Анестезия памяти

Удар был почти лобовым. Обе машины пострадали ужасно. Мне сверху хорошо было видно, как спасатели режут дверь моей машины и достают моё тело, моё бывшее тело. Но я ничего не чувствовал. Тут же тело упрятали в «Скорую помощь», и она помчалась в сторону города, пугая завываниями встречных и поперечных.

Анестезиолог городской больницы изнемогал от нетерпения. Через пять минут по телевизору начиналась трансляция долгожданного матча по футболу. И вот, как назло, привезли пострадавшего. Пришлось вместо приятного просмотра готовиться к операции. Виновник всего этого, а это был я, лежал на столе реанимационного отделения без сознания. И опять я смотрел пьесу со своим участием сверху, как бы с балкона. Я-нижний не мог видеть того взгляда, полного ненависти, которым одарил меня молодой анестезиолог, но мне-верхнему было видно всё. А тут и хирург-травматолог подошёл, авторитетный Виктор Иванович.
– Виктор Иваныч, посмотрите, сломано всё, что можно. Впрочем, то, что нельзя сломать, тоже сломано. По-моему, здесь травмы, несовместимые с жизнью.
– Погоди, Паша, не торопись. Он ещё живой.
– Сейчас угробим на него кучу препаратов и времени, а он загнётся.
Погасив в себе вспышку гнева, хирург старался чеканить каждое слово, и каждое слово звенело хирургической сталью.
– Павел Николаевич! Позвольте выводы делать мне. И ответственность за результат операции на мне. У Вас всё готово?
– Да, – буркнул Павел Николаевич недовольно.
– Ну, вот и замечательно, зовите остальных, коллега.
Большая стрелка часов, чуть замешкавшись, начала отмерять третий круг.
– Посмотрите сюда: типичный шрам от осколка, – в хирурге проснулся профессор. – А вот здесь обратите внимание на разницу в цвете кожи. Да-да, следы обморожения. Видимо, побросала судьбинушка нашего клиента и по холодным, и по горячим точкам.

На исходе четвёртого часа операция закончилась. Отключили аппаратуру. Операционная сестра отчуждённо накрыла моё тело белоснежной хрустящей простынёй и вышла. Последним уходил хирург. Ссутулившись, он несколько минут стоял у стены и смотрел в неё невидящим взглядом. И потом, пытаясь убедить эту стену, он медленно произнёс:
– По крайней мере, мне не будет стыдно перед его родственниками.
– Спасибо, доктор.
Резко обернувшись, он испуганно осмотрел комнату. Потом, сняв очки, помассировал виски, выключил свет и вышел.

Я не чувствовал боли. Но её ощущал хирург. Он помнил боль всех своих пациентов. Он пытался вытаскивать нас, покалеченных по своей и не по своей вине. Он не Бог, он всего лишь хирург. Меня и ещё троих не удалось вытащить. Но через месяц после меня эта память боли поможет ему в безнадёжной ситуации спасти девчушку, у которой через несколько лет родится очаровательная дочка.