродушной улыбкой.
- Чёрный у вас, однако, юморок, - говорю я, переступая с ноги на ногу.
- Вам чем-то помочь? – и она, слегка смущаясь, выключает композицию, обильно разбавленную отборнейшим матом.
- Где я?
- В больнице. Где же ещё? – говорит она, но видя, что ответ её меня скорее озадачивает, добавляет:
- Что-то не так?
- Я не совсем… Кажется…У меня был ребёнок? И если да, то где он?
- Ребёнок?
- Да.
- Ребёнок, ребёнок… - повторяет она, перелистывая одну за другой страницы своего журнала, водя указательным пальцем по его колонкам.
- Действительно, - наконец, останавливает она палец на одной из записей, - Ребёнок. Но дело в том, что он…
- Дохлый! – звонко раздаётся у меня за спиной.
Я рефлекторно оборачиваюсь, но никого не увидев, лишь прислушиваюсь к удаляющемуся детскому смеху. Я поворачиваюсь обратно, но не застаю ни женщины, ни лампы, ни стойки. И тут, по телу пробегает холодок, не связанный с прогулками босиком.
- Какого хрена?! – разносится мой крик по пространству пустующих помещений.
Пытаюсь держать себя в руках, но получается не очень. Я прислушиваюсь. Откуда-то из лабиринта помещений, до меня начинает доноситься знакомый звук. Немного колеблясь, я, все же, решаю пойти на этот звук, за неимением других вариантов. Я осторожно продвигаюсь вперёд, чувствуя чудовищное напряжение. Шаг за шагом, ожидая за каждым углом новых потрясений. От волнения, видимо, у меня начинает идти носом кровь.
Звук становится всё ближе, подтверждая верность выбранного мною направления. И вот, наконец, я натыкаюсь на его источник. Это были двери лифта, аплодирующие всему происходящему. Снова, и снова. До тех пор, пока я к ним не подхожу. Стоит мне приблизиться, как они застывают в одном положении, позволяя мне проникнуть внутрь. Немного поразмыслив, я, всё же, решаю принять их любезное предложение. Попав в кабину лифта, тут же протягиваю руку к кнопкам, чтобы нажать единицу, но он, сделав выбор за меня, начинает двигаться самостоятельно.

Длится это не долго. Лифт останавливается и снова открывает свою пасть, давая мне возможность его покинуть, что я и делаю. Выхожу, и тут же оборачиваюсь на донёсшийся из-за спины звук, обнаруживая чёрную пустоту бетонной шахты на месте того, что меня туда доставило. Осматриваюсь, и замечаю на полу бурые следы босых ног, ведущие вперёд по длинному, хорошо освещённому коридору. Прижимаюсь к одному из них своей стопой, обращая внимание на полное сходство в размерах. Изо рта идёт пар, как если бы вокруг был температурный минус, хотя, по ощущениям, всё было как раз наоборот. Не спеша начинаю двигаться вперёд по бетонному полу, к единственной двери в конце коридора. Преодолев необходимое расстояние и обшитую железом преграду – оказываюсь в ещё более освещённом помещении. Второе, на что обращаю внимание – это то, что стою босыми ногами на льду, не чувствуя при этом никакого дискомфорта. Вокруг множество столов с лежащими на них людьми, накрытыми белыми простынями.
«Морг!», - первое, что приходит в голову, но вокруг не было никакого оборудования и, почему-то, ничем не пахло, хотя раньше мне доводилось бывать в помещении подобного назначения, и я не понаслышке знаю, каково это, вдыхать местный воздух.
Начинает идти снег.
Иду по видимому ещё следу, и он приводит меня к одному из столов. Судя по внешнему виду выглядывающих из под простыни, перепачканных засохшей кровью, ступней – на столе лежит молодая женщина. Подхожу ближе и становлюсь сбоку от неё. Затем, протягиваю руку, чтобы заглянуть под простыню, но в этот момент, её рука соскальзывает с поверхности стола, движимая силой притяжения, и повисает в воздухе. Вскрикиваю от неожиданности и отпрыгиваю назад, но поняв, что мне ничего не угрожает, снова решаю приблизиться. Сразу же обращаю внимание на приметную татуировку на запястье в виде надписи «Всё будет хорошо». Тут же смотрю на своё запястье, но на нём ничего нет.
- Что-то потеряла? - раздаётся детский голос позади меня.
Оборачиваюсь, и снова вижу её. Косички, беззубая улыбка, платье, гольфы – всё на месте. Стоит в нескольких метрах от меня, возле стола с каким-то толстяком, и щерится.
- Где я?
- Ты слишком часто задаёшь этот вопрос, - она начинает идти в мою сторону по свежевыпавшему снегу, издавая при каждом шаге, едва слышное, похрустывание.
- Тогда, не лучше ли на него ответить?
- Даже, если я тебе скажу, это ничего не изменит, - здесь она поравнялась со мной, и я обращаю внимание на то, что изо рта её не идёт пар.
- Тогда скажи, зачем я здесь.
Но она проходит мимо меня, не издав ни звука.
- Ах, да. Ты ведь не любишь повторять два…, - и тут я замечаю…
Она шла в своих детских сандалиях, но следы были такими, как если бы она была без обуви. Удалившись от меня на несколько шагов, она оборачивается, что-то спрятав за спиной в одной из детских рук.
- Кто ты? – спрашиваю я, не на шутку насторожившись.
Немного посмотрев на меня, с недовольством в голосе она, всё же, отвечает:
- Где я? Кто ты? Почему я здесь? В чём смысл жизни?... Ещё попроси меня тебе погадать.
- Но…
- Заткнись! – и жуткое жужжанье каких-то насекомых наполнило пространство вокруг, но самих их не было видно.
Безрезультатно оглядываюсь в поисках источника тревожного звука, пока не обнаруживаю ребёнка прямиком возле себя. Рука её всё ещё за спиной.
- Что у тебя там?
- Что-то вроде ключа
- И что же он … - но договорить я не успеваю. Проворная дрянь выводит руку из-за спины и втыкает в мой живот что-то похожее на скальпель. Всё происходит так быстро, что как-либо отреагировать я не успеваю. Она отпускает руку от этого предмета, и я падаю на пол.
Я быстро дышу, ощущая чудовищную боль, едва сдерживая крик.
- Этого не может быть. Это всё сон… Я, просто, сплю. Ведь так?! Так?! – вымаливаю я у неё сквозь слёзы то, что хочу услышать.
- Не совсем, - отвечает она, разворачивается, и уходит. Оставляя меня истекать кровью.

- У меня от твоих рассказов мурашки по коже. Хорошо, что мои кошмары не так необычны. И не так излишне реалистичны, как у тебя, - и девушка, всё ещё находясь под впечатлением от услышанного, делает глоток уже остывшего чая.
- Хорошо ещё, что всё это всего лишь сны, - отвечает ей мужчина, улыбаясь. – Хотя, если честно, последний меня действительно напугал, - и здесь выражение его лица приобретает задумчивый вид.
Их разделяли небольшой столик и лет десять разницы в возрасте. Они оба были молоды, но каждый - в своём временном промежутке. Их многое объединяло, но это были абсолютно разные люди. И именно поэтому, подобно магнитам, их тянуло друг к другу, несмотря ни на разницу в возрасте, ни на столик, разделявший этих двоих.
Снующие туда-сюда официанты и многочисленные посетители заведения, с их разговорами и звонками мобильных телефонов, никоим образом не мешали общению этой парочки. Каждый такой столик был параллельной вселенной, до которой никому, кроме её обитателей, не было дела. Их вселенная находилась возле окна, сквозь которое за ними подглядывал играющий многообразием огней город.
- Значит, во сне… ты был девушкой. Ну и как ощущения? - поинтересовалась она, лукаво улыбаясь.
- Полапать себя не успел, - отшутился он и опустошил высокий стакан хмельного напитка ещё на один глоток. - Это было похоже, скорее, на игру, нежели на полное перевоплощение. Хотя, всё остальное бросало в ужас. Ощущения были настоящими, и он взглянул на своё запястье, надпись на котором гласила: «Всё будет хорошо»
Он смотрел ей прямо в глаза, она отвечала ему тем же. Их увлечённость друг другом была очевидной, как очевидной, порой, бывает ненависть одного человека по отношению к другому.
- Не помню… - опускает она глаза, задумавшись, - Кажется, у Фрейда… или это был кто-то другой…, - вспоминая, она щёлкает пальцами, - …Все персонажи наших снов, это мы сами.
- Если это так, то я - страшный человек. Хотя, лично мне кажется, что любой кошмар, это лишь эхо переживаний настоящего, или давно забытого прошлого. Какое-то негативное впечатление здесь, какое-то - там. Общая неудовлетворённость образом жизни. Обиды детства, неудачи юности. В одиннадцать лет я мечтал поскорее повзрослеть, а в тридцать четыре – снова хочу стать ребёнком.
- Ты итак ребёнок, - и она рассмеялась, заставляя его снова улыбнуться.

Но вот они покидают не совсем тихое, но вполне уютное место пребывания, меняя его на прохладу городских улиц. Они шагают прямиком по непонятно почему закрытой для машин проезжей части, в общем потоке непонятно чем развеселённых людей. Необычно звёздное небо, то и дело заставляло этих людей задирать головы, и комментировать, подчас вне рамок цензуры, свои впечатления от увиденного. По бокам той самой проезжей части располагались всевозможные высотные здания, различной архитектуры и назначения. Этот город цвёл, а жители его, и это можно было без труда прочитать по выражениям их лиц, были вполне довольны своим существованием.
Этот поток людей бесконечной вереницей тянулся куда-то вперёд. Ни начала, ни конца этого шествия видно не было. И наша парочка, казалось, попросту двигалась по направлению этого потока, не пытаясь плыть против его течения. Красное пальто девушки бросалось в глаза, но, несомненно, шло ей. Она улыбалась, и это шло ей ещё больше. Спутник её шёл прямиком напротив неё, шагая спиной вперёд. Он даже не пытался смотреть через плечо, с тем, чтобы на кого-нибудь не наткнуться, а просто шёл, не сводя с неё глаз. Между ними была пара шагов, и в какой-то момент, она, с лёгкостью преодолев это расстояние, крепко обнимает его. Он отвечает ей, но вскоре, между ними вновь оказывается пара шагов. Но теперь девушка идёт спиной вперёд, наматывая что-то длинное на ладонь. Он не понял, как ей это удалось, но она, ловким движением рук, умудрилась стянуть с него кожаный ремень так, что он и не почувствовал этого. И этот фокус ему пришёлся по душе. В голове его мелькнули сцены из того, что произойдёт совсем скоро. И в фантазиях его не было места, каким бы то ни было, рамкам приличия.
Есть вещи, которые можно сказать и без слов, и это был как раз тот случай. Им не нужно было трепаться о всякой ерунде, заполняя паузы между какими-то действиями. За них говорили их тела, жесты и выражения лиц. Всё было на поверхности. И вот он смотрит ей в глаза… но что-то странное отвлекает его от этого занятия. Он переводит взгляд чуть в сторону, и теперь уже через плечо своей спутницы начинает наблюдать за высоким зданием со шпилем, расположившимся далеко впереди. Всё происходит довольно быстро. Он видит, как неоновое свечение, похожее на странную молнию со множеством ответвлений, растекается по поверхности этого здания. Мгновение спустя, это свечение исчезает, заставляя мужчину задуматься: а не померещилось ли ему это. Ведь никто вокруг никак на это не отреагировал.
Девушка, обратив внимание на этот взгляд «сквозь неё» - оборачивается, но ничего странного не замечает.
- Что-то не так? – произносит она слегка громче обычного, чтобы голос её не затерялся во множестве себе подобных.
- Ты знаешь…, - начал было мужчина, - Мне как будто показ… - но свечение вновь вернулось на прежнее место, и необходимость в объяснениях отпала.
- Смотри, - и он ткнул пальцем в сторону загадочного явления.
Девушка оборачивается и замечает то, что привлекло его внимание. Она останавливается, и то же самое делают все вокруг. Как по команде, все уставились на этот свет, который, подобно паутине, окутывал уже всё здание целиком.
А затем, раздаётся короткое, но невероятно громкое гудение, заставляющее окружающих прикрыть уши руками. И звук этот словно что-то переключает в головах всех этих людей. Все они, не «как будто», а на самом деле, сходят с ума. Отовсюду слышатся вопли обезумевших людей, по неведомой причине, пытающихся друг друга растерзать. Сильные нападают на слабых, а после, принимаются и друг за друга.
Не тратя времени на выяснение причин происходящего, мужчина хватает девушка за руку и тащит её за собой в проулок. Они пробираются сквозь толпу, но делать это становится всё труднее, в связи с чем, им постоянно приходится менять направление. Затем, к крикам добавились и странные хлопки, оказавшиеся звуками ударов человеческих тел о землю. Бесконечным потоком, они выбрасывались из окон домов и офисных зданий. Словно их кто-то «просыпал».
В какой-то момент, рука девушки выскальзывает, и она мгновенно исчезает в толпе. Мужчина оборачивается и в панике начинает метаться в отчаянных попытках её отыскать, но найдя лишь окровавленное красное пальто, понимает, что уже слишком поздно. С перекошенным от ужаса лицом, он, словно в поросших зеленью джунглях, начинает буквально прорубать себе дорогу сквозь это необычное столпотворение, безжалостно орудуя руками и ногами. Он бьётся изо всех сил, и через какое-то время ему удаётся выбраться из основной массы уже не людей. Он начинает бежать, по пути уворачиваясь от падающих сверху тел, и перепрыгивая через уже искалеченные тела, разбросанные повсюду. В какой-то момент, на лице своём он почувствовал капли влаги, поначалу приняв их за дождь. Но смахнув с лица рукой излишки этого дождя, он обнаруживает, что это кровь, брызги которой от бесчисленных ударов людей о землю разлетались во все стороны.
Он бежит, но делать это бесконечно нельзя, и силы покидают его на одном из перекрёстков. Задыхаясь, он падает в бессилии в самом его центре, а затем, перемещается в сидячее положение. Он протирает залитые потом и кровью глаза, наблюдая за тем, как со всех сторон этого пересечения дорог, в его направлении движется непреодолимая сила, имя которой – толпа. Понимая, чем всё закончится, он поднимает голову вверх и смотрит на необычно звёздное небо. А через мгновение, четыре потока безумной энергии сливаются в одной точке, поглотив беспомощного человека.

Всё погружается во мрак, превращаясь сначала в размытые силуэты, а затем, и вовсе исчезая в непроглядной тьме. Звуки, сопровождающие это безумие, приглушаются, словно утопая в этих вязких чернилах. И вот, уже с самого дна этой чёрной жижи, раздаётся детский крик.

Включается свет, и перепуганная женщина, на ходу запахивающая халат, устремляется к постели сына, который, пытаясь прийти в себя, тяжело дыша, оглядывался по сторонам.
- Всё хорошо…, - говорит она, поглаживая мокрую голову ребёнка, вцепившегося в неё мёртвой хваткой своих недетских объятий, - …Это всего лишь сон. Просто, кошмар. И он закончился…
Взгляд её останавливается на ловце снов, висящем у изголовья кровати. Со злобой, она срывает его со стены и швыряет в сторону.
- Таблетки тоже не помогают, - произносит появившийся в дверном проёме мужчина со шрамом на щеке,
Мальчик меняется в лице. Страх сменяет злость, и злость эту он выплёскивает на того, кто находится ближе всех. Не ожидая нападения, женщина теряет равновесие и падает на пол. Ребёнок срывается с кровати, довольно быстро преодолевая пространство комнаты с зарешёченным изнутри окном. Преградой на пути его стремления к свободе становится человек со шрамом, которому, несмотря на разницу в возрасте, не без труда удаётся усмирить разбушевавшегося отпрыска, прижав его к полу весом собственного тела…

Чёрный легковой автомобиль движется по оживлённым городским улицам. На заднем его сиденьи находится мальчик. Он задумчиво смотрит в окно, сквозь мелкие капли воды, налипшие на стекло. Он аккуратно причёсан заботливой рукой матери, сидящей спереди. На коленях её -  толстая тетрадь, похожая на медицинскую карту, а на глазах – слёзы, подчёркивающие пасмурность и без того дождливого утра.
Шрам на лице водителя ему, скорее, шёл, нежели портил  внешность…

Вот, они уже движутся по побитому временем бетонному полу длинного безлюдного коридора, освещение которого оставляло желать лучшего. Быстрые шаги взрослых людей, заставляют ребёнка перебирать кедами с частотой взмахов крыльев колибри. В таком темпе, они подходят к одной из многочисленных дверей, надпись на табличке которой было не разобрать, при таком, весьма избирательном, освещении. Перед тем, как войти – они ненадолго останавливаются, словно давая себе передышку, или несколько секунд на размышления. Наконец, мужчина протягивает руку, и, без стука, открывает дверь, заставляя всех троих зажмуриться от света, ударившего по глазам…

Мужчина и женщина сидят на кожаном диване, держа друг друга за руку. Ребёнок сидит в кресле, положив ногу на ногу. Он оглядывается по сторонам, разглядывая висящие на стенах картины, большинство их которых не закончены. Напротив него, через массивный деревянный стол, в таком же кресле, сидит человек в классическом костюме “Тройка”. В зубах этого человека - курительная трубка, которой он не стесняется дымить.
- Нравится? – задаёт он вопрос, не вынимая трубку изо рта.
- Что-то они мне напоминают, - отвечает мальчик, продолжая разглядывать полотна.
- Это работы моих пациентов. Таких, как ты, только значительно старше. Некоторых из них, уже нет в живых.
- Это вы постарались?
- Что?
- Я говорю, надеетесь выгодно их продать? – и он перевёл взгляд на собеседника.
- Нет… Надеюсь, что среди них никогда не появится моей.
Ребёнок ничего не произносит в ответ, и возвращается к изучению особенностей комнаты.
Человек в кресле не спеша перелистывает страницы тетради, знакомясь с её содержимым. Глаза его скользят по записям, а сам он, то и дело, издаёт, не то одобрительное, не то удивлённое «Хм».
- У тебя богатая биография, - произносит он наконец, отложив в сторону источник дыма, Многих здешних…, - и он развёл руками, - … обитателей я наблюдаю годами, но в сравнении с тобой, они просто дети, - закончил он мысль, полную иронии.
- Судя по тем записям…, - и он несколько раз ткнул указательным пальцем руки в закрытую теперь тетрадь, - …что отражают наблюдение за твоим состоянием, ты не можешь отличать сон от реальности, всё больше утрачивая с ней связь.
- Charta non erubescit, - спокойно произносит ребёнок, разглядывая репродукцию «Постоянства памяти» Сальвадора Дали, висящую за спиной доктора.
Он замечает это и оборачивается, а затем, возвращается в прежнее положение:
– Ты прав: бумага не краснеет, - здесь он поднимается на ноги, обходит вокруг стола и присаживается на него, - Откуда знаешь латынь?
В ответ ребёнок пожимает плечами.
- А как насчёт того, что происходит сейчас? Вот я, по-твоему, реален? – и он усмехнулся, скрестив руки на груди.
- Мне трудно подобрать слова. Вы… существуете сразу в нескольких формах, но, при этом… вас нет.
- Любопытно, - он поднимает брови, - А что ты скажешь о своих родителях? Их тоже, по-твоему, нет? – и он переводит взгляд на притихших родственников.
- Все вы, всего лишь часть механизма, созданного умелой рукой. Кто-то из вас знает об этом, кто-то – нет. Кто-то участвует в процессе, а кто-то, лишь наблюдает.
- И какого же… назначение этого механизма?
Но ответа не последовало.
- Cogito-ergo-sum, - произносит доктор, выделяя каждое слово.
Мальчик не тянет с реакцией на эти слова и, снова переведя взгляд на собеседника, отвечает:
- Может, вы и мыслите, но это вовсе не означает, что вы существуете.
- Скажи это моим кредиторам, - и его басистый смех эхом разносится по помещению.
В какой-то момент, доктор отходит от стола и направляется к мальчику, но затем, сворачивает в сторону неплохой, по крайней мере, по объёму, библиотеки. Он берёт первую попавшуюся на глаза книгу, начинает её листать, а затем, спрашивает:
- А ты не считаешь, что для девятилетнего мальчика подобные слова и мысли, скажем так, несколько аномальны?
Разглядывая пальцы одной из своих рук так, словно он видит их впервые, ребёнок отвечает:
- У меня странное ощущение - будто бы мне больше девяти лет, и одновременно, что я существую всего несколько часов, с момента пробуждения этой ночью. И что я вовсе не ребёнок. А может… и не человек.
Услышав это, доктор, с характерным звуком захлопывает книгу, и возвращает её на место.
- А как же твои воспоминания о прошлом? – и он делает пару шагов в сторону маленького человека.
- Я не уверен, что они мои, - отвечает тот, переведя взгляд на запястье, обратив внимание на следы порезов.
- То есть, как?
- Вот вы, например, уверены, что прожили около…, - и он оглядел его снизу вверх, - …сорока лет. Но может быть, на самом деле, вам всего несколько часов, а то и минут, от роду. А то, что вы считаете своими воспоминаниями – всего лишь информация, помещённая в вашу голову.
Не найдя что ответить, человек в костюме возвращается в своё кресло, по пути распахивая окно, чтобы впустить немного свежего воздуха в это прокуренное помещение, и вновь открывает тетрадь. Какое-то время, он что-то ищет в её содержимом, а затем, опять начинает держать слово:
- Всё чаще с тобой случаются приступы необъяснимой агрессии. В числе прочего, ты даже напал на родного отца, - здесь человек со шрамом рефлекторно коснулся своей отметины и, тут же, отдёрнул руку. – Ты дважды намеревался покончить с собой, но, вместо этого, причинял увечья людям, пытавшимся тебя спасти. Твоим проделкам нет ни счёта, ни конца и, несмотря на твой юный возраст, ты представляешь реальную угрозу, как для окружающих, так и для самого себя. Те препараты, что были тебе назначены, а среди них есть даже те, что принимают более взрослые пациенты, не оказали предполагаемого эффекта. Положение твоих дел никоим образом не улучшилось…
- А каково положение моих дел? – перебил он доктора.
- На данный момент, тебе грозит изоляция. Мера жёсткая, но я надеюсь, временная. Хотя, если честно, я сомневаюсь в эффективности такого лечения. Как впрочем и в его необходимости.
- К чему сомнения, - и мальчик, встав на ноги, берёт с небольшого столика, стоявшего возле кресла, тяжёлую металлическую пепельницу, и швыряет её в лицо, не ожидавшего нападения, человека, заставляя его переместиться в горизонтальное положение.
Какое-то время, ребёнок смотрит на корчащуюся от боли жертву, а затем, оборачивается, чтобы взглянуть на тех, с кем он сюда пожаловал, и обнаруживает их сидящими в прежнем положении. Но выражения их лиц казались зловещими. Глаза были словно стеклянными, а непонятно чем вызванные улыбки – были какими-то натянуто-кукольными, будто вырезанными из дерева. Тут он замечает, что рука его испачкана сигаретным пеплом, и вытирает её о свою футболку, с изображением одной из картинок теста Роршаха…

Декорации снова меняются. Залитая светом комната белого кафеля, наполнена запахом хлорки, спирта, формалина и других сопутствующих ароматов, присущих помещению подобного назначения. Ребёнок лежит на операционном столе, руки и ноги его стянуты ремнями, а голова зафиксирована в неподвижном положении специальным приспособлением. Глаза его открыты. Спиной к нему, стоит человек в белом халате, колдуя над столом с инструментами. Он поворачивается, и, сделав пару шагов, приближается к пациенту. В одной его руке находились два продолговатых тонких инструмента с заострёнными приплюснутыми концами, весьма отдалённо напоминающими скальпель, в другой – небольшой молоток. Переносицу его украшал широкий белый пластырь, а под глазами цвели обширные гематомы. Все три предмета он кладёт на небольшую подставку, стоящую рядом с операционным столом, а затем, начинает медленно ходить вокруг обездвиженного ребёнка.
- На свете множество вещей, осознание которых даётся людям нелегко, - начинает он говорить, заведя руки за спину. – Старение, ошибки в избрании жизненного пути, потеря близкого человека, или, необратимые отклонения в психике, - здесь он на мгновение остановился, но затем, продолжил свой обход:
- В силу ограниченности своих способностей, я не могу решить всех человеческих проблем, поэтому, сосредоточимся на последнем. Существует множество оттенков безумия, требующих радикального вмешательства специалистов. Одним из таких радикальных вмешательств, является несложная нейрохирургическая операция под названием «Префронтальная лоботомия», предложенная господином Эгашем Монишем - большим специалистом по решению такого рода вопросов. Суть этого хирургического вмешательства состоит в разрезании тканей, соединяющих лобные доли мозга с его остальной частью, что приводит к исключению влияния лобных долей мозга на остальные структуры центральной нервной системы. Одним из последствий такого вмешательства является утрата побуждений к спонтанным действиям. Например, таким, как бросать тяжёлые предметы в людей, - тут он слегка коснулся повреждённой переносицы:
- Конечно, лейкотомию никогда не делали детям, да и процедура эта была отменена не один десяток лет назад, и на сегодняшний день является незаконной. Но, что такое закон, в сравнении с непреодолимым желанием помочь ближнему, - и он, нацепив на лицо хирургическую маску, приблизился к ребёнку.
Человек в белом халате берёт молоток и один из инструментов. Затем, он упирает острый конец инструмента в кость глазной впадины мальчика, после чего, не без доли сарказма в голосе, произносит:
- Скажешь, что-нибудь?… Может быть… на латыни?
Какое-то время, мальчик молчит, уставившись в потолок. Но затем, переводит взгляд на доктора:
- Кажется, я понял что это. Всё, что происходит со мной это…, - но он не успевает договорить, потому что человек в белом халате, приставив молоток к верхней части инструмента, делает небольшой размах, и наносит удар.
Свет гаснет.

В какой-то момент, тьму прогоняет свечение  кинескопа включившегося телевизора. На экране появляется двое беседующих людей. Оба они сидят в удобных на вид креслах, расположенных друг напротив друга. Первый, вероятно ведущий какой-то телепередачи, внимательно слушает второго, оживлённо излагающего нечто, с видом человека, разбирающегося в предмете дискуссии. Первый – человек в возрасте, с седыми волосами, харизматичной внешности и в теле, некоторой полноты, предающей, скорее, солидности, этому не молодому уже человеку. Второй – так же не молод, худощавого телосложения и, с этими зачёсанными назад тёмными волосами, очками в толстой чёрной оправе поверх небольших круглых линз, и едва заметными ухоженными усиками, внешности, скорее, отталкивающей.
Вот, камера переключается на крупный план второго, и надпись на экране гласит:
«Доктор медицинских наук, профессор психиатрии
Аристарх Вениаминович Гималайский»

- …Здесь я бы хотел обратить ваше внимание на один интересный случай в моей практике... - скрипучим голосом излагал профессор:
- …И связан он с совсем юным пациентом с диагнозом «деменция прекокс», который своим состоянием не перестаёт меня озадачивать на протяжении вот уже нескольких месяцев. Дело в том, что он утверждает, что всё вокруг, есть плод воображения одного человека, и человек этот находится как бы во сне, но не совсем. И что все мы являемся составными частями этого как бы сна. И в этом как бы сне, этот человек обречён на бесконечные страдания. И страдания эти отнюдь не физические. Та боль, которую он испытывает в каждой из этих многочисленных реальностей, в которые он попадает снова и снова, носит характер эмоциональных переживаний, основанных на страхах, присущих любому человеку. Страх перед потерей близких ему людей, страх перед неизведанным, страх перед потусторонними силами, страх перед одиночеством и, разумеется, страх перед смертью. И этот человек не знает кто он, потому что, каждый раз, в очередной реальности, он предстаёт в новом обличии. От ребёнка, до котёнка, - и он усмехнулся и поправил очки, - Кроме того, он ничего не помнит о том, что происходило с ним в предыдущем как бы сне, или помнит лишь отдельные эпизоды, которые только сбивают его с толку. И всё это мешает ему ориентироваться в том, где именно его подстерегает очередное испытание, и в чём оно, собственно, состоит. И эта «модель» окружающей нас с вами действительности, предложенная…, - и он снова усмехнулся, - …моим пациентом, перекликается с одной из теорий о том, что АД, если он существует, представляет собой не полыхающую бездну, кишащую различного рода демонами и истерзанными физическими страданиями душами грешников, а нечто вроде бесконечного лабиринта, или, как в данном случае, полусна, наполненного всевозможными образами, обрекающими грешника на вечные муки несколько иного типа, не связанные с телесными наказаниями. Так как душа – есть материя бестелесная.
- И что же произойдёт, когда спящий проснётся? – наконец вставляет первый.
- Сон реален, пока он продолжается, - отвечает человек в очках с улыбкой.
- Иными словами, все мы исчезнем, - и он тоже улыбнулся, - Что ж, это событие можно было бы подвести под всем известную дату «двадцать первого декабря две тысячи двенадцатого года».
- И даже провести неплохую рекламную кампанию, - закончил мысль профессор, и здесь они оба, по-доброму, рассмеялись. Далее, ведущий жмёт руку своему гостю.
- Благодарю вас, профессор, за то, что нашли время в своём плотном графике, и за интереснейшую беседу, состоявшуюся в этой студии.
- Спасибо, что пригласили. Надеюсь, не в последний раз, - и он, продолжая улыбаться, щуря от удовольствия глаза, вновь машинально поправляет очки.
Здесь ведущий поворачивает лицо в камеру со словами:
- А вам, дорогие телезрители, я напоминаю, что книгу профессора Гималайского «Занимательная шизофрения», вы можете приобрести в любом из книжных магазинов города.
Тут чей-то палец жмёт на кнопку пульта, и экран телевизора гаснет.

Этот палец, как впрочем, и рука, принадлежат человеку в белом халате, вероятно доктору, находящемуся, по-видимому, в ординаторской комнате одного из медицинских учреждений. Он откладывает пульт от телевизора в сторону и о чём-то задумывается, но ход его мыслей прерывается с появлением молоденькой девушки, так же облачённой в белое. Девушка застыла на месте, в некоторой нерешительности. Какое-то время она не только не двигается, но и ничего не говорит, словно не решаясь огласить то с чем пожаловала, и лишь пытливо смотрит на расположившегося на диване человека, отвечавшего ей тем же…

Но вот, они оба заходят в лифт.
- Как давно это продолжается? – спрашивает доктор.
- С утра. При очередном плановом обходе был зафиксирован зрачковый рефлекс, - быстро отвечала девушка. - Далее последовали снижение степени вегетативного расстройства и восстановление сознания.
- Она что-нибудь говорила?
- Она заговорила…, но это был несвязный набор слов.
- Бред? – и, тут же, он добавил, - Это нормально в её состоянии. Что-то ещё?
- Она напугана.
- Вы приготовили то, о чём я вас просил, на случай, если это произойдёт?
- Конечно.
- И где оно?
- В палате, как вы и просили.
Наконец, двери лифта открываются, и эта парочка, начинает движение по довольно длинному коридору. «1131», «1132», «1133»… - мелькают таблички с номерами палат, до тех пор, пока они не останавливаются возле двери под номером «1134». Дверь открывается, и они попадают внутрь. В палате находится ещё один молодой человек в белом халате, сидящий на стуле в углу. С их появлением, он тут же поднимается на ноги, и смотрит сначала на них, а затем, на того, кто лежит на кровати. Это женщина средних лет в соответствующем больничном облачении. Одна сторона её лица сильно обожжена, на другой же виднелись многочисленные следы уже затянувшихся ранений. С появлением этих двоих, глаза этой женщины открылись, и она, с трудом повернув голову, взглянула на тех, кто потревожил её покой.
- В чём дело, почему мне никто ничего не говорит? - медленно протягивает она.
- А что именно вы хотите знать? – отвечает вопросом на вопрос доктор, подойдя ближе.
- Что происходит?! Где я ?! На улице снег! Почему на улице снег?!
Доктор подходит ещё ближе и любезным, как при разговоре психиатра с душевнобольным человеком, тоном отвечает:
- Около четырёх месяцев вы находились в состоянии церебральной травматической комы, обусловленной поражением центральной нервной системы, причиной которого явилась сильная черепно-мозговая травма. Своего рода отпуск для мозга, - и он добродушно улыбнулся.
- Что?
- Вы ехали на машине с вашим мужем и дочерью, и попали в аварию. Такое случается. Миллионы людей ежегодно оказываются в подобной ситуации.
- Что?! Какая авария?!
- Автомобильная, - всё в той же ласковой, дружелюбной манере продолжает человек в белом халате. – Смерть вашего мужа наступила мгновенно, чего нельзя сказать о вашей дочери. По всей вероятности… она сгорела заживо.
- Что вы такое говорите! Как…
- Вам повезло больше, - перебил он её, - хотя, всё относительно, - и здесь он негромко рассмеялся, что, впрочем, сделали и остальные.
Глаза женщины застилала целлофановая пелена слёз. Одна за другой, они скатывались по её лицу, казалось, на потеху присутствующим.
- Нет… Я не верю, - произносит она сквозь рыдания, а человек в белом халате, тем временем обходит кровать и останавливается возле коробки, стоящей на прикроватном столике, - Всё это лишь кошмар. Я должна проснуться! Всё это лишь чудовищный сон! – и это был уже крик.
- Нет, - говорит доктор, и открывает коробку, - Это гораздо хуже, - в руке он держит помповое ружьё. Передёрнув затвор, и направив ружьё в сторону женщины, он, в туже секунду нажимает на спусковой крючок…

Человек спит в своей кровати и ворочается во сне. В какой-то момент он начинает смеяться. Сперва - чуть слышно, но затем, значительно громче. В этом состоянии он перемещается из горизонтального в полувертикальное положение. Смех его поначалу забавен, но затем, становится пугающ. И этот пугающий смех постепенно переходит в рыдания. Затем, он просыпается и судорожно оглядывается в темноте, вероятно, пытаясь понять, где он. Он пытается встать с кровати, при этом натыкается на прикроватный столик и роняет электронные часы, стоящие на нём. Не обращая на это никакого внимания, тяжело дыша, он продолжает двигаться, спотыкаясь обо всё подряд, в ту сторону, где, как он помнил, должна была находиться дверь. Наконец, становится слышно, как он поворачивает ручку двери, и она со скрипом открывается. Он проникает в соседнее помещение и после соответствующего щелчка, там загорается свет. Этот свет, через полуоткрытую дверь проникает туда, где этот человек, несколько мгновений назад, так необычно пробудился, освещая царивший там беспорядок. Слышно было, как человек довольно быстро прошагал на кухню, после чего раздались звуки переливания жидкости из одного сосуда в другой, а затем - жадные глотки. Напившись, он снова беспокойно зашагал, как будто куда-то опаздывая, и быстрые шаги его сменились очередным щелчком выключателя. Он что-то бормотал себе под нос, едва слышно и неразборчиво. Это было нечто вроде:
- Главное, не забыть… Нужно быстрее… Матрёшка из голов… Бесконечная история… Гениально… И как я раньше… Беззубая девочка… Лоботомия… Гималайский
Затем послышался странный скрежет и несколько щелчков, напоминающих звук, сопровождающий заправку бумагой печатной машинки. И, видимо, так и было, потому как далее, раздались специфические для работы такого аппарата пощёлкивания. Он от души бил по клавишам, продолжая бормотать себе под нос, как будто стараясь сделать как можно больше, прежде чем неожиданно посетившее вдохновение, вновь его не покинет. Слышно было, что процесс этот полностью поглотил человека. Некоторая мрачность, отражаемая всем его видом после пробуждения, сменилась положительным настроем. Бормотания, доносившиеся из соседней комнаты, прерывались едва слышным смехом, а затем, и хохотом, а сам он прерывался лишь для того, чтобы сменить бумагу.
А между тем, комната, из которой этот человек совсем ещё недавно практически выполз, подобно бабочке, выползающей из плена кокона, всё так же отражала беспорядок. Свет, проникший в комнату, теперь позволял увидеть разбросанные по полу книги, вперемешку с пустыми бутылками и одеждой. И треснувшее зеркало, висевшее над прикроватным столиком, и осколки ночной лампы, вероятно, брошенной когда-то в стену, и рисунки на этой самой стене, напоминающие наскальные мотивы пещерных людей. А ещё, большое окно без занавесок, с отпечатками чьих-то ладоней, и электронные часы, лежавшие теперь на полу перевёрнутыми, и, не смотря на это, продолжавшие выполнять свою работу отражая приятным зелёным светом «11:34».

Конец.