Zarina- ойкумена dasein

«Я смотрю на воду…
Я смотрю на людей…
Я смотрю на свою жизнь…»
(«Отражения», Wiesbaden, 2002)

Поэтический мир Елены Зариной – ее ойкумена  - имеет все атрибуты человеческого житья-бытья (кстати, соединение высокопарного с обиходным – отличительная черта стиля этого поэта). С чего бы начать это описание? Пожалуй, с человека, ведь именно он, как справедливо заметил софист Протагор, «мера всех вещей». Вот и мы предлагаем мерить поэтический мир поэта человеческой меркой.
Главное в образе человека, в представлении поэта Зариной, лицо и его части – глаза в этой субординации на первом месте, а уж потом все, что вокруг, ниже и выше: «Глаза с поволокой и бледность лица…» («Грустному рыцарю», 2008), «Глазами коснуться высот… / Губами дойти до…» («На уровне жить…», 2008), «Кружит сон с кудрявой челки / На притихшие ресницы…» («Ночь», 2002), «Рисую глаза и улыбку / И голос и…все, что есть Ты…» («Морская мысль», 2010).
Сам поэт давно это осознал – и честно облек в слова: «Заглянула в глаза и суть / Всех исканий моих легла //» («Мюнхенская роза», 2006).
Из наиглавнейших Богом данных способностей человека (его акциденций – по Канту) поэта волнуют по сути только две (как и Выготского в свое время в психологии) – мышление и речь, этакий античный логоцентризм. Именно эти высшие психические функции человека чаще других упоминаются в стихах Зариной: «Смотрю на глубокую воду / И думаю мысли без слов…» («Морская мысль», 2010), «Слова, слова с времен античных / Конвейер мыслей, языков…» («Слова…», 2008).
Упоминание их соседствует с абстрактными понятиями (свобода, надежда). Некоторые из этих понятий, минуя промежуточные стадии, появляются в обиходно-близких именах: «Вера раскинулась в стоге пахучем… / Надя ушла покормить лошадей… / Люба воркует негромко, певуче / С кем-то из милых, влюбленных людей //» («Три ангела», 2009).
Иногда мы встречаем слова словно выдернутые прямо из обихода: «Пять лет он каждый день онлайн… / Он одинок и дружит с мышкой… / На «как дела?» он пишет «fine!», / И «смайлы» пляшут как мартышки //» («Пять лет он каждый день онлайн…», 2008).
Но именно в словах сила человека, проявления его психического. В них проявляются его другие (часто тайные) камеры – сознание и бессознательное: «Снова стали просить: «Тепла! / Человечьего слова силу!» / Так корзину взяли без дна - / И тепло, и слова – все мимо… // А страдания взяли зато… / Поскулить-то оно привычней. / Так и вертится веретено / Бессознательно… истерично… //» («Плач», 2009).
Стихи открывают азы ойкуменогонии по Зариной. В окультуренном мире поэта есть день и есть ночь. В нем есть земля, небо и вода (воды, по всем признакам, много больше и вес ее значительнее): «У кувшина есть мудрость / В себе сохранить / В знойный полдень целебную добрую влагу… / У воды есть свойство / Водою быть / Быть собой – что еще нам для жизни надо?» («Глиняный стих», 2009). Но есть и горы. Этот мир населен животными водными, земными, воздушными - птицами, бабочками, дельфинами, конями (лошадьми), ослами. В нем много солнца. Он разбит на сезоны.
Любимое, поэтизированное дерево вишня – его плоды вкусные и цвет насыщенный…
По земле тянутся дороги. По дорогам ходят люди, путешествуют всадники, ездят машины, маленькие и большие - фуры.
Все это – вокруг д;ма, стремление к которому (опять же) глубинно античное – именно так стремился домой скиталец Одиссей. И даже сделанные попутно эти слова очень важны: «Мы все-таки втайне стремимся домой…» («Together forever?», 2008).
Поэтический мир богат музыкой и красками: «Дождь барабанит свой итог - / Смывает лета акварели // В духовке яблочный пирог, / Немного окна запотели //» («Осенний пирог», 2010), «Чтоб он прозрачно-чистою волной / Ворвался внутрь, как соло саксофона //» («I am thirsty…», 2008), «Можно одевшись в атлас и шелк, / Кружиться со Штраусом в такт //» («У меня к вам вопрос», 2009).
Именно от такого соединения звука и цвета рождается поэтический мир Зариной – ее ойкумена: «Касания клапанов и выдохи трубы / Кистью рисуют новый эфир //» («Спроси у джаза»).
Мир, окружающий лирического персонажа, живой, он одушевлен и переплетен с душой человека и … слова: «Ростки невеликих растений / Вонзились корнями в душу… / Веревочной лестницей мнений / Чужих оплетают…» («О большом», 2010); «Вишни созрели красным, / Рябины зажглись огнем… / Август совсем ненапрасным / Рыжим промчался конем //» («Август», 2008).
Одушевление мира, родство его и человека открывают сокровенную мысль поэта – о его богоравности: «Встать у моря – легкий бриз - / С ним обняться кожей… / Я и верх и я же низ - / Я и бог быть может…» («Знать себя…», 2009).
Все, что постигаешь в чтении поэтических произведений, осмыслено и оформлено самим автором в его же прозе.
Вот как сам поэт описывает созданную им ойкумену, только называет он ее по-другому - метафорично: «Представь, что твоя жизнь - это шар. Этот шар состоит из множества мелких и крупных ячеек. В одной – твоя музыка, в другой – друзья, работа, домашние дела, болезни даже где-то спрятаны, неприятности» («Представь»).
«Все это так похоже на настоящее -  краски, звуки, движения…» («Отражения», 2002).
Но все это лишь отражение, внутренний мир, его картина, сотканная из образов, рожденных поэтом. Путь, однажды избранный высокоодаренным поэтом. Поэт, однажды избравший свой путь, «не меняет его», как река.
Как и реке, поэту его путь имманентно присущ. Другими словами, никакая внешняя причина не могла бы навязать его.
Именно поэтому, по-видимому, сборник называется «У души нет отчества». Пояснения содержатся в одноименном стихотворении: «У души нет отчества / Только путь и вера…» (2008).
А за всем этим кроется уже философия, причем новая, помните фейербаховски-ницшеански-хайдеггеровское Dasein - то, что само себя определяет и являет себя миру, настоящее и наличествующее (existence and presence).
Теперь все сошлось.
То, что задумано (и воплощено) поэтом как мир, населенный и окультуренный людьми, свидетельствует о его собственном присутствии в этом мире.