А это-мой Пушкин! Гл. 54. Все - не то!

Саша, который не получил разрешения ехать в Полтаву, к сердечному другу Раевскому, мрачно перебирал свою жизнь…

Скрепя сердце, написал Бенкендорфу, что собрался жениться и просит на это разрешение у царя. Ему было важно убедить будущую тещу в своей благонадежности, и попросил Бенкендорфа подтвердить это: «…Я получил согласие… Два возражения мне высказаны были при этом: имущественное состояние и мое положение относительно правительства. Что касается моего состояния, то я мог ответить, что оно достаточно, благодаря его величеству, который дал мне возможность достойно жить своим трудом. Относительно же моего положения, я не мог скрыть, что оно ложно и сомнительно…Госпожа Гончарова боится отдать дочь за человека, который имел бы несчастье быть на дурном счету у государя…Счастье мое зависит от одного благосклонного слова того, к кому я и так питаю искреннюю и безграничную преданность и благодарность…».

 А в конце письма опять просил разрешения напечатать трагедию «Борис Годунов».

И скоро получил от Бенкендорфа ответ, что его личное положение, в которое он поставлен правительством, всецело соответствует его интересам - в нем не может быть ничего ложного и сомнительного, если только он сам не сделает его таким; что «никогда никакой полиции не давалось распоряжения» иметь за ним надзор, а то, что он, «как друг» дает ему советы, то они идут ему только на пользу...".

При этом Саше милостиво разрешалось показывать это письмо всем, кому он найдет нужным.Он заскрипел зубами,но, увидев в конце письма, что ему разрешают напечатать «Годунова», немного успокоился - будут деньги!

 Он сразу же поехал к Гончаровым и показал Наталье Ивановне письмо. Прочитав его, она повторила еще раз: приданого у дочери нет, и неизвестно, сколько потребуется времени, чтобы как-то решить эту проблему…

Саша промолчал, потому что не знал, как у него самого сложится имущественный вопрос. Ведь положено родителям, имеющим поместья, выделять своим детям, при замужестве или женитьбе, в потомственное владение какое-нибудь из них, чтобы обеспечить их будущее! По крайней мере, он надеялся на это.

Он написал родителям, что женится на Гончаровой Наталье Николаевне, которую вот уж год, как любит: «Прошу вашего благословения не как пустой формальности, но с внутренним убеждением, что оно необходимо для моего благополучия…Состояние госпожи Гончаровой сильно расстроено и находится в зависимости от состояния её свекра. Это является единственным препятствием моему счастью. У меня нет сил даже и помыслить от него отказаться. Мне гораздо легче надеяться на то, что вы придете мне на помощь. Заклинаю вас, напишите мне, что вы можете сделать…».

Полученный восторженный ответ  родителей успокоил его истерзанную душу. Отец сначала перечислил свои долги, описал состояние дел и заверил его, что может ему дать только одну Кистеневку,то есть, часть Болдино, с двумястами душами крестьян...Она может ему дать четыре тысячи годового дохода…
Саше и этому был рад.

Натали, со своей стороны, получив, наконец, согласие  матери  на замужество, обратилась к деду за разрешением на брак: «…Узнав через Золотарева сомнения Ваши, спешу опровергнуть оные и уверить Вас, что все то, что сделала маменька, было согласно с моими чувствами и желаниями. Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые Вам о нем внушают, и умоляю Вас по любви Вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета…».

Заверения любимой внучки,видно, возымели свои действия. Хозяин Полотняного завода призвал жениха, чтобы самому сделать свои выводы – шлейф слухов за ним был ужасен, вплоть до пристрастия к «греческим вкусам»…Афанасий Николаевич не забыл то время, когда  тот  вернулся из Одессы опозоренным - снова в ссылку, под надзор родителей,и за ним долго еще были круги на воде…

Когда Саша в конце мая приехал в Полотняный Завод, Натали была уже там, и он имел возможность ближе узнать её. В течение трех дней, которые он пробыл там, они гуляли и разговаривали много. Натали показывала все любимые места, рассказывала о проделках с сестрами. Саша писал в альбом Натали стихи-объяснения в любви, получая ответы – тоже стихами…

Её сестры, Александра и Екатерина, не досаждали им, держались от них подальше, предоставляя возможность побыть вместе...
 Сашу сильно волновало, что дед собирается давать за невесту. Но Афанасий Николаевич определенного ответа не давал, обещая лишь, что не обидит любимую внучку...

Саша, успокоенный уехал в Москву, оставив Натали с матерью в Заводе. Но не успел приехать туда, как возобновились его страхи, что браку может помешать еще что-то…

Он не зря беспокоился. Наталья Ивановна стояла на своем - без приданого отдавать дочь не будет! Хотя у неё было свое личное состояние, она оберегала его от всех. Ярополец, поместье в Московской губернии, которое принадлежит ей, заложено, тем не менее, она неуверенно объявила, что выделит Натали его часть. Но это слышали только сыновья…

Семья Гончаровых оказалась с хитринкой. Наталья Ивановна сделала дочери «царский» подарок - заложила бриллианты, подаренные ей в свое время императрицей, как отступные - чтобы удалить её из дворца - она покусилась на её возлюбленного...
Наталья Ивановна отдала дочери залоговую квитанцию. «Теперь и приличия соблюдены, и расходов  нет!» - довольно прищурилась она.

А у Афанасия Николаевича, кроме майората, куда входили калужские фабрики и поместья, все было заложено и перезаложено, но он продолжал жить на широкую ногу, тратя безрассудно оставшееся - он волочился до сих пор за женщинами, кутил в столицах, выезжая то в одну, то в другую – на неопределенные сроки…

Трем внучкам он когда-то предполагал дать в приданое имение Катунки, расположенное в Нижегородской губернии. Оно  оценивалось в большую сумму – сто двенадцать тысяч рублей; но на нем лежал огромный долг в сто восемьдесят тысяч рублей. Если бы одну часть он все-таки выделил Натали, ей пришлось бы выплачивать и третью часть долга. Законным же его наследником был сын Николай, отец Натали, который был признан  психическим больным…

Поэтому дед, минуя  родного сына, не мог дать дарственную внучке. Афанасий Николаевич решил предложить Саше управлять имением. Но он не согласился.В бесконечных переговорах с дедом Натали Саша решил попросить его выдать доверенность на получение доходов с выделяемой Натали трети имения и заемное письмо, на что Афанасий Николаевич на удивление быстро согласился и даже пытался оформить документы.Но так до конца и не довел дело, решив обхитрить всех.

У него давно хранилась медная статуя Екатерины II,которую он когда-то заказал в Германии, чтобы установить в Полотняном Заводе. Но она,на его взгляд, оказалась неудачной и он не стал её устанавливать. И  валялась она давным-давно в подвале дома за ненадобностью. Вот эту-то статую он и предложил Саше:
- Продадите её и вырученные за неё деньги возьмете, как приданое...

У Саши начались метания туда-сюда: ему нужно было оформлять документы на ведение дел в той части Болдино, которую ему отец выделил. Волокиту Гончаровых с приданым невесте он расценил, как готовность к отказу от него и попросил родителей написать письмо деду Натали - ему хотелось укрепить шаткую надежду на свой брак.

 Тем временем сам нанес визит двоюродной сестре Натальи Ивановны – старой фрейлине Загряжской, имеющий связи со двором – с той же целью.

Величавая женщина, со следами былой красоты, сначала приняла его неприветливо:
- Это вы женитесь на моей внучатой племяннице?
- Да, сударыня,- ответил Саша почтительно, немного смущенный тем, как она занимается своим туалетом прямо при нем - без всякого стеснения.
- Вот как! Меня это очень удивляет…Меня не известили... Наташа мне ничего об этом не писала.
- Сударыня, брак наш решен был совсем недавно, расстроенные дела Афанасия Николаевича и Натальи Ивановны не позволили сделать это раньше…

Но Наталья Кирилловна с его оправданиями не согласилась:
- Наташа знает, как я её люблю, Наташа всегда писала мне обо всех обстоятельствах своей жизни, Наташа напишет мне…

Саша боялся, что она начнет пытать его за грехи молодости, но старую фрейлину интересовали исключительно дела Натальи Ивановны…После чая она его отпустила, потеплев к нему немного:
- А теперь, когда мы породнились, надеюсь, сударь, что вы часто будете навещать меня… Я слышала комплименты государя насчет Наташеньки... Она очень красивая и славная девочка…

О своих попытках укрепить  свое положение, как жениха, он тут же рассказывал  Натали, попутно высказывая намеки: «Неправда ли, Наталья Ивановна ей напишет?»... "Мои родители написали деду письмо…».

 Он надеялся, что и она,Натали, со своей стороны, постарается ускорить свадьбу...

Афанасий Николаевич тянул с приданым внучке, а сам, узнав, что Саша поехал в Петербург для устройства своих дел перед свадьбой, отправил ему письмо вдогонку - через  внука – Ивана Николаевича.Он просил  Сашу ходатайствовать о пособии для покрытия долгов Полотняного Завода.

Саша уставился с недоумением на письмо. Что это? Афанасий Николаевич полагает, что личное знакомство с Николаем I поможет ему в распутывании  финансовых дел Гончаровых? Неужели старик помешался и думает, что он обладает таким влиянием на царя? Что за наивность!
 
Он сильно расстроился. Но, боясь, чтобы его отказ не помешал их браку, он, скрепя сердце, сделал попытку переговорить с министром финансов Канкриным - дальним родственником родителей, о единовременном пособии Гончарову. Но тот отказал:
- Не могу помочь. Этот вопрос может решить только сам царь.

Страшась последствий, Саша написал повинное письмо Афанасию Николаевичу: «Сердечно жалею, что старания мои были тщетны и что мало имею влияния на наших министров»...

Неуверенность в чувствах Натали, которая держится отстраненно, неуступчивость будущей тещи, хитрые ходы деда невесты – все это не способствовало его  душевному спокойствию...

А тут еще и денег совсем нет. Боже, сколько у него долгов! И больше всего он должен профессиональным игрокам - Догановскому и Жемчужникову, которые опутали его векселями. А сколько еще мелких! Как он их будет отдавать?! Денег нет. Источников их добыть нет... кроме, как в карты.
 
Саша поехал к Василию Семеновичу Огон-Догановскому - карточному шулеру, который свой дом превратил в карточный клуб, несмотря на то, что является членом Санкт- Петербургского Английского Собрания, как и сам он, Саша,да и как  Жемчужников... Сюда, к Догановскому, собираются все игроки – со всех концов России...

 Конечно, он не раз и не два уже обставлял  его за зеленым столом - Догановский и его компаньон Лука Ильич Жемчужников буквально разорили его, выиграв у него сначала двадцать пять тысяч рублей.Это для него - астрономическая сумма...Но так как у него тогда не было денег, он выдал им на указанную сумму вексель.И попал в долговую яму...

И деваться ему некуда. Нужны деньги!.. Приехав к Догановскому, он увидел, что самого хозяина нет, а гости играют – в уюте и тепле.Его пригласили присоединиться сразу же...

Ах, ему стало везти - кон взял, за ним второй... третий! Все-все ему проиграли! Перед ним уже  лежала куча денег,когда вернулись откуда-то  Огон-Догановский с Жемчужниковым:
 - Ба-а-а, Саша! – заключил он его в медвежьи объятия.Его румяное  лицо в обрамлении серебристых роскошных волос выглядело очень довольным. Посмотрел на кучу денег перед Сашей и потер руки:
- Пушкин, ставь ва-банк.Выиграешь - со всеми сразу рассчитаешься.

А он, дурак, уже распалился, вошел в азарт, да и выигрыша много – подстегивает:
- Эх, была - не была!

Поставил ва-банк, и.эх! проиграл все выигранное.И в придачу - свои двадцать пять тысяч, полученные за главу «Евгения Онегина»…

Оттуда он ушел без сил и денег... Выдал этим разбойникам-игрокам опять вексель...

Он уже  понял, что ему не выбраться из сетей Догановского и Жемчужникова, которые теперь постоянно требуют отдать долг...

Это его так сильно угнетало, что он набросал Догановскому письмо: "Я с охотою взялся бы выкупить Ваши долги, но срок оным векселям, по словам Вашим, два года, а следующие Вам 24 800 рублей обязан я выплатить в течение 4 лет. Я никак не в состоянии, по причине дурных оборотов, заплатить вдруг 25 тысяч. Всё, что могу за Ваш 25-тысячный вексель выдать, 20 с вычетом 10 процентов за год — то есть, 18 тысяч рублей; в таковом случае извольте отписать ко мне, и я не премину чрез Вас или чрез кого Вам будет угодно доставить их Вам...» .

Саша хорошо знал правила игры. Ведь неуплата карточного долга воспринимается «как унижение куда более страшное, чем разжалование в рядовые». Через эту норму не может перешагнуть ни один игрок - будь он семи пядей во лбу! Отсюда -  ставки на деревни,ставки  на пожитки,ставки на крепостных девок,ставки на борзых собак да породистых лошадей... Эти нормы игры в карты  не раз заставляли его ставить на кон неопубликованную еще главу из «Евгения Онегина»...

 Это хорошо, что  в те разы ему везло: в следующей талье (партии)-  он «взял» пару дуэльных пистолетов, а потом отыграл и рукопись.
 
Но теперь ему нет никакого спасения…Обратился к Михаилу Погодину - редактору "Московского вестника":
- Михаил, не могли бы вы мне помочь деньгами?
- Я бы рад, но у меня их нет…- тот поднял глаза на его мрачное лицо и добавил торопливо и неловко:- Может, мне удастся перехватить их у кого-нибудь…
- Так я буду надеяться на  вас...

Михаилу было неловко смотреть на его униженность, и он бегом побежал от него.
- Извините, меня ждут… Я буду иметь в виду…

Скоро он прислал ему две тысячи, которые долго и с трудом собирал у всех знакомых … Но оба знали - это капля в море…

 В июне месяце у Саши на руках уже была справка о том, что из недвижимого имущества отца, находящегося в Нижегородской губернии, Сергачевского уезда, в селе Кистенево, "где 474 души мужеского пола - за залогом 200 - ему передаются в вечное и потомственное владение 274 души"... У него отлегло от сердца...

Слух о его женитьбе.не без его помощи, распространился в Москве и Санкт-Петербурге и вызвал большие толки: «Пожалей о первой красавице здешней, Гончаровой... Она идет за Пушкина. Это верно»… - писал его приятель Муханов брату.

«Ловлас» - А. Вульф - с удивлением отмечал в своем дневнике: «Сестра сообщает мне любопытную новость, - свадьбу Пушкина на Гончаровой, первостатейной московской красавице. Желаю ему быть щастливому, но не знаю, возможно ли надеяться этого с его нравами и с его образом мыслей. Если круговая порука есть в порядке вещей, то сколько ему, бедному, носить рогов... - Желаю, чтоб я во всем ошибся...».

Сын князя Вяземского, подросток Павел, возмущался: «Пушкин хвастался тем, что стихи, посвященные им Гончаровой, были сочинены им для другой женщины» -  он имел в виду «Мадонну»...

Даже в Москве был сочинен анекдот, о котором ему рассказал Нащокин:
- Александр Сергеевич, говорят, что как будто кто-то, увидев тебя после долгого отсутствия, спросил: «Что это, дорогой мой, мне говорят, что вы женитесь?". И, как будто, ты ответил: «Конечно! И не считайте, что это будет последняя глупость, которую я совершу в своей жизни!». Правда ли это?

Саша мрачно сверкнул глазами и Павел Воинович пощадил друга и не рассказал конец анекдота: «Охота ей идти за него!»…

«Третьего мая ездили смотреть Семенову. Эта пьеса Коцебу …В числе интересных знакомых была Гончарова с Пушкиным. Судя по его физиономии, можно подумать, что он досадует на то, что ему не отказали, как он предполагал... Уверяют, что они уже помолвлены, но никто не знает, от кого это известно; утверждают кроме того, что Гончарова-мать сильно противилась свадьбе своей дочери, но что молодая девушка ее склонила. Она кажется очень увлеченной своим женихом, а он с виду так же холоден, как и прежде, хотя разыгрывает из себя сентиментального»… - так писала какая-то Озерова   в письме  к подруге…

«Когда я встречаю его рядом с Гончаровой, он мне невольно напоминает портрет того маленького животного, очень умного и смышленого, которое ты угадаешь без того, чтоб мне его назвать.» - писала  кузина Осиповой П.А.ей...

На самом деле, Саша терпеть не мог стоять рядом с Натали – так он был мал ростом по сравнению с ней… И так уродлив! Так ему казалось...

Зато любезный друг,князь Вяземский, написал ему из Петербурга шуточное письмо- бальзам на раны: «Я сейчас с обеда Сергея Львовича, и твои письма, которые я там прочел, убедили меня, что жена меня не мистифицирует, и что ты точно жених. Гряди, жених, в мои объятия! А более всего убедила меня в истине женитьбы твоей вторая экстренная бутылка шампанского, которую отец твой розлил нам при получении твоего последнего письма. Я тут ясно увидел, что дело не на шутку - я мог не верить письмам твоим, слезам его, но не мог не поверить его шампанскому. Поздравляю тебя от всей души... Я помню, что сравнивал я Алябьеву - с красотой классической, а невесту твою - с красотой романтической . Тебе, первому нашему романтическому поэту, и следовало жениться на первой романтической красавице нынешнего поколения.».

Саша, читая письмо князя, довольно заулыбался. Именно этого он и добивался – жениться на первостатейной красавице!..

 Но как он соскучился по непринужденным беседам с князем, по их спорам и шуткам! А как скоро он увидится с ним?.. Когда закончатся эти предсвадебные утомительные хлопоты?..

«Участь моя решена. Я женюсь... Я женюсь, то есть, я жертвую независимостью, моей беспечной, прихотливой независимостью, моими роскошными привычками, странствованиями без цели, уединением, непостоянством. Итак, я удвоиваю жизнь и без того неполную, стану думать: «мы». Я никогда не хлопотал о щастии: я мог обойтись без него. Теперь мне нужно его на двоих, а где мне взять его? Но… Мой ангел - она моя!.. Все печальные сомнения исчезают перед этой райской мыслью»…

Он написал ответ Хитрово Е.М., продолжающей доставать его своими нежностями:
« Что касается моего брака, то Ваши размышления о нем были бы вполне справедливы, если бы обо мне судили менее поэтически. На самом деле я просто добрый малый, который желает только растолстеть и быть счастливым. Первое легче второго…».

Саша не испытывал никаких иллюзий, думая о своей будущей жизни. Он женится, потому, что в тридцать лет все люди обыкновенно женятся. Он себе признавался, что женится не потому, что влюблен, а потому, что - надо. Будущее он представлял себе в строгой наготе и он заранее был готов к любым горестям. Радости, он знал это, будут для него неожиданными...

 Но он хотел домашнего тепла, он устал от вечной жизни "на больших дорогах", беспорядочного холостого существования. «Кроме того, мое творчество, требует внутренней свободы и отказа от внешней вольности поэтического поведения. Пора…».

Он отдыхал от утомительных свадебных хлопот у Вяземского в Остафьево. Такого полного покоя он давно не испытывал. Но ему не сиделось на одном месте. Вернулся в Петербург. Внезапно ему в голову ударило поехать в Захарово - вспомнил детство, бабушку, няню… Сказано- сделано!

 Поехал на тройке, в деревню заехал не по большой дороге, а задами. Другой бы не проехал, а он-то дорогу знает! Признался с огорчением Марье, няниной дочери:
- Марья, все здесь изменилось! Все здесь идет не по-прежнему…
- А что ты, батюшка, хочешь, деревня-то перепродана…Другие хозяева…Ах, чем же, батюшка, угощать тебя я стану? Давай яишенку сделаю!
- Ну, сделай, Марья. А пока я по саду пройду...

Обежал все кругом, пока она ему на стол собирала: рощу, мост над рекой, поднялся бегом на холм, где стоял их дом, оттуда долго вглядывался в темнеющий за рекой стрельчатый хвойный лес…

 Вернулся  еще больше огорченный:
- Все наше решилось, все поломали, все заросло… Грустно все это...
Саша угощение съел, немного еще побеседовал с Марьей о знакомых и встал:
- Прощай, Марья. Приезжай ко мне в Москву. Я тоже, может, приеду к тебе еще…С женой. Я собираюсь жениться… - обронил он, грустно глядя на женщину, отдаленно напоминающую ему незабвенную няню.

Сел в тройку, оглянулся на Марью, прижавшую кончик платка к губам. Она нерешительно махнула вслед рукой, но он уже не оборачивался … Все – не то.