Глава 1

… Я помню тот день так же, как помню
вчера...
В тот день я получил в дар бесценное
и совершенное творение целого мироздания. 
И творение это перевернуло Мир…

И было то, чему суждено было быть –
неизвестно зачем…



Все больше нравился сумрак. Раздражало солнце. Небо заволакивало ленивыми,  красно-синими облаками, они клубились фиолетовой пеной по самой кромке горизонта, подползая сюда исподтишка. И он знал, что через час солнце исчезнет за этой мрачной пеленой.
- Очень хорошо…

Что он имел на сегодня? Что сумел скопить и собрать за всю свою неправдоподобную жизнь?
Девяносто шесть килограммов идеальной костно-мышечной массы. Чистые, яркие белки, символизирующие отменное здоровье. Пронзительный взгляд, иногда с прищуром, высокий лоб, нос с горбинкой. Презрение сжатых губ. Твердый волевой подбородок, всегда слегка приподнятый.
Все тело его, всей своей осанкой словно шло наперевес, с усилием рассекая встречный ветер недоверия.

Хранитель обвел взглядом свое одинокое жилище…
Грубые, каменные стены безо всякого покрытия или отделки. Высокие темные потолки. Несколько книжных полок у окна с собраниями трудов великих философов: Софокла, Аристотеля, Цицерона, Эпиктета, Еврипида…
Многое записано самим Хранителем от руки, в те моменты, когда он заучивал наизусть и воистину наслаждался их цитатами и изречениями.
Хвалой себе он всегда считал аскетизм, который принял еще в ранней молодости.
Двести сорок два года жизни…  Он вновь обвел взглядом комнату, больше похожую на полуразрушенный тронный зал, и не увидел в ней ни одного лишнего предмета.
Отсыревшие спички крошились в руках,  высокая белая свеча не загоралась. Фиолетовые облака громоздили собою небо, отражая будущий костер, на котором…

Вчера здесь была инквизиция.
- Никто не может избежать смерти, - сказал инквизитор, не подозревая, что цитирует сейчас Цицерона.
- Нет ничего слаще, чем свет правды – эхом ответил ему Хранитель словами того же философа.

Хранитель обвинялся в сокрытии Великого Знания от смертных. От него требовали секрета его бессмертия.
Но это было ложью!
В протоколах славянских ведов, запись которых была возобновлена в две тысячи двенадцатом году, говорилось, что Хранитель обращался к живущим с просьбой принять его знание в дар. Но, великие дела не делаются сразу!
В том же году он был постыдно обвиненен в шарлатанстве и космической провокации, так как ссылкой на его бессмертие было именно космическое знание и  телепатическое восприятие пространства.
С тех пор преследования не прекращались ни на минуту!

Хранитель отпил воды из высокого бокала.
«Найдется ли кто-либо, кто, бросая целый день дротик, не попадет однажды в цель?» - вспомнил он Марка Туллия.
Вчера инквизиция заперла снаружи дверь. А  в окно уже потянуло дымом занимающего пожара.

Его сожгут эти земляные «черви», которые учат тому, чего сами не знают! «Черви», которым он поставлен на службу два века назад!
Захолустные царьки посреди козьих троп…
Хранитель усмехнулся и снова отпил воды. Походил немного туда-сюда, повернее прицеливаясь для дальнейшего своего пути.
Затем, он собрал в большую сумку свои многочисленные записи, повязал голову серым платком на манер бродяги, обул невысокие прочные кожаные сапоги, накинул на плечи короткий темный плащ.
Подойдя к каменной стене, Хранитель выдвинул один из камней, за которым находилась дверная ручка, уверенно потянул за нее и через секунду оказался на лестничном пролете, примыкающем к соседнему зданию.

На площади все было готово к казни. Большой дровяной помост, окруженный хворостом и старым тряпьем находился в плотном кольце из живых человеческих тел. Наизготовье горел факел в руках дурака-палача.
Хранитель постоял немного, представляя, как корчится его тело в буйном пекле огня, небрежно перекинул сумку через плечо.
«В материи нет ничего, кроме механических соединений и операций», - уверял Спиноза.

Хранитель уходил вдаль. Как всегда…

Вещь не перестает быть истинной от того,  что она не признана многими…

                * * *

Недобрая черная тень налетела на макушки сосен… Невидимая ладонь обманчиво-нежно пригладила вершины вековых деревьев  и мощно потянула их с корнем. Тайга накренилась, закачалась, заскрипела тревожно всеми стволами своими, обреченно  принимая в себя мощный электрический разряд. Ураган, поднятый невидимой ладонью, вспенил лес и начал валить деревья, одно за другим, прокладывая путь незрячему кому-то, идущему напролом сквозь тайгу. Еще один  разряд, прямо в центр холма, который был хорошо виден из маленького окна!
Я вздрогнул, прижал уши, как напуганная собачонка, и почувствовал всем  своим существом необъяснимое величие этого момента.
Будет еще один разряд, третий, так показалось мне. И действительно, молния, со всего маху, обрушилась на окраину нашего затерянного мирка, попав прямо в полуразрушенный сарай, проделывая дыру в его старой крыше.
Все залило водой…

В этот день тайгу разворотило, как никогда, и старожилы говорили, что подобное было только после падения метеорита: большие воронки от вырванных с корнем деревьев повсюду, ветви заплетены в чудовищные косы. Перепуганное зверье кричало по ночам, лишенное своих нор.

В этот день я получил на руки, прямо с небес, талисман Мито…


                ***

В маленькую комнатку, предназначенную для пяти человек,  шумно ворвался Глупый - десятилетний лохматый мальчишка с дефектом губы, которого на самом деле звали Колька. Он был похож на смешного, вечно улыбающегося кролика, но сейчас Глупый был всерьез напуган!
- Ты видел? Ты видел? – шепеляво заголосил он. – Побежали туда, в сарай! Там во-о-от такая дыра! – и он развел свои пухлые руки как можно дальше одну от другой.
Я зачарованно слушал звуки его неприятного голоса, ловил каждую нотку его причудливых интонаций! Я слушал это, как музыку, потому что до этой минуты – я не слышал ничего и никогда!
- Ванька, ты что? Почему ты так смотришь на меня??? – закричал Глупый, и в мои уши больно стрельнуло от громкого звука. Я зажмурился и попробовал произнести любой звук в ответ. Но нет, немота моя осталась.
- Я слышу тебя! – ответил я жестами Глупому.
- Как это? Прямо вот слышишь? Ты ж глухонемой!
- Прямо слышу! Это началось только сейчас, когда ты пришел, - отчаянно жестикулировал я.
- Мда… Дела, - важно протянул Глупый. – Пошли в сарай? Туда что-то упало,  я видел! Ты правда слышишь меня? Или врешь?
Я искренне закивал головой в ответ и улыбнулся.

Наш дом-интернат заблудился в Полуйской возвышенности, среди непроходимых лесов  на берегу реки Глубокий Полуй.
Никому не ведомо, как посреди кедров, сосен и берез, между топкими болотами и норами диковинных красных лисиц, в краю, где снег тает только в мае, а высота его достигает более полуметра к концу зимы, появился наш зеленый двухэтажный домик, обнесенный тощим забором.
При известной удаленности от федеральной трассы, до нас чудом доезжали машины с продовольствием, а иногда приходили просто подводы с лошадьми.
В нашем интернате проживали дети, всего тридцать-тридцать пять человек. Каждый из нас был дефективен с самого рождения. И как только нас собирались переселить отсюда, куда-нибудь поближе к цивилизации и нормальным людям, обязательно происходило какое-нибудь событие, мешающее сделать это с нами…
Меня, Ваню Громова, как и многих других, поместили сюда по достижении мною пятилетнего возраста, когда уже стало понятно, что никто и не собирается меня усыновлять. Мне рассказывали, что мама моя умерла при родах, а я был рожден глухонемым, то есть – именно дефективным…
Глупый, мой единственный преданный друг здесь, Колька Ветров, был рожден с заячьей губой. Увидев его после рождения, родители как-то сразу невзлюбили моего верного сотоварища, подписали отказ и забыли о сыне  навсегда.
Но ни я, ни Колька, ни остальные жители нашего заброшенного мирка никогда не сетовали на судьбу! Мы жили в суровом глухом краю, где не было места слабакам и нытикам. Мощные кедры кланялись нам в пояс каждое утро, а сосны утирали наши редкие слезы далеко не носовыми платочками. С самого детства мы  прекрасно знали главный таежный закон – здесь выживет только сильный.
 
На территории интерната, кроме жилого корпуса, были еще: баня; спортивная площадка; пищеблок;  старый сарай, который разрушила сегодня молния; маленькая древесная мастерская, где ребята постарше учились заготавливать лес и сооружали всю нашу нехитрую мебель. Для девочек был отведен небольшой закуток, рядом  с мастерской, где они учились шить, и мы с гордостью носили перекошенные, часто разнорукавые обновки, особенно, если получали их из рук самой Йол…
Йол… Она была прекрасна!

Я бежал вслед за Глупым и слышал каждый свой шаг! Я слышал глухаря за забором, слышал кедры, куниц, тявканье лисицы!
- Глупый, Глупый! Как это здорово – слышать все! – показывал я жестами Кольке.
Но Колька бежал далеко впереди, и его большие уши весело обдувало ветром. У сарая он остановился как вкопанный, потрогал руками тяжелый навесной замок.
- Давай через дыру, в крыше? – предложил я.
- Давай! – ответил мне Глупый по привычке жестами.
- Я теперь слышу! - замахал руками я.
- Да, я и забыл пока бежали, - задохнувшись, выпалил он.

Мы быстро взобрались на толстую березу и оттуда сиганули прямо на хлипкую крышу сарая,  она с готовностью  прогнулась  под нами. В самом центре крыши, в ржавом металлическом листе, зияла большая круглая дыра. Ее теплые ровные края, аккуратно загнутые внутрь,  еще дымились, испаряя воду, которая редкими струйками моросила с неба.
Мы опустились на четвереньки и осторожно поползли к отверстию.
- Сюда скоро придут большие, нам надо торопиться, - приговаривал Глупый.
Большими мы называли всех, кто бы старше нас.
И мы осторожно-торопливо сползли вниз, на кучу тряпья и мусора, опаленных всего несколько минут назад.

В сарае стоял зловонный запах старой тлеющей ткани, она еще прогорала, светясь меленькими угольками, но вода, проникающая сюда с неба, не давала возникнуть здесь настоящему пожару.
«Здесь можно запросто угореть», - подумал я и начал в спешке оглядывать темноту сарая.
Глупый пошел наугад в сторону самой дальней стены, вытянув впереди себя руки и чертыхаясь, потом он упал и застонал в отчаяние, так как вымазал новую рубашку, пошитую ему только позавчера.
- Меня убьют, убьют! Полина меня теперь накажет! – причитал он.
Я не мог отвечать Кольке, так как в темноте он не мог разглядеть моих жестов. Поэтому, вместо ответов, я двигался по своей собственной траектории, пятился задом, когда наступил босой пяткой на теплый, круглый по форме и жесткий предмет…
Я внимательно посмотрел на Глупого, он увлеченно разгребал кучу мусора, выискивая воображаемый осколок метеорита или падшей звезды. Тогда, я незаметно наклонился и взял в руки то, на чем только что стояла моя нога.
В мрачном свете сарая, я начал с любопытством разглядывать странный, не наш предмет.
Два больших железных кольца, скрепленные между собой железными скобами, находились – одно в другом. Диаметр большего был примерно со взрослую ладонь, меньшего, внутреннего – с мою ладонь, детскую. Оба кольца были тщательно оплетены тонкой шерстяной веревкой. А в центре маленького кольца, как большой жук,  был помещен камень, светлый, чистый, оправленный в металл, похожий на бронзу. Камень был абсолютно прозрачным и белым, огранка его была грубой, кустарной и совсем не ювелирной.
Не знаю, что нашло на меня, но я воровато спрятал находку в карман, и тепло предмета приятно пощекотало кожу на ягодице. Затем, я снова посмотрел на Глупого и решительно пошел к нему, через черное месиво грязного, мокрого тряпья и тлеющей бумаги.
Со стороны улицы уже приближались голоса больших. Они шли сюда, к сараю,  заинтересованные не меньше нашего странной круглой дырой на его крыше.


- Нибиру не умерли! Нибиру живы! – услышал я зловещий голос прямо над своей головой.

- Бежим отсюда! – жестами закричал я и схватил Глупого за воротник злополучной рубашки. Ворот затрещал, лопнула ткань в моих руках, и мы в панике начали выбираться обратно, на крышу, сквозь дыру, подсаживая один другого. Еще мгновение, и мы уже на березе, сидим на ветках и смотрим, как большие открывают увесистый амбарный замок сарая.
- Ты слышал голос? – испуганно спросил я Кольку.
- Слышал! Это Протас и его дружки пришли метеориты искать. Вовремя мы сбежали!
И я понял, что Глупый не слышал ничего…