Батюшка Дон кн. 1 гл. 19

Какими удивительными бывают подчас трансформации людских имён! В детстве тебя звали, к примеру, Митенька, в отрочестве уже Митька, а юношей называли Дмитро.
- Дед Гришака подзывал меня, визгливо крича, как глухонемому - Митяй, а отец обращался всегда строго Митрий! - так иногда думал рожак хутора Татарский Дмитрий Миронович Коршунов. - На войне командиры вызывали из строя больше по фамилии, Коршунов, добавляя для ясности соответствующее воинское звание, мало ль солдат с такой фамилией…
Постепенно некоторые начали называть его по имени отчеству, но большинство знакомых обращались по прозвищу - «Коршун». Мужчина задумывался об этом удивительном превращении, как из Мити он с годами умудрился стать Коршуном и удивлялся скоротечности жизни собственного имени.
- Больше некому звать меня Митькой! - огорчился заматеревший казак.
Коршунов часто вспоминал привольное детство, полнокровное интересными и пугающими вещами. Дом, мать и сеструху Наталью. Закрывал глаза и ясно видел усатого сома, заросшего от старости мхом и сопливой плесенью, жившего в холодной глубине хуторного ставка.
- Как интересно тогда было! - расстроился он.
Когда-то давним летним утром чудовищная рыба на его глазах проглотила драчливого гусака, величаво проплывавшего во главе своей крикливой семьи.
- Проглотил целиком! - округлив рысьи глаза, рассказывал он лучшему другу Гришке Мелехову.
- Не бреши…
- Вот те крест! - божился брехливый Митька.
Даже повзрослев, Митрий пересекал это место с опаской, дрожа от неприятных воспоминаний...
- Схватит такая уродина за ногу, - размышлял он по глупому малолетству и вздрагивал, - утянет на самое дно и не станет больше казака!
Бессонными ночами ясно виделись ему родной Дон и ровные, бескрайние поля, усеянные надменными скифскими курганами.
- Увижу ль сызнова? - Дмитрий не отличался сентиментальностью, но иногда накатывало.
Вспоминал он, как ходил в ночное пасти хуторных лошадей, как боролись на поясах с соседскими ребятами, подражая знаменитым цирковым атлетам.
- Михайло - подлец! - в этом месте на «Коршуна» всегда накатывала злость.
Было их трое, закадычных и весёлых друзей. Он, Гришка и Мишка Кошевой. При всплытии имени последнего Коршунов всегда сжимал кулаки.
- Подожди у меня! - мысленно погрозил он товарищу детских забав. - Я тя непременно встречу, друг мой ситцевый, отыграюсь, будь спокоен...
За прошедшие десятилетия он не смог простить Михаилу сожжённый родной курень и убитого деда Гришаку. Он не понимал и не признавался себе, что злость его основывалась даже не на этом факте. Мало ли сменил после того домов?.. Нет! Злился Коршунов на всю Советскую власть, отнявшую у него, такой знакомый, уютный мир.
- Коммуняки проклятые! - сказал он Ваське Дружилину. - Продали поганцы православный Дон, и Мишка в числе первых.
- Какой Мишка? - не понял тот.
- Ты его не знаешь… - отмахнулся Митька.
Понятная с детства перспектива жизни превратилась в нагромождение нелепых случайностей, кровавых расправ и постоянного страха.
- Отца, Мирона Григорьевича, расстреляли ироды, - накручивал он себя и размашисто перекрестился. - Царство небесное покойнику, какой работящий казак был!
- Мы «красным» хорошо за него отомстили! - сказал Дружилин.
Старший Коршунов действительно в слепой жажде богатства не жалел ни себя, ни жену, ни детей. Наёмные работники умывались у него кровавыми слезами, а ведь ничего из нажитого ему в старости не пригодилось…
- Не хочу горбатиться… - с юности не лежала, душа Митьки к такой жизни - с пелёнок нахлебался досыта.
- А кому хочется? - согласился Василий.
Ему всегда хотелось жить вольно, беззаботно, не обременяя себя хозяйством и ни в чём себе не отказывая. Поэтому нравилось Коршунову воевать, поэтому подался он после войны в разбойники.
- Негоже мне после семи лет войны землю пахать, - рассуждал Митька, старый душой. - Возвращаться домой нельзя, слишком наследил там…
- Да и не к чему! - вставил дружок.
После отступления в составе Добровольческой армии на Кубань они переправились в Севастополь. Оставаться на милость победивших «красных» не захотели, всё-таки карательный отряд не строевая часть.
- Энто Гришке Мелехову возможно к ним переметнуться! - подумал он, увидав старинного друга на покинутом пирсе Новороссийского порта. - Он завсегда с «краснотою» был… 
У барона Врангеля Коршунов продолжил служить по призванию, плёткой, шомполами приводя в подчинение неразумное местное население. Вседозволенность нравилась ему, он казался себе всемогущим. У казнённых людей легко забирать имущество, мёртвые не сопротивляются, а совесть его не мучила. В ноябре двадцатого года с лёгкой жизнью пришлось расстаться.
- Даже Перекоп их не удержал, - возмущался Коршунов, пакуя награбленное золото.
- Куда нам зараз податься? - растерянно спросил Дружилин.
Выбор оказался небольшим. Большинство разбитой армии «белых» на кораблях союзников переправилось в Константинополь, а Митька остался.
- Не хватало нам ишо у басурман жить! - уговаривал он закадычного дружка. - Давай рванём в Москву… Там затеряемся…
Дмитрий заранее выправил документы уволенного со службы красноармейца и окольными путями добрался до первопрестольной. Встретившись в условленном месте с Василием, он предложил сделать налёт на не успевших смотаться за границу купцов. Следующей ночью они ворвались в богатую еврейскую квартиру.
- Мы знаем, что вы прячете у себя килограмм золота, - с угрозой сказал налётчик. - Выдайте их нам!
- Сара, золотце! - обратился хозяин к жене, - за тобой пришли.
Ему прострелили левую ногу, ювелир отдал им все драгоценности. Потом в ход пошли «нэпманы», работы современным разбойникам хватало…
- Минутные богачи в милицию заявлять не будут, - Коршунов быстро сориентировался, - сами боятся.
- Им проще нам заплатить! - смеялся сытый и пьяный Дружилин.
Милиция им села «на хвост», когда они сдуру грабанули кассира завода «Серп и молот». Государство свои денежки оберегало тщательно.
- Пора прислоняться к «блатному» берегу, - сказал напарнику благоразумный Коршунов, - в одиночку не выжить. В наше время так тяжело стало грабить. Такое ощущение, что ты энти деньги заработал...
- Ну, ты, «Коршун», шутник!
Через неделю Ваську застрелили на воровской «хате» по наводке местных стукачей. Митька спасся чудом и впредь решил с органами правопорядка в «орлянку» не играть.
- Ошибки - энто доказательство того, что ты хотя бы пытался! - Так бывший потомственный казак стал отпетым уголовником.
Криминальная карьера Митьки, однако, тоже не задалась. Для воров в законе он был «мокрушником», убийцей, ведь работал не - чисто, с кровью. Использовали его в основном на «делах», связанных с насилием, но на красивую жизнь хватало…
- Где жить мне всё равно, - пару раз «Коршун» кратковременно попадал на «нары», а в середине тридцатых годов «причалился» основательно.
Даже грабя навороченных советских граждан, он неожиданно для себя оказался в исправительно-трудовой колонии с приличным сроком. «Блатные» приняли его, как родного.
- Раз так масть легла, - сказал ему вор Аким, - поступай в мою шоблу. Честные воры шепнули мне, что ты жиган фартовый…
Для Коршунова потекли не очень голодные, но серые и холодные годы лагерной жизни. Теперь его постоянно сопровождал тупой, беспрерывный мат. Через несколько лет он уже не мог спокойно смотреть на других «зэков», особенно на политических.
- Надоели энти несносные морды! - злился Митька и с удовольствием «мочил» непокорных.
Его раздражало постоянное присутствие рядом озлобленных людей, готовых не то, что за ломоть хлеба, а за одобрительную ухмылку самого мелкого начальника продать, предать, унизить любого и каждого.

***
Григорий Шелехов почти смирился с лагерной обстановкой. Человек, в отличие от неразумных животных, всегда может приспособиться к любым жизненным обстоятельствам, ко всему, что случится с ним, кроме смерти. 
- Завтра станет лучше! - наивно верят люди.
Так растут кривые низкорослые сосны на голых скалах Соловков, оплетая и разрушая нежными корнями неподкупный гранит. Так молодая мать, экономя каждую копейку, способна без погибшего кормильца вырастить и поднять на ноги трёх детей.
- Всё перетерплю, - приспособившись к новым условиям существования, Григорий успокоился и укоренился на неласковом каторжном Севере.
Время для него вновь потекло размашисто и неумолимо, словно полноводная горная река. Подъём, развод на работы, размеренная валка векового леса и долгожданный отбой. Так для среднестатистического лагерника, без выходных и особых болезней, прошло несколько лет.
- Ежели так пойдёт и дальше, - однажды сказал он доктору Куликову, - авось возвернусь домой… 
- Обязательно вернёмся! - ответил он.
За прошедшие годы он высох, но не утратил природного оптимизма.
- А там новая жизнь! - загадывал наперёд Шелехов. - Как говориться, на свободу с чистой совестью. Скорее бы…
Ему виделись картины возвращения в Сталино. Там ждала привычная жизнь и работа в удовольствие, только без страха быть разоблачённым.
- А может всё случилось к лучшему? - раздумывал он и рисовал радужные картины. - Отбарабаню здеся срок, верну себе старую фамилию и буду чистым перед законом… Ажник смогу приехать в хутор Татарский.
Как-то после скудного обеда вышел он к дальней, законченной накануне делянке леса. Квадрат сплошной вырубки выделялся пустотой, на нём остались только низкорослые жалкие пеньки. В конце виднелась стена леса, за которой была вырубка, потому хилая полоска сосняка просвечивала насквозь. У бывшего казака сверкнуло в мозгу яркое ощущение:
- Там Азовское море… - ему до боли в сердце захотелось увидеть место, куда впадает родной Дон. - Кажись, зараз перебегу через пустую делянку, затем перемахну узкую полоску леса, и откроется морской берег. Там белая полоса прибоя, где на самой кромке воды шуршит галька и свобода... Но не убежишь от конвоя, да и море далеко!
Закончив рутинную работу, он решил идти в лагерь иной дорогой, перейдя на другой берег пересохшей реки. Там стеной стоял сосновый лес, и было много ягоды: брусники, голубики, морошки. Шёл вдоль песчаного берега и собирал ягоду. Вдруг услышал выстрел.
 - Твою мать! - крикнул Григорий и привычно упал на землю.
Пули пролетели где-то совсем рядом. Стрелявший стоял на противоположном берегу реки.
- Стреляют в меня… - запоздало понял Шелехов.
Он пополз и, добравшись до массивного пня, затаился. Там пролежал несколько часов, пока плотные сумерки не спустились на землю. Когда Григорий пришёл на вахту лагеря, было уже темно. Дежурные вахтёры, увидев его, ахнули и даже перекрестились:
- Тебя же убили и уже списали! Ты что, воскрес?!
Позвонили начальнику отряда. Через пару минут он был на вахте и удивлённо посмотрел на Шелехова:
- Что за чёрт? В тебя же стреляли и убили, а ты жив?
Григорий рассказал ему, как было дело, и он сказал:
- За речкой запретная зона. Появление там «зэка» считается побегом.
После этого Григорий стал работать с пареньком Ермолаевым. Как-то оказались они на краю делянки, оторвавшись от бригады. В полдень перекусили, спокойно сидели, перекуривали. Вдруг из-за кустов выехал на гнедой лошади в чёрной кожаной куртке прораб лесоповала Чуркин.
- Балдеете, черти? - грозно спросил он.
- Так ить перерыв…
Выдался на редкость солнечный летний денёк, и как-то по-домашнему отблёскивал мягкий шёлк конского волоса и кожаной куртки прораба. 
- Вот, хорошо, что ты научился лес валить, - похвалил Шелехова прораб.
Он пребывал в хорошем настроении, собеседник Григория ему чем-то понравился и, слегка наклоняясь в седле, сказал:
- Работай, как следует - выбьешься в люди. - Чуркин посмотрел на работяг. - Может быть, когда-нибудь даже прорабом станешь, как я…
- Ну, энто вряд ли…
Чуркин не сомневался в том, что высшее счастье для всех было бы стать таким, как он. Раздав рабочим необходимые ценные указания, начальник величественно уехал. Глядя на удаляющегося прораба, Григорий сказал:
- Вертухайский холуй!
- Он просто делает свою работу… парень нахмурил чёрные брови.
- Странно, как сами заключённые регулируют лагерную жизнь! - ухмыльнулся Шелехов.
Он попробовал ногтем остроту лезвия у топора и глубоко вогнал его в сосновый пень. Вокруг них сплошной стеной стоял молчаливый лес. 
- Мы подчиняемся установленным правилам, - согласился Ермолаев.
- Сами себе строим жильё, кормим себя, производим различную продукцию, - неторопливо перечислил Григорий, - сами принимаем её…
- Контролируем качество работ и ругаем отстающих, - вставил напарник. - Иногда мне кажется, что убери охрану лагерей, сознательные «зэки» выберут собственное начальство и также будут ходить на работу и в баню. Также будут обижались на плохое снабжение и также умирать…
- Почему в нашем народе столько стадного? - недоумевал опытный лагерник. - Откудова неуёмное стремление выбиться в начальники, покомандовать подобными себе?
- Отсутствие ума! - коротко подытожил Ермолаев. 
Увидеть прораба им случалось весной следующего года. Григорий выполнил дневную норму и отошёл вглубь дремучего леса на поиски спелых ягод. Конвой спокойно относился к подобным прогулкам, бежать заключённому Шелехову было некуда, да и незачем.
- Ах ты, гадина, - услышал начальственный голос, - стой, кому говорят!
Григорий по многолетней привычке подумал, что сказанное относится к нему, и поневоле втянул стриженную голову в плечи. Он выглянул из-за шипастого куста ежевики. На небольшой поляне неуклюжий Чуркин пытался усмирить своевольную кобылу, рядом валялось дорогое охотничье ружьё.
- Тпру! - орал он, неумело натягивая поводья. - Стой!
Бедное животное не понимало оказанной чести и рвалось ускакать прочь. Чуркин вытащил из-за голенища щегольских офицерских сапог кожаную плётку и пару раз наотмашь ударил лошадь. Она затравлено дёрнулась и обиженно заржала. Григорий забылся и зло крикнул:
- Ты што делаешь? Она же не виновата, што ты ездить не умеешь.
- Кто ты? - испугался он. - Чего надо?
По характерным чертам одежды и поведения узнал своего подопечного.
- Как ты смеешь так обращаться к начальству? - возмутился главный «вертухай». - Рвань лагерная!
- Молчи, гад! - рванулся к нему Шелехов. - Мало вам людей, так ишо над конями издеваетесь… Звери!
Григорий знал, что никто их не видит и накопившаяся годами злость кипятком выплеснулась на опешившего начальника. Бесправный «зэк» стоял лицом к лицу с системой.
- Кровососы! - закричал он, и гнев кривил его загорелое лицо. - Загнали полстраны в лагеря и рады… Подождите, ишо дождётесь, поднимется народ, умоетесь кровищей. 
- Чего разошёлся?
- По самые уши зальётесь!
Начальник попятился от спятившего «зэка», на ощупь нашёл в траве ружьё, поднял его и пригрозил:
- Иди отсюда, умник! Кобылу ему жалко… Себя лучше пожалей.
- Мне себя жалеть негоже! Зараз жив, а завтра в общей могиле.
 Шелехов круто развернулся и пошёл на призывный стук топоров и визг пил. Удивлённый Чуркин ещё долго смотрел на сомкнувшиеся за его спиной пышные еловые лапы и жалел, что в ружье не было патронов:
- Пристрелил бы как собаку бешенную!
Понимая, что по возвращению в лагерь его в лучшем случае ждёт кондей, Григорий уговорил Ермолаева бежать. Не возвращаясь с лесоповала, они рванули в западном направлении и шли без отдыха всю ночь.
- Обратной дороги для нас нет! - понимал он, ускоряя шаг. - За побег если поймают, расстреляют!
Под утро они вздремнули и, едва выйдя на звериную тропу, неожиданно столкнулись нос к носу с таким же беглым «зэком».         

***
Михаил Кошевой попал в школу младшего командного состава РККА. Ежедневно подъём в семь часов утра. Зарядка на плацу, даже, если мороз за сорок градусов в одних гимнастёрках. Впереди бежал командир учебного взвода Бурносов, далее батальонный командир Калмыков…
- Веселей, ребята! - подбадривал он. - Тяжело в учении - легко в бою.
После умывания шли походным строем в столовую. Из неё тоже передвигались только строевым шагом, ведь за взводом наблюдает строгое полковое начальство. Днём напряжённая учёба, ведь знание назубок всевозможных уставов обязательно. БУП - боевой устав пехоты, СУП - строевой, УВС - Устав внутренней службы заучивались наизусть.
- Каждая буква в Уставе написана кровью! - любил повторять комбат. - Армейская дисциплина тяжела, но это тяжесть щита, а не ярма.
Составная часть строевой подготовки заключается в подходе к «комполка» строго по уставу, чётко, с подчёркнутой уверенностью. Через неделю занятий все потеряли голоса и натужно хрипели.
- Зато потом голос станет настоящим командирским, громким и внушительным, - успокаивал подчинённых жилистый взводный.
- Или совсем пропадёт! - сострил Михаил.
- Вы будущие младшие командиры Красной Армии, - зычно обратился к курсантам капитан. - Должны выглядеть, как медная копейка…
- Так точно! - слитно отвечали курсанты.
- А у вас ремень на яйцах висит, как у беременной бабы.
Боевая подготовка подразумевала преодоление штурмовой полосы, ползком по-пластунски, бросок на врага и прокол чучела штыком. Бросали гранат на дальность и в цель. Командир подбадривал солдат:
- Советский воин должен уметь всё!.. И даже больше.
Прошло два месяца, их взвод принял присягу, и теперь курсанты стояли на постах по объектам с боевыми винтовками.
- Часовые должны стоять на расстоянии вытянутого выстрела друг от друга, - инструктировал их старшина.
Осенью лучших курсантов пригласили в местное медицинское училище на праздник медработников. Устроили танцы, но курсанты стеснялись приглашать хихикающих девушек.
- А теперь «белый танец»! - объявил ведущий праздника. - Дамы приглашают кавалеров.
Кошевой с удивлением увидел, что к нему направляется яркая девушка. Они танцевали вальс и разговаривали. Девушку звали Елена. Вечер пролетел незаметно, расставаясь с кавалером она сказала:
- Если хочешь, я буду ждать тебя из армии…
- Извини, - смутился Михаил, - ты очень красивая девушка! Мне очень нравишься, но я женат…
Елена смутилась, её щёки вспыхнули, как алые маки и убежала. Курсанты вернулись в казармы, служба продолжилась. Вскоре объявили полковой смотр. Незадолго до смотра лейтенант Бурносов уронил пистолет ТТ в сортир. Проклиная всё на свете и страшно матерясь, он с помощью подчинённых вычерпал огромный запас зловонной жижи ведром на верёвке.
- Завтра приезжает инспекция из штаба округа, - торопил его Калмыков, - если не найдёте, будет ЧП.
- Я знаю, товарищ капитан! - сказал злой, как чёрт, лейтенант.
Он увидел пистолет на обнажившемся дне выгребной ямы. За это время в агрессивной среде пистолет очистился, стал как новенький...
- Только воняет! - брезгливо сказал он, понюхав находку.
На построении инспектирующий генерал приказал офицерам предъявить личное оружие к осмотру. Взяв у страдальца блестящий ТТ, довольный военачальник поднял его и обратился к подчинённым:
- Учитесь! Вот так должен обращаться с оружием каждый командир!
Ровный строй образцовой воинской части зримо затрясся от смеха и покосился. Генерал ничего не понял, но поднял ночью школу по тревоге. Время было напряжённое, за рекой Аргунью, в тайге бродили хунхузы. Уходили в темноту с заряженными боевыми винтовками, РПД и «Максимами», которыми был вооружён взвод.
- Повышенное внимание! - говорили командиры. - В тайге бандиты.
Прошли форсированным маршем километров сорок в таёжную глушь, причём в полной боевой выкладке вещмешок за спиной, на плечах части «Максима», катки, щит и десяток коробок с патронами.
- Килограмм сорок на нас одето… - пожаловались солдаты.
- Лишний килограмм вам в бою жизни спасёт! - отрезал капитан.
Бежала вся полковая школа, а это целый батальон, три стрелковых и одна пулемётная рота. Колонна по четыре растянулась на десятки метров. Вдруг последовала учебная команда:
- Кавалерия слева!
Колонна синхронно повернулась в сторону атаки.
- Танки справа! - солдаты залегли, бодро клацая затворами.
Вторая шеренга сноровисто опустилась на одно колено и, упираясь прикладами винтовок оземь, ощерилась колючими штыками. Третья и четвёртая стояли, дружно переводя прицел на постоянный.
- Воздух! - все бросились врассыпную! - Артобстрел!
После отработки действий походной колонны при опасности, продолжили движение к стрельбищу. Боевые охранения шли впереди, с полкилометра дистанция, справа и слева, позади пылил арьергард с санитарными повозками, батальонной кухней и разными сопровождающими.
- Не пыли пехота! - пошутил комбат, - а то дышать нечем…
Капитан был образцом военного. Стройный брюнет, всегда имел элегантно-военный вид, был перепоясан кожаными ремнями, в петлицах с золотыми позументами горела капитанская «шпала». На рукавах широкий красный шеврон был окаймлён золотом. Гимнастёрка сидела на нём, как влитая. Не военный, а выставочный экспонат.
- Вот бы стать капитаном! - часто мечтал Кошевой. - Во всём мире не сыщешь лучшей формы, чем в РККА!

Наконец, объявили долгожданный привал на обед. Капитан, как ни в чём не, бывало, травил анекдоты про «медные котелки» и про бывалых вояк. Воспользовавшись случаем, Михаил пожаловался:
- Ботинки жмут… Сапоги не того размера.
- С такими ногами тебя и пнём не собьёшь... - похвалил комбат. - Ноги крепкие, ступни широкие, икры мускулистые. Подобрать обувь курсанту Кошевому!
Приказал он старшине роты. После походного обеда начались плановые стрельбы. Все отстрелялись, но две-три мишени ещё торчали.
- А тут наблюдатели, - огорчился капитан, - ведь идут соревнования по стрельбе в полку.
Командира худшего взвода вызывали на разнос к комполка, поэтому офицеры корили курсантов:
- Попасть, что ли не можете?
Из «Максима» взвод отстрелялся неплохо. Из винтовок и РПД шло туговато, у курсантов не было должного навыка. Мишка лёг последним за ручной пулемёт Дегтярева. Ребята тайком сунули ему неизрасходованными боевые патроны. Зарядка, выстрел, мишень поникла. Второй патрон, покорно легла другая. Третий выстрел тоже в цель. Положил все мишени взвода.
- Какие у тебя секреты? - удивлялся лейтенант Бурносов. - Так стрелять можно только в сказке!
- Всё просто, - обстоятельно рассуждал он. - Целишься в мишень и воображаешь прямую линию... Точно наводишь по ней, будто кто-то тебе специально протянул нитку и плавно нажимаешь спуск...
За отличные результаты на полковых стрельбах перед строем полка зачитали приказ начштаба:
- Курсанту Кошевому выносится благодарность командования!
- Служу трудовому народу!
Незаметно подобралась жестокая сибирская зима. Морозище трещал донельзя грозно, словно пугал слабых духом. Взвод на стрелковом тренаже на берегу Шилки с учебными винтовками клацал затворами, не видя мишеней за туманом из незамерзающей полыньи.
- Ужас, как холодно! - все тёрли красные уши в своих будёновках, шапок-ушанок тогда не выдавали.
- Таких на Дону не бывает! - изумлялся теплолюбивый Михаил и внезапно вспомнил жену. - Как там она живёт?
Письма приходили редко. По женскому обществу курсанты соскучились очень. В город их поодиночке не пускали, увольнительных не было. Направляли только в наряды военного патруля. Зимой ходили по улицам втроём, опасливо подходили к поселковому клубу. Через затянутые морозом окна с завистью смотрели на танцующих девушек и парней.
- Это Елена! - однажды узнал Кошевой партнёршу по танцам.
Он долго смотрел на порхающую в вальсе восхитительную девушку, но зайти внутрь не решился.
 
 
 
Продолжение http://proza.ru/2011/12/23/14