Возвращение к истокам. Гл. 3-я. Встреча

Глава третья. Встреча


       После этого письма наша переписка оборвалась. Причины не помню, знаю только, что размолвки между нами не было.
И вот, спустя полгода, а точнее первого августа 1960-го года, папа приехал к нам в деревню, – это была та же Новосибирская область и тот же Кыштовский район.
       С тех пор, как мы начали переписываться, прошло два года, я значительно повзрослела и вскоре мне должно было исполниться пятнадцать лет. Как выяснилось, отец приехал не только для того, чтобы познакомиться с нами, его детьми, но ещё и для того, чтобы попросить у мамы развод. В это время у нас уже был отчим. В том, что отец хотел взять развод, ничего предосудительного не было, но своим детским, несколько гипертрофированным сознанием, я сочла тогда, что главной причиной его приезда была не встреча с нами, а именно развод, поэтому известие о последнем восприняла болезненно.

       В этот день после затянувшихся дождей было сыро и пасмурно. Мама стирала во дворе бельё, я прибиралась в доме, брат убежал к друзьям. Хорошо помню своё настроение – почему-то хотелось плакать. Я не знала, что происходит со мной, и это чувство тревожило меня.
       Прибравшись в комнатах, я села к окну и принялась разглядывать фасад противоположного дома, но вскоре моё внимание привлекла подъезжающая к палисаднику повозка. К этому времени небо просветлело, сквозь обрывки туч выглянуло солнце, и мне показалось, что улица озарилась тёплым сиянием. Управлял повозкой дядя Федя (муж маминой сестры), рядом с ним сидел незнакомый мужчина, – его пристальный взгляд в мою сторону я заметила сразу. Заметила и то, как он мгновенно отвёл его, будто испугался чего-то. Повозка остановилась, мужчины сошли на землю, и я увидела, что незнакомец сильно припадает на левую ногу.
- Вон, Тамарка смотрит, - услышала я голос дяди Феди.
Незнакомец снова взглянул на меня и снова отвёл глаза. Ничего не подозревая, я выскочила на крыльцо, а когда мужчины вошли в ограду, во все глаза уставилась на незнакомого дяденьку.
        Мама бросила стирку и подбежала к мужчинам.
- Ты... зачем сюда приехал?! - послышался её возбуждённый голос.
«Почему мама кричит? - удивилась я. - Разве можно кричать на чужого человека?»   
- Вот, полюбуйся, - она повернулась ко мне, - твой отец приехал!
       Я остолбенела: передо мной всё закружилось, завертелось и… остановилось. Мне показалось, что остановилось и время. Очнувшись, рванула дверь и убежала в горницу, – там бросилась на кровать, уткнулась в подушку и зарыдала. Тут же вбежала мама и голосом, не терпящим возражений, приказала:
- А ну замолчи, – чтоб я не слышала этого! Иди лучше яички в гнёздах собери.
       Я вытерла глаза и вышла из комнаты, боковым зрением увидела сидящего за столом отца. Проходя мимо, опустила голову, – теперь уже я боялась встретиться с ним взглядом. Помню, как вышла во двор, подошла к бане, влезла на чердак (там неслись куры) и что-то говорила самой себе, почти шёпотом, через всхлипывания, будто хотела успокоить колотившееся сердце, а оно никак не успокаивалось, и я снова говорила и снова всхлипывала, – чтобы только не молчать, чтобы не дать волю слезам.

       Всё что было после – не поддаётся описанию. Отчим напился и, потеряв контроль над собой, начал изрыгать оскорбления. Досталось всем: отцу, маме и мне. Чтобы не видеть этого кошмара, мы с папой вышли во двор, но следом за нами вышел и он. Перемежая угрозы нецензурщиной, он продолжал орать, только с ещё большим надрывом. Но я не понимала тогда, что и ему в этой ситуации было также нелегко, что впрочем не оправдывает его поведения.
       Мне до этого не доводилось видеть слёзы мужчин, а здесь отец стоял и плакал, я смотрела на него, и по моим щекам тоже катились слёзы. За это время в его сознании видимо промелькнула вся его непростая жизнь со всеми достижениями и ошибками, – в моём же пульсировало одно: боль безотцовщины и стыд за отчима.
       Когда отчим начал угрожать, я взяла отца за руку и увела его на окраину деревни во двор школы, там мы пробыли до вечера, о чём говорили – не помню, скорее всего, папа рассказывал о себе. Но события этого дня настолько затмили моё сознание, что я не запомнила из его рассказов ничего, ни единого слова. Помнила только одно - у меня есть отец, мой родной отец, и он приехал ко мне. Я была счастлива от одной этой мысли, к тому же за эти несколько часов общения полюбила его всем сердцем и расставаться с ним уже не хотела. Переночевал отец у соседей и на следующий день должен был уезжать, но ещё там, во дворе школы, он пригласил меня к себе в Стрежевой. Я согласилась.

       Отдельно хочу сказать о Валерии.
       Он так и не пришёл на свидание к отцу, – ведь для него не было секретом, что папа не признавал его как сына. И простить это чудовищное недоразумение брат так и не смог: обида в его душе поселилась навсегда.
       В нашей семье уже случилась одна трагедия, связанная с братом. Ему не было и четырёх лет, когда он едва не сгорел (мама в это время управляла скотину во дворе). Сидя на шестке русской печки, он взял коробок со спичками, зажёг одну из них и подпалил пластинку из бересты, лежавшую тут же. Когда огонь добрался до его пальчиков, они разжались, – горящая береста упала на фланелевые штанишки, и пламя мгновенно охватило маленькое тельце брата. Хорошо, что в углу стояли два наполненных водой ведра и хорошо, что я сообразила, что пламя нужно гасить водой. Последний язык пламени я залила последней каплей воды – мне в то время было пять с половиной лет. Сначала братишку увезли в районную больницу, потом переправили в Новосибирск. В течение лета ему сделали несколько операций по пересадке кожи, после чего он выздоровел, но шрамы и рубцы остались навсегда.
       Впоследствии я выслала отцу фотографию брата в восемнадцатилетнем возрасте, где он как две капли воды похож на него, сфотографированного с выпускным классом Кыштовской школы примерно в том же возрасте.

       Итак, путешествие к отцу началось перелётом из Кыштовки до Чанов* на маленьком четырёхместном самолёте. Долетели мы благополучно, только меня выболтало подчистую, зато это был мой первый полёт на самолёте, и я конечно гордилась этим.
       До Томска ехали поездом. Помню, на какой-то стоянке папа купил мне плавленый сырок, тогда я попробовала его впервые, и он показался мне невкусным. Тогда же отец купил книгу – это был роман Алена Фурнье «Большой Мольн», единственное произведение молодого французского писателя. Эту книгу, наряду с письмами, фотографиями и копиями некоторых папиных документов, сейчас бережно храню в своём домашнем архиве. На станции Тайга была пересадка, здесь – в интервале между поездами – мы с отцом успели посмотреть фильм с участием популярной тогда актрисы Изольды Извицкой.       
       В Томске отец познакомил меня со своими друзьями: Андреем Андреевичем С. и его женой, Людмилой Александровной. Там же он познакомил меня и с моей троюродной сестрой Ритой М., с ней мы потом обменялись парой писем. Сожалею, что наша переписка оборвалась, потому что своей искренностью и участием Рита сразу расположила к себе.

       В Стрежевой плыли по Оби на теплоходе «Максим Горький». С нами путешествовала и моя младшая сестра Люся – её мы забрали в Томске, где она поджидала нас у родственников. С сестрой мы подружились сразу – она была моложе меня на четыре года, и у нас было много общего. Путешествие на теплоходе мне понравилось: я с любопытством разглядывала берега, сёла и деревни, мимо которых мы проплывали, и тогда же впервые узнала, что такое дебаркадер. В тех северных краях в начале августа ещё тепло, и мы втроём с удовольствием гуляли по палубе. Большая остановка была в Колпашеве. Помню, отец нас с Люсей куда-то водил – не то к родственникам, не то к знакомым. Но ни тогда, ни после он ни слова не сказал о двух своих двоюродных дедушках и двоюродной бабушке, расстрелянных в Колпашевской тюрьме во время репрессий.
       Теперь вот думаю, – наверняка отец знал о том, что его близкие были казнены в этом городе, и, зная об этом, таким вот образом, – пусть и негласно, не посвящая в их истории, – но всё-таки захотел приобщить меня и сестру к их трагической судьбе.
       Печально известный Колпашевский Яр, где находилось массовое захоронение погибших от репрессий людей, после его подмыва весенним паводком реки Оби в 1979 году по указанию тогдашнего первого секретаря Томского обкома Лигачёва Е.Г. был уничтожен. Секретарь не позволил даже перезахоронить останки убиенных. В этой братской могиле наверняка нашли последний приют и близкие моего отца.

       По прибытию в Стрежевой я познакомилась с женой папы и другими сёстрами, к которым привязалась так же, как и к Люсе. Младшей Нине – малышке с большими глазами – было всего два с половиной года, восьмилетняя Валя отличалась олимпийским спокойствием и казалась немного погруженной в себя, а у шестилетней Веры улыбка не сходила с лица, и уже тогда в ней можно было рассмотреть великодушие и оптимизм.

       Это был мой первый приезд в семью отца. В памяти осталось много хороших воспоминаний: это и поездки по Оби на рыбалку на моторной лодке, и огромные осетры, которых отец после улова разделывал вместе с Верой Ивановной во дворе, и две небольшие беленькие собачки, всегда крутившиеся около нас, и многое другое. Кстати, обе собачки носили одно и то же имя – Нарта, только одна из них была старая Нарта, а другая (её дочка) молодая. Они были игручими и ласковыми, я очень любила возиться с ними. Запомнилась и вкуснющая рыба, особенно стерлядь и осетры с отменной зернистой икрой, которой доверху заполнялись эмалированные тазы и которой мы – ещё тёпленькой, – чуть подсаливая и поливая растительным маслом, тут же и наедались.
       Пробыла я в семье отца около десяти дней. По истечении этого времени папа проводил меня до Александровского и, посадив на самолёт, вернулся обратно. В Томске меня встретили Андрей Андреевич и Людмила Александровна, с их помощью я купила билет и села на поезд. Мне хоть и было около пятнадцати лет, но ездить в то время было не опасно, да и Людмила Александровна договорилась с какой-то женщиной, ехавшей этим же поездом, о том, что она будет приглядывать за мной.
 
       После возвращения из Стрежевого я испытала такой негатив со стороны отчима, что упала духом. Мне было так плохо, что даже не смогла вовремя написать отцу письмо. Снова всколыхнулась обида за то, что он не с нами, за то, что у меня пьяница-отчим, – да за всё! Пребывая в этом вздёрнутом состоянии, спустя некоторое время, я написала отцу такое же «вздёрнутое» письмо. Ответ не замедлил себя ждать.


* Железнодорожная станция в Новосибирской области.

http://www.proza.ru/2011/12/06/95