Ожившая легенда

(Глава из фантастического романа «Тайна горного озера»)

…Поспешный отлет с водохранилища Калугина и Ковалева еще больше добавил обиды Мишке, расстроенному таким коварством и неблагодарностью:
— Ну, Калугин-то ладно. Кто я ему? А вот Иван.
Костромин вспомнил дни, проведенные с ним в тайге, в одной палатке:
— Еще и другом назывался, а так поступил!
Долго еще негодовал парень, уязвленное самолюбие которого взывало к отплате.
— Что, Костромин, тебя, как видишь, не взяли.
— Значит, не та ты спица в колесе, без которой не обойтись!
Так и подобным образом еще и подначивали курсанты, когда вертолет, сделав круг, над их походным лагерем, улетел в сторону областного центра.
— Ладно, как-нибудь без них обойдемся, — отмахнулся Мишка.
И, чтобы прекратить разговоры, добавил:
 — Нечего зубоскалить — пора вещи собирать. Скоро «вертушка» по второму рейсу придет.
...На этот раз переселение с береговой аквалангистской базы к поляне, ставшей импровизированным «вертородромом», было делом несоизмеримо более легким, чем прежде.
— Ведь уже не оставалось главной тяжести — горючего в канистрах и бидонах.
— Да и продукты почти все подъели за время, пока велись подводные поиски клада Оссендовского, — более других знал хозяйственный Костромин.
Но все равно путь с грузом по бурелому и теперь измотал ребят основательно.
Потому, когда все снаряжение оказалось в объемистом чреве грузового отсека вертолета, а сами ребята разместились на пассажирских сидениях, никто не обратил внимания на Мишкину, не совсем обычную суету.
Тот опорожнил свой рюкзак от прежних вещей, сунул в брезентовое нутро спаренные баллоны акваланга.
Те самые, что накануне лично же и зарядил «под завязку» сжатым воздухом.
Потом прихватил туда же и все остальное — маску, панель с ремнями, легочный резервный автомат, загубник с гофрированными шлангами, клапанную коробку, комплект поглотителя углекислого газа, легководолазный резиновый костюм, ласты.
Словом то, что могло ему пригодиться в задуманном мероприятии.
Прикинул потом получившийся изрядный вес:
— Который не порадовал.
Однако, без колебания Костромин добавил ко всему  уже уложенному в рюкзак еще и пояс со свинцовым грузом:
— Придется взять.
Можно было бы, конечно, и на месте что-нибудь привязать потяжелее, лишь бы не тащить и эти причиндалы.
— Только вряд ли на пользу пойдет такая самодеятельность, — решил он. — Да и времени будет в обрез.
Решаясь на безумный шаг, Мишка хорошо понимал:
 — Не простит Калугин самоуправства
Попросить же аппарат официально, означало загубить на корню все то, очем думал последние недели:
— Просто не даст акваланг безо всяких разговоров.
Мол, подготовки специальной нет для глубоководного погружения. Еще и Ковалеву скажет, которому ничего не стоит опять на смех поднять!
— Нет уж, буду делать так, как задумал.
Потому, когда внизу замаячили строения Горно-Алтайска и вертолет начал снижение, у Костромина было все готово для осуществления хитроумго плана:
 — В одиночку побывать на Шавлинском озере.
К тому же еще повезло:
— Да так, как и не мечтал.
Еще в тайге думал добираться от Горно-Алтайска до Чибита автобусом, а там три дня топать по тропе до самого места.
— И вот на тебе — подарок судьбы.
На соседней взлетной площадке аэропорта грузились в такой же как и у них «Ми-8» плановые, туристы.
Эту братию Мишка отличает сразу.
Что, впрочем, не мудрено:
— Только слепой не увидит на ногах говорливых путешественников новенькие ботинки - вибрамы, а на их плечах — не выгоревшие под солнцем, и не промытые под дождями штормовки.
Главная же примета такой компании «матрасников», то есть, предпочитающих и в дороге спать исключительно на обычных постельных принодлежностях:
 — Бесшабашный гвалт.
Всегда царящий в компании новичков, тушующихся или бодрящихся перед таежным испытанием..
— Куда нацелились? — вымучивая на лице как можно более беспечную улыбку, обратился Мишка к первому попавшемуся из плановиков.
— На Шавло! Оттуда у нас маршрут пешеходный.
— Вот это да! — прямо-таки восторженно екнуло на сердце у Мишки. — Как раз то, что мне надо.
Осталось только выяснить последнее:
— С какой турбазы группа?
— С «Бирюзовой Катуни»! — словоохотливый собеседник явно но придавал особого значения разговору с незнакомцем.
Тогда как Костромину нужно было узнать как можно больше подробностей, чтобы сойти за своего.
— Кто старший?
— Вот тот, с бородой он и есть, — ответил новичок. — Вчера нам именно он и назвался инструктором!
Мишка пошел к бородачу:
— Привет!
— Привет! Если не шутишь, — откликнулся тот.
При этом неодобрительно посматривая иа мишкин скарб в тяжело груженном рюкзаке, что дыбился за спиной незнакомца.
 — Что нужно?
Ответ нашелся простой и действенный:
— Я инструктор с соседней турбазы общей туристической зоны , — представился Костромин. — Наша группа на реку Карагем по графику через неделю должна с гор выйти.
Он перешел на тон, который, точно знал по опыту:
— Всегда получает отклик и живое участие в корпоративной среде
Потому заявил первое попавшееся в голову:
— Мне бы там коллегу подменить.
Повод к той минуте уже созрел:
— Тут ему телеграмма поступила, — Мишка зашуршал в кармане обрывком газеты.
— Срочно нужно выбираться домой.
Однако собеседник никак не хотел реагировать на просьбу.
Тогда, сделав задумчивым выражение лица, Михаил продолжил свою невеселую историю:
— Прямо и не знаю как добраться? — голос его обрел задумчивые нотки. — И не идти нельзя. Может, что серьезное дома у парня произошло?
Проявленный артистизм не пропал даром.
— Взять с собой, что ли? — наконец смекнул бородач, что к чему.
— Верно, — расцвел в улыбке проситель. — Это хорошая мысль!
— И за мной не заржавеет, — далее общение он вел на пониженых тонах. — Тут булькает кое-что.
На свет из бокового кармана рюкзака появилась заветная алюминиевая фляга в зеленом защитном чехле:
 — Спирт из неприкосновенного запаса калугинской медаптечки.
Ее, как и акваланг, смело позаимствовал Мишка по такому случаю.
Полагая, что:
 — «Семь бед - один ответ!»
 — Черт с тобой, грузись! — увлеченно взбалтывая фляжку, полученную в качестве оплаты за проезд, согласился инструктор.
Проверка на месте содержимого фляжки сделала бородача еще более покладистым.
Отвернувшись от своей группы, он отвинтил крышку и нюхнул резкий запах:
— Точно спиритус вини!
После чего все нюансы были приведены к общему знаменателю:
— Ладно, возьму с собой до озера. Все одно — группа не полная, тогда как «Аэрофлоту» за рейс уплачено до копеечки. В том числе и за тех, кто от похода отказался.
Разгрузка на соседней площадке Калугинского рейса тем временем уже подходила к концу.
Побросав вещи в кузов, ожидавшего их, грузовика, сами аквалангисты пешим ходом потянулись к зданию аэровокзала, не заметив при этом, как отставший от группы, Костромин юркнул в соседний вертолет.
— И в самый срок!
Второй пилот машины тут же, будто его одного только и ждал, задвинул дверь. Проверил надежность замка и прошагал через груду рюкзаков в командирскую кабину.
После чего натужно взревели двигатели.
Сотрясаясь всем корпусом от вибрации, создаваемой подъемной силой раскрутившихся лопостей винта, вертолет пошел вверх.
— Через полтора часа будем на озере, — запело на душе у Мишки. — А там уж посмотрим, кто главная спица в колесе!
Про себя он уже представлял, как все будет в дальнейшем:
— Когда шар в озере найду, да представлю его куда надо, вот тогда и утру-то нос Ковалеву, — мечтательно хмыкнул самоуправец. — Будет знать, кто на самом деле «потопитель золотых шаров и кувшинов».
В тон его настроения грянула, освобождая от озабоченности, залихватская туристская песня.
То, хлебнувший спирта, бородатый инструктор начал приучать свою паству к таежной романтике.
Подхватил и Костромин понравившийся припев:
— «…Людоедочка из племени Ням-Ням.
Поглядывая при этом вниз — через иллюминатор на, проплывающую под вертолетом, таежную панораму.
Всякое и не только хорошее случалось в небе над Горным Алтаем, хорошо ныне освоенном авиаторами.
Еще в тридцатых — предвоенных годах двадцатого века красные пилоты доставляли именно на гидропланах, снабженных поплавками, все самое необходимое к подножию Белухи у «горки Геблера».
Откуда поднимались на восхождение высочайшей вершины Сибири, участники первой массовой Альпиниады - курсанты военных учебных заведений.
Но самыми настоящими безотказными лошадками стали уже послевоенные винтокрылые машины, полюбившиеся здесь многочисленной армией покорителей природы.
В том числе и не убоявшихся даже многочисленных катастроф.
Только не про плохое думает Михаил Костромин, разглядывая внизу, сменяющиеся как в калейдоскопе, картины:
— То — степь, то — река, то — горы.
Ну точно, как на обычной карте местности, только в натуральную величину. Составляли которую «на своих двоих» армии безвестных топографов.
— Ну почему же безвестных? — сам себя укорил за невольное сравнение, не в пользу первопроходцев, Костромин.
Ведь ему ли не знать ту цену, которую заплатили за «место на глобусе» картографы из тех, кто уходил в тайгу вместе с его давнишним наставником в торении тропы из небольшого поселка на реке Чуя.
Трясет неимоверно вертолет.
Но не наскучило и зрителям поглядывать, как и Костромину через толстое стекло иллюминаторов, как под брюхом «Ми-8» все тянется последнее время и тянется нитка Чуйского тракта.
Обрамленная местами целыми россыпями «кубиков», рассыпанных словно бы детской шаловливой рукой.
На самом же деле — рядовые села и райцентры, сменяющиеся перед путниками один за другим, будь они на колесах или, вот как компания певцов «Про людоедочку»:
 — На достижении современного вертолетостроения.
Где-то впереди ждал и поселок Чибит:
— Откуда начиналась не так уж давно, туристическая карьера бывшего школьника Костромина и его однокласников со степного Алтая.
И куда не так давно спешил он на автобусе по другой причине, нежели всевозможные путешествия, поджидавшие сразу за околицей этой самой настоящей «Мекки» таежного туризма.
Гнало тогда Костромина вперед желание вновь встретиться со своим первым проводником.
Специально, чтобы застать дома Ивана Карповича Чепокова, выехал Михаил туда еще на зимних каникулах:
— Сразу после сдачи очередной сессии в Университете.
Иначе знал:
— Можно не застать того дома.
Окажется старый добытчик «в нетях». Уйдя, как обычно, на свои заветные таежные плантации.
Где добывал, как и в молодости, все последние годы то что зааказывали ему представители формацевтических предприятий, увлекшихся явно не на шутку производством лекарственных и профилактических препаратов из натурального природного сырья.
— Ну а зимой, во время февральских метелей, — полагал Костромин. — Просто нечего было делать в тайге ее старожилу.
Тот и стретил на пороге нежданного городского гостя с чувством легкого недоумения:
— Что забыл здесь, паря, когда кругом одни сугробы?
Тем более, что от приметливого взора хозяина не ускользнуло то, что на обычного туриста, каким нет здесь числа в разгар походов, Костромин в тот чибитский визит совсем не походил:
— Ни лыж тебе, ни рюкзака, ни приятелей до компании.
Зато была у него с собой вполне деловая ноша — портфельчик.
Как оказалось:
— С цифровым магнитофоном, блокнотои.
И запиской от дочери, сгинувшего в тайге, помощника топографа — заключенного здешнего исправительного лагеря Даурова.
В ней Ольга Сергеевна, напомнив Чепокову о том, как в сороковые годы гостепреимно принимали того в новосибирской квартире, просила вернуть обратно, переданные ему тогда документы.
— Которые, — как выяснилось позднее. — Так и не дошли до ее отца.
И на словах было что сказать Ивану Карповичу его городским визитером:
— Еще просят родственники Сергея Львовича, чтобы вы дали свидетельские показания о положительной роли Даурова в освоении здешних территорий, — сообщил Костромин хозяину.
Представившись ему уже по всей форме:
— А не просто знакомым, в прошлые года, еще школьником, водимым по туристическим делам к горному озеру.
Чепоков противиться не стал.
Согласился со всем, о чем просили родственники Даурова.
Более того, даже не возражал против желания Костромина запечатлеть его рассказ на пленку:
— И так, чтобы запись его слов проходила обязательно в помещении местной поселковой администрации, да еще в присутствии руководства.
Должного, как полагается по закону, заверить подписями и печатью свидетельство своего земляка, оказавшееся столь необходимым для возвращения честного имени, незаслуженно репресированному, майору еще госбезопасности сталинских времен.
...Иван Карпович сделал все так, как его просили.
Но только после этой процедуры, вернувшись вместе с Михаилом к себе домой, где определил парня на ночлег до завтрашнего — первого автобуса, заговорил совсем о другом.
Мало напоминающем те добрые слова, что перед этим звучали в местной администрации — бывшем Сельсовете:
— Живым я тогда, по приезду из Новосибирска, Даурова уже не застал, — заявил Чепоков. — Не то бы высказал все, что думал про деяния его вместе с коллегами — особистами.
...И столько горечи, вперемежку с неприязнью к бывшему товарищу по топографической экспедиции слышалось в голосе старика, что Костромину вдруг стало не по себе.
Это чувство не прошло, а даже заметно усилилось после того, как он разделил мнение гостепреимного хозяина.
Когда ближе познакомился с содержимым тех бумаг, что составляли когда-то, еще до войны, сотрудники Новосибирского Отдела НКВД:
 — Где в ту пору не на последних ролях был Дауров.
Как оказалось, тот, ведя, в придачу к официальному, еще и свое собственное — частное расследование, многое сумел выяснить в своей версии исчезновения сокровищ Чингисхана.
По его твердому убеждению, похищенных в Угрге бароном Унгерном и спрятанных где-то в Горном Алтае верным подручным «диктатора Хутухты» — Фердинандом Оссендовским.
Расстрелом казака Егора Титова, оказавшегося невольным свидетелем пропажи «золотого обоза», вовсе не ограничилось наведение секретности на все связанное с «наследством» самозванного Кагана.
О котором не раз уже запрашивали власти из переименованной столицы Монголии — Улан-Батора.
Гриф «Для служебного пользования», уже не годился.
Особенно тогда, когда еще и комкор Щетинкин из погранслужбы, предпринял решительные шаги к выяснению всех обстоятельств, связанных с пропажей драгоценностей Унгерна.
— В допуске к материалам впредь отказывать всем, не имеющим специального разрешения! — решило руководство тогдашнего Сибирского Управления ВЧК-ОГПУ.
Не собираясь посвящать посторонних граждан в подробности своей секретной операции, обернувшейся потерей значительных ценностей.
И резон имелся на то весьма основательный:
— Еще не известно, куда и с какими предложениями может обратиться комкор, узнав о провале операции, осуществявшейся с участием резидента Даурова?
Зато Сергею Львовичу позволили многое в реализации его попыток выйти-таки на след поляка, скрывшегося от него по реке с драгоценным грузом.
Особенно же Дауров надеялся на то, что:
— Богатство не могло кануть просто так. Не став достоянием местной молвы, разносимой алтайцами.
Потому, не один год он по-своему пытался использовать все те слухи и сказания, что во множестве бродили среди обитателей горного края.
При этом не отказывался от любого удобного случая для задержания и разговоров «с пристрастием» здешних шаманов, знавших больше других.
Позже оказалось, что в ходе многочисленных допросов и удалось майору госбезопасности Даурову составить даже своеобразный «путеводитель» по местам Горного Алтая, отмеченным своей неординарностью.
— Многих погубили в ходе следствия, — пригорюнившись, как всегда в часы «домовничества», пускал дым в раскрытую топку печи, старик Чепоков.
При этом он внимательно поглядывая оттуда на середину избы.
Там — за столом под лампой Костромин вчитывался в те самые документы, сохраненные с послевоенной поры «новосибирским гонцом».
Однако, Михаил, как бы ни был увлечен своим занятием, откликнулся на его пронзительные слова:
— Спасибо, дед Иван, что сберег память о них. И не только...
Выдержки из протоколов дознания, впоследствии казненных служителей таежного культа, складывались в единую картину.
По которой выходило, что существует в округе вход в некую пещеру — хранилище. Местным фольклором именуемую входом в подземный мир, к обитателям которого идут звери.
— Да и кое-кому из людей довелось побывать там, и даже вернуться обратно! — с нескрываемым удивлением узнал теперь не только крайне дотошный и настойчивый майор НКВД, но и простой студент из его будущего — Михаил Костромин
На схемах, исполненных от руки подследственными, значились очень многое. В том числе — горы, окружавшие вершину, где играют дочери Эрлика, место обитания его второго сына Темир-кана.
Да, к тому же еще — окрестности этих приметных объектов.
И, самое главное — земная щель, служившая, якобы, входом в запретное для людей, подземелье.
— Видимо, — полагал всерьез Дауров. — Где-то в пещерах, подобной этой, мог спрятать свою добычу похититель сокровищ Чингисхана
— Насчет этого, из старых записей, — смекнул и Костромин.
Вчитываясь в подробное описание очередного места места из «шаманского фольклора»:
— Очень уж похожего на то, где еще мальчишкой был напуган легендой про озерное чудовище по имени Кер-балык.
Укрепился он в своих предположениях, когда добрался до текста, особенно любимого Чепоковым:
 — О том самом белом озере у трех заснеженных вершин, где обитает божественное создание.
— Вот откуда были все эти подробности, — с улыбкой вспоминая школьное прошлое, догадался теперь Михаил.
Он совсем не забыл, как и сам со сверстниками по сельской школе, и даже их мужественный педагог военного дела — Коротун, так напугались услышав миф-страшилку, впоследствии превратившийся в их любимое средство для розыгрыша на бивуаке легковерных «пришлых» туристов.
Самое же интересное началось с листов, где, со слов известнейшего в Горном Алтае шамана Танашева, воедино были сплетены:
— И горное озеро с чудо-зверем у трех горных вершин, и священная долина, и горная гряда, с водруженной на ней, якобы, юртой самого Творца.
— Шавлинское озеро — долина реки Карагем — Талдуринский ледник с его цепью пиков и главным из них — Иикту! — осенило тогда исследователя старинных записок.
Но только теперь, по прошествии времени и множества событий, Костромин мог заявить кому угодно, будучи лично уверенным на все сто процентов:
— Вот и сходится все воедино, как по писанному!
— Даже тогда, еще задолго до своей находки золотого шара на Талдуринском леднике, Костромин стал менее скептически относиться к реальности легенд, получивших в его сознании полную и окончательную «реабилитацию», — а не только теперь, когда он уже летел в попутном вертолете на озеро, в компании плановых туристов.
И все вспоминал, как, сидя в убогой, прокуренной избе Чепокова, с плавающими под низким потолком, клубами махорочного дыма, впервые задумался о чудесах, как оказалось, готовых уже обернуться явью.
Во время той встречи с Чепоковым, Михаил понял еще одно:
— Видимо и Дауров успел дойти до подобных умозаключений.
Только сразу использовать эти знания не смог - началась война.
Потом же сама судьба свела его с Оссендовским во второй раз и подвергла суровым испытаниям, обернувшимся каторгой.
Ну а окончательное возвращение к давнему расследованию каким — либо добром вообще для него не закончилось:
— Погиб сам и невольно подставил под смертельную опасность топографа Полякова, когда отправился лично и того уговорил пойти с собой чтобы проверить легенду на реальном месте.
Оба погибли, решив посетить поздней осенью озеро Шавлинское под предлогом составления карты.
...В памятный — свой последний приезд в Чибит к Чепокову, Михаил успел прочесть все до самого конца.
С тяжелым сердцем перевернул последний листок из тех, что предстояло в скором времени вернуть в Новосибирск — родным Даурова.
— Здесь, дед Иван, совсем мало проку было для картографов, — подвел Костромин итог изученного. — Зато почти все необходимое для проверки версии о заветной пещере.
Только, по взгляду старика, молодой ученый собеседник понял, что и таежник давно придерживался того же самого мнения:
— Судя по всему, не об одном лишь участии в составлении карты думал бывший майор, когда многое «ставил» на эти документы, мечтая о своем освобождении.
Ему возвращение прежней благополучной жизни еще более вероятно сулила именно находка священной пещеры.
И об этом пытался поговорить тогда Костромин.
Но ничего так и не добился.
Слишком тогда Чепоков глубокомысленно промолчал перед печкой, куда уплывали клубы табачного дыма.
— А ведь мог сказать правду еще тогда. И не было бы многих несуразностей с потерей золотого шара, — вспоминая ту встречу в Чибите, с запозданием пожалел Костромин, пролетая в вертолете над знакомыми местами.
Пока же оставалось только ждать собственной проверки той версии, к которой пришел еще Дауров:
— Доказать, пусть с запозданием, что тот был на верном пути, розыскивая сокровища, уплывшие вместе с беглецом Оссендовским на плоту от берега, совсем не близким к горному озеру, сулившему разгадку всех тайн.
И вновь пожалел Михаил предтечу своих поисков:
— Поторопился Сергей Львович.
Ох, зря не дождался своего проводника из новосибирской «командировки».
Иначе, возможно и сам бы остался в живых, и благополучно добрался до заманчивой пещеры еще полвека назад.
Далеко позади, под пролетавшим вертолетом уже остался и поселое Чибит, где прошлой зимой тепло попрощались Иван Карпович со своим гостем, надеясь на новую встречу.
Миновали уже и вполне серьезный перевал Орой, выматывавший столько сил у путников — пешеходов.
Но там еще собирался и «по земле» вновь побывать будущий географ.
Более того:
 — Возвращение к Чепокову планировал Костромин.
После того, как решил:
 — Прямо с Катунского моря махнуть на здешние Северо-Чуйские белки, по дороге заехав к старому проводнику, чтобы пригласить того в провожатые.
Но все обернулось иначе.
Возможным оказался подлет прямо на место на борту «Ми-8».
И от такой удачной и крайне удобной оказии кладоискатель отказываться не стал. Сочтя для себя выигрыш во времени более предпочтительным, чем общество, пусть и самого опытного проводника.
...Высадились ниже основного зеркала озера.
Там, где на удобной ровной площадке, вокруг утыканой по кустарнику кедрами, стояла, рубленная из этого же мощного дерева, избушка «таежного аэропорта».
Данное строение, бывшее некогда простым охотничьим зимовьем, использовалось теперь в качестве подставы для пешеходных туристских груп.
— Что ж, дешево и сердито, — подумал Мишка, оценивая находчивость известного деятеля турбазы Курлепина.
— Добро пожаловать! — радушно встретил вновь прибывших, заспанный толстяк — заведующий этим пунктом глубинного турсервиса.
Но радость явно была наигранной.
Так как вышел навстречу лишь когда, согнувшись под рюкзаками, группа бородача совсем близко подошла к избушке.
По загорелому до черноты и справному лицу “подставщика» было видно — на пользу ему идет здешняя вольготная жизнь:
— Только и делов, что встречать плановиков, да выдавать им положенное по путевкам.
— Наверх, к Шавло, много ли народу на неделе прошло? — когда спало первое  оживление, обратился к хозяину зимовья Костромин.
 — Порядком, — ответил тот. — Только все больше такие вот — матрасники.
Видно было, что «таежный человек» не очень - то лояльно относился к тем, кто обеспечивали его зарплатой и всем остальным — отдыхающие на природе.
Зато настоящего туриста он мог видеть и за версту.
Что и доказал, обратившись именно к Мишке с вопросом:
— Ты, я вижу, не из этих. Чужой в группе?
Таиться уже не было смысла:
— Все равно — вертолет улетел и теперь можно было заниматься выполнением своего плана без оглядки на окружающих.
— Верно, — ответил Михаил.— Попросил подбросить до озера. А так — сам по себе. Собрался вот порыбачить наверху. Хариуса потягать на удочку.
 — Шутник право-слово, — от души рассмеялся над его словами собеседник. — Да в этом паршивом; озере, наверное, не то что рыбешки, пиявки и то не сыщешь.
— Вы это о чем?-— на заливистый смех «подставщика» подошел, весьма  заинтересовавшийся странным весельем  бородатый инструктор.
— Да вот о рыбалке, — заметил весельчак-подставщик. — Я тут, верно, попервой тоже думал — разжиться на уху. Сетушку на мелководье бросил. Так от нее одни воспоминания и остались.
— Может унес кто? — встрял в рассказ Мишка, старавшийся казаться завзятым рыболовом.
— Некому было, — отмел сомнения толстяк — Я вот что и думаю — течения там по ночам страшенные, все как есть уносит. Прет река вниз, через водопад, и на камнях все в клочья разрывает.
Насладившись произведенным эффектом, рассказчик и на это не успокоился.
— Так что верно говорю — никакая рыба в этом чертовом озере не выдержит! — еще долго продолжил он свои подобные разглогольствования. И еще неизвестно — до чего бы еще договорился, кабы его не остановил новый знакомый.
— А я все же попробую удочки закинуть! — настоял на своем Костромин, собираясь отправиться именно туда — к цели своего путешествия.
Вечером, когда Мишка двинулся вверх по тропе, у зимовья, насколько он мог видеть,  долго еще горел костер.
Там, окруженный плотным кольцом слушателей, «подставщик» упражнялся в знании местного фольклора.
Не ведая, что «первоисчточник» его только что покинул их компанию, попрощавшись со всеми как закадычный друг:
— И еще говорят, живет в этих краях чудо-юдо страшное — Шавлинская корова по прозванию, — сделав большие глаза, напустил на туристов робости и жути, местный старожил. — Жрет, что ни попадя.
Когда оставалось совсем немного сомневающихся, добил их окончательно:
— Говорят еще, что даже человечиной не брезгует.
Только добился противоположного эффекта.
— Шутишь, дядя, — от неожиданности брякнул струной, оставшийся без внимания, и от того чрезвычайно обиженный, гитарист.
Затянув новую балладу о тайге и мокрых палатках, он добился - таки , что вновь на него переключилось всеобщее внимание.
Однако и предыдущее развлечение — страшный рассказ, даже отрядного барда взял за живое.
Что выдавал голос, не столь теперь пронзительный и вызывающий, как прежде.
Тогда как сам знаток подробностей про мифическое чудовище еще попытался возобновить тему:
— Может и шучу, ребята, — хохотнул он. — Только проверить всегда можно, коли появится такое смелое желание..
И с показной благожелательностью объяснил как:
— Поди искупайся в озере-то, может чего и недостанет опоследок.
Все рассмеялись, поняв незамысловатую соленую шутку.
— И вообще, вон у кого спросим потом, что он там на дне видел, — кивнул на уходившего Костромина рассказчик, прихлебывая из кружки между фразами крепкозаваренный чай, настоянный на листьях смородины и бадана.
Чем дал понять окружающим, что вполне разглядел содержимое мишкиного рюкзака.
...Но тот уже его не слушал.
Громкий смех, вызванный очередной шуткой, был последним, что донеслось от подставы до Мишки, споро шагавшего по хорошей тропе.
За многие годы набитая тысячами туристских ботинок до уровня городского асфальта, этот путь, возможно, скрывал и следы тех зверей, что тоже шли по ней, на зов неведомого повелителя.
И все же эта сторона местной жизни не очень заботила пока путника.
— Вот ведь, выдумали мы когда-то про корову местную, страшную. Столько лет прошло, а все жива легенда. И не просто сама по себе. Многие ведь верят,— монотонно шагая, усмехнулся Костромин. — Знать байка удалась на славу и не важно, кто ее сочинил!
Подъем с тяжеленным рюкзаком, где на три добрых пуда было одного только водолазного снаряжения, оказался не из простых.
Особенно тяжело пришлось парню, когда тропа резко пошла вверх.
Далее закручиваясь серпантином на последнее серьезное препятствие — старую лесистую морену.
Ее когда-то оставил след ледника, много тысяч лет назад прошедшего здесь и, в конце концов, отступившего обратно.
Валы камней, миллионы тонн грунта, вытаявшего из-под ледянного языка стихии, тогда и заперли тогда собой реку. Послужив главной силой для образованию современного Шавлинского озера.
Появилось оно когда в ущелье, выше этой плотины, начала скапливаться талая вода с ледника, оставшегося ныне лишь у непосредственного подножия трех вершин:
 — Сказки, Шавлы и Красавицы.
Как стали именовать их и местные, и пришлые — туристы.
...Несмотря на быстро надвигавшиеся сумерки, приближение цели Костромин почувствовал задолго до окончания подъема.
По свежему дыханию гор, достигавшему даже этот участок, нагретом солнцем смолистой тайги.
А затем появились и конкретные предвестники финиша этой дороги.
Впереди, меж толстенных вековых стволов кедрача, мелькнули белые блики ледника. Пахнуло уже и холодом, сырым запахом снега.
Вот и озеро.
Голубая чаша воды, с трех сторон обрамленная таежной зеленью,  зеркально отражало главную свою достопримечательность - нависшие над ним три великолепно-белые от вечных снегов вершины.
— Здравствуйте! Снова я к вам-пришел! — воскликнул путник, сбрасывая с себя тяжкий груз.
Изменения, прошедшие за тот год, что прошел после стычки здесь туристов и милиции с бандой Сантея, невольно бросились в глаза.
На самой удобной для стоянки — обширной поляне наепосредственно на берегу озера нынче было пустынно.
Изчезли даже деревянные идолы, расставленные когда-то шутниками-туристами.
— Верно подставщик говорит — дурная слава пошла нынче про здешние .места, — подумал Мишка, прикидывая потери. — Вот и начинают отваживаться понемногу отсюда совершенно уже случайные люди.
Впрочем, так мог полагать и не только он один.
Все же, как ни говори, а в местах, где, то банда орудует, то лавины людей сметают, лучше перестраховаться, чем лезть на рожон.
И в чисто бытовом плане:
— Кому охота утром вещичек своих недосчитаться.
Вот почему и лагерем те же плановики теперь становятся ниже озера. Где если что и поджидало, то самым страшным выходили байки подставщика. То ли выдуманные для приезжиз хитроумными деятелями туридустрии, то ли действительно имевшие место на тропе.
Во всяком случае, это никоим образом уже не касалось Костромина. Он-то свое уже отбоялся:
— И когда восторженный медведь в шаге от него пробежал на таинственный зов к озеру, и под дулом пистолета Сантея.
И все же, честно говоря, только для других, а не самого себя Мишка не боялся ни бога, ни черта.
Осторожность и теперь проявлял:
— Но совсем по другому поводу, нежели враки толстяка, фантазировавшего, видимо, с пересыпу и от скуки.
— Пусть пугает плановиков - романтиков, а мне — без надобности, — сформулировал Костромин свое отношение к истории с озерным чудовищем-людоедом — «Шавлинской коровой».
Для ночлега он выбрал старую, заросшую уже от времени мхом, баньку:
— Поставленную на камнях здесь с незапамятных времен.
Париться сегодня он не собирался, а потому и огонь внутри не разводил.
Спальный мешок бросил внутри прямо на полок, собранный из оструганных жердей. После чего отправился кипятить чай к традиционному кострищу, по пути набрав охапку подходящих щепок для разжижки.
С их помощью скоро развел огонь, повесив котелок с озерной водой на закопченую перекладину, дожидавшуюся его от предыдущих туристов прямо на рогатинах.
Поступил так по старому опыту.
В самой баньке очаг топился по-черному, когда дым выходи через дверь. Потому коптиться в дыму и вечер, и ночь не имело смысла:
— Проще вот так — костер сварганить на свежем воздухе.
И уже при колышащемся свете огня, вслушиваясь в шорохи высоких кедрачей и гул камнепадов на остававших от солнечного дня, скалах, одинокий путник спланировал будущее занятие:
— Завтра утром нырну за шаром,  достану его и айда тогда домой, — решил Мишка.— Нечего время тянуть, да и Калугина на долго ни к чему волновать своим исчезновением с общественным аквалангом.
Про инструктора — строгого и требовательного, как и все отставные военные, он вспомнил зря.
К ночи и так мысли бродили в голове не самые благостные, а тут еще и это:
— Ругаться, будет почем зря. Без относительно результата — с добычей явлюсь или с голыми руками.
Когда вскипел чай, парень распорол остро отточенным водолазным ножом банку тушенки.
Плотно поел, прямо лезвием цепляя из жестянки куски мяса.
Потом пошел:
— На боковую!
Залив на всякий случай оставшимся чаем из котелка, тлевшиее в темноте, угли. Дабы огонь случайно не раздуло свежим ветерком с гор.
После чего и пошел спать.
...Только заснул не сразу.
Долго еще ворочался на своем полке, прислушиваясь к шуму кедров, плеску озерных волн и отдаленному грохоту водопада.
Легендарному, красивому, существовавшему на том самом месте, где из озера и вытекала единственная река.
— Это про него подставщик упоминал, — подумалось, уже когда от усталости и всего пережитого за этот суматошный день, совсем слипались глаза.
Поворочавшись, он все же заснул.
И тогда мягко дрогнула земля.
Темная тень поднялась из воды, метнулась к Мишкиному временному жилищу. .
Тяжелый взгляд, угольями гарящих глаз, пристально полоснул через дверной проем баньки по спящему человеку.
Потом тень метнулась обратно.
Широкие круги пошли по воде. И словно не было ничего. Лишь серебром сияло озеро, все также, как тысячи и тысячи лет назад отражавшее и мертвый лунный свет, и заснеженные вершины трех горных красавиц.
Если бы они умели говорить, то у истории про чудовище— Шавлинскую корову, могли бы оказаться внимательные очевидцы.
А пока — спал парень, не чувствуя приближения невероятных событий.