Золотая бочка

Хутор был небольшой – три десятка надёжных хат, расположенных в два порядка вдоль дороги. Хуторяне – честные, трудолюбивые люди. Умели работать. Умели отдыхать.
Случилось это незадолго до войны, когда ещё был жив мой дед. Мама рассказывала о нём, что это был статный крестьянин с копной тёмно-русых волос. Носил густую по грудь бороду. Был весьма строг, но голоса никогда не повышал. Иной раз расшалятся детишки (а их в семье было шестеро), дед исподлобья метнёт взгляд сначала на них, потом на кут, в котором розги висели – только босые пятки замелькают. Разбегутся озорники по углам, зашьются и, как тараканы за печкой, шушукаются. Знают: с отцом шутки плохи. Второй раз намекать не станет. Молча снимет розги, припечёт так, что долго будешь науку помнить.
Верили в Бога. В каждой хате – в красном углу икона, обязательно покрытая белым, с расшитыми концами рушником. Дед же мой на весь хутор был знаменит тем, что имел великую святыню – Библию и Четьи Минеи, книгу о житии всех святых. Соберёт, бывало, у себя односельчан и читает вслух. Тишина становилась такая, что в ухе у кого зазвенит – и то слышно!
Церкви своей на хуторе не было. Да и государство тогда не приветствовало религию. А народ по старинке верил. Вера – она терпенья придаёт, а без него крестьянину никак, особенно весной, когда недостаток хлеба и корма для скота, да ещё в неурожайные годы. Без веры озлобился бы мужик, а с верою смирится с бедой: «Дал Бог неурожай – надо терпеть». И всё...
Была весна. Стояли пасхальные дни. Тёплые, ласковые. Работать – грех. Всякое житейское попечение ныне отложено: на то и Святая Пасха, чтобы в радости дни проводить. Из домов высыпал народ: нарядный, навеселе, счастливый.  Пьяниц и дебоширов на хуторе отродясь не водилось. Да и когда пить и дебоширить, если в каждой хате по пять-семь детушек, да старики помирать не торопились, а всех кормить надо. Своими руками землицу перетряхивали, своим потом поливали. Она добром и платила: оделяла всех из достатка своего, не голодали, слава Богу!
Вечерело. Солнце медленно скатывалось с небес. Оплавляясь и теряя округлость, растекалось по всему горизонту. Толпы молодёжи всё ещё гуляли по деревне, распевая песни-веснянки. Девчата катались на качелях, детвора крашеными яйцами щёлкалась. Мужики играли кто в городки, кто – в лапту. Старики, сидя на завалинке, вели неспешные разговоры о бытии и его скорой кончине. Дед мой припомнил старую молвь, что именно такой порой в глубокую старину происходили небывалые чудеса: сокровенные земные глубины отворялись, люди золото да серебро в земле находили, и знаменья тому были: появлялись блуждающие огни или диковинные цветы распускались.
– Только кто достанет подземные сокровища, тот в добре не бывает: или умрёт в одночас, или вконец сопьётся, – сумрачно закончил дед сказ, отсекая всякую охоту бездельных поисков сокровищ.
Собеседники кивали головами и молчали. 
День тем временем подходил к концу. От солнца оставался только малиновый след, да и тот редел с каждой минутой. Народ уже стал расходиться, и старики, покряхтывая, потянулись к своим печкам, когда внезапно кто-то крикнул:
– Смотрите!
Обернувшись, люди застыли в изумлении. В мерцающем сиянии над землёй, покачивая боками, висела бочка…
 Воцарилась мёртвая тишина. Только соловью дел не было до происходящего. По всей округе разливалась его сладкая, как патока, трель. Первой опамятовалась молодёжь. Смельчаки было бросились к бочке, но старики под страхом незамолимого смертного греха удержали их. Перечить им ребята не посмели, сбились гуртом и стали вместе со всеми ждать, что будет. Не успел соловей и двух коленцев завершить, как бочка, застыв, будто собираясь с силами, вдруг тяжело покачнулась и ушла в землю, как и не было.
Немного погодя, судачили об этом, что, мол, пан, из поляков родом, прятал в той бочке награбленное богатство. Да вот самому оно и не пригодилось, потому как после восстания бедноты бежал в Пруссию. А зачем простым крестьянам золото? Золото наше – земля родная, да дети наши. Это и надо беречь.
А потом была война. Дед на фронте без вести пропал. Хутор немцы сожгли. Упасшиеся от смерти хуторяне беженцами переселились в другие места. Дедова Библия сгорела вместе с домашним скарбом.
Бочка же с панским скарбом так и лежит себе в землице по сей день. А свидетелей тех событий и вживе давно нет.

                29.05.06