Пургеневские места

     Местность была пересеченной. Ее секли овраги. Не ча-
сто, но глубоко. В некоторых местах они были похожи на
большие срамные губы давно развалившегося колхоза.
     Как человек, имеющий сугубо определенный профиль
своей фантазии, не буду перечислять фитотерапевтические
ассоциации или метафоры, которые подсказывает дорож-
ное пространство. Наверно, я оказался мало сочен и туп пе-
ред растительным игом, простирающимся повсюду. Она,
эта ботаническая стихия, пытающаяся в некоторых местах
объединить оба берега дороги, наверняка продолжалась и
по ходу двуколок и телег 19 века, до полуфанерных Зисов и
полуторок середины 20-го века.
     Если двигаться в этом направлении, невзирая на эпо-
хальный размер времени, то сразу же почувствуешь на себе
что-то общее с окружающим. Например, вот это – и раз, и
два, и три… ухахабистость – это неискоренимый признак
местности, а еще точнее, как неискоренимая черта челове-
ческого характера, живущего по настроению и плохо умею-
щего жить по каким-либо правилам в этих местах.
     Японский автомобиль изо всех сил пытался скрасить
эту дорожную пытку, но по сноровистости мало отличался
от той же двуколки, по беззащитности так может и уступал
даже. Дорогая все-таки вещичка.
     Утопая в мотивах «БИ-2», помогающих проталкивать-
ся автомобилю в зеленом хаосе по живой геометрии пути,
зачервяченного в топографическую карту и закружившего
голову ландшафту, а так же поменявшей в течение одного
века три государства, кадастр и имя.
     Японский автомобиль скрипел зубами, но двигался.
Осторожно гуляя по холкам холмов и подмышками круч,
в бегущем на высоких ногах «Ниссане», я имел счастье ни
о чем не думать. Не думать и все! Здесь этот процесс обры-
вался в любом месте или, ударяясь о какую-либо неожи-
данность, рассыпался напрочь. Отметая малейшее уси-
лие опереться на собственную мысль, я вместе с тем пони-
мал, что устроено все здесь навсегда или как бы навсегда…
И что перемещаюсь я одновременно сразу в трех столетиях,
не меньше. Во всяком случае какие-то признаки их живуче-
сти и узнаваемости могли попадаться то по одну, то по дру-
гую сторону мотива. И как будто едешь сразу в трех столе-
тиях – измерениях-изменениях, по тем же косогорам, к од-
ним и тем же людям. Собственно говоря, к одному и тому же
сюжету, который, изменяясь, никак не может измениться.
Никогда не может измениться. Потому что меняются пра-
вила, формы и распорядки, но не меняются сущности.
     По поводу одной из таких сущностей и происходит это
путешествие. Может быть, и неотягощенное на самом деле
большим значением, но все-таки окажется что-нибудь при-
ятное от первого, а то и последнего свидания с биологиче-
ским отцом. По гамбургскому счету на все это каждый из
нас, как говорится, забил… Но существуют, как ни крути,
какие-то «удобно-неудобно» или просто «что-нибудь вдруг
обломится». Не без этого…
     Я всегда понимал, что отец где-то был, но в то же вре-
мя это ничего не меняло. Это все равно если знать, что где-
то есть Папа Римский или Королева Великобритании…
Теперь-то я хорошо понимал, что люди когда-то расслаби-
лись и «перепихнулись в поддавки», ну и слава Богу…Во
всяком случае «априори» я никогда не был против этого…
Может и сам такой… Как бы там ни было, а вообще забавно,
по-любому забавно…
     Как говорится, будучи уже в парапочтенном возрас-
те ,Иван Пургеньев решил основать свою мечту. То бишь
не оставлять ее в полузабытом, недоразвитом состоянии, а
взять да и ее построить! Мечта, конечно, может быть хороша
в любом состоянии, как невеста, но если все же она выходит
замуж… Это совершенно другое дело… Кому удалось это по-
пробовать, тот подтвердит. Пургеньев ясно ощущал, по вку-
су или по каким-то другим критериям эту разницу. И судя
по тому, как ярко он взялся создавать почти фармацевтиче-
ское производство, в экологически чистом, а значит, недо-
ступном для царизма регионе – Бог ему был в помощь. С тех
пор местные жители постепенно превращались в сборщи-
ков травушек-муравушек, наиболее покладистые из них,
начинали халтурить, как знахари, а терпеливые и настой-
чивые в карьеризме не могли надышаться на Питер. Мечта-
ли любознательно окружить кружком последователей Мен-
делеева и даже испытать на себе его химические знания.
     Вскоре Иван Пургеньев понял, чтобы создать современ-
ное фармацевтическое производство, работающее на эколо-
гически чистом сырье, соответствующем высоким нормам и
регламентам 19–20–21 века, необходимо было свить гнездо.
     В гнезде должны были гнездиться люди вполне дво-
рянского менеджмента, испытывающие: а) любовь к день-
гам, б) почтение и страх к хозяину и в) любовь к природе.
Вскоре, он поменял последовательность принципов на: а)
любовь к природе, б) почтение и страх к хозяину и в) лю-
бовь к деньгам.
     Все равно не получалось так, как надо, впечатление
было такое, что как будто мечта больна врожденными бо-
лезнями. От того и отчаянье все чаще приходило в гости и
не звонило, как положено в двери, а все стучало в окна и
его пускали… С такой же регулярностью Иван Пургеньев
задавал себе один и тот же вопрос: – Может, остаться ге-
роем своего времени и не лезть в чужое? Выбрать себе хо-
рошего управляющего и быть в рамках приличия счаст-
ливым? Все равно ведь молодежь быстрее соображает, бы-
стрей и яйцами трясет!?
     Сказано – сделано, и занялся он тем, что стал искать по
земле всякой такого вот современного прощелыгу. Со всеми
– все по телефону, да по «мылу» расправлялся, до визита ни
у кого не доходило. Тут и не помнит уже, кто посоветовал, а
какого-то тертого парня сосватал на беспощадную, капита-
листическую эксплуатацию и вытекающие из нее пороки и
несправедливости.
     Парень случайно оказался не просто парнем, а любо-
пытным парнем. Легким на всяческие перспективы и веж-
ливым прагматиком. О генетических условиях такого зна-
комства, выходит, знал тоже только он один… Иван Пурге-
ньев мог об этом даже не догадываться. Хотя жизнь, кото-
рую он прожил, не то чтобы не исключала таких предчув-
ствий, скорее сформировала в нем имманентную привыч-
ку – возможность, но совершенно не повод для пантоми-
мы удивления или сентиментальных разглядываний друг
друга. Мол чего тут рассусоливать, все равно тебя в капу-
сте нашли…
     Парнем то этим, не трудно догадаться, был я. Повело
меня к этому «Папе Римскому» несколько соображений: 1)
что-то мне показалось, что он собрался кони двинуть или во
всяком случае ему не долго осталось (наверное, это от того,
что я его не представлял); 2) я никогда не видел «Папу Рим-
ского»… Правда, особенно и не хотелось, но тут сыграло пер-
вое;… 3) интересно посмотреть, что он там затеял, тем более,
что, в принципе, этот бизнес был с хорошим потенциалом.
     Наступает время, и особенно людей бурного характера
начинает тянуть в зоны безусловной красоты, тишины и не-
досягаемости. Некоторые, уже наевшиеся всего меню и пе-
реставшие удивляться тому, что еще несколько лет каза-
лось поразительным и недоступным, хотели осесть…
     В свою очередь, этого первым захотел отец Ивана Пур-
геньева, Петр Серафимович. Человек он был не просто сво-
бодолюбивый, но и умный и даровитый. И все бы ничего,
но еще одна черта его характера оказалась доминирующей
– это потрясающая авантюристичность. Причем именно она
и оказалась настолько развитой и определяющей личность
Петра Серафимовича, что прожил он так, как захотел, раз-
дав плоть свою по страждущим ее женщинам.
     Вот таким образом вынырнул на этот свет не один Иван
Пургеньев, но и многие другие жители планеты. Мужчин
не хватало, а миссию, как не крути, женщины всегда гото-
вы выполнить и по собственной инициативе и по обществен-
ному приказу. Но наступило... и он задумал куда-то осесть.
Куда-то в природу, которая должна греметь, расцветать, и
полыхать в масштабах визуальных возможностей, где ды-
хание невозможно остановить, где слезиться душа…
     Так он и проявился в этих местах, в восхитительной
деревеньке, где людей до сих пор считали душами. Взялся
учиться земледелию и домашнему животноводству, но лег-
ко сообразил – пустое... Но вот уже года через три многие це-
нили его мед и знание трав и кореньев.
     Потом, непонятно каким образом, но сюда был втя-
нут Иван Пургеньев. Молодой, свободолюбивый, не про-
сто умный, а остроумный и даровитый во всем, только
если бы не одна чертовщинка – ну, уж слишком авантюр-
ный, легкий и обаятельный… Видно, есть в кого на роду?
     Когда за ним одним на станцию прислали студебе-
кер, он неожиданно про себя решил относиться к Петру
Серафимовичу, как отцу. Может, и неспроста так решил,
а по родовому предчувствию? Потом, когда они познако-
мились, Иван решил, что он болен и что необходимо мно-
гое не замечать в его поступках. В том числе и хорошее.
Порой, это было сродни особой экзекуции – научиться во
всем с ним соглашаться.
     Таким образом, неминуемость смерти пришла к нему
уже после того, как они отработали почти целое лето. Она
пришла к нему по старой памяти, по-свойски, не обращая
внимание на ладненькую, и в смысле женственности впол-
не своеобразную женщину, путающуюся уже несколько
лет с ним под одним одеялом. Он называл ее старой знако-
мой, а она его только товарищ. Старой знакомой было лет
50. Она пахла какими-то преимуществами, всегда легко
обострявшимися эротическими жадностями, которые ока-
зывались готовыми на все самые невероятные сексуаль-
ные художества и охальности. Последнее, что сказал ба-
тюшка – Пошли все прочь! – и наверное, не веря в реаль-
ность своего последнего возбуждения и соответствующего
ему воображения, полез к ней по всем адресам.
     Иван, будучи недоказанным сыном великого по-
местного натуралиста и натурфилософа, нашел завеща-
ние вместе со всеми. Завещание было полупустым. Кро-
ме одной только воли… Последней воли – не дать пропасть
понапрасну тому ботаническому раю, который уже через
пару веков привлечет сюда столько фитостарателей, что и
нечем будет подтверждать смыслы собственных жизней, а
не то, что своих фамилий… Не романы же писать, а делом
надо заниматься… Потом, совсем уж скабрезное, но взвол-
нованное – про теснейшую взаимосвязь жизни и жопы,
да так, что уже после первых аккордов не разберешь, где
здесь что… Без ссылок на философско-эстетические источ-
ники эпохи Возрождения.
     Сколько же он прожил? Да лет двести или больше… По
всему видно, что хотел Мафусаила сделать, но не вышло…
Для нашей страны и Бармалейского уклада это тоже непло-
хой результат – поразмышлял Иван и через неделю после
похорон уехал, не навсегда…
     Прошло время, и после большой, личной жизнедеятель-
ности он утомился и сюда осел. Кое-кто из живущих душ
его даже помнил… Развернулся, раскрутился, замахнулся и
понял: чего-то не хватает. Энергии какой-то, знаний, ново-
го дыхания…Словом, человек сюда нужен. Желательно аб-
солютно свой, подвижный и свободолюбивый, остроумный
и даровитый на зеленоватом «Ниссане», который и поставит
гнездо для мечты сумашедших поколений.
Осталось мне еще километра два – три, не более…