Изнанка мира. Глава -2

(Продолжение. Начало см.: Пролог, Глава -8, Глава -7 и т.д. по нисходящей до Нулевой)


банька по-красному 

с глаз долой – из сердца вон, от греха подальше.
фотокарточку порви, имя позабудь.
что ж ты, сердце, не стучишь траурные марши? –
больно колют ордена на лихую грудь.

если слава догнала, никуда не деться.
только стыдно в зеркала пристально смотреть.
эх, победа – не беда, коли цель по средствам.
трусу – праздник и салют, а герою – смерть.

стычки-лычки-светлячки, незавидный жребий.
сказка – ложь, да в ней намёк – намотай на ус.
уготована и нам банька в синем небе,
но пока стоит пуста: слишком тороплюсь

прививать себе тоску в час по чайной ложке,
подсадив ручных синиц в клетку к журавлю.
от невысказанных слов больно понарошку.
не ходи за мною вслед – я тебя люблю.


       Из комнаты, где было назначено заседание Совета, в коридор доносились возбужденные голоса. Как видно, спор достиг уже такого накала, что его участники не могли сдерживаться.
– Нет, я, конечно, всё понимаю… Но, однако ж… Сомов весьма уважаем мною… Как ни говори, стал секретарем Партячейки всего севера Красной ветки, но есть же и предел терпению!.. – узнаваемо басил пожилой генерал с Преображенской площади
– Скажите, сколько можно ждать?! Мы не дети. Если без надобности наша помощь, так и скажите. Зачем мы рисковали жизнью? Многие, как сталкеры, по поверхности к вам сюда пробирались! – визгливо возмущался другой голос.
– Да, да! – своё «фи» вставил и руководитель Черкизовской.  – Я, между прочим, уже двое суток  вообще не ложился… Вы говорили, что остались без руководства, мы, бросив все, примчались, а руководство, оказывается,  уже и на месте, только не соизволивает нас своим вниманием почтить! Может, вообще никакой  поддержки  вам и не надо?
       Переводя дыхание перед неплотно закрытой дверью, Федор,  в который раз уже, остановил рвущееся с губ ругательство. Не подобало, конечно,  руководителю партячейки материться, как простому грузчику, но так хотелось! Пьянящее чувство победы над давним врагом – Анатолием Лыковым  – полностью завалилось бесконечными мелкими проблемами, которые назойливо требовали сил и внимания. Бремя власти было совсем не таким сладким, как казалось во времена оппозиции. Вот и сейчас, он в полной мере ощутил пустоту, которая окружила его после смерти давних соратников – Лома, Зорина...
       Сомов представил, как на такие заявления отреагировал бы Лом, словно наяву услышав его зычный бас: «А ну цыц! Бабы базарные… Нет Фёдора – дела значит! И нечего здесь демагогию разводить! Разбаловала вас Партия! Разнежила!»...
Иван Зорин, конечно, более дипломатично, но тоже сумел бы разрулить амбициозные притязания соседей, и давно начал бы заседание Совета...
       Увы! Белобородько  – начальник обороны Красносельской, хотя был преданным партийцем, толково выстроившим защиту станции, самостоятельностью и решительностью не отличался, тушуясь перед многочисленным начальством.
– Товарищи, прошу вас, подождите, ну, не волнуйтесь! Конечно же нам нужна ваша помощь, очень нужна... –  упрашивал он. – Ведь ганзейцы у самых ворот...
– У ваших, прошу заметить, – огрызнулся черкизовец. – У ВАШИХ ворот…
– Ворота у нас ОДНИ… – с нажимом проговорил Федор, выбрав именно этот момент, чтобы появиться на пороге. Он подошел к карте, разложенной на столе и, с силой, ударил по ней кулаком. – ОБЩИЕ! Или, надеетесь за метромостом отсидеться?
       При виде главы партии РиК,  мужчины встали. На Кирилла никто не обратил внимания.
– Прошу прощения. Опоздал… – продолжал Сомов. – Это, кстати, сын Зорина, Кирилл. Прошу любить и жаловать.
       Генералы тут же обступили парня.
– Скорбим с тобой… Ужасно скорбим… Очень большая потеря, невосполнимая… Прими соболезнования… Незаменимый товарищ... вечная память... всегда с нами...
       Они суетились вокруг, говорили официозно-заученные фразы, одну, бессмысленней другой, хлопали по плечу, стискивали и, долго не отпуская, трясли ладонь. Кирилл остро пожалел, что согласился присутствовать на совете. Сквозь пелену подступивших слез, которые юноша всеми силами старался сдержать, он смотрел сейчас на тех, кто когда-то внушал ему глубочайшее уважение и тихо ненавидел лицемеров. Кого надеялись они обмануть пустой печалью? Как разительно, как быстро менялись их маски! Ещё час назад, эти шишки равнодушно прошествовали мимо, занятые собой, а теперь, нате-пожалуйте: сочувствуем-помним-грустим-жить-без-твоего-папы-не-можем. И отец, который был таким честным, открытым, должен был работать с такими показушниками? Слизь!  Даже глянуть противно...
– Все в сборе? – Сомов скоро оглядел присутствующих. – Садитесь к столу, товарищи генералы. Давайте прояснять ситуацию.
       В ту же секунду, окружавшее Зорина кольцо разжалось, а выражения печали уступили место иной озабоченности.  «Вот ничтожества подлые, лицемерные уроды...» – думал Кирилл, глядя в затылки отвернувшимся.
– Для начала, объясните: как ЭТО могло произойти?! И прошу учесть, что я буду лично докладывать товарищу Москвину, – самодовольно начал военспец, прибывший с Красных ворот, которого за крутость нрава и периодическое самодурство, прозвали Иваном Грозным. – Вы разгадали, как ганзейцам удалось так быстро занять Комсомольскую? Вопрос не риторический... Надо правильно определить слабое звено.
– Разрешите сказать, товарищ генерал Обухов? Тут и гадать нечего. Проникли через ход, для экстренных случаев, из вентшахты переделанный... – Белобородько ткнул пальцем в план.  – Вот здесь он, почти посередине туннеля, там нашу подмогу пулеметом остановили...
– И откуда же Ганза узнала про этот ход? Выследили кого-то из ваших сталкеров? – раздался из дальнего угла вопрос, заданный приглушенным голосом, который, однако, услышали все. – Или, может…
– Да, Лыков это, Лыков! – не утерпел Белобородько, втягивая голову в плечи и опуская глаза. – Он же теперь на Ганзе… вот и сдал, предатель!
       Фёдор потёр лоб и оглядел присутствующих. На лицах людей, много лет прогибавшихся под Анатолия Лыкова отразилось сомнение, но вслух защищать свергнутого красного диктатора никто не стал.
– Я полностью разделяю точку зрения товарища Белобородько, – медленно сказал Сомов,  постучав костяшками пальцев по краю стола. – Но это никак не помогает нам решить вопрос: что делать дальше? Прошу высказываться.
       Кирилл почти видел, как в черепных коробках этих «вершителей судеб» ворочаются мысли. Они сидели, важно нахмурив брови, переполненные собственной значимостью.
– Лобовая атака приведет к новым жертвам, я знаю. Но, что нам еще остается? – произнес Коллонтаев, невысокий, с глубокими проплешинами с обеих сторон низкого лба, и уже прочно сформировавшимся животиком.
       Он приехал с Преображенской, что нынче называлась Знамя революции, и стремился попасть на совет исключительно в собственных целях: всегда мечтал возглавить Северное направление Красной ветки. Давно терзало его желание быть у руля. Для этого, конечно, нужно было как-то обойти старого «друга» Анатолия… но теперь, когда Лыков бежал, а новость о бесследном исчезновении Сомова достигла Преображенской, теперь, казалось никто не помешает  Евгению Ивановичу выставить свою кандидатуру на место главы Партячейки. И, опытный функционер,  он  собирался сделать это как раз здесь, на военном совете. Однако, во время похорон, Коллонтаев увидел «без вести пропавшего» Федора – живого и здорового. После поминальной речи нового начпартии, он совсем было поник духом, но теперь старался как можно больше быть на виду и шуметь.
– Нет, товарищ Коллонтаев, я не могу допустить, чтобы наших бойцов кидали в мясорубку. Потери уже огромны, почти в каждой семье есть убитые, вы же видели, что на похоронах творилось, – возразил Белобородько.
– Как кадровый военный, я разработал ОПЕРАЦИЮ, и не предлагаю очертя голову бросаться на пулемет, – продолжил Евгений Коллонтаев, недовольно насупившись. – Вариант предусматривает заброску нескольких диверсионных групп: небольших, по 3-4 человека. Они спустятся через законсервированные вентшахты, для совершения ряда акций. В их задачу входит устранение командования, разумеется, если таковое встретится,  вывод из строя агрегатов освещения, до каких доберутся, уничтожение живой силы противника, в пределах досягаемости, после чего на станции возникнет паника. В то же время, и не раньше, основные силы начнут штурм с двух сторон. Потери неизбежны, это ясно, но другого выхода я не вижу.
– Ганзейцы не полные дураки и прекрасно понимают, что мы попытаемся вернуть свое, – сказал Сомов, хмурясь. – Они непременно будут ожидать чего-то в этом духе: масштабного штурма, тайных проникновений, диверсий... Не сомневаюсь, что уже в первый же час после захвата Комсомольской, возле всех входов, люков, вентшахт и просто мест потенциального вторжения, были выставлены, более чем хорошо вооруженные караулы. Особенно, с учетом информации о таких местах, которой обладает предатель-Лыков. Мы, с огромной вероятностью, просто впустую потеряем людей...
 –  ... и время, – раздалась тихая реплика из угла. – Да, думаю, что товарищ Сомов верно ухватил проблему. И еще одно. Я прошу всех помнить, что через два дня у товарища Москвина день рождения. Самым лучшим подарком, как вы понимаете, товарищи, будет восстановление целостности Красной ветки.
       На этот раз, Зорин вытянул шею и даже привстал, чтобы узнать: кому принадлежит этот голос, такой негромкий, но который заставлял присутствующих поеживаться. Кирилл увидел человека, чей возраст было и не определить с ходу.  Резкие и, в то же время, непримечательные черты лица, глаза-угольки, взгляд которых притягивая, гипнотизировал, оставляли впечатление смутной угрозы. Темные брови, чуть приплюснутый, и в меру вытянутый нос, аккуратные усики над никогда не улыбавшимися тонкими губами, довершали портрет. Огненно-красная повязка на правом рукаве кителя указывала на принадлежность гостя к спецслужбам загадочной и опасной Дзержинской.
– Я предлагаю не только возможность вернуть Комсомольскую "малой кровью, могучим ударом", но при определенном везении и вовсе обойтись без потерь, – сказал, чуть запинаясь от волнения,  Белобородько. – Да, наши сталкеры, конечно же смогут выйти наверх и нанести удар, но атаковать надо не Комсомольскую, а Проспект мира или Новослободскую... – он сделал паузу, чтобы стихли удивленные возгласы и продолжал, постепенно воодушевляясь. – Может быть, кому-то это покажется бесчеловечным, и навлечет на нас обвинения в варварстве или в терроризме, но надо помнить, что мы не агрессоры, мы хотим нанести удар возмездия и, если враг не сдается, его...
–  Что у тебя по существу? – перебил помощника Сомов. – И, пожалуйста, без лишнего пафоса. Нас-то агитировать не надо.
– Газовая атака, – выпалил начобороны Красносельской. – Надо Ганзе пригрозить, что газ будет пущен, если немедленно радиальная не будет очищена...
– Что ж, можно попробовать... Запугивание это полезная вещь, но ее необходимо использовать с хирургической точностью, –  произнес еще более тихим голосом человек с бывшей Лубянки, кивая головой. – А, как конкретно, товарищ Белобородько, это будет выглядеть и сколько времени, по-вашему, займет операция? Без сомнения, где-то на военных складах есть отравляющие вещества, но понятно, достать их нереально. Равно как нереально и синтезировать что-либо подобное без специального химического производства, которого у нас нет.
– Мне придется чуть углубиться в историю вопроса, иначе будет непонятно, – извиняющимся тоном произнес докладчик. – Есть свидетельства, что армия Сасанидов во время осады городов в Восточной Сирии, применяла ядовитые газы, против римских легионеров. Это была первая газовая атака в истории человечества. Конечно, технология была примитивна до предела. Но это нам и на руку! На жаровнях, снабженных мехами, сжигалась смесь смолы, серы и битума. Получившееся в процессе горения сернистое соединение нагнеталось при помощи мехов в осадный туннель, где прятались римляне. Смерть от удушья наступала столь быстро, что жертвой газовой атаки стал и один из защитников, не успевший вовремя покинуть зону поражения.
Вы спросите, где же все это взять? Ну, битум и смолу, в качестве горючего материала, с успехом заменят содранные с крыш рубероидные листы, мелко изорванные и смешанные с бензином. Горит такая смесь долго и очень жарко. Что же касается серы... тут можно взять серосодержащие удобрения, если поискать их на складах магазинов в округе... Жаровни и примитивные меха сделать тоже не сложно... А потом... – Белобородько,  проговаривая свой план, быстро терял уверенность и напор, начиная понимать, что на выполнение понадобятся дни, даже недели, которых не было.
– Будут еще предложения? – спросил Сомов с безнадежной усталостью в голосе.
       Генералы еще поспорили вокруг идеи оборудовать из пары сцепленных между собой дрезин бронепоезд, который ворвется на станцию. Приводились технические обоснования – сколько брони и какой толщины надо будет навесить на стенки и потолок, как укрепить стойки, потом с жаром обсудили предложение прокопать еще один узкий туннель и ссыпаться захватчикам, так сказать, на голову, было даже предложение сдаться большим отрядом врагу, а оказавшись на станции, захватить оружие и ударить по тылам блокпостов... Однако эти проекты, столь красочные и четкие, захлебывались на простых контр-мелочах, которые, по мнению эмиссара товарища Москвина, могли предпринять ганзейцы или враждебная природа (например, разборка рельсов на двухсотом метре, превращала всю затею с бронепоездом в полную бессмыслицу, а дождь – который, по донесению сталкеров, не переставая лил уже третьи сутки – свел бы на нет любые попытки разжечь огонь возле вентшахт, даже при условии, что все ингредиенты для создания ядовитых газов, были бы найдены в достаточном количестве).
       Постепенно всем становилось ясно, что если делать подарок товарищу Москвину, то не обойтись без двухсторонней  лобовой.
«Отправят рядовых в атаку, и людей будут расстреливать из пулемета в упор, как это было с нами... Они хотят, чтобы еще десятки умерли, как отец?» – Кирилл пребывал почти в прострации: казалось, душа превратилась в выжженную до черноты стену, где не было места ни для одной человеческой радости, и он чувствовал, что если сию минуту не даст выход накопившемуся гневу, если не переложит на этих людей хотя бы часть своего страдания, то его мозг просто взорвется от ужаса.
       И вдруг план, прекрасный в своей простоте и абсолютно чудовищный в деталях возник в его сознании. 
– Я знаю, как вернуть Комсомольскую! – неожиданно для себя выпалил Зорин.
– Что?! Как?.. Мальчишка!.. – стены штабной комнаты завибрировали от возгласов.
       Сомов молча поднял голову и требовательно уставился на Кирилла.
– Поясни…
 
       Когда Зорин умолк, лица слушавших еще несколько минут были потрясенно непроницаемы, а потом разразилась буря.
– Это не план, это мерзость! – размахивая руками кричал старик с Черкизовской. – Ну и молодежь пошла, ничего святого!
– Раскидывать трупы для приманки... Бред, кошмар! Зорин, как тебе такое в голову могло придти, там же твой отец! – Белобородько уперся возмущенным взглядом в лицо юноши, красное от прилива крови. – Ты, что же, и родителя своего в это дело хочешь пустить?
– А родственники?! Об их чувствах ты, молодой человек, подумал?! – горячился преображенец.
– Родственникам можно ничего не говорить, – Зорину было тяжело произносить эти слова, но спасти еще живых, даже ценой обмана, казалась ему сейчас самым главным. – Похороны состоялись. Трупы на поверхности. Так чего же! И, все равно, ведь их не хоронят... А просто бросают. На съедение. Так пусть в последний раз послужат делу партии.
       Кирилл просто повторил слухи, но судя по тому, как приумолкли и стыдливо потупились присутствующие, он понял, что попал в яблочко.
«Да, послужат делу партии!» – повторил он про себя заклинание, к которому привык с детства. Но сейчас знакомые слова перестали быть убедительными и не успокаивали, как обычно. Наоборот, впервые он вдруг задумался: зачем надо было с таким остервенением пытаться отбить Комсомольскую назад? Зачем это надо было делать в столь короткие сроки, не успевая как следует подготовиться? День рождения? Неужели гибель людей ничего не значила для товарища Москвина? Или она ничего не значила для помощников, а сам Генеральный секретарь Коммунистической партии и не догадывался – какой подарок сейчас готовят ему верные соратники? А, может быть, вообще надо было как-то договориться с Ганзой? Но даже намека на возможность переговоров почему-то не прозвучало...
       От таких крамольных мыслей Зорина бросило в жар и он упрямо сжал рот в тонкую полоску.
– Нет, – руководитель Черкизовской обиженно надулся. – Это полная ересь. У меня просто слов нет. Риск! Мальчишество! Я против.
– Дорогой мой человек… – в разговор вступил до сих пор молчавший начальник штаба, прибывший с директивами из Центра, от самого Москвина. Его сопровождала группа сталкеров с Красных Ворот. – Идёт война. Не забывай, Зорин. Война. И это не место для игр… для фантазий такого юнца, как ты. За неудачу тут отвечают головой, без преувеличений.
       Возраст, видимо, играл на Совете не последнюю роль и Зорин разозлился. Эти старики смотрели на него, как на ребёнка, называли мальчишкой и совершенно не воспринимали всерьёз. Но сами они не могли предложить вообще ничего, кроме идиотской лобовой атаки.
– Я готов ответить головой, – сказал он, дерзко вскинув голову, глядя на разгневанного отпором военспеца. – Я уверен в успехе.
«Сомов! – Кирилл переменился в лице, сообразив, что секретарь северной партячейки не произнес пока ни слова. – Что скажет он?»
       Фёдор давно отошёл к стене, наблюдая за яростно жестикулирующими генералами. Наконец, они угомонились и все головы повернулись в его сторону, ожидая решающего слова.
– Что ж, товарищи, – начпартии переглянулся с сидящим в углу человеком с Лубянки, кивнул, и вернулся в центр комнаты, к карте. – Нам предложили план, несколько… хм… – Сомов тщательно подбирал слово. – Фантасмагоричный…
       Генералы заулыбались, предвкушая разгром непомерно наглого сопляка.
– ... но при этом, надо сказать, план полный изобретательности… И в нем есть... чутьё, чёрт его дери! – продолжал Сомов, весело хлопнул Кирилла по плечу. – Звериное! И его предложил смелый человек! Наверное, самый смелый из встреченных мной в метро! Ты, Зорин, это доказал, когда спас мне жизнь. Так вот, товарищи, считаю, стоит рискнуть!
       Генералы опешили. Управленческая верхушка не верила собственным ушам. Какой-то молокосос, вот так просто, взял и обошел их на повороте.
– Но у него же нет никакого опыта в разработке операций, – высказал общее мнение преображенец.  – Требуется учесть сотни деталей, состыковать между собой...
– Зато у него есть... – Фёдор схватил Зорина за плечи и притянул к себе. – ...удача! А это сейчас все, на что мы можем рассчитывать. Состыковку деталей мы возьмем на себя. Но я уверен, что со временем он станет величайшим военным тактиком Красной ветки! Как там? Не отступать, не сдаваться?
       У Кирилла от этих слов перехватило дыхание. Слишком сильно Сомов его хвалил. Щеки горели, он смутился, отчего покраснел еще сильнее, едва удерживая задрожавшие губы.
– А теперь начнем подготовку к операции, – Сомов опять стал серьезен. – Вопрос пока только в одном: кто откроет нам герму изнутри?
– Послать диверсионный отряд. Небольшой, – отвечал Кирилл, проглотив подступивший к горлу комок, и чувствуя, что сдает важнейший  в своей жизни экзамен.
– Команда смертников? – скептически заметил Федор. – Вряд ли им удастся  пробиться с боем... да и пронести столько оружия... Пока это самое слабое звено...
– Да вы, что? – наплевав на субординацию загремел Коллонтаев. – Вы на полном серьезе собираетесь заставить плясать под свою дудку мутантов, а вот гермоворота, по-вашему, «самое слабое звено»?! Да я берусь без всякого диверсионного отряда попасть на радиальную. И я открою вам эту герму. Самая лучшая маскировка, это всяческое отсутствие маскировки! Прописная истина, между прочим. Я воспользуюсь документами жителя Полиса, а на Ганзе у меня солидные связи. Не посмеют они мне ничего сделать.
– Хорошо, – согласился начпартии. – Значит, эта часть на вашу ответственность. Через двенадцать часов мы подойдем снаружи. И вот что, окажетесь на Комсомольской, постарайтесь найти Саврыгина, с виду безобидный, но шустрый старичок, он все ходы и выходы там знает. Товарищи, теперь совет объявляю закрытым. Надеюсь, напоминать о неразглашении не нужно?
 
      Зорин едва смог усидеть на месте, пока Сомов обменивался рукопожатиями.
– Федор, зачем ты согласился? – воскликнул он, как только дверь закрылась за последним из уходящих. – У этого Коллонтаева ничего не выйдет, я чувствую!
– Спокойно, брат! Ты слабовато разбираешься в хитростях большой политики, и поверь, надо было кинуть генералам какую-то кость. У нашей партии пока еще не такие сильные позиции, чтобы от всех требовать беспрекословного подчинения. Но если мы отобьем Комсомольскую, я уверен, эти позиции окрепнут.
– Надо отправить еще хотя бы двух человек для страховки,– продолжал настаивать Кирилл. – Я сам пойду! – вдруг выпалил он, повинуясь порыву броситься в самый центр опасности.
– На поверхности будет тоже очень трудно. Смертельно трудно. И у меня осталось не так много людей, которым я могу доверить тайну этой операции, – сказал Сомов, внимательно глядя на юношу. – Но ты прав, подстраховаться надо.

***
       Кирилл выходил на поверхность впервые в жизни, однако наслышанный от бывалых сталкеров о жути пустого неба над головой, с некоторой внутренней дрожью поднимался по лестнице последним. Повертев головой, так как обзор в противогазе был ограничен, Зорин осторожно осмотрелся, но пока волноваться было нечего: невысокий потолок наземного павильона казался надежным и был даже ниже, чем ожидалось.
       Вестибюль, где собралась ударная группа, представлял собой небольшое полутемное помещение, одна  стена которого была вогнутой, как будто от могучего пинка, а посередине, где когда-то находились двери, зияла широкая дыра. Устроенное из мешков пулеметное гнездо пресекало всякую попытку незваных гостей, привлеченных запахом мертвой и живой человеческой плоти или просто непонятной активностью, попасть внутрь. Трупы, вынесенные с Красносельской, вот уже несколько часов назад, лежали на полу, наваленные безобразной кучей, на которую водопадом лилась вода из проломов в крыше. Вся одежда, имеющая хоть какую-то ценность для живых, была снята еще на станции, и теперь, босые, едва прикрытые мокрыми тряпками мертвые тела, казалось, затаились, в ожидании последнего акта своего существования.
– Не сказать, чтоб вы торопились, – донеся до Кирилла голос, в котором проскальзывали издевательские нотки. – Скоро темнеть начнет, дорогие соседи, а нам еще топать и топать восвояси. Сокровища свои по счету принимать будете, или на слово поверите, что мы никого из ваших не съели?
       На первом этапе операции, охрану мертвецов, впрочем, не посвящая посторонних людей в детали, поручили группе сталкеров с Красных ворот, но бывалые бойцы, безусловно, чувствовали, что дело не так просто, как оно выглядело со слов руководства (покараулить убитых, не допустив до них мутантов),  –  и были обижены недоверием.
– Доложите обстановку, – отчеканил Сомов.
– Подозрительно тихо, хотя нет-нет, неподалеку кто-то воет, жутко воет... В общем, благодарите дождь, он, что ли, все запахи гасит, но сюда пока никто не суется.
 
       Чтобы станцию не затопило, у верхней ступеньки был устроен бортик из стальных щитов, примерно, в полметра высотой. Перешагнув его, Зорин оказался по щиколотку в воде. Неуклюже двигаясь в костюме химзащиты, держась поближе к стене и отводя взгляд от мертвых, он приблизился к проему и поверх голов выглянул на улицу. Стараясь лишний раз не смотреть вверх, Кирилл пальцами стиснул автомат, искренне благодаря погоду:  плотные дождевые струи не давали  возможности видеть больше, чем на двадцать метров вокруг. На этом пятачке, похоже, не было ничего угрожающего, однако сталкеры из похоронной команды, приникшие к провалам выбитых дверей, заняли круговую оборону, и, в постоянном напряжении, контролировали каждый сектор пространства.
       Казалось, десяток людей в прорезиненных комбинезонах, находятся на дне моря, целиком затопившего руины мегаполиса. Промозглая сырость начала проникать через химзу, покрывая кожу мурашками. Единственным плюсом этой погоды была очистка воздуха от пыли, а вместе с ней, от букета изотопов, едва ли не всей таблицы Менделеева. Как услужливый помощник, ливень смывал с комбезов всю грязь, которая могла фонить еще годы, если не десятки лет. Неплохое утешение, если забыть сколько дряни могло содержаться в самих каплях, обильно падающих сверху.
       Наконец, где-то в недрах водяной завесы послышался натужный рев дизеля. Спустя минуту, неторопливо проступил угловатый силуэт. Рыча и фыркая, темная махина грузовика, будто материализовалась из мутной пелены струй. Разбрызгивая лужи, он остановился почти вплотную к павильону. Скрипнув петлями, дверь кабины распахнулась, и высунулась голова в военной каске.
– Карета подана! Прошу пассажиров усаживаться, – мрачно просипел водитель сквозь фильтры слоника. – И, поторопитесь с погрузкой.
       Теперь начиналась самая неприятная, как думал Кирилл, часть операции. Трупы надо было закинуть через высокий борт машины. Конечно, резина химзы, а так же противогаз замыкали живых в непроницаемую оболочку, избавляя от запаха, но и виденного оказалось достаточно, чтобы Зорин почувствовал, что дурнота сдавила горло. Бравировать перед стариками-генералами было легко, но когда сейчас он вплотную оказался перед возможностью увидеть тело отца, юноша понял, что не готов к такому испытанию.
Часть мертвецов была изрешечена пулями, а конечности некоторых, напоминали обугленные головешки, подчистую обглоданные пламенем. Подошвы ботинок разъезжались на полированных плитках пола, отчего под дырявым сводом вестибюля приглушенно разносились сопение и мат.
       Двое бойцов похоронной команды, слаженно раскачав очередной труп, закинули его в кузов, где уже ждал на подхвате их третий товарищ. Мертвецы, будто не желая принимать уготованную им судьбу, выскальзывали из мокрой резины перчаток и с глухими шлепками падали в лужи.

       Спохватившись, что он тоже должен помогать, Зорин закинул автомат за спину, и, преодолевая нахлынувшую брезгливость, нагнулся к ближайшему покойнику,  вцепился за лодыжки и потащил к машине. Тело уже закостенело и не прогибалось, отчего мертвец гротескно походил на страшный манекен, набитый песком, вроде тех, что на станции использовали для тренировок, отрабатывая удары. Пальцы быстро мерзли и Кирилл их почти не чувствовал. Проклиная себя за слабость, юноша едва доволок до грузовика тело, оказавшееся неожиданно очень тяжёлым. Его ношу споро подхватили  четыре руки, и он отступил, чтобы не мешать. Оказавшись снаружи, Зорин понял, что отвратительная возня с мертвыми, ни в какое сравнение не идет с безмерным ужасом, который разверзся над головой.
       С недосягаемой высоты, из белесого ниоткуда, звонко постукивая по стеклам противогаза, на него падали струи воды и несколько секунд Кирилл, словно загипнотизированный, не мог опустить голову, а беспредельность неба в эти краткие мгновенья, казалось, высосала душу, утянув  ее в бесконечность. Перед глазами все поплыло и закружилось. Потом дикая тошнота скрутила его внутренности в болевом спазме, заставляя согнуться пополам, давясь подступившей рвотой. Один из сталкеров, чертыхаясь, кинулся на помощь и рывком стянул с парня противогаз. 
– Не смотри на небо! – проорал он в ухо Кириллу, подталкивая полупарализованного парня в сторону павильона. – Не смотри вверх, говорю! Отойди, вон к стенке, под козырек, держись там за что-нибудь, только далеко не отходи... скоро полегчает...
       На подгибающихся ногах, Зорин, шатаясь, двинулся куда-то вбок, а приступы тошноты подкатывали один за другим.  Одновременно его трясло от ужаса и  холодного омерзения.
– Вниз, быстро, –  скомандовал подошедший боец, голосом Сомова. – Когда оклемаешься, пойдешь во второй группе на зачистку туннелей.
– Нет... не... – прохрипел Кирилл, сплевывая желчь. –  Сейчас я... полегчает... сейчас...
       Оказавшись под защитой козырька, выступающего на пару метров от стены павильона, выкрашенного когда-то в темно-розовый цвет, Зорин и правда, почувствовал себя лучше, хотя в голове продолжали стучать молотки пульса, а колени дрожали, отказываясь повиноваться. И все-таки над головой была привычная твердь, а не пугающая бездонность пустоты. Так плохо ему не было ни разу в жизни. Даже когда он лежал в лазарете с контузией... или еще раньше, когда пару раз траванулся сваренной впопыхах грибной похлебкой... тогда просто немного кружилась голова, болел живот, но не было этой безмерной паники, лишающей сил. Чувства постепенно возвращались и он уже мог понимать, что воздух холодит капли пота, выступившие на висках, и они, сливаясь в ледяные ручейки, скатываются по щекам вниз.

«Надо подойти к машине и помогать...  – шептал он, проводя по лицу тыльной стороной перчатки. – Буду смотреть под ноги, только вниз... Это я смогу. Надо успокоиться. Остальные же не обращают внимания на это... на эту... и не падают... значит, можно привыкнуть. Еще минуту постоять здесь и идти.»
       Кирилл вжал лоб в шершавость стены. «Какой бред… Вот мерзость, неужели все это придумал именно я… – Кирилла передёрнуло и его план, казавшийся столь четки м выверенным еще пару часов назад, вдруг предстал во всей своей неприглядной гадости. – Ну да, я. Значит, обязан довести все до конца, хотя...» 
       Он наклонил голову и уже собирался одеть противогаз, как взгляд его, скользнув между изрядно потрепанных временем машин, зафиксировал нечто, столь необыкновенное, что молодой коммунист, забыв обо всем,  прошептал:
– Что это...
       На границе видимого круга, очерченного дождем, то пропадая, то выступая яснее, стоял накренившийся вагон трамвая, вокруг которого двигались пряди тумана, но, приглядевшись, Зорин тут же понял свою ошибку: это мелькали силуэты четырехлапых существ, немного напоминавших очень больших собак с длинными оскаленными мордами. Звери прыгали и поднимали вокруг себя тучи брызг, отряхивая длинный  серебристый мех, который стелился почти до земли.
       Конечно, это были мутанты, но какой-то неизвестной породы, во всяком случае, он, всегда жадно ловивший любые рассказы о поверхности и ее обитателях, о таких еще ни разу не слышал. «Надо позвать кого-нибудь, – пришла вялая мысль. – Они могут быть опасны.»  Но в этот момент Кириллу показалось, что он видит две человеческие фигуры.        Сначала  юноша подумал, что странная пара – это часть какого-то памятника, где один хотел пройти, а другой преграждал дорогу, но вскоре  он убедился, в обратном: люди были живыми, они двигались. Зорин отказывался верить своим глазам: высокие, мощные, с широкими плечами, похожие как родные братья, оба были без противогазов, без мешковатой химзы, да и в руках держали отнюдь не автоматы, без которых ни один здравомыслящий человек на поверхность не сунется. Тот, что стоял спиной, закутанный в длинный черный плащ, опирался на копье.
        Второй играл огромным топором и свист, рассекаемого воздуха, явственно слышался в ушах, парализованного удивлением парня. По металлу лезвия пробегали блики, так же, как и по пластинам панциря, в который была закована грудь этого невероятного персонажа. Голову венчал рогатый шлем, и лицо пряталось в тени, но перечеркнувшая его черная повязка, все же была различима. Короткие штаны оставляли колени открытыми, а снизу ноги были обвернуты чем-то вроде шкур, крест накрест перетянутыми ремешками.
       Это фантастическое зрелище заставило Зорина напрочь забыть о своих страхах открытого пространства и он озирался, не веря, что невообразимую пару больше никто не замечает. Однако, занятым погрузкой сталкерам, обзор загораживала махина Камаза.
 
– Так мои варги смогут все-таки поесть, Нинуртаг? – донеслось до Кирилла.

       Зорин явственно слышал слова, произнесенные, будто в самое ухо, и в то же время, отлично понимал, что ничего слышать не должен. Хотя имя показалось ему смутно знакомым, но происходящей сцены просто вообще не могло существовать в реальности. С какой станции были эти люди? Как они, безоружные, так спокойно стояли в окружении мутантов? Призраки? Он разрывался между желанием подойти ближе, и осознанием, что двинувшись, сделает шаг к верной смерти.

– Ты не спрашивал, когда нарушил границы, Думмузи. Это моя территория.
– Не будь мелочным стариком, окажи нам честь и разреши порезвиться? Да и что за блажь на тебя нашла, защищать уродцев... Они все равно сдохнут, не сегодня, так завтра... Кстати, ты неучтив, но я готов закрыть на это глаза, ну же, давай, поохотимся вместе, Нинур! – вооруженный топором откинул голову и захохотал.
– Сегодня я не настроен на убийства и тем более, не собираюсь разделять твои забавы, - отвечающий уже не сдерживал недовольства. – Приглашения такого рода, знаешь ли, принято посылать заранее.

       В этот момент с неба донесся клекот и оглушительный шум. Зорин закинул голову и почувствовал, как сердце замерло, а потом забилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Вспарывая коричневато-серым телом свинцовую пустоту, над грузовиком, почти сравнявшись с ним в размерах, пролетел птеранодон. Кирилл никогда не видел в живую этого потомка голубей, умудрившегося вернутся по цепочке эволюции назад, к своим ящероподобным предкам, но столько слышал о нем, что спутать было просто невозможно. Ящер величественно взмахивал широкими перепончатыми крыльями, отбрасывая потоки воды далеко в стороны, заходя на новый круг. Клиноподобная морда, вся испещренная уродливыми выростами, с маленькими глазами, дикого ядовито-желтого цвета, внушала ужас. Мощные лапы с отведенным назад когтем, готовились вонзиться в добычу, однако монстр, непонятно почему, не спешил атаковать.
       Сталкеры с криками бросились в вестибюль, из которого послышались автоматные выстрелы, впрочем, не причинившие чудовищу видимого вреда.

В это время в ушах Кирилла злобой взорвался второй голос: «– Я теряю терпение, Думмузи! Отзови своих тварей!»
       Летающий ящер резко дернулся в воздухе, потом лег на крыло и исчез из поля зрения. 
       Отойдя от шока и обретя способность двигаться, юноша повернул голову, пытаясь определить направление, откуда пришел это возглас, но там, где только что прыгали серебристые собаки, были видны лишь косые струи воды, через которые смазанным бурым пятном проглядывал проржавевший вагон.
      
– Зорин! Жив! Я думал и тебя хоронить придется... – просипел через клапан переговорного устройства Сомов, внимательно осматривая парня и отмечая его поразительную, аж до синевы, бледность и мокрые волосы. – Сколько уже здесь стоишь? Марш под крышу! С ума сошел, дозу схватишь...
– Я видел... – стал говорить юноша, показывая рукой в сторону трамвая.
– Ага-ага, все видели! – кивнул Федор на грузовик. – Еле на ногах держишься? Давай-ка, вниз топай. Ты не едешь.
– Я про другое...
       Но мужчина уже отвернулся и крупными шагами направился к машине и взобрался в кабину.
– Все, поехали! Пора! –  скомандовал он, захлопывая дверцу.

       Кирилл проводил начпартии взглядом, а потом попытался залезть в кузов. Его усилия не давали результатов, однако он упрямо цеплялся за борт, стараясь подтянутся на ослабевших руках.
– Чего, оклемался уже? – спросил сталкер, рывком затаскивая парня через борт. – Я ж говорил, полегчает...  Держись тока крепче, тут вон, видишь, зад  то ли отморозишь, то ли проткнешь, хотя нам недалеко.
       Трупы заполняли кузов наполовину, на них положили стальной лист, по всей длине которого, как железная щетина дракона,  в несколько рядов торчали пятисантиметровые шипы, приваренные умельцами в мастерских Красносельской.  Большой кусок брезента был наброшен сверху и бойцы из команды сопровождения, усаживаясь, старались не наступить рифленой подошвой ботинка на конечности мертвецов, так  и норовящие высунуться наружу.
– Вы видели... – начал Зорин.
– Заткнись! – грубо одернул его мужчина. – Не вздумай об этом говорить. Поганая примета. С мутантами, знаешь, стоит только их помянуть, тут же и придут. А помереть из-за глупости твоей салажьей никому не в радость. Поделишься впечатлениями потом. На станции. И, слышь, слоника-то надень.
       Он помог Кириллу натянуть противогаз, может быть, стараясь этой заботой сгладить резкость.

       В это время КамАЗ тронулся и медленно покатил сквозь дождь, словно лодка Харона, плывущая в загробный мир. Сходство усиливали приваренные к бамперу трубы. Они образовывали что-то вроде острого корабельного носа, и все препятствия на пути, например, кузова легковушек, отшвыривались этим приспособлением, как кегли.
       Вопреки ожиданиям, больше никаких опасностей не было ни слышно, ни видно, но, кажется,  именно это обстоятельство больше всего и настораживало людей, отлично понимавших, что хоть кто-то из обитателей поверхности должен был уже появиться на запах мертвечины. Напряжение звенело в сыром воздухе,  казалось, что с каждым метром, оставленным позади, вокруг машины сгущалась атмосфера чего-то ужасного.
– Тихо как, – буркнул один из сталкеров, прибывший с Красных ворот. – Прям не верится, что можно запросто взять, да и ехать... к тому еще с такой поклажей.
– Это потому, что тут никакой культуры нет, – успокаивающе ответил второй.
– А у вас, конечно, культуры много? – старшой похоронной команды вступился за честь родной станции и прилегающего района.
– Ты не понял, командир, – примирительно отозвался боец. – Это мы так библиотеки называем, музеи, например, тоже... Я когда на Боровицкой стажировку проходил, там один человечек мне про это дело подсказал. Хороший был парень, Олег Бойко. Не знаю, что с ним сейчас, давно не встречал...
– И что же тебе подсказал хороший парень?
– Так, он говорил, с этими библиотеками вечно проблемы. А в районе Боровицкой, куда ни ткни, то бывшая библиотека, то университет, то картинная галерея. Как Олег выражался: рай для монстров. Непонятно, почему эти места так привлекают самых разных тварей, но факт остается фактом – от зданий, где когда-то хранились книги, лучше держаться как можно дальше. *
– Ясно.  Ну, про библиотеки  вам виднее, у нас тут места заводские, это да... 
– Но все равно, ненормальная это тишина, – высказал общее мнение боец с Красносельской.

       Чем дальше они ехали, тем слабее ощущалась разница между живыми и трупами, оказавшимися в одном кузове. От холода и усилий не сползти  на пол, тело Кирилла начало коченеть, и  уже казалось, что он здесь отнюдь не в качестве сопровождения, а лишь как часть мертвого груза. Последние часы на станции пролетели в лихорадке подготовки, когда не успевал присесть, бегая по поручениям, или находился вместе с Сомовым, ведь надо было перепроверить карты, снаряжение,  транспорт, оставшийся в личном гараже Лыкова, сформировать и проинструктировать заградотряды, утрясти сотни мелочей, не оставлявших и минуты на раздумья. Но вот сейчас, в относительном бездействии, Кирилл вдруг с ужасающей ясностью понял – его предложение не могло закончиться успехом, а только смертью: собственной и всех этих людей... Правы были старики-генералы, он безумный самонадеянный мальчишка, не больше.
       Напряженные взгляды по сторонам ничего не давали, лишь временами глаз ловил серебристые пятна. В облаках брызг они проглядывали, то тут, то там, через мутную пелену дождя. Или это только мерещилось?
«Эти собаки, правда, существуют или мне чудится? Почему тогда не приближаются, ждут удобного момента? Или пока мы не уедем с чьей-то территории? – спрашивал себя Зорин, не зная как поделиться с соседями этими мыслями. – Или нападут, когда мы подъедем?.. Почему, ну почему их видел только я... Надо было остановить Федора, надо было ему растолковать...»
       Мозг Кирилла буквально раскалывался от попыток справиться с калейдоскопом картин, атакующих память. Снова и снова он в мельчайших подробностях воспроизводил увиденную пару. В один момент ему казалось, что это была галлюцинация, но в следующую секунду он слышал гневный окрик: «... отзови своих тварей!» и видел, как монстр, словно повинуясь чьему-то приказу, взвился вверх.
–  Ничего не видно, – сказал кто-то из сидящих в кузове. – Сколько еще тащиться? Тут на карте, по прямой, вроде три-четыре дома всего, правда, длинные дома... По туннелям тоже расстояние небольшое. И километра не будет. Когда ж, черт его дери, приедем-то?
– Не боись. Не промахнемся. Вон, вдоль рельсов же едем,  они не дадут сбиться с середины улицы, а там с площади  вход, аккурат упремся.

       Как в подтверждение этих слов, грузовик затормозил возле невысокого каменного бортика,  который с трех сторон ограждал широкую лестницу, ведущую вниз.
– Прыгаем, прыгаем! Разгружайтесь, – замахал рукой Сомов, заглянув в кузов с подножки. – Мы остаемся здесь для прикрытия. Остальные со сталью быстро вниз! И зачистить полицейский пост. Это в первую очередь... Как будете готовы, дайте знать.      
       Еще на Красносельской, рассматривая схемы коммуникаций, подсобных помещений, а так же технических коридоров, оплетающих захваченную станцию, в нескольких метрах от гермы была обнаружена комната полиции. Решили, что ею воспользуется  отряд, чтобы не попасть  между молотом и наковальней, когда мутанты уже хлынут в переход, а гермоворота вдруг по каким-то причинам не откроют. Однако, сохранилась ли дверь  в это укрытие, и насколько она пригодна, никто не имел ни малейшего понятия, поэтому надо было позаботиться либо полностью ее заменить, либо укрепить вход.
       Старшой похоронной команды, взяв автомат на изготовку, первым спустился по пологим ступенькам, заваленным истлевшим тряпьем, кусками битого кирпича, отколовшейся плитки и мокрым хламом, не поддающимся классификации.
– Давайте за мной, тут чисто, – донесся его голос.
       Сняв с машины брусья и пыхтя под их тяжестью, двое сталкеров спустились следом и скрылись из виду. Еще четверо тащили тяжеленный стальной лист.  Зорин, нагруженный  инструментами и ящиком со всякой скобянкой, едва поспевал за ними. Плиты пола в переходе были местами вздыблены, местами расколоты, а на месте некоторых вообще зияли ямы, наполненные водой и обходить все эти препятствия было непросто. Дневной свет, помогавший ориентироваться,  мерк с каждым метром, а за поворотом стало почти темно.
       Однако света фонариков хватало, чтобы увидеть, как справа коридор перегораживала ребристая стена гермозатвора. Она производила впечатление незыблемой преграды. Нужную комнату нашли довольно быстро, над ней белела квадратная табличка, по какому-то случаю оставшаяся целой. Помещение пустовало, хотя и было порядком загажено. Дверь, с вырванным замком валялась подле. Нетрудно догадаться, что в первые годы, в подобных местах искали оружие и патроны, поэтому грабили их нещадно.
       Люди боком занесли свою ношу и уложили ее на пол. Зорин поставил ящик куда было указано и с облегчением увидел, что с размерами не промахнулись и лист перекроет весь проем.               
– Долбить здесь. Скорей, скорей! Только следить, чтоб внешний край гладким был, – распорядился старший из команды красносельцев, указывая на пол, и,  убедившись, что, сталкеры начали заниматься  упорами, он махнул рукой остальным. – Нечего под ногами путаться, наверх к Сомову. Доложите, что все надежно.
       Кирилл побежал к машине, радуясь, что, по крайней мере пока, все шло, как и было запланировано и им есть куда спрятаться. За ним топала четверка с Красных ворот.    

– Эй там, осторожнее! Подождите! – закричал Федор, увидев появившихся из перехода бойцов.
       В это время КамАЗ сдал назад еще на несколько метров, пока не оказался на краю лестницы и несколькими рывками поднял кузов. Огромным бесформенным кулем мертвецы стали сползать из него вниз, падать на площадку, скользить по мокрым ступеням.
– Тут одного-двух оставьте.  И достаточно.  Остальных к герме... – Сомов хотел сказать что-то еще, когда послышался жуткий вой и выстрелы автомата.
       Сталкер, начавший было поднимать труп, с тревогой уставился на Федора.
– Не успели, – процедил тот и, хватая бойца за воротник, толкнул его вглубь коридора. – Отступаем!
       Еще никогда в жизни Кирилл не бегал с такой скоростью, и не предполагал, что может переставлять ноги в столь бешеном темпе. Впрочем, остальная группа не отставала. Выстрелы на поверхности стихли. Вой, раздававшийся, казалось, со всех сторон, леденил кровь, но и подстегивал мышцы, но более всего подгоняла мысль: «Дверь  поставят без нас!» 

       И, действительно, утыканный шипами лист был уже поднят и готов заслонить проем.
– Скорее, скорее, скорее, скорее! – истошно заорал старшой, заметив бегущего Сомова и поспевающих след в след бойцов.
       Кирилл чуть  обернулся и споткнулся – он узнал эти светлые пятна. Значит, не показалось и  кровожадные полусобаки-полуволки с самого начала двигались за грузовиком.
Лист чуть отклонился, впуская Кирилла последним. Он проявил чудо ловкости, буквально просочившись в комнату, не зацепившись.
– Закрывай! – скомандовал Федор.
Стальная громада с гулом привалилась к бетонному порталу. Тут же были поставлены деревянные брусья, а подкосы уперты в ниши, выдолбленные на полу.
– Давай, давай!!!
Бойцы грохнули  кувалдами по подкосам, доводя их к пазам.
Бум… бум… бум…
– Еще немного давай, чуть-чуть… Скорость, чертовы дети! – динамо-фонарик в руках старшого чмыхал, как заведенный.
Страх нарастал. К утробным ударам молотов теперь добавилось цоканье чьих-то когтистых лап,  которое, возможно, только чудилось Кириллу.
– Зорин?  Ты почему здесь?! – начпартии схватил юношу за рукав. – Вернёмся живыми, шкуру с тебя спущу…
– Там наверху остался... – начал Кирилл.
– Кабина надежно укреплена, так что вполне отсидится, если нос  высовывать не будет, – уверенно ответил Федор. – Еще и назад прокатимся!
       Однако Кирилл подумал, что ни за какие блага он больше не выйдет на поверхность.
Плум. Один из брусов встал в паз. Бум. Плум. Вторая деревяшка заняла положенное место. Теперь шипастый лист стали был плотно прижат к стене.
– Пе-эшки… быстрее!
В тусклых лучах фонарика загремели коричневые контуры скоб. Одна, вторая, третья… Под частыми ударами молота, заостренные концы бодро впивались в дерево, с легкостью тонули в его влажной текстуре.
Что-то мощное ударилось в лист с внешней стороны. Людей оглушило рычание и вой.  Сомов вскинул автомат, но повторного нападения не последовало. Импровизированная дверь выдержала, и не давала показать мутантам полную силу.
       Кирилл едва мог дышать, ожидая, что вот-вот серебристые бестии ворвутся в их убежище. Привалившись к стене, он вдруг ясно ощутил сильную вибрацию. Вокруг всё дрожало.
– Герма, – проговорил Сомов. – Герма открывается… Потушить свет и молчать.

       Прошло несколько однообразно-утомительных часов. По крайней мере, так казалось Кириллу. Снаружи не раздавалось ни звука: ни криков, ни выстрелов, ни рычания тварей. Хотя запертые в комнате люди постоянно прикладывались ухом к ледяному металлу листа и к влажным стенам. Но слышали они только безнадежную тишину. Всех придавила неизвестность и, самое главное, абсолютная невозможность узнать: как там на станции? Прорвались ли мутанты в туннели Красной ветки? Как повели себя ганзейцы?
Каждый терзался вопросом: а вдруг надо ударить в тыл? Вдруг захватчики смогли дать отпор воющим хищникам?
       Снаружи послышались шаги. Сталкеры переглянулись и, перехватив оружие поудобней, приготовились встретить любую неожиданность.
– Они где-то здесь, – послышалось из-за стального листа.  – Ищите комнату полиции.
– Кажется, тут.
В дверь постучали.
– Товарищ Сомов… Вы здесь? Живы?
        Начальник сталкеров опустил автомат.
– А если это ганзейцы? – Кириллу показалось подозрительным внезапное появление подмоги.
– Да какие ганзейцы, – Сомов распорядился разобрать упоры. – Разве они знают, где мы будем прятаться?  Свои это, Зорин… свои. Давайте, выбираться отсюда.
       Однако открыть дверь оказалось гораздо сложнее и дольше, чем забаррикадироваться. Один из брусьев заклинило намертво и только общими усилиями удалось выбить его из паза. Выбравшись в коридор, где они так счастливо избежали встречи с мутантами, Кирилл не поверил своим глазам: везде виднелись алые отметины, образующие зловещий рисунок.  Отпечатки, оставленные лапами, вымазанными в крови, были на полу, на стенах, но, что еще более странно – на потолке прохода, ведущего к Казанскому вокзалу. Потом следы уводили на улицу и терялись под дождем.

***
       Только теперь, почти без чувств прислонившись к холодному мрамору колонны, Кирилл вздохнул и закрыл глаза. Он был полностью опустошен, эмоционально вычерпан, а сознание посылало в мозг слабые сигналы: «спать... надо спать...» 
– Доложите по порядку, товарищ Коллонтаев, что произошло? Кто открыл герму, если вы сидели под арестом? – спрашивал Федор, обводя глазами станцию, которую он помнил такой красивой, благополучной.   
– Молодец, девчонка! Настоящая комсомолка,  – распалялся Коллонтаев, шагая по залитой кровью платформе. – Меня же в кутузку сразу посадили. До разбирательств, сказали. Военное положение и тому подобное. Я, конечно, возмутился, – преображенец мельком посмотрел на Сомова. – Кричать стал, но…
– Но ничего не вышло? – закончил за него Федор.
– Да, ничего… Но герма таки открыта!
– А откуда взялась эта твоя комсомолка?
– Дочка сдавшегося коменданта, как мне сказали. Еду по камерам разносила. Я сначала подумал она слепая, глаза в одну точку, как будто, туман в них. Походка слабая. Кажется, прикоснись:  упадет...
– И?
– Вот я ей сказал, что делать нужно…
– Рассказал об операции?! – взревел Сомов. – И это на оккупированной станции?!
– А иначе как? – растерялся Коллонтаев. – Иначе ничего бы… да герма-то открыта, Федор, то есть, товарищ Сомов… Все прошло по вашему плану!
– Значит шлюз девчонка открыла?
– Да.
– И ее разорвали первой?
– Да, – чуть тише добавил преображенец, отводя глаза в сторону. – Мы-то думали пробраться в общую диспетчерскую и открывать из безопасного места, но там была круглосуточная охрана. Тогда она сказала, что пойдет к локальному щитку, возле  гермы. Я объяснил ей, что это очень опасно... Но мне кажется, что она не хотела жить.
 
_______________________
* В тексте использованы цитаты из романа С.Зайцева «Санитары».


http://metro2033.net/creative/texts/585752/?CHAPTER=7