Мы связанны ветром

      Я не помню ее. Да и как я могу ее помнить, если она была прабабушкой моей матери. Мама, и то, ее помнит едва-едва - так обрывки ярких картинок детских воспоминаний. Фотографий не осталось, а может быть и не было никогда. Откуда? Портретов не осталось. Жаль, я хотела бы сейчас дотронутся до чего-нибудь материального, напоминающего о ней, моей прапрабабушки Зины,Зейно, Зейнеп.

     Прадед выменял ее на выводок борзых щенков. Вот такой торг. Тринадцатилетняя девочка, привезенная из Турецкой компании, тупо переброшенная через спину лошади, в дурацком желании выпендриться перед такими же, опьяненными куражом войны мальчишками. Вы не задумывались? Воюют всегда мальчишки. Мужчины уже нет. Однажды, вдруг осознав всю мерзость войны, мальчик просыпается мужчиной и делает все, чтоб уйти с поля боя, чтоб успеть обнять любимую, поцеловать руки матери и родить сына. Мужчина берет оружие в руки только, чтобы защитить тех кто ему дорог. Воюют только мальчишки.

    И  мальчик-воин украв девчонку, возможно даже использовав ее по самому простому назначению, как постельную грелку, он привез ее с войны, как приз победителя, привез и оставил жить в своей усадьбе. Там ее и увидел прадед … и влюбился. Все говорили, что уже моя бабушка, была очень на нее похожа, только кожа гораздо светлее. А свою бабушку я помню очень хорошо. У нее в семьдесят была фигура, как у статуэтки, пылящейся на шкафу у тетки. Нефритовой статуэтки. Жаль, что тогда я не знала, что это все, что осталось от прапра: бабки и деда. Каменная статуэтка восточной танцовщицы. Я помню, как в детстве я водила пальцем, запоминая изгиб ее спины и бедра, как меня волновали ее руки, поднятые над головой, в какой-то немыслимой восточной пляске. Правда тогда я еще не видела разницы между востоком и западом. Этого чудесного  видения больше нет в семье. Запойный дядюшка  видимо сменял на опохмел. Жаль. Мне бы хотелось еще хотя бы раз ощутить ее в своих уже взрослых руках. И чем черт не шутит - может почувствовать тот ритм  танца, слышимый в моем детстве?

       А дед полюбил ее. Отдав ей все, что мог отдать барин крепостной. Они годами жили в Европе, переезжая из города в город. Видимо из ее памяти ко мне во снах приходит Варшава, Париж, наверное, поэтому я безумно люблю Венецию, а моё сердце плачет от запаха моря. Он посадил для нее розовый сад и, жасмин до сих пор цветет на месте его бывшей усадьбы. Не стал вступать в брак, чтобы не потерять ее любовь. Он  не хотел только одного - ребенка от нее. Я думаю это самое большое оскорбление для любящей женщины. С этим трудно смириться. Что может быть страшнее отказа в праве быть матерью ребенка от любимого мужчины.

       Женщины в нашем роду очень упрямы и Пра понесла в тайне от любимого мужчины. Такие секреты не удается долго скрывать и когда ее тайное стало вызывающе явным, гнев деда был ужасен. Что им двигало? Я много лет пытаюсь разгадать эту загадку. Может быть я просто его оправдываю, но мне кажется это было понимание того, что твой ребенок будет ублюдком. А может просто нежелание что-то менять в своей жизни. Сейчас это уже не важно. Он  сделал свой выбор. В ответ на отказ убить ребенка - отдал ее замуж. За самого бедного, не имеющего даже дома, крепостного. И сказал : «Приползешь!»

       Эх, дед! Ты был первым, кто сказал это женщинам рода, во главе которого ты стоишь. Не умеем мы ползать. Мы лучше умрем. Единственное, что может поставить нас на колени, это любовь, и желание обжечь своей страстью любимого...тогда мы готовы ползти, покачивая бедрами в такт биению наших сердец, касаясь сосками, пульсирующими от боли и желания, пола, по которому мы медленно приближаемся к нему - любимому нами мужчине, прожигая взглядом и языком дорожку к его сердцу, заставляя забыть мир. Мы умеем сводить с ума и топить в любви и страсти, сбивая мужчину с ног и делая равными себе. Видимо это бабкино наследие... Но после, мы встаем с колен и никогда не склоняем голову. Нас нельзя сломить. Нас можно только любить.

       И ба не приползла. Беременная, еще недавно ходившая в шелках и бархате, теперь в льняной дерюге, она рыла землянку - место, где она родит своего ребенка - бабушку моей матери.

       А дед? Он уехал. Куда? Да кто же это теперь мне расскажет? Когда приехал и попросил ее вернуться, она была уже беременна третьим ребенком. Она не пошла. Мы не предаем тех, кто нас любит. На прощанье она ему сказала: «Ты будешь вечно меня любить. И всегда искать»

       Старились они рядом. Он больше не покидал имение. Она больше не рожала детей. Как-то зимой он простыл на охоте и умер. Она пережила его на сорок лет. И умирая, рассказала эту историю своим дочерям. Назвала свое настоящее имя. И мы его помним. А имя деда? Нет. Его не знает никто в семье. Женщины нашего рода его еще не простили. Но порой мне кажется, что в каждой из нас: ее внучках, правнучках , праправнучках живет капля ее - бабушки Зейнеп и она ищет его в каждом встречном мужчине, чтоб заглянуть ему в глаза, узнать и отпустить его душу, раскаиваясь в брошенных словах, продолжая любить и готовой отдать душу за возможность быть вместе.
 
Мы связаны ветром... мы связаны временем,
разлукой и болью, давно пережитыми.
И долгие годы, а может столетия
мы шли по дороге из бездны до вечности.
Я знаю, читаешь и чувствуешь сердцем,
что это моею рукою начертано...
Тебе все прощаю! Минули в безвременье,
века, те что нами прожиты без сретенья..