Батюшка Дон кн. 1 гл. 19
- Таким отщепенцам не место в главном резерве нашей родной партии Ленина-Сталина! - напыщенно сказал секретарь хуторного комитета комсомола.
- Это ошибка! - попробовал защититься Кошевой.
- Партия не ошибается…
Бывшие дружки демонстративно сторонились изгоя. Вновь присланный председатель колхоза «Красный ключ» намекнул, что для него осталась работа только пастухом колхозного стада.
- Извиняй, Михаил! - отводил глаза таганрогский пролетарий Митин, знавший его отца по службе в Красной Армии. - Сам понимаешь, трактора я тебе доверить не могу…
- Да мне бы лишь семью прокормить.
Мишка понимал это, но в душе сильно обижался. Ведь он был абсолютно уверен в невиновности отца и верил, что всё скоро наладится. Однако время шло, отношение к нему не менялось, и Кошевой продолжал зарабатывать скудные трудодни на надоевшем до чёртиков пастбище.
- Как жить-то дальше? - часто гадал он.
Когда снова обратился к председателю за помощью, тот, заговорчески понизив голос, посоветовал:
- Шёл бы ты Михаил в армию.
- Меня не возьмут…
- Возьмут, - Митин, воровато оглянулся по сторонам, хотя они сидели вдвоём в пустом помещении правления колхоза. - У меня в Вёшенской военком старый знакомый, я могу договориться.
- Точно?
- Тебе двадцать лет есть?
- Двадцать один.
- Вот и ладненько, - обрадовался бывший красноармеец. - Иначе тебя неизвестно забрали ли бы в армию, а без службы мужчиной не стать…
- А как же мать, жена?
- Чудак, что им сделается? - удивился матёрый председатель. - Будут спокойно жить в Татарском, мы их не бросим.
- А, кто же их будет кормить?
- Вот странный человек! - сказал изумлённо Митин. - Ты же своё денежное довольствие им пересылать будешь, в нашей армии служат на всём готовом… Там тебя накормят, оденут, обуют - не жизнь, а сказка!
Случайный разговор оказался решающим. После того, как Мишка дал согласие, примерно через две недели его вызвали в контору прямо с пастбища.
- Иди домой и быстро собирайся, - велел требовательный Митин. - Через полчаса транспорт идёт в станицу.
- Зачем?
- Там формируется команда для отправки в кавалерийское училище, тебя тишком включили в списки.
- Век буду помнить! - искренне обрадовался Кошевой. - А как же попрощаться с родными, они ведь сегодня на прополке буряка?
- Напишешь с дороги, - отмахнулся задёрганный председатель. - Беги скорее, смотри, уедут без тебя…
Мишка бросился к родному куреню, где предсказуемо никого из близких не оказалось. Он быстро открыл висячий замок, сбросил одежду и надел на себя ненужное старьё.
- Сойдёт и так… - лихорадочно думал новобранец.
В последний раз оглядел знакомую до боли обстановку, объёмную печь с лежанкой, самодельный стол и железную кровать. Решительно захлопнул тревожно скрипнувшую дверь и побежал к конторе…
- В училище снова стану человеком! - подумал он на бегу. - Я докажу всем, что Кошевые добросовестно служат Советской власти!
По приезду к районному военкомату их тотчас посадили на грузовик, крытый брезентом, и повезли на железнодорожную станцию. Мишка сидел у заднего борта и пристально смотрел на кривые улочки Вёшенской, увидел изломанный берег Дона и помахал ему, словно прощаясь, занемевшей рукой.
- Когда снова увижу? - гадал он, сдерживая слёзы.
На врачебной комиссии, когда призывники разделись до трусов, доктор Спицын подозвал к нему девчат-медичек и воскликнул:
- Девушки, где ваши глаза были? - доктор постучал кулаком с глухим утробным звуком в его грудь. - Это же настоящий богатырь!
- Поздно, доктор, - засмеялся довольный Кошевой. - Я женат…
- Жалко, как, - пискнула симпатичная практикантка, - одним завидным женихом меньше.
Мишка был весь обвит мускулами, будто резиновыми жгутами. Их команду быстро погрузили в вагоны-теплушки воинского маршрута и отправили в долгий путь.
- Куда нас интересно везут? - гадали недавние колхозники.
- На кудыкину гору, - поддевал сомневающихся Кошевой, - воровать помидоры…
Все призывники были будто на подбор. Рослые, сильные, крепкие и грамотные, меньше семи классов образования ни у кого не было. Среди них ехали двое учителей-добровольцев. Они, чтобы попасть в кавалерию, пришли к военкому-капитану с верёвками в руках и объявили:
- Если не возьмёте в эту команду, то мы повесимся тут же!
- Хрен с вами, запишу…
Ультиматум был принят, ведь все парни мечтали щеголять в длиннополых шинелях, с шашками, при шпорах, в легендарных будёновках с синими звездами.
- Главное не в пехоту, - рассуждали наивные призывники.
- Будем всю службу пыль глотать…
В Сталинграде к ним добавилось пять товарных вагонов-теплушек полных призывниками. Под Барнаулом, на станции Алтайская, прицепили ещё шесть вагонов. В Новосибирске полностью сформировали огромный воинский маршрут.
- Куда нас везут? - недоумевали уставшие от бесконечной дороги пацаны. - Завезли, чёрт знает куда!
- Обратного пути всё равно нет… - успокаивал товарищей Мишка.
Спустя неделю пути дождливым утром, по вывеске они обнаружили, что находятся на станции Шилка. Рядом располагался город Сретенск, место ссылки дворянских семей. Перед вагонами стояли командиры в коротких шинелях с алыми петлицами.
- Пехота!
- Мы в кавалерию! - поднялся недовольный ропот. - Не выйдем из вагонов!
Но плетью обуха не перешибить, и Кошевой принялся уговаривать своих земляков:
- Идём, ребята, в стрелковую часть, в полковую школу. - Мишке хотелось поскорее поступить на службу. - А там, глядишь, появится зелёная улица в высший командный состав.
- Тогда ладно! - кто-то засмеялся, кто-то принял это за истину.
Все вразнобой зашагали по льду реки Шилка, на ту сторону в гарнизонный городок 833-го запасного стрелкового полка Забайкальского военного округа. Перед казармами команду выстроили и объявили:
- Кто в пулемётную роту, делай два шага вперёд!
- Выходим! - крикнул Кошевой землякам. - Ребята, давай всем гамузом.
Вышли все, кто ехал с Дона, человек тридцать, целый взвод. Мишка сделал роковой шаг, теперь ему надо было служить не два, а три года. Случайно Кошевой оказался в полковой школе младших командиров. В процессе учёбы происходил естественный и жёсткий отбор кандидатов в военные училища.
- Если выдержишь эту бешеную гонку, понравится, войдёшь в строку военной жизни, - поучал его ротный старшина Пащенко. - Будешь отличным командиром.
- Мне бы три года отслужить, и домой! - рассуждал он поначалу.
Не все выдерживали такую жизнь и оставались в армии только до истечения срока срочной службы.
… Особенно тяжело Мишке пришлось в первые месяцы службы. Ha плацу эхом отдавались резкие звуки команд. Ноги чеканили широкий шаг, сжатые в кулаки руки были прижаты к бёдрам, сержанты выкрикивали команды. На курсантах рабочая солдатская униформа, стальные каски и сапоги.
- Направо, шире шаг! - раздавалась зычная команда.
Этот вид упражнений в учебном плане значился как строевая подготовка. Командир взвода был болен, и его заменил рябой, толстый сержант.
- Кругом!.. Быстрый шаг... - орал он. - Стой!.. Строем, быстрый шаг!
- Чем больше морда и живот, тем крепче армия и флот, - пошутил кто-то сзади.
- Разговорчики в строю!.. Подравнялись!.. Равнение на средину! - сержант явно хотел отыграться на новобранцах. - Пошевеливайтесь... Направо!.. Эй, там, в чём дело?
Кошевой от усталости ошибся, он повернул налево.
- Всем шаг назад, марш!.. Упали на живот! Отжались! Раз, два, раз, два... Направо равняйсь! - орал широкоплечий сержант.
Мишка, виновато моргая, посмотрел на ребят, а рябой крикнул:
- Эй, там! - не получив ответа, он снова гаркнул. - Как фамилия?
- Моя?
- Да, я к тебе обращаюсь!.. Ты, долговязый брюнет с крючковатым носом.
- Кошевой.
Ответил он и выпрямился.
- Кошевой? - гаркнул злой сержант. - Что это, чёрт побери, означает?
- А что не так?
- Рядовой Кошевой, так нужно было ответить. Понятно? - буквально прорычал он. - Как фамилия?
- Рядовой Кошевой, товарищ сержант!
- Вот так и обращайся к вышестоящему командиру, - сказал рябой и скомандовал: - Шаг вперёд... бегом марш!
***
Какими удивительными бывают подчас трансформации людских имён! В детстве тебя звали, к примеру, Митенька, в отрочестве уже Митька, а юношей называли Дмитро.
- Дед Гришака подзывал меня, визгливо крича, как глухонемому - Митяй, а отец обращался всегда строго Митрий! - так иногда думал рожак хутора Татарский Дмитрий Миронович Коршунов. - На войне командиры вызывали из строя больше по фамилии, Коршунов, добавляя для ясности соответствующее воинское звание, мало ль солдат с такой фамилией…
Постепенно некоторые начали называть его по имени отчеству, но большинство знакомых обращались по прозвищу - «Коршун». Мужчина задумывался об этом удивительном превращении, как из Мити он с годами умудрился стать Коршуном и удивлялся скоротечности жизни собственного имени.
- Больше некому звать меня Митькой! - огорчился заматеревший казак.
Коршунов часто вспоминал привольное детство, полнокровное интересными и пугающими вещами. Дом, мать и сеструху Наталью. Закрывал глаза и ясно видел усатого сома, заросшего от старости мхом и сопливой плесенью, жившего в холодной глубине хуторного ставка.
- Как интересно тогда было! - расстроился он.
Когда-то давним летним утром чудовищная рыба на его глазах проглотила драчливого гусака, величаво проплывавшего во главе своей крикливой семьи.
- Проглотил целиком! - округлив рысьи глаза, рассказывал он лучшему другу Гришке Мелехову.
- Не бреши…
- Вот те крест! - божился брехливый Митька.
Даже повзрослев, Митрий пересекал это место с опаской, дрожа от неприятных воспоминаний...
- Схватит такая уродина за ногу, - размышлял он по глупому малолетству и вздрагивал, - утянет на самое дно и не станет больше казака!
Бессонными ночами ясно виделись ему родной Дон и ровные, бескрайние поля, усеянные надменными скифскими курганами.
- Увижу ль сызнова? - Дмитрий не отличался сентиментальностью, но иногда накатывало.
Вспоминал он, как ходил в ночное пасти хуторных лошадей, как боролись на поясах с соседскими ребятами, подражая знаменитым цирковым атлетам.
- Михайло - подлец! - в этом месте на «Коршуна» всегда накатывала злость.
Было их трое, закадычных и весёлых друзей. Он, Гришка и Мишка Кошевой. При всплытии имени последнего Коршунов всегда сжимал кулаки.
- Подожди у меня! - мысленно погрозил он товарищу детских забав. - Я тя непременно встречу, друг мой ситцевый, отыграюсь, будь спокоен...
За прошедшие десятилетия он не смог простить Михаилу сожжённый родной курень и убитого деда Гришаку. Он не понимал и не признавался себе, что злость его основывалась даже не на этом факте. Мало ли сменил после того домов?.. Нет! Злился Коршунов на всю Советскую власть, отнявшую у него такой знакомый, уютный мир.
- Коммуняки проклятые! - сказал он Ваське Дружилину. - Продали поганцы православный Дон, и Мишка в числе первых.
- Какой Мишка? - не понял тот.
- Ты его не знаешь… - отмахнулся Митька.
Понятная с детства перспектива жизни вдруг превратилась в нагромождение нелепых случайностей, кровавых расправ и постоянного страха.
- Отца, Мирона Григорьевича, расстреляли ироды, - накручивал он себя и размашисто перекрестился. - Царство небесное покойнику, какой работящий казак был!
- Мы «красным» хорошо за него отомстили! - самодовольно сказал Дружилин.
Старший Коршунов действительно в слепой жажде богатства не жалел ни себя, ни жену, ни детей. Наёмные работники умывались у него кровавыми слезами, а ведь ничего из нажитого ему в старости не пригодилось…
- Не хочу горбатиться… - с юности не лежала, душа Митьки к такой жизни - с пелёнок нахлебался досыта.
- А кому хочется? - согласился Василий.
Ему всегда хотелось жить вольно, беззаботно, не обременяя себя хозяйством и ни в чём себе не отказывая. Поэтому нравилось Коршунову воевать, поэтому подался он после войны в разбойники.
- Негоже мне после семи лет войны землю пахать, - рассуждал Митька, молодой годами, но старый душой. - Возвращаться домой нельзя, слишком наследил там…
- Да и не к чему! - вставил дружок.
После отступления в составе Добровольческой армии на Кубань они на корабле союзников переправились в Севастополь. Оставаться на милость победивших «красных» не захотели, всё-таки карательный отряд не строевая часть.
- Энто Гришке Мелехову возможно к ним переметнуться! - подумал он, увидав старинного друга на покинутом пирсе Новороссийского порта. - Он завсегда с «краснотою» был…
У барона Врангеля Коршунов продолжил служить по призванию, плёткой, шомполами и петлёй приводя в подчинение неразумное местное население. Вседозволенность нравилась ему, он казался себе всемогущим. У казнённых людей легко забирать имущество, мёртвые не сопротивляются, а совесть его не мучила. В ноябре двадцатого года с лёгкой жизнью пришлось расстаться.
- Даже Перекоп их не удержал, - возмущался Коршунов, пакуя награбленное золото.
- Куда нам зараз податься? - растерянно спросил Дружилин.
- Надо думать…
Выбор оказался небольшим. Большинство разбитой армии «белых» на кораблях пугливых союзников переправилось в Константинополь, а Митька остался.
- Не хватало нам ишо у басурман жить! - уговаривал он закадычного дружка. - Давай рванём в Москву…
- Зачем?
- Там затеряемся…
- Мне всё едино!
Дмитрий заранее выправил документы уволенного со службы красноармейца и окольными путями добрался до первопрестольной. Встретившись в условленном месте с Василием, он предложил сделать налёт на не успевших смотаться за границу купцов. Следующей ночью они ворвались в богатую еврейскую квартиру.
- Мы знаем, что вы прячете у себя килограмм золота, - с угрозой сказал налётчик. - Выдайте их нам!
- Сара, золотце! - обратился хозяин к жене, - за тобой пришли.
После того, как ему прострелили левую ногу, ювелир отдал им все драгоценности. Потом в ход пошли «нэпманы», работы современным разбойникам хватало…
- Минутные богачи в милицию заявлять не будут, - Коршунов быстро сориентировался, - сами боятся.
- Им проще нам заплатить! - смеялся сытый и пьяный Дружилин.
Милиция им села «на хвост» только тогда, когда они сдуру грабанули кассира завода «Серп и молот». Государство свои денежки оберегало тщательно.
- Пора прислоняться к «блатному» берегу, - сказал напарнику благоразумный Коршунов, - в одиночку не выжить.
- Точняк!
- В наше время так тяжело стало грабить. Такое ощущение, что ты энти деньги заработал...
- Ну, ты, «Коршун», шутник!
Через неделю Ваську застрелили на воровской «хате» по наводке местных стукачей. Митька спасся чудом и впредь решил с органами правопорядка в «орлянку» не играть.
- Ошибки - энто доказательство того, что ты хотя бы пытался! - Так бывший потомственный казак стал отпетым уголовником.
Криминальная карьера Митьки, однако, тоже не задалась. Для воров в законе он был «мокрушником», убийцей, ведь работал не - чисто, с кровью. Использовали его в основном на «делах», связанных с насилием, но на красивую жизнь хватало…
- Где жить мне всё равно, - пару раз «Коршун» кратковременно попадал на «нары», а в середине тридцатых годов «причалился» основательно.
Даже грабя навороченных советских граждан, он неожиданно для себя оказался в исправительно-трудовой колонии с приличным сроком. «Блатные» приняли его, как родного.
- Раз так масть легла, - сказал ему вор Аким, - поступай в мою шоблу.
- Да на раз!
- Честные воры шепнули мне, что ты жиган фартовый…
- В случае чего - бздеть не буду!
- Точняк, - одобрил главный лагерный авторитет.
Для Коршунова потекли не очень голодные, но серые и холодные годы лагерной жизни. Теперь его постоянно сопровождал тупой, беспрерывный мат. Через несколько лет он уже не мог спокойно смотреть на других «зэков», особенно на политических.
- Надоели энти несносные морды! - злился Митька и с удовольствием «мочил» непокорных.
Его раздражало постоянное присутствие рядом озлобленных людей, готовых не то, что за ломоть хлеба, а за одобрительную ухмылку самого мелкого начальника продать, предать, унизить любого и каждого.
***
После перенесённой болезни Григорий Шелехов стал работать вдвоём с пареньком Иваном Ермолаевым. Как-то оказались они на краю делянки, оторвавшись от бригады. В полдень перекусили, спокойно сидели, перекуривали и разговаривали. Ермолаев оказался бывшим студентом четвертого курса филфака МГУ. Он рассказывал любознательному напарнику о Москве, о красавице-невесте, а потом спросил:
- Ты какой-то зелёный?
- Пронесло меня крепко! - нехотя признался страдалец.
- Вот как! - неожиданно рассмеялся бывший студент. - Просто у нас в группе смешной случай был. Со мной учился паренёк по имени Вова. Личность весьма примечательная. Ростом был метр с кепкой, при этом интеллектом не обезображен. Вова умудрялся стипендию в рекордно короткие сроки прогуливать. Пропив все свои деньги, он садился «на хвост» сокурсникам. Вова приходил в общаге к тем, кого знал и заводил: «Ого, хлеб дай половинку». Что касается курева, а курил он много и естественно на халяву. Такое случалось множество раз и всем успело порядком надоесть.
Дойдя до этого места, Ермолаев не выдержал и заразительно рассмеялся:
- Сижу однажды на лекции, смотрю, а знакомые ребята толкут таблетки. Они насыпали порошок на кусок хлеба и положили его на парту. На перерыве к ним подскочил Вова и попросил кусочек. С ним «нехотя» поделились продуктом, посидели немного, поболтали и пошли на учёбу. Через несколько минут наш «Ворошиловский стрелок» стал поглаживать живот и побежал в общагу.
Григорий с улыбкой слушал историю.
- С ним увязался я, хотел посмотреть, что будет дальше, - продолжал Ермолаев. - Подождав на остановке трамвай, мы сели в него, а после того, как водитель закрыл двери, Вова произнёс: «Зря мы не пошли пешком» и больше погрустнел. После того, как двери открылись, я стал очевидцем невероятного бега с препятствиями. Утром Вова пришёл весь зелёный, с мешками под глазами. Операция прошла успешно - после этого он ни разу ни к кому не обращался с просьбами угостить его чем-либо.
- Таблетки были сильным слабительным?! - верно догадался напарник.
Вдруг из-за кустов выехал на ухоженной гнедой лошади добрый молодец в чёрной кожаной куртке прораб лесоповала Чуркин.
- Балдеете, черти? - грозно спросил он.
- Так ить перерыв…
Выдался на редкость солнечный летний денёк, и как-то по-домашнему отблёскивал мягкий шёлк конского волоса и кожаной куртки прораба. Он тоже был молод, лет двадцати пяти, проворовавшийся петрозаводский официант, тянувший два года лагерного срока.
- Вот, хорошо, что ты научился лес валить, - похвалил Шелехова прораб.
Он пребывал в хорошем настроении, собеседник Григория ему чем-то понравился и, слегка наклоняясь в седле, сказал:
- Работай, как следует - выбьешься в люди. - Чуркин посмотрел на работяг. - Может быть, когда-нибудь даже прорабом станешь, как я…
- Ну, энто вряд ли…
Чуркин не сомневался в том, что высшее счастье для всех было бы стать таким, как он. Раздав рабочим необходимые ценные указания, начальник величественно уехал. Глядя на удаляющегося прораба, Григорий сказал:
- Вертухайский холуй!
- Он просто делает свою работу… парень нахмурил чёрные, будто нарисованные брови.
- Странно, как сами заключённые регулируют лагерную жизнь! - ухмыльнулся Шелехов.
Он попробовал ногтем остроту лезвия у топора и глубоко вогнал его в сосновый пень. Вокруг них сплошной стеной стоял молчаливый лес.
- Мы подчиняемся установленным правилам, - согласился Ермолаев.
- Сами себе строим жильё, кормим себя, производим различную продукцию, - неторопливо перечислил Григорий, - сами принимаем её…
- Даже контролируем качество работ и ругаем отстающих, - вставил Иван.
Григорию иногда казалось, что убери охрану лагерей, сознательные «зэки» выбрали бы собственное начальство и также бы ходили на работу и в баню. Также бы обижались на плохое снабжение и также бы умирали…
- Почему в нашем народе столько стадного? - недоумевал опытный лагерник. - Откудова неуёмное стремление выбиться в начальники, покомандовать подобными себе?
- Отсутствие ума! - коротко подытожил Ермолаев.
Слава Богу, видеть прораба им случалось редко, всё-таки высокое начальство. Так, наверное, было даже лучше, уж больно чесались у Шелехова руки придушить зазнавшегося хама. Важного начальника лагпункта ему довелось ещё увидеть всего один раз при довольно пикантных обстоятельствах.
- Лучше бы совсем не видеть, - понял он позднее.
Случилось это знаменательное событие яркой весной следующего года. Григорий, как всегда, спокойно выполнил дневную норму и отошёл вглубь дремучего леса на поиски спелых ягод. Конвой спокойно относился к подобным прогулкам, бежать заключённому Шелехову было некуда, да и незачем.
- Ах ты, гадина, - вдруг он услышал начальственный голос, - стой, кому говорят!
Григорий по многолетней привычке подумал, что сказанное относится к нему, и поневоле втянул стриженную голову в плечи. Через минуту он выглянул из-за шипастого куста ежевики. На небольшой поляне неуклюжий толстяк пытался усмирить белую своевольную кобылу, рядом валялось дорогое охотничье ружьё.
- Тпру, - заорал он, неумело натягивая поводья. - Будешь знать, как сбрасывать начальника лагеря.
Бедное животное не понимало оказанной чести и рвалось ускакать прочь. Толстяк вытащил из-за голенища щегольских офицерских сапог кожаную плётку и пару раз наотмашь ударил лошадь. Та затравлено дёрнулась и обиженно заржала. Григорий забылся на короткое время и зло крикнул:
- Ты што делаешь?
- Что?
- Она же не виновата, што ты ездить не умеешь.
- Кто ты? - испугался немолодой подполковник Егоров. - Чего надо?
Он внимательно посмотрел на подошедшего Григория и по характерным чертам одежды и поведения узнал своего подопечного.
- Как ты смеешь так обращаться к офицеру? - возмутился главный «вертухай». - Рвань лагерная!
- Молчи, гад! - рванулся к нему Шелехов. - Мало вам людей, так ишо над конями издеваетесь… Звери!
Григорий знал, что никто их не видит и накопившаяся годами злость кипятком выплеснулась на опешившего начальника. Бесправный «зэк» стоял лицом к лицу с всемогущим «хозяином» и говорил всё, что он думает о безжалостной системе.
- Кровососы! - закричал он, и гнев кривил его загорелое лицо. - Загнали полстраны в лагеря и рады… Подождите, ишо дождётесь, поднимется народ, умоетесь кровищей.
- Чего разошёлся?
- По самые уши зальётесь!
Начальник попятился от спятившего «зэка», на ощупь нашёл в траве ружьё, поднял его и пригрозил:
- Иди отсюда, умник, - сразу почувствовал он силу оружия. - Кобылу ему жалко…
- Да жалко! - воскликнул заключённый.
- Себя лучше пожалей.
- Мне себя жалеть негоже! - успокоился каторжанин и отвёл глаза. - Зараз жив, а завтра в общей могиле.
Шелехов круто развернулся и пошёл на призывный стук топоров и визг пил. Удивлённый Егоров ещё долго смотрел на сомкнувшиеся за его спиной пышные еловые лапы и жалел, что в ружье не было патронов:
- Пристрелил бы как собаку бешенную!
Понимая, что по возвращению в лагерь его в лучшем случае ждёт кондей, а вернее всего смерть, Григорий уговорил напарника Ермолаева бежать вместе с ним. Не возвращаясь с лесоповала, они рванули в западном направлении и шли без отдыха всю ночь.
- Обратной дороги для нас нет! - понимал он, ускоряя шаг. - За побег если поймают, расстреляют!
Под утро они вздремнули и, едва выйдя на звериную тропу, неожиданно столкнулись нос к носу с таким же беглым «зэком».
Продолжение http://proza.ru/2011/12/23/14
Свидетельство о публикации №211120600013
Мирослава Завьялова 24.10.2019 10:05 Заявить о нарушении