Умка

1
Ему казалось, что все смотрят на него с презрением, что его «слава» бежит впереди него, что о его судимости знает каждая собака. Взгляды бьют по лицу, толкают в спину, догоняют. Вот он идёт по родной улице и боится открыто посмотреть людям в глаза. Он одет в новое шерстяное пальто, на которое не заработал ни копейки. Он нашёл его в шкафу. Это его размер, его цвет. Оно приготовлено было для него, к его освобождению. Куплено матушкой на мизерную пенсию. Чтобы купить его, старухе пришлось жить впроголодь, наверное, месяца два – самые долгие два месяца за последние девять лет, по истечении которых она, наконец, должна была увидеть сына. Но не увидела. Закрылись выцветшие от слёз материнские глаза прежде времени. Не дал Господь заживо свидеться…
Он наступил на лёд и несколько секунд елозил ногами, выгибая спину и размахивая руками в воздухе. Народ на остановке заинтересованно наблюдал за неистовой балансировкой, гадая: рухнет или нет? Мужчина в пальто чертыхнулся и зло глянул на толпу, которая уже потеряла интерес к устоявшему на ногах человеку и укрылась за стеной равнодушия.
Он пропустил пару битком набитых автобусов, выкурил несколько сигарет и остановил такси.
Нужный дом нашёл быстро. К калитке подбежала чёрная с рыжими подпалинами, коротконогая моська и, захлёбываясь, злобно залаяла.
– Пошла вон, уродина! – поднял чужак с земли кирпич и потряс перед собой: – Это видела?
Собачонка сразу заткнулась и поджала хвост. Заискивающе исподлобья поглядела на человека, всем своим видом говоря: «Так бы и сказал, что по делу. Надо так надо, проходи, чего уж там».
Человек прошёл во двор, поднялся по крыльцу, нажал кнопку звонка. Прислушался. Дворняжка уже стояла рядом и угодливо вертела хвостом. Ещё раз позвонил. Тишина. Обошёл дом вокруг. Снова поднялся по каменным ступенькам. Подумал. Толкнул дверь – не заперта. Шавка прошмыгнула между ног и скрылась за грязной клетчатой шторкой, цепляющейся одним концом за деревянную палку, закреплённую над дверным проёмом. Внутри жилища стоял тяжёлый запах перегорелого самогона и закисшей еды. Повсюду валялись бычки . На провисшей верёвке в углу прихожей болтались стираные полотенца с въевшимися насмерть пятнами и дешёвое женское бельё. По всему было видать, что хозяйка дома  убирается раз в год, да и то по обещанию. Где-то в глубине дома послышался лай и тут же жалобный скулёж – знать, кривоножка получила выспятка  от хозяина, мучавшегося головной болью. Незваный гость громко постучал о дверной косяк:
– Есть кто?
Через минуту к нему вышла молодая женщина с помятым лицом, растрёпанными короткими волосами, размазанной тушью под глазами и следами помады на губах. На ходу она застёгивала пуговицы заношенного халата, мелькая обнажённым телом.
– Что, понравилась? Пялишься, как голодный.
Гость молча отвёл взгляд в сторону:
– Борис дома?
– Борис? – приподняла выщипанные брови девица. – Бугай! Тут тебя хмырь какой-то спрашивает!
В семейных трусах, зевая во всю ширь, не совсем твёрдый на ногах вышел хозяин дома. Последний зевок не получился. Борис так и застыл с открытым ртом:
– Костя?
Константин пристально смотрел на бывшего друга, с трудом признавая знакомые черты: мясистый нос, обвислые щёки, глаза-щёлки, плешина на весь затылок, сам, что куль на говяжьих подставках – ничего не осталось от прежнего Борьки – самбиста.
Из-под шторки вынырнула верная «защитница» и присела у ног хозяина. Он ударил её ногой под живот, рявкнув:
– Сколько раз говорить тебе, тварь безмозглая: не крутись под ногами!
Коротконожка отлетела в сторону, но, давно привыкшая к побоям, даже не скульнула. Молча поднялась, виновато вскинув мокрые глаза на кормильца, и застыла в нерешительности.
– Пшла вон, дармоедка! – замахнулся кулачищем на кривоножку Борис.
Подобрав хвост, собачонка убралась с глаз долой и пристроилась у ног чужака, будто ища у него защиты.
Девица тем временем стёрла грязным полотенцем пятна с табурета и предложила гостю сесть. Константину не хотелось смотреть на опухшую, красную, как свежая говядина, харю Бугая. Лицо его жены тоже не вызывало восхищения, и он стал рассматривать дворняжку. Почувствовав на себе человеческий взгляд, животинка запрокинула кверху лобастую морду – и столько в её глазах было печали – не меньше, чем в Костином сердце.
– Когда откинулся ? – осклабился Бугай.
– Три дня назад, – оторвав глаза от собачонки, выдавил Костя.
– Смотри, Зинок, перед тобой настоящий мужик. Это я вместо него срок мотать должен был, а он всё на себя взял. Но Бугай добро помнит. Зинка, лярва, шевели батонами, собери нам пожрать!
На столе появилась литровая бутыль самогонки, миска с картошкой, сковорода с подгорелыми котлетами, банка солёных огурцов, хлеб. Налили. Выпили. Захрустели огурцами.
– За долей пожаловал? – уставился свинячьими глазками Бугай, – так денег тех давно уже нет. И государства, у которого их взяли, тоже нет. Пропали, Костенька, те деньги. Чёрный четверг уничтожил их.
– Я не за деньгами.
– Тогда зачем?
– Я своё отсидел. Ничего никому не должен. Своей дорогой дальше пойду.
– Ты это брось. Запомни, Костя, нас чёрт одной верёвочкой с тобой связал. Отдохни с месячишко, а там я тебя найду. Бабла я тебе дам на первое время.
– Есть у меня на первое время. А там на работу устроюсь.
– Не смеши меня. На работу он устроится. Да кому ты, зэк, нужон! Что ты могёшь, кроме как воровать. Ты слушай меня, да на ус мотай. Время наше пришло. Сейчас богатеньких развелось, из воров бывших. Сами добро своё отдают и не жалуются, потому как ворованное добро их.
Борис налил по второму стакану. Выпили. Котлеты повкуснели – закусили. Затянулись. Голова Бориса забыла болеть, и он повеселел. Вспомнив о дворняжке, похлопал пятернёй по ляжке и позвал:
– Урка, ко мне!
Собачонка, дремавшая у Костиных ног, тут же подскочила и, радостно виляя хвостом, на полусогнутых кривулях приблизилась к запьяневшему хозяину.
– Шамать!
Животинка тут же бросилась в угол комнаты и вернулась с помятой алюминиевой миской в зубах. Она стояла перед хозяином, как вкопанная, не выпуская миски из пасти, как будто прося милостыню. Борис сунул в собачью посудину картофелину, солёный огурец, чёрствую хлебную корку.
– Шамай!
Дворняжка послушно поставила миску на пол и принялась за «шамовку».
– На зоне лучше кормят, – не удержался Костя; положил в тарелку собаке недоеденную им котлету и вдруг попросил: – Борис, отдай мне собачонку. Никого у меня. Страшно в пустой дом возвращаться.
– А забирай! Прямо вместе с миской. Бугай нынче щедрый! Урка, ко мне! Будем прощаться.
Собачонка поняла, что в эту минуту решается её судьба. Она никогда не знала ласки, но и за то, что имела – угол в доме и миску «шамовки» – была безраздельно предана хозяину. Неуверенно приблизившись к Борису, бедняжка замерла, прижав морду к ногам хозяина. Бугай взял Урку за уши и оторвал от пола. Глаза её разъехались, а пасть обнажила два ряда крепких сверкающих белизной зубов.
– На. Дарю. Так сказать, без-воз-мезд-но, то есть даром, – заржал Бугай.
Костя принял в руки дрожащее животное и сунул за пазуху. Несчастное создание боялось пошевелиться и тем самым огорчить своего нового хозяина. Урка прижалась к телу человека и так замерла, только вздыхала  тяжело, совсем по-человечьи.

2
– Ну вот, Урка, твоя хаза, дом, – Костя опустил кривоножку на лоскутковый  коврик в прихожей. – Это твоё место. Лежать!
Сам снял кепку, пальто, ботинки, насунул тапки, причесался. Всё это время собачонка неотрывно следовала взглядом за ним, как будто боялась, что отведи она взгляд в сторону, и – навсегда потеряет хозяина.
– Ну что, сестрёнка, будем шамать? Идём со мной.
Она тут же подхватилась и поковыляла на кухню следом. Костя взял с посудной полки глубокую железную тарелку и поставил на пол. По старой привычке Урка поднесла пустую миску, чтобы получить подачку.
– Поставь, не надо унижаться.
Интонацию ли уловила она, или на самом деле человеческий язык был ей понятен, но желание было выполнено. Собака опустила миску на пол и уселась рядом. Костя достал из холодильника гречневую кашу с тушёнкой, немного разогрел на плите и плюхнул в собачью посудину целый черпак ароматного варева.
– Угощайся, дружище!
Казалось, что это маленькое некрасивое создание понимает каждое слово. Урка благодарно поглядела на кормильца умнющими каштанами глаз и рьяно принялась за небывалое угощение. Костя долго наблюдал за собачонкой, забыв о своём голоде. Сам того не ожидая, он полюбил это неказистое существо.
Каждое утро и каждый вечер они подолгу гуляли вдвоём. Немного странно выглядела эта пара. Высокий худощавый мужчина в тёмно-сером пальто и маленькая дворняжка, семенящая без поводка рядом или чуть позади. Урка «зарубила себе на носу»: не забегать вперёд и не путаться под ногами хозяина. Понятливой её сделали удары ботинок предыдущего хозяина, но она зла не помнила и не считала Бориса своим врагом.
Соседки по подъезду вскоре привыкли к молчаливому жильцу и стали приветливо улыбаться при встрече, мужчины – здороваться за руку.
Как-то раз с Костей неожиданно заговорил сосед с верхнего этажа. Расспросил, где отбывал срок, какими владеет профессиями, какие имеет планы на будущее. Костя пожал плечами:
– Да нет у меня планов. На работу бы…
– Машину водишь?
– Врать не буду. Плохо. Ещё в школе корочки водителя получал. Двенадцать лет уже прошло.
– А пошёл бы водителем?
– Отчего ж нет?
Сосед улыбнулся и дружески похлопал Костю по плечу:
– Вот тебе моё предложение: я оплачиваю твоё обучение в автошколе, а потом удержу расходы из твоей зарплаты. Будешь на совесть работать, не обижу деньгами. Как ты на это смотришь?
– Согласен! – выдохнул Костя.

3
Лопнул лёд на реках и сдвинулся с места. Заплакали крыши домов, и проглянула земля из-под снега. Пришёл конец зиме, а, значит, и гололедице, и морозам, и снегопадам – всему тому, что приносит трудности в работу водителя. Мутные ручейки, сливаясь воедино, неслись по тротуарам и шоссе, взрывая тонкие асфальтовые покрытия. В город пришла весна.
Костя только что вернулся из командировки. Впереди целых три выходных дня. Он широко шагал, не особо стараясь обходить лужи. Урка семенила чуть позади. Она привыкла сопровождать хозяина везде, и в поездках – тоже. Машина стала её вторым домом.
Вечерело. Деревья начинали терять свои контуры, а небо – краски. Неожиданно от размашистого тополя отделилась широкая человеческая фигура, и рослый детина встал поперёк пути:
– Ну, здорово, корешок, – процедил сквозь зубы.
– Здорово, Борис, – строгим, спокойным голосом отозвался Костя.
И лицо бывшего подельника исказилось злобой:
– Ссучился,  говорят, браток,  или  шестёрки  брешут?
– Жить хочу, как человек, надоело глаза от людей прятать. Уйди с дороги, Бугай, Богом молю. Я  наперёд  с тобой  рассчитался.
Но Борис, по-звериному скаля зубы, с хрипом стал выплёвывать слова:
– О Боге вспомнил, монах хренов. А кто тебе передачи в тюрягу отправлял, гревы  за колючку под стволами перебрасывал, Бог? Я ведь по-хорошему предупреждал, Костенька, что от нас живыми не уходят. Сам напросился…
Бугай выдернул руку из кармана и занёс над головой. В этот миг Урка пулей вылетела из-за Костиной спины, подпрынув, уцепилась за руку, в которой сверкнуло лезвие ножа, и повисла в воздухе, дрыгая ногами. Заревев от боли, громила со всего маху ударил собачонку о дерево. Костя бросился на Бугая, но в следующее мгновение треснула тугая шерстяная ткань Костиного пальто, и в ребро ударила острая боль. Кроны деревьев, расправив серые крылья, закружились в густо-лиловых угасающих небесах… И наступила темнота…
…Костя очнулся и открыл глаза. Вокруг было бело и залито солнечным светом. Сверху вниз на него смотрела незнакомая красивая девушка с копной солнечных, струящихся по плечам волос, одетая тоже во всё белое, и улыбалась. Константин смотрел на неё и тоже улыбался. Ему очень хотелось спросить у девушки: «Я умер и попал на небеса?» – но он боялся, что вдруг прекрасное видение пропадёт, и он снова провалится в темноту. Костя очень удивился, когда «солнечная» девушка вдруг заговорила с ним чистым звонким голосом:
– Меня зовут Нина. Как вы себя чувствуете?
– Разве у ангела может быть имя?
Костя удивился собственному слабому голосу.
– Вы уже шутите? Это хорошо, значит, выздоравливаете. О собачке не беспокойтесь. С ней всё в порядке. Она пока живёт у меня и ждёт вашего возвращения. Кстати, как её зовут?
Словно из тумана, выплыли воспоминания: зловещий шёпот: «От нас живыми не уходят…», собачье рычание, глухой удар по дереву, женский истошный крик: «У-у-би-и-ли-и!» – и вой сирены… Значит, он не умер! И девушка вовсе не ангел? Но она так прекрасна! Кто же она?
– Я в больнице? Сколько я здесь нахожусь?
– Неделю. Вы только не волнуйтесь. Врачи говорят, что самое страшное уже позади. Скоро вас выпишут. Ну, так как же зовут вашу собачку?
Костя молчал и думал: «Вот сейчас я произнесу это слово – «урка» – и улыбка исчезнет с лица девушки, и сама она навсегда исчезнет из моей жизни. Нет смысла скрывать своё прошлое. Правда всё равно выплывет наружу и тогда будет ещё больнее. Лучше сразу со всем покончить. Я недостоин этого чистого создания».
Он проглотил комок и еле выдавил:
– Нина, не приходите больше ко мне. Вы не должны. Я – зэк. Я недавно освободился из тюрьмы, – и отвернулся к стене, чтобы девушка не увидела его лица, искажённого страданием.
– Я всё о вас знаю. Меня вызывали в милицию. Человека, который вас чуть не убил, задержали. За ним числится много преступлений. В тот вечер я случайно оказалась поблизости и всё видела, – тихо, но очень внятно сказала медсестра.
И Костины глаза заблестели.
– Умка. Её зовут Умка, – повернувшись и глядя на девушку, улыбнулся он. – И она самая умная из всех живущих на земле собак.

P.S.  Через две недели Константин выписался из больницы. На улице его ждала Нина. На поводке она держала Умку. Как только Костя показался в дверях, собачонка заметалась, и так выразительно поглядела на девушку, что та тут же отстегнула поводок от ошейника, и ошалевшая от счастья Умка бросилась навстречу дорогому человеку. Костя на лету подхватил свою любимицу и прижал к груди. Умка положила большую ушастую голову на Костино плечо и вздохнула: ах, если бы у неё были такие длинные лапы, как у её счастливых сородичей! Она обхватила бы ими шею хозяина и не отпускала бы до тех пор, пока он сам не приказал бы отпустить его. Костя поставил собаку на землю и присел на корточках:
– Знаешь, старина, забудь «урку», умерла «урка». Ты теперь УМКА, умница. Понятно? У-у-м-м-ка!
Собачонка двигала бровями, приподымая уши и глядя карими понятливыми глазами на хозяина, всем свои видом показывая: что ж тут непонятного? Умка так умка. Так даже лучше.

2009 г.