Глава 8

Краеугольной формы планета, далекая от Солнца, чаровала гибельной неминуемостью.

В лаборатории слежения за земными объектами, все те же Догун и Гану, внимательно и недоверчиво смотрели на монитор, в котором четко отображалось лицо страдающего Вани Громова.
- Это мальчик становится неблагонадежен. Йол испортила нам все дело! – возмущенно сказал Догун и цокнул языком.
- Есть выход, единственный и верный. Пока этот мальчишка не натворил дел и не «распробовал» всю силу Талисмана, Мито надо передать кому-то другому, где он и будет ждать нас, до нашего возвращения, - ответил Гану и сердобольно посмотрел на лицо семилетнего мальчика. – Мал он еще, чтобы вращать Вселенной!
- Эта идея так же плоха, как и хороша. Новый владелец должен дать нам хоть какие-то гарантии!
- Догун, а если нам отправить новому владельцу часть знания о Талисмане? Посулить ему какую-нибудь мелочь, вроде вечной жизни или вечной любви?..
- А, что?  Отличная идея! И пусть он ждет нас молча, с трепетом и восторгом!
Догун с удовольствием отпил красной мутной жидкости из низкого сосуда и откусил маленький кусочек сырого мяса.
- Но, мальчишка – Иной, - напомнил Гану.
- Я чувствую, что Хранитель что-то знает о талисмане. Он тоже будет искать его, - с тревогой сказал Догун.
- Хранитель? Он в Айдахо. Ваня – в тайге. Между ними тысячи километров! – успокоил его Гану.
- Да, но мальчишка – Иной, - повторил его слова Догун.

               
                * * *

 
Йол не теряла ни одной минуты! Как только городок, подпоясанный яркими огнями, появился на горизонте, она ловко спрыгнула с подводы и растворилась  вдали.  След ее был безнадежно потерян…

«Думай,  думай!» - твердил я себе в полном отчаянии, блуждая улицами и закоулками  богатого Салехарда.
Меня почему-то не покидала уверенность, что Йол направилась именно сюда, и настигла этот город вместе с приближающейся осенью.
Йол исчезла  в августе, а я, Ваня Громов сбежал из интерната только через месяц, точно так же как она, на скрипящей подводе, между грязными бидонами из-под молока. Хотя, после побега «странной девицы», как окрестили Йол после ряда чудесных фактов, за мной тщательно приглядывали, понимая, что я теперь непременно сбегу. И я сбежал.

Все, что мне удалось захватить и привезти с собой в Салехард товарным грязным вагоном это – несколько мятых бумажек с моим именем, пару сапог, великоватых мне на два размера, свитер, который я «одолжил» у Глупого, и Талисман Мито, собственной персоной.

Полуй в Салехарде был другим: широким, рослым, совсем окрепшим перед своим впадением в Обь. Он не был похож на друга, плеча которого  мы изредка касались там, в далеком интернате. Я осторожно разглядывал его мутные воды и медленно соображал – чего же мне теперь делать?
Мне сразу повезло с жильем. По приезду, прямо на  станции Лабытнанги, где вагон со мной отправили на запасной путь, меня подобрала баба Рита, крепкая сибирячка лет шестидесяти (я не решился спросить о ее настоящем возрасте), и паромом через Обь привезла к себе, отогреться и поесть, как сказала она сама.
Баба Рита рассказывала мне, что Салехард, город большой и значимый, родился очень давно и был поначалу Обдорской крепостью, которую основали русские казаки. Люди это были крепкие и смелые, а сама крепость – неприступна. Говорила, что через Обь есть не только паромная переправа, но и  ледовая дорога зимой до станции Лабытнанги. И ходят там пешеходы до последнего тающего льда, до мая. Обещала показать речной порт.
- Почему же нет поездов до Салехарда? – в недоумении спрашивал я Риту.
- Долгая история, внучок.., - задумчиво отвечала она. – Основную железную дорогу Салехард-Надым-Игарка, а это более тысячи километров, строили заключенные, ну из тюрьмы, а после смерти Сталина ее совсем забросили, недостроенная осталась.  Иногда, между Салехардом и Hадымом ездили связисты    на дрезине. Маленькая тележка такая, - уточнила она, увидев мои округлившиеся от удивления глаза.
Теперь, по «мертвой  дороге'' можно пройти только пешком. Там лагеря с бараками,  вышками, да  колючей проволокой, мосты и разъезды, и даже ржавые паровозы.
Недавно, первые девяносто километров той дороги  были собраны в металлолом, и сейчас из нашего Салехарда  уходит только  старая насыпь, без рельсов, по которой можно уйти пешком.
Так вот, внучок, - торжественно закончила Рита, вместо сказки на ночь, и по ее лицу побежали крупные, темные  морщинки.               
               
Так-то, оно так, но на фоне величавой истории, сама баба Рита проживала в маленькой избушке недалеко от реки Шайтанки. Не смотря на конец сентября, погода вертелась непоседливо к заморозкам, и баба Рита топила плохо протапливаемую, ветхую избу. Задувало из щелей, старые оконца утепляли одеялом.
Домик доброй «феи» бабы Риты напоминал вагон, которые не ходили в Салехард. Он тянулся всем телом от сеней до спаленки, нигде и ни разу не изогнувшись. Дальняя комнатка была для нее, а проходные две – получились для нас с ней. Баба Рита щедро выделила мне высокую кровать, приступку (чтобы смог забраться на кровать), перину и два тонких одеяла.

Моя спасительница никак не догадывалась ни о том, что я беглый из интерната, ни о том, что я был глух и нем, как рыба, всего пару месяцев назад.
Я вдруг придумал сказку, что отстал от поезда, в котором вез меня пьяный отец, от которого мне жуть как хотелось удрать. И, хотя в документах и было записано, что я житель заброшенного интерната, у меня хватило ума показать бабе Рите только свидетельство о рождении, в котором значилась только моя мать. Все это окончательно запутало добрую женщину, на что она нелогично сказала:
- Будь так. Живи пока здесь. Тебя до лета все равно искать никто не будет! Щас как вдарит минус сорок и замрет все до самого лета.

И еще о бабе Рите – замечательный человек! Я таких, ну, может, кроме Полины, (когда она в духе) никогда и не видел! Такой картошки с капустой делать умела! Ум отъешь!