Наташа Ростова

     Курсант военно-морского училища, отпущенный в увольнение, почти всегда желает принять на грудь энное количество огненной воды. Если он не обзавелся подругой, способной дать ему пристанище, то совместно с такими же, как и он сам, горемыками, занимается поисками  этого пристанища, дабы утолить жажду. На втором курсе пристанищами у нас были так называемые «парадняки», т. е. подъезды в домах славного Питера, коих было великое множество, и где мы, взяв в ближайшем гастрономе портвейна в зависимости от количества участвующих в задушевном общении лиц и (не всегда!) кусочка три нарезанной  продавцом докторской колбаски, усердно предавались пороку пьянства. К третьему курсу мы повзрослели, перешли на более крепкие спиртные напитки, и пребывание в «парадняках» стало признаком дурного тона, иногда мы, бывало, грешили этим делом, хотя и очень редко.  Поэтому, прежде, чем идти в увольнение, необходимо было наметить место обитания.
     – Восьмое  марта на носу, а квакнуть негде! – С досадой сказал, яростно плюясь во все стороны, Шурик, главный герой всех выпусков сатирической стенгазеты нашего факультета «Фильтр».
     Мы собрались в курилке и сетовали на жизнь.
     – Шурик, ты не забыл, что вчера стоял у «Фильтра» и со слезами на глазах говорил: «Как же я теперь людям теперь в глаза смотреть буду!» – укоризненно сказал ему я.
     Шурик всегда так говорит после каждого выпуска «Фильтра». Совесть для него – понятие весьма абстрактное. Теперь я ожидал  от бессовестного стереотипной реакции.
     – П…с, б…ь! – не вышел из сценария Шурик. – В последний раз непонятно откуда патруль нарисовался, я убежать просто не успел!
     Всегда так. Где Шурик, там всегда появляется патруль, даже если его там никогда не было, либо должностное лицо, которое берёт Шурика за заднюю часть тела, и никуда от этого не уйти – юдоль у него такая.
     – Тихо, тихо, мужики! – вмешался ещё один наш одноклассник, Серёга. – Недавно общался в Старом Петергофе с одной девицей, говорит, чтобы привёл к ней в гости ребят и как можно больше, всё будет – и тётки, и музыка, и что выпить.
     – Ну-ка, ну-ка, – вмешался Саня, парень из соседнего класса, – это очень интересно, что за девка?
     – Да не знаю, разговорились на дне рождения моей школьной одноклассницы, внешне вроде ничего особенного…
     – Нет плохих женщин, есть мало водки! – изрек аксиому всех времён Шурик.
     – А ты что, рассчитываешь, что мы тебя возьмём? Чтобы опять чего-нибудь натворил? Пошёл в задницу! – ласково проворковал ему я.
     – П…с, б…ь! – взвился Шурик. – Да я… – тут он задохнулся от негодования.
     – Ставлю вопрос на голосование! – не дал я ему закончить    тираду. – Кто за то, чтобы данного негодяя, которого ежедневно берут за ж..., взять с нами  на великое дело общения с воздушными созданиями  и тем самым подвергнуть риску наше будущее? Заплюёт ведь всё и опошлит… Да ещё патруль наведёт… В общем, нагл, пошл, подл…
     – И вонюч. – добавил кто-то со стороны. – Шурик немедленно плюнул в ту сторону.
     – Да нету там патрулей. – миролюбиво изрёк Серёга. – Давай возьмём гада.
     – Возьмём, – сказал Саня, – на квартире, наверное, будем сидеть, туда уж патруль, наверное, не зайдет…
     – Это вам только так кажется. Ну ладно. Подчиняюсь большинству.
     Вообще-то я так, для смеха выступил. Хотя  все знали, что если ты идёшь с Шуриком в увольнение, то ожидай неприятностей – либо тебе набьют физиономию, либо попадешься патрулю, либо уже в училище налетишь на дежурного по факультету с запахом. Но настолько Шурик был обаятелен и приятен в общении, что на это многие не обращали внимания, да и залеты случались процентах в девяноста, вот на эти оставшиеся десять процентов обычно и рассчитывали компаньоны Шурика, потому что мы тогда были молоды и всегда надеялись на лучшее.
     Наступило восьмое марта, мы вышли за ворота училища. Было солнечное морозное утро, и настроение у нас было под стать погоде. В ГПУ (гастрономе против училища) была «Старка», хорошая водка коричневого цвета.
     – Ну что, сколько берём? – вопросил, шмыгая носом и деловито плюясь во все стороны, Шурик, ибо он всегда брал любой товар без очереди.
     – Три штуки. – хором сказали мы, и Шурик немедленно воплотил наши пожелания в жизнь.
     Саня несмело предложил взять что-нибудь для девиц, но был немедленно обруган, т. к. в смете расходы на девиц не предусматривались. Сперва было решено, что будем действовать по обстановке, ежели что – Шурик всегда сбегает и возьмёт  без очереди необходимое количество.
     – Да нет, мужики, – сказал Саня, – давайте хоть один цветок возьмём, восьмое марта все-таки.
     – Подагрой, что ли, заболел, благородный? – Шурик был искренне возмущён.
Признав, что доводы Сани резонны, мы купили три гвоздики, однако Шурик всю дорогу негодовал и материл нас.
     До места назначения добрались быстро. Дом был двухэтажный, постройки пятидесятых годов. Серёга поднялся на второй этаж, мы встали на пролёт ниже.
     – Здравствуй! – сказал Серёга, когда дверь открылась, глядя снизу вверх. – Я привёл…
     Мы орлами взлетели вверх.
     – Заходите, заходите, мальчики! – приветливо отозвалась весьма высокая, под сто восемьдесят сантиметров,  девица. – Раздевайтесь, проходите, пожалуйста! Давайте познакомимся, меня Ларисой зовут. – И она протянула поочерёдно каждому из нас руку, причём протянула не перпендикулярно полу, а параллельно, вроде как для поцелуя.
     Политесу из нас никто обучен не был. Мы с Саней осторожно пожали ручку, пробормотав  вполголоса имена, Саня с какими-то стандартными фразами вручил цветы, а Шурик затряс девичью длань со страшной силой, как будто перед ним мужик. Девушка тихонько вскрикнула.
     – Александр, б…!  – второе слово он произнёс не полностью, вовремя спохватившись.
     В небольшой комнате стоял приличных размеров стол, ограничивающий пространство, и, как минимум, двое из нас, протиснувшись к противоположному краю, самостоятельно выбраться уже не могли, пока впереди сидящие не освободят проход. Мы с Саней сели подальше, Серёга с Шуриком вход нам заблокировали.
     – А сейчас мы будем пить чай! – весело сказала хозяйка, входя в комнату с тортом. Поставив торт на стол, она вышла.
     –  Куда ты нас привёл! – зашипели мы все на Серёгу. – Где бабы, где водка, где, в конце концов, хотя бы огурец?!
     – Да не знаю, мужики. Приводи, говорит, всё будет. – растерялся Серёга.
     – Ладно, – сказал я, – беру всё на себя. Шурик, доставай «Старку».
     Взяв бутылку, я напряжённо ждал.
     – Вот что, Лариса! – обратился я к ней, когда она вошла в комнату с чашками, - у вас свой чай, у нас  – свой! – с этими словами я осторожно поставил сосуд на середину стола.
     – Ребята, вы что, пить будете! – с ужасом спросила барышня, прижав пальцы к вискам.
     – А то! – самодовольно, шмыгая носом и ища, куда плюнуть, припечатал Шурик. Подойдя к приоткрытой форточке и распахнув её, он смачно метнул содержимое своей носоглотки на улицу, нисколько не стесняясь присутствием девушки. Видимо, акция, проведённая Шуриком, окончательно её убедила.
     – Хорошо, – сказала она, – а сейчас я вам буду петь.
     Мы немедленно разлили «Старку» по чашкам. Закусывать, кроме торта, было нечем, но нам не привыкать. Быстро выпив, мы тут же съели по куску. Противно, но только после первой рюмки. Хозяйка достала из шкафа гитару взяла её в руки и запела на русском перевод модной тогда песни «When I love begin». Гитара была абсолютно расстроенной, но девица пела с увлечением. Я, Саня и Шурик сползли под стол и оттуда тихо хрюкали, а Сереге деваться было некуда, и он с каменным лицом слушал сольный концерт хозяйки. До сих пор удивляюсь его выдержке. Когда песня закончилась, мы вылезли  из-под стола.
    – Лариса, – проникновенно обратился я к ней, трясущимися руками разливая остатки по чашкам, – песня была исполнена великолепно. Не найдется ли у вас небольшого кусочка огурца? Тогда мы все были бы абсолютно счастливы.
    Девушка зарумянилась.
    – Помидоры солёные есть!
    – Мы будем ещё счастливее.
    На столе моментально появилась трёхлитровая банка солёных помидор, под которые мы сделали ещё два подхода. Попросив разрешения перекурить, мы вышли на лестничную площадку.
    – Да, мужики, ни баб, ни закуси, плюс девица с отсутствием слуха и расстроенной гитарой. Чувствуется, что будущее наше на сегодня безотрадно. – изрёк Саня.
    – Да ну, всё нормально, попьем, послушаем сольный концерт, поржём от души! – Шурик всегда был оптимистом.
    Но мы решили, по крайней мере, допить, что у нас осталось, а там видно будет.
    Вернувшись, мы с изумлением обнаружили, что на столе стоит огромная сковорода с яичницей и колбасой.
    – Приятного аппетита, мальчики! – донеслось до нас из соседней комнаты.
    - Это мама, - покраснела  ещё более девица.
    Сказать, что мы были в восторге – ничего не сказать. Тут же появилось и красноречие, Саня произнёс великолепный тост, а девушка, видя наше хорошее настроение, решила нас ещё раз удивить.
    – Ребята, я хочу вам почитать «Войну и мир». – и она достала из книжного шкафа фолиант Толстого.
       – Однако... – шепнул мне Шурик.
    С блестящими  глазами, меняя интонации, играя, как вполне профессиональная актриса, барышня читала нам монолог Наташи Ростовой, ждущей первой любви. Монолог, который невольно слышал князь Андрей. Мы, хрюкая, опять залезли под стол, что поделаешь – не доросли мы ещё до таких высот. Серёга закрыл лицо руками и раскачивался, вроде как потрясённый пером Льва Толстого и искусством декламатора.
    После этого грех было не залить тряску в организме. И тут выяснилось, что у нас осталось всего-то на один подход. Воистину, сколько ни бери, а бежать за одной ещё придётся. Все посмотрели на Шурика.
    – Нет, давайте допьём, а потом я сбегаю. – справедливо рассудил он.
    Мы были еле можаху, тем не менее ни один не усомнился в необходимости дополнительных вливаний. Каждый выделил, что мог,и Шурик, сделав хватающий жест рукой, побежал в ближайший гастроном, а мы собрались на перекур. Из-за того, что нужно было протискиваться через стол, я замешкался.
    – Подожди, – сказала хозяйка, обращаясь ко мне, – я хочу с тобой поговорить.
    Друзья мои, поспешно покинули помещение. Серёга обернулся. Я сделал страшные глаза, чтобы быстрей возвращались. К тому времени я уже был почти в нирване, но сразу почуял опасность и подобрался. Нирвана встала в очередь
    – Ты никогда не задумывался, что очень похож на Андрея Болконского? – девица взяла резкий старт.
     Вот те раз! С моей-то рязанской физиономией с элементами татарщины да сразу в князья! Однако лестно всё-таки!
     – Не задумывался. Скорей на Пьера Безухова. – охрипшим голосом ответствовал я, надо было что-то делать, хоть какую-то оборону занять!
     – Ты мой идеал! – девица вышла на атакующую прямую. – Хочешь меня поцеловать?
     Я не на шутку струхнул. После её эскападов с пением и чтением мне стало ясно,  что здесь что-то не то. Надо сказать, что мы, курсанты военно-морских училищ, в то время считались завидной партией для представительниц любой социальной прослойки советского общества. Или она притворяется, являясь серьёзной хищницей, или у неё не все дома.
     – Разве идеалы целуются при первом свидании? – вопросом на вопрос осадил я её.
     Как ни странно, но этот аргумент возымел действие. Девица поняла беспочвенность своих претензий, однако предложила встретиться через неделю. Я начал мямлить, что на следующей неделе не смогу, но к тому времени мои спасители уже появились  в комнате, и я тут же сбежал на лестничную клетку, не закончив фразы. К тому времени о нирване речь не шла, я судорожно соображал, что же делать. Тут внизу открылась дверь, и наверх взбежал Шурик, держащий в руке бутылку «Старки».
     – Шурик,  – сказал я, – ты, как ни странно, кстати. Девица мне себя предложила, и я, наверное, сейчас сбегу.
     И я ему всё выложил.
     – Дурак, что ли? – Шурик даже бутылку на пол поставил. – Оставайся и делай, что хочешь.
     –  Сам дурак! Мамаша дома, папашин голос слышал. При малейшем моём телодвижении тут же вывернут ласты, к тому же я не уверен, что у этой дамы все дома.
     – Действительно, – сказал Шурик, – об этом я не подумал.  Ну, давай хоть допьём, что я принёс, а потом сбежишь. Я, кстати, тоже слиниваю на встречу с одной знакомой, сейчас договорился.
     У Шурика иногда проскакивают светлые мысли, несмотря на его безалаберность. Отчаянно труся, я вошёл в комнату. В это время Серёга, изрядно расслабившись, нёс какую-то околесицу, однако хозяйка его внимательно слушала. На столе стояла сковорода жареной картошки.
     – Эх, – сказал Шурик, – надо было больше брать!
     – Хватит, – сказал Саня,  – иначе нас не найдут.
     Саня никогда не напивается, тем и ценен, иногда взваливает на себя особо перебравших  и доставляет их до места дислокации. Мы в один подход уговорили оставшуюся огненную воду. Почему-то в это время хозяйка куда-то удалилась.
     – Всё, мужики, ни на минуту здесь не остаёмся. Бежим, покуда нас не повязали. – Я  был в ужасе.
     – Оставьте меня здесь, я с ней разберусь! – Серёга взалкал запретного.
     – Опасно, Серж, пора рвать когти, девушка может захлопнуть капкан в любой момент, она это не сделала только потому, что мы себя прилично ведём. – Я знал, что Серёгу мы здесь не оставим.
     Видимо, мои аргументы на него подействовали,мы рванули на выход. Там уже стояли родители девицы и она сама, отец был очень высокий и здоровый, а, может, мне со страху показалось.
     – Приятно было познакомиться, мальчики! – мать была сама любезность.
     – Приходите ещё. – мощным шаляпинским басом пророкотал папаша.
     Саня, как самый вежливый из нас, долго раскланивался, я же, буркнув: «До свидания!»,  – ринулся на улицу, взяв под руку Серёгу. Было уже темно. Шурик, послав всех нас матерно и обозвав лицами с нетрадиционной сексуальной ориентацией (это он всегда так прощается), растворился в ночи. Вскоре вышел Саня.
     – Глядите-ка, такси! – Сане всегда везло.
     В такси находились две молодые женщины, с которыми мы сразу же, поздравив их с праздником, договорились продолжить торжество. Однако Серёга в машине заснул. Друг всегда важнее любой женщины – такому принципу мы следовали в то время, о чём я, не подумав, сообщил девицам, они почему-то обиделись. Возле училища мы вылезли из автомобиля, взвалили Серёгу на наши могучие плечи и без приключений доставили до койки. Справедливо рассудив, что искать более приключений не стоит, мы тоже упали в объятия Морфея.
     Посмеявшись наутро над нашими похождениями, присвоив девушке псевдоним «Наташа Ростова» и посрамив Серёгу, мы забыли об этом приключении. Однако, в конце апреля, проходя мимо училищного КПП, я заметил, что через дорогу от него стоит моя старая знакомая. Меня он не увидела. В это время мимо неё проходил какой-то курсант, и она к нему подошла. Диалог длился не более минуты, после чего курсант отрицательно качнул головой, пожал плечами и направился дальше.
     Вечером в курилке я начал говорить, что сегодня видел «Наташу Ростову».
     – Ха, – перебил меня Серёга, – она здесь уже с полмесяца ошивается, причём недалеко от неё в засаде сидит на лавочке мамаша. «Наташа» подходит к намеченной жертве и говорит: «Здравствуйте, меня зовут Лариса. Я хочу с вами дружить при условии, что вы не женаты». Пока никто не клюнул.
     – Странно было бы, если бы кто-то клюнул. А чего ты раньше не сказал?
     – Да я сам недавно узнал, разговора вроде не было.
     До самого выпуска из училища мы часто видели барышню  у КПП. Всегда при ней была мать, сидящая в засаде. Почему-то я очень боялся встречи с «Наташей» и, увидев её, при выходе обычно затесывался в толпу, ибо она выбирала только одиноких курсантов. Она меня видела, но, мне кажется, так и не узнала. На пятом курсе мой близкий друг, будучи женатым, рассказал, что однажды он чуть не налетел на неё.
     – Выхожу, – рассказывает он, – перехожу через дорогу,  и вижу, что она устремляется ко мне. Я тут же растопырил правую ладонь с обручальным кольцом и указательным пальцем стал со страшной силой тереть щеку. А она идёт. Я ещё сильней тру щеку. А что делать? И она, не дойдя нескольких метров, отпрянула.
     Ещё несколько раз я слышал подобные истории. После выпуска я долго не посещал училище и ничего о ней не слышал. Через много лет, встретившись с Серёгой, мы вспомнили эту историю. Он тоже о «Наташе» больше ничего не слышал. С высоты прожитых лет мы решили, что всё-таки эта девушка, наверное, была не совсем нормальной и искренне её пожалели. А может быть, она, как в своё время Дон Кихот, была воспитана на рыцарских романах, где есть прекрасная Дама и доблестный Рыцарь? Кто знает...